воцарилась абсолютная тишина. Ромка,  лежавший между Веркой
и  Тамаркой,  помимо своей воли  стал вдавливаться в сено. Верка, между тем,
продолжала: "Тук, тук, тук... Я прислушалась, откуда исходит  этот  звук,  и
поняла: он исходит из большого,  очень красивого шкафа. Я поднялась со стула
и на цыпочках подошла к шкафу.  И еще отчетливее услышала это тук, тук, тук.
И  вот я не выдержала неизвестности и тихонечко приоткрыла дверцу... И что я
в шкафу увидела..."
     Голос у Верки тут срезался и, казалось, что  она вот-вот разревется. "И
что я  там  увидела?  ----  повторила она. - Большую  белую ванну, полную...
крови... Я подняла глаза, а над ванной..."
     Ромка, прикусив  свою заячью губу, и со страхом, пронизывающим все  его
тельце, вслушивался в каждое слово Верки. Ничего подобного он в  своей жизни
не слыхал. Его  охватил  ужас, но, несмотря на это,  он хотел, чтобы рассказ
продолжался.  Он  даже  шевельнул  ногой,  как  бы  давая  понять,  что  все
живы-здоровы и надо говорить дальше. Верка положила теплую ладонь на Ромкину
голову, прижала ее к себе.
     Вадим тоже примолк, вплотную придвинувшись к лежащему на  краю сеновала
Грихе.
     "...А над ванной, вы можете мне не верить,  вниз головами висят девочка
и мальчик. Тук, тук, тук... И слышу, девочка говорит: "Здесь делают из детей
пончики и продают на рынке. Скорей  уходи отсюда,  девочка, и  расскажи моей
маме, чтобы она никогда не покупала на рынке пончики с мясом..."
     ---- Вер, а Вер! ---- раздался голос Вадима.
     ---- Ну, чего тебе? ---- расстроенная перебивкой, спросила Верка.
     ---- Когда перестанешь?
     ---- Чего - когда? ---- недоумевала Верка.
     ---- Когда перестанешь деревенщину пугать?
     ---- Ай,  да  иди ты! ---- огрызнулась Верка и со вздохом перевернулась
со спины на бок.
     Никто больше не проронил ни слова.
     В груди у Ромки льдинкой  таяло  сердце. Понемногу он успокоился и стал
радоваться  уютности  сеновала  и  яркой,  проглядывающей  сквозь  стропила,
маленькой звездочке. Незаметно она смещалась вбок, и, когда  совсем скрылась
из виду, Ромка стал погружаться в мягкий летучий сон.
     К середине ночи ему приснилась жуть: как, будто идет он один по лесу, а
кругом  огромные, высотой  с вязы,  папоротники и за их узорчатыми метелками
кто-то прячется. То  локоть чей-то выглянет, то  плечо,  то  часть  лохматой
головы. Безглазая, безносая,  безротая  голова, старающаяся  во что бы то ни
стало попасться ему на глаза. Он прячется, притаивается, хотя знает, что его
все  равно видят и  никуда  ему от  кого-то или  от чего-то  не  спрятаться.
Нестерпимо страшно. Он хочет закричать, позвать на помощь, но голос глохнет,
и рот, залитый слюной, делает беззвучные движения...
     Во сне Волчонок  вскрикнул,  и Тамарка, чуткая  к малейшему движению  и
звуку,  на ощупь нашла его  лицо  и  тихонько погладила по щеке. Она  успела
подумать, что и  ей может  присниться страшный сон, и про себя ругнула Верку
за  ее россказни. Мерное ромкино сопенье  вскоре и ее повергло в дремоту. На
смену дремоте пришел крепкий летний сон.
     Над хутором висела тишина и звездно-лунное небо. Дед уже видел  десятый
сон ---- он спал в сенях на им же  самим сколоченной канапке,  баба Люся  со
Сталиной ---- кормили клопов на печи.
