здно  спохватились. Сбросить
бомбы,   чтобы   облегчить   самолет,  нельзя:  внизу  свои   войска.  Такой
безграмотной команды наведенца еще не приходилось встречать.
 К счастью, выручила четверка "яков". Они камнем  свалились на "юнкерсы"
и разметали их строй. Гитлеровцы начали беспорядочно освобождаться от груза.
Чтобы не попасть под бомбы, отворачиваю  группу влево и ложусь на курс цели.
Ругаю  себя  за связь со  станцией наведения. Хотелось, чтобы все  было  как
лучше,  а получилось  вон как!  На высотке видны взрывы снарядов:  это ведет
огонь  наша  артиллерия.  Но  едва мы  перешли  в  пикирование,  как обстрел
прекратился.  Первый  заход  делаем   холостой   -  надо   определить  линию
соприкосновения войск. Прижавшись  к земле,  готовые к атаке  наши пехотинцы
машут нам руками. Сейчас, друзья, мы вам поможем! С круга по одному пикируем
на  вражеские траншеи,  блиндажи, окопы и  уходящие  в  тыл хода  сообщения.
Летчики  бьют  с  азартом,  прицельно. Бомбы разворачивают бревна блиндажей,
снаряды рыхлят траншеи, пулеметы кропят свинцом окопы. Штурмовики выходят из
пике у самой  земли,  оглушая  ревом  фашистов, втиснувшихся  в высоту. Надо
подольше подержать их в таком положении, чтобы головы  не  могли поднять.  А
наша пехота тем временем все ближе подбирается к первой траншее. Пора давать
группе команду на сбор.  Уже замелькали фигуры наших бойцов,  ворвавшихся на
вражеские позиции. Теперь наша пехота довершит дело.
 - "Коршун-73", западнее пять километров - танки. Атакуйте!
 Голос по радио был категоричный, и это меня рассердило. Чем  атаковать?
Бомбы  и  эрэсы  сброшены,  из  боеприпасов остались одни пулеметные  ленты!
Отвечаю:  "Понял!" - и объявляю сбор группы.  Чувствую, как неохотно летчики
отрываются  от  цели,  от  штурма обратных склонов высоты,  откуда враг  мог
выдвинуть  подкрепление.   Вражеские   танки  мы   обнаружили   сразу.   Но,
присмотревшись, увидели, что там были и наши танки. Уже, наверное, несколько
минут длился танковый бой. С двух сторон горели рыжие костры клубами жирного
дыма.
 Наконец на станции наведения спохватились: "Будьте осторожны, тут наши,
противник дальше..." Теперь  нам  хорошо  видны  черепашьего  цвета  коробки
гитлеровских танков. Даю команду  на атаку и перевожу самолет в пикирование.
Моментально небо взрывается зенитными снарядами, они пляшут совсем рядом. Но
атаку уже  не  остановить.  Брызнули  пулеметные  струи,  кто-то  запасливый
приберег  несколько  пушечных снарядов.  Выводим  машины над  самыми башнями
вражеских танков. На бреющем увожу группу на восток.
 Израсходованы последние патроны,  в баках горючего - только бы дотянуть
до аэродрома.  Осматриваю  группу.  В левой  плоскости  самолета  Александра
Карпова  видна  дыра.  Пробит руль  поворота  у  Игнатенко.  Мотор  Смирнова
оставляет  дымный  след. Все это -  свежие  отметины.  Эта атака - дань тому
"стратегу", который сидит с микрофоном у рации.  Надо обязательно доложить о
нем  по  команде.  Разбирается  ли  он  в авиации,  умеет  ли  правильно  ее
использовать?  После посадки  первым  подходит ко мне  Александр  Карпов. Со
злостью сдергивает с головы совсем мокрый шлемофон.
 - Зачем послушался его? - спрашивает меня с возмущением.
 - А как бы ты поступил на моем месте?
 -  Плюнул  бы на  команду!  Ведь  мы были безоружными  мишенями,  могли
половину группы потерять! Дыр привезли - техникам на всю ночь латать!
 Подошли  остальные летчики. Закурили,  постепенно  успокоились.  Теперь
можно поговорить без горячки.