     Не  спали только Карданов с мамой Олей. Они  сидели  на заворе, лицом к
большаку, и  вели негромкий  разговор. На их плечах был дедов кафтан, грубое
суконное одеяние, однако хорошо сберегающее тепло, а сами они сидели на его,
кафтана, длинных полах.
     Откуда-то  время  от  времени  появлялись  летучие  мыши, косо, рывками
скользили  между,  домом,  и  пунькой  ----  и  это было  все,  что нарушало
полночный покой. Нет,  пожалуй,  не  все:  через дорогу, в болотце, никак не
могли угомониться лягушки.
     ---- Не исключено,  Ольга,  что  очень даже  скоро  фронт будет здесь и
тогда мы поцелуемся с тобой на прощанье и останетесь вы тут без меня...
     ----  Да  где  этот фронт,  Лука?  ----  тихо  не  то спросила,  не  то
усомнилась женщина. ----  Всякое люди  говорят: не  то  он уже где-то  возле
Великих  Лук,  не то  еще  под  Москвой... Пойду в  Дубраву, может,  что там
разузнаю.
     ----  Ну  да,  много  ты  там  разузнаешь.  Смотри,  чтоб  тебя там  не
разузнали...
     ---- А что меня разузнавать ---- я баба. С меня спрос маленький, видеть
не видела, слышать не слышала...
     Карданов изготовился  закуривать.  Расставив пошире согнутые в  коленях
ноги,  стал на  кафтане  раскладывать бумагу,  табакерку, банку с  кресалом.
Покой и тишина определяли каждое его движение.
     Долго сворачивал самокрутку, долго высекал  огонь, долго раздувал трут,
чтобы от него всласть  начать  прикуривать. Несколько искр-светляков улетело
вбок,  в  тень избы,  чтобы  там осесть  на росу  и погаснуть.  И что-то  он
обдумывал, складывал  мысленно в слова  ----  никогда Карданов не спешил, не
подгонял время.
     Когда глубоко затянулся дымком, сказал:
     ---- А не ходила бы ты совсем в гарнизон, мало ли что может случиться.
     ----  Может, конечно,  всякое  случиться, но батька по-своему тоже прав
----  надо все хорошенько разузнать, а мне это  свободней сделать. Как-никак
деревня своя, люди свои, да и на хату хоть одним глазком охота взглянуть...
     ---- Слушаешься, значит,  Керена. Вот  тоже  странный  тип  ---- тюрьму
предпочел колхозу. Я, лично, этого никак не могу взять в голову.  Хоть убей,
не понимаю таких вывертов!
     Ольга глянула на луну, и Карданов на лице женщины рассмотрел смятение.
     ----  А  чего тут не понять? Батька каждую вещь в  доме  сделал  своими
руками.  И  хату сложил,  и хлев,  и ткацкий стан  сумел.  Он же  мастеровой
человек. А в  колхозе надо смотреть  в чужие руки и в чужой рот. Пахать  ли,
сеять ли  ---- не  ему решать, а за  него  уже порешили там, в сельсовете, в
районе. А батька мужик самостоятельный и никакого понуканья не терпит.
     ----  Оль, ---- тихо до вкрадчивости спросил Карданов, ---- а если уйду
на фронт, скажи, только честно, ты за моими гавриками приглядишь?
     ---- До фронта еще дожить надо...
     ----  Нет,  ты  не  думай  ничего  плохого...  Война  кончится,  пойдем
запишемся. Я хочу по закону быть твоим мужем.
     ----  Захотел один такой, ----  засмеялась Ольга  и поправила  на плече
Луки кафтан.
     Они не  видели, как по-над  большаком, по росистой  гривке продвигались
две фигуры. Они шли в сторону хутора, затаенно зажав в рукавах самокрутки, и
вполголоса переговаривались.
     Карданов узнал о "гостях" по звуку, какой издают  хотя и крадущиеся, но
тяжелые шаги человека, проделавшего неблизкий путь. Этот человек вышел из-за
угла  хаты и, озираясь,  подошел  к окну.  Прислушался. Из-за  пуни появился
напарник, и, так  же  по-волчьи оглядываясь и  прислушиваясь,  направился  к
избе.  А тот  ---- первый  ---- уже стоял у  дверей,  положив руку на "язык"
клямки. Последовал напористый, но не шумный тычок, а затем резкий стук.
     Луна на  время  ушла  в  одиноко  плывущее  по  небу  облако.  Карданов
попытался было подняться на ноги но Ольга движением руки осекла его. "Сиди и
не рыпайся, ---- шепнула она, ---- поглядим, кто пожаловал".
     Стук повторился.
     ---- Кто такие? Зачем  пришли? ---- раздался за дверью голос Александра
Федоровича.
     ----   Открывай,  Керен,   партизаны,   ----  уже  не   таясь  произнес
неизвестный.
     ----  Пойдем!  ----  встал  с   земли  Карданов.  ----  Поговорим,  раз
партизаны. Может, чего новенького узнаем.
     ---- Не ходи, Лука! Не угадаешь ведь, кто тут по ночам может ошиваться.
Батька сам знает, что надо делать.
     ----  А  мы будем  из-за угла  подглядывать  ----  так, по-твоему? ----
раздражение  плясало  на  кончике   языка  беженца.  Переступив  кафтан,  он
решительным шагом направился к хате. Озадаченная, пошла за ним Ольга.
     У  самой  двери  в  грудь  Карданову  уперся  ствол  винтовки.  Грубый,
надсаженный никотином и самогоном голос приказал: "Стоять!"
     Карданов замер. Попытался отговориться:  "Зачем шуметь, парень?  В доме
все уже спят..."
     ---- Кому велено ---- стоять!
     И  точно такой же  механический, разве  что на  октаву выше,  голос,  в
сенях, командовал дедом: "Не зажигай свет, курвина!"
     И затем  в несколько иной,  умягченной интонации  вопрос: "Хозяин,  где
свинья, кури, самогонка?"
     Голос говорившего в сенях насторожил Ольгу. Она не могла не узнать его.
В  1935  году,  еще  до замужества, в  сельском  клубе  этот же  голос,  под
гармошку,  звенел разухабисто  и красиво:  "Ты гляди,  гляди,  гляди, да  не
подглядывай. Ты  люби, люби,  люби, да не обманывай". Голос,  без  сомнения,
принадлежал Гавриле  Титову, который  в  давние  годы был первым танцором  и
заводилой на деревенских гулянках.  На танцы он всегда приходил в батистовой
с перламутровыми запонками рубахе, в брюках из тонкого сукна, заправленных в
хромовые  с  высокими  голенищами  сапоги. Светлый  в завитушках  чуб, когда
Гаврила  наяривал  на  своей  "саратовке", падал  на  планки, нежно  терся о
золотые  кнопки гармони. Не верилось Ольге, что сладкоголосый певун и бабник
Титов превратился в мародера.
     Ольга с нетерпением ждала, когда вновь раздастся голос пришельца, чтобы
укрепиться или избавиться от последних сомнений. И голос прозвучал:
     ---- Дай, старый пень, пройти в хату...
     ---- Не  дам!  ---- отвечал  Керен.  ----  Не твоя хата! Ольга вплотную
стояла  за  спиной   Карданова,  и   он  лопатками  ощущал  ее  волнительное
присутствие.
     В избе послышалась  возня,  звень  падающих  ухватов  и  кочерги. Через
мгновение-другое  под  печкой  раздался  панический  переполох  пеструшек  и
породистого петушка.
     Ольга, услышав  куриный  переполох  и  поняв,  что  непрошенные субчики
заявились, чтобы чем-то поживиться, с дрожью в голосе крикнула:
     ---- Что, Гаврила, свежей курятинки захотелось?!
     Карданов как будто только этого и ждал: правой рукой поддал по влажному
стволу  винтовки и  сграбастал  в  охапку смердящего самогонным  перегаром и
гнило-стостью  зубов человека. Когда тот остался без оружия, вся его грозная
власть  кончилась.  Он  не  сопротивлялся  ----  отпущенный  Лукой,  человек
привалился спиной  к завалинке, загородился, руками, словно  ожидая, что его
начнут избивать.
     В хате,  после недолгой  паузы,  послышались  голоса:  к  двум  мужским
прибавились женские ---- с печи сползли баба Люся со Сталиной.
     Карданов, встав  вплотную  к  косяку  двери,  нарочито  громко  кляцнул
затвором.
     ----  Гаврила,  или  как  там  тебя, сукин  сын,  пощупал  кур,  теперь
выходи...
     Разоруженный  человек  продолжал  полулежать  на  завалинке  и  в такой
неестественной позе пытался свернуть цигарку.
     Ольга  вбежала  в  избу  и сразу  же  оттуда,  словно  отливная  волна,
выплеснулись  люди:  впереди Гаврила с  почти  что  повисшей на нем Ольгой и
мешающей, цепляющейся за все винтовкой,  которую  он не мог  ни  бросить, ни
перехватить  так, чтобы она стала его заступницей.  Где-то в провале  сеней,
шлепая босыми  ногами,  шел Александр Федорович.  За ним  ----  баба Люся, с
расплетенной косицей, и Сталина, у которой  от переполоха  живот сразу пошел
на поправку.
     ----  Какой  же  ты,  оказывается,  гад,  Гаврила,  ---- тряся  за  чуб
обидчика, шипела Ольга. ---- Ты мне, слюнявый черт, когда-то обещал подарить
ситцу  на  сарафан... Ты  же  меня,  каплун, уговаривал  стать  твоей женой.
Помнишь? А  теперь  притолокся  за курями? Я тебе покажу курей!  Сам  сейчас
закукарекаешь...
     Гаврила, не зная, как отвязаться от женщины, волчком крутился по двору,
тонко взвизгивая:  "Эт же, стерва, нахаралась  на  мою душу... Эт  же,  сука
сисястая..."
     ---- Папа, кто это? ---- спросила у Карданова Сталина.
     ---- А  то  не  видно ----  кто! ----  за  беженца  ответил Керен. ----
Балахвосты, шкурники, пришли на чужбинку поживиться...
     Лука, видя, что Ольга не отстает от Гаврилы, а  наоборот входит в  раж,
строго окликнул ее:
     ---- Ольга, будет тебе валять дурака! Отойди... оставь его.
     Никто  не  заметил,  как  в  дверях  пуньки показалось светлое  пятно и
застыло  на  пороге.  Это  был Ромка.  Из страшного  сна он  вдруг явился  в
реальный  и  не менее страшный  мир. Всеми  своими умственными силенками  он
пытался разобраться, что же  во дворе  происходит. И не сразу понял, что это
же  мама Оля и еще какой-то человек борются друг с другом. И как ни слаб был
Ромка  в  житейской логике,  одно,  он все  же отчетливо  осознал:  мама Оля
находится в большой опасности.
     Волчонок спрыгнул с порожка и, косолапя еще не окрепшими со сна ногами,
побежал  на выручку мамы Оли. Его глаза еще  были  сухи, но в излом губы уже
текла   клейкая  слюна,   что   всегда   было  предвестницей  непреоборимого
волнения...
     Ни Гаврила, пытавшийся оторваться от вцепившейся в его волосы Ольги, ни
сама женщина, потерявшая  власть над собой,  не заметили  подбежавшего к ним
ребенка.  Ухватившись  сзади за  подол матери, он на  мгновение  стеснил  ее
движения. И этого вполне было  достаточно,  чтобы Гаврила, получив свободный
ход кулака, ударил  им маму Олю в плечо. Сам он попятился к пуньке, в лунную
тень, падающую от крыши. На  ходу перебирал в руках винтовку. Остановился  и
срывающимся голосом, в котором ничего кроме ярости не было, выкрикнул: "Счас
я тебя, землячка, порешу..."
     Мама Оля, с Ромкой в коленях, являла собой близкую мишень. Одна ее рука
теребила  голову  сына,   успокаивала   его,   другая   пыталась  застегнуть
растерзанную в борьбе кофту.
     Стукнул затвор, и винтовка  в руках Гаврилы стала подниматься до уровня
глаз.
     ---- Пуля будет за пулю, ---- внятно предостерег Карданов и тоже поднял
винтовку.
     С завалины ему вторил голос напарника:
     ---- Гавр, отстань, пойдем отсель...
     И тут только Титов увидел  внушительную фигуру  Карданова с  винтовкой,
кажущейся в  его  руках  игрушечной.  Заметил  и  своего  дружка, беспомощно
сидящего на завалине. Понял: если будет спешить, может  сильно прогадать. Но
ярость, перетянувшая ему обручем  грудь,  не позволяла  внять  рассудку,  и,
чтобы  дать  этой  ярости  из  него  выплеснуться,  Титов,  приподняв  ствол
винтовки, послал пулю  в звездное небо.  Над  хутором разорванной холстинкой
сухо  и  звонко  прозвучал  выстрел.  Троекратное  эхо,  ударившись  о  лес,
потревожило заснувших там птиц и зверей.
     ---- Ольга, ---- снова  заговорил Гаврила, ----  ты хорошо  знаешь, что
власть наша,  а  не Керена. Сегодня  взяла  твоя,  завтра ---- возьмет  моя.
Просто нынче козырей у меня маловато...
     Из пуньки  выскочили  испуганные Тамарка с Веркой и Гришка  с Вадимом и
гуськом побежали к хате.
     Титов от  неожиданности отпрянул в сторону,  к углу сарая, и  угрожающе
повел винтовкой.
     ----  Твоя, можа, и возьмет, ---- парировал Керен, ---- но  сегодня  ты
уйдешь  отсюда без  моих курей...  И  храни  тебя  господь  от  чужого  ----
подависся...
     ---- Кто вас послал к нам? ---- спросил у Гаврилы Карданов.
     ---- Да никто этих мерзавцев не посылал, ---- сказала Ольга. ---- У них
мода такая  ---- ошиваться по ночам под  видом партизанских заготовителей. А
тащат все к себе домой да меняют на самогонку.
     ---- Илюха! Мать твою так, где твоя винтовка? ---- спросил Титов своего
напарника. Вопрос был  явно лишний, он и так понимал, в чьих руках находится
оружие.
     Молчание. Титов вышел на лунный свет и приблизился на несколько шагов к
спуску на большак. На нем был длиннополый брезентовый дождевик с башлыком на
спине.
     ---- Кто вас сюда послал? -  повторил свой вопрос  Карданов. ----  Есть
приказ ----  у многодетных семей продукты и  живность  не реквизировать.  За
такое ставят к стенке...
     ---- За  Керена  сам  господь бог  простит... Ты, Петухов,  считай, вне
закона,  и если  бы  не война, сидеть бы  тебе еще  и сидеть. ---- В  голосе
Гаврилы послышались  злорадные  нотки. ---- Посмотрим  еще,  кто  кого будет
ставить к  стенке...  И тебе,  беженец, надо  об этом  крепко подумать, ведь
можешь влипнуть  с Кереном  заодно... Пойдем, Илюха,  отсель, ---- обратился
Гаврила к безучастно сидящему на завалине дружку. ---- Нас тут не поняли..
     ---- Я же не могу вертаться в отряд без оружия, ---- пожаловался Илья.
     ----  Идите, ребята, от греха подальше, ----  почти  миролюбиво  сказал
Карданов. ---- Завтра, кому надо, верну винтовку.
     С  опаской, боком, держа оружие наизготовке, Гаврила направился вниз на
большак.  Ночью  он  был  безопасен  ---- немцы в это время  не осмеливались
пользоваться  дорогой. Напарник тоже поднялся и подошел к Ольге, по-прежнему
стоящей посреди двора. Обращаясь к ней, Илья сказал:
     ---- Честно, не знал, что у вас такая орава.  Ей-бо, не пошел  бы, ----
он попытался положить руку на плечо Ольги,  но та резко отстранилась. ---- У
меня дома тоже шесть ртов...
     ----  Иди,  парень,  догоняй  своего  Гаврилку,  ---- посоветовал  Илье
Карданов. ---- И скажи ему, что все, что ему нужно, он может взять у немцев.
     ---- Как же, у  немцев!  Это волк сыро мясо едал, да  высоко  прядал...
---- съехидничал Александр Федорович. ----  Там можно схлопотать пулю в лоб.
А тут, как у себя дома... Давай, потроши кулака Керена.
     Длинные тени уходящих  по большаку людей лизали кустарники, придорожное
многотравье, и не было в  них  ничего зловещего,  страшного.  Уходящие  тени
никогда, наверное, не опасны...
     Баба Люся,  оборотив  лицо  к  луне,  словно  светило было самой божьей
матерью, тихонько молилась  и била частые  земные поклоны.  После тревожной,
натянутой тишины вновь раздались ребячьи голоса.
     Мама Оля, присев перед Ромкой, стала  полой  кофты вытирать  его мокрые
губы и глаза. Вытирала и нашептывала самые нежные, самые теплые слова, какие
она знала и помнила.
     В избе орал маленький Борька.
     По  небу,  отколовшись от  сгустка  звезд,  летела  на  землю  одинокая
зеленоватая  искорка. И  баба  Люся, увидев ее,  еще неистовее стала шептать
молитву, изгоняя с ее помощью гнездившиеся в душе страхи.
     Не прошло и часа, как хутор снова погрузился в туманную тишину.
     Небо  жило  своей  вечной  жизнью, тысячами  глаз равнодушно взирая  на
затерянные в  российских  просторах  строения-развалюхи,  отдающие  в лунном
свете запущенным серебром. И звезды видели другие подворья и хаты, за сотни,
тысячи  километров от  Горюшина,  видели сполохи  огня,  взрывы  и  ревущие,
исходящие мясом и  кровью армии. Видело все это  небесное око, но  никак  не
могло  своими  бесстрастными, всевидящими  хрусталиками узреть  изболевшуюся
Ромкину душу и  души других людей.  Увидеть хотя бы  затем, чтобы всей своей
немыслимой глубиной и ширью содрогнуться от тоски и страха, которые,  словно
дикие пчелы, без разбору жалят эти невидимые человеческие души.
     Ромка  снова спал  и во  сне видел  деда Александра.  В одном лапте тот
убегал от  человека,  очень похожего на  того,  который еще  совсем  недавно
кружил с  мамой  Олей по  двору, а потом спустился к  большаку  и растаял  в
тумане. Во сне  он  был без винтовки ---- в хромовых  с высокими  голенищами
сапогах,   батистовой   с   перламутровыми  запонками  рубахе,  с   льняным,
закрывающим  один глаз чубом. Откуда взялся  этот образ, Ромка так никогда и
не узнает: он  запечатлелся  сначала в  мамы Олином сознании, чтобы затем  в
минуту опасности перейти к сыну.
     Никто никогда не узнает, какие сны в ту ночь снились прижавшимся друг к
другу  Тамарке,  Верке,  Вадиму  и  Грихе.  Какие  сны  снились  маленькому,
изъеденному клопами Борьке  -- тоже  никто не  узнает.  Да  и так ли  уж это
важно,  когда в ту  ночь,  на  всем протяжении  змеящейся  линии  фронта, не
досмотрели своих  снов батальоны, полки, дивизии -- с той и другой  стороны.
Но,  возможно, сны не исчезают бесследно, а лишь какими-то неведомыми путями