 - Да, ты прав,  могли  половину группы потерять,  -  отвечаю Карпову. -
Вчера, помнишь?  Шли  вдоль  линии  фронта  километров двадцать  в  сплошном
зенитном огне. Я тоже возмущался - зачем? Оказывается, нужно было подбодрить
нашу пехоту.  Как знать, может, и сегодня  не  без пользы  была  наша  почти
холостая  атака. Видел,  как их  танки  заюлили?  Думали, мы их  бомбами  да
эрэсами...
 - А мы их - горохом из пулеметов! - уже улыбается Саша Амбарнов.
 - Напугали - и то добре.
 Наступила разрядка.  Хорошо, когда вот  так,  честно и  прямо,  летчики
оценивают свои и  чужие поступки. Карпов и Амбарнов - мои друзья,  их мнение
для  меня очень  важно.  Молодой  летчик  не всегда его  выскажет,  помешает
субординация.  И   командир   не   всегда  сможет  разубедить  подчиненного.
Убедительнее  всего  -  совет  друга. Всей гурьбой идем на КП. Докладываю  о
главном - задание выполнено. Подполковник Смыков жмет руки, говорит:
 - Знаю, уже звонили из штаба дивизии. Будут награды. Молодцы!
 Рассказываем   о  командах  наведенца.  Смыков  хмурит  брови,  обещает
доложить, кому следует. Забегая вперед, замечу:  наши претензии были учтены.
Наведением  авиации  над  полем  боя  стали заниматься тактически  грамотные
офицеры,  иногда  даже  командир корпуса  генерал В.  М. Филин. Но  чаще  на
переднем крае находился начальник штаба корпуса генерал А. И. Харебов.

 ВЫЛЕТ НА РАССВЕТЕ

 Крепкий  сон  был  прерван  торопливо-тревожным стуком  в окно. Вначале
показалось - пулеметная очередь. Но вот раздался голос Анатолия Баранского:
 - Товарищ командир, срочно вызывают на аэродром!
 Растолкав Смирнова, зажег спичку.  На часах половина  третьего. Что  за
тревога  в такую рань? Смирнов  вскочил на ноги, начал быстро одеваться.  Не
спрашивает, куда и зачем, лишь когда бежали к полуторке, высказал догадку:
 - Полетим, товарищ командир, да?
 Говорят, что  добавление "да" придумали  авиаторы.  Армейские  юмористы
утверждают, что летчики докладывают командиру о своем прибытии так: "Вы меня
вызывали?  Да?" Виктор Смирнов, видимо, тоже входил  в число  этих летчиков.
Из-под  ног   шарахаются   кошки.  Наш  водитель  Шура  чертыхается.  Кто-то
спрашивает, какое  сегодня число. - 22 июля, по приметам - неважный день,  -
отвечает  один   из  воздушных  стрелков:  -   В  авиации  счастливое  число
тринадцатое.
 В  приметы не верю с тех пор, как "прогадал" на фитиле: сгорел и второй
фитиль, а  я  пока  жив. И все-таки  есть традиционно-устойчивые  поверья, в
которые хотя и не веришь, но отказаться от них  тоже  не в  силах. Некоторые
летчики, например,  считают, что  летать лучше в  старой одежде. Может,  это
потому,  что привыкаешь  к ней, она более удобная? Другие говорят, что перед
полетами нельзя ни бриться, ни фотографироваться...
 Как-то  еще на  Кубани  в полк  прибыл корреспондент  фронтовой газеты.
Командир  полка  рекомендовал  ему  побеседовать  со мной. Но  подвигов я не
совершал и поэтому .предложил выбрать другую кандидатуру.
 - Тогда разрешите вас сфотографировать?
 Я категорически отказался.
 - По-ня-тно!  -  протянул  корреспондент, пристально  глядя на  меня. -
Верите в приметы?
 Это уж было слишком.
 - Ах, так! Тогда фотографируйте!
 Корреспондент,  видать,  хорошо   знал  психологию  летчиков   и  умело
использовал свои знания. Иначе возвратишься в редакцию, не выполнив задания.
Летчики,   когда   речь   заходит  об  их  личной  боевой  работе,  -  очень
неразговорчивый народ.
 В  землянке командного  пункта полка  тесно,  собрались все летчики. До
восхода солнца осталось часа два. Подполковник Смыков ставит задачу:
 - Вчера  вечером  на аэродром  Кутейниково  село около  сотни вражеских
бомбардировщиков и истребителей. Нашему полку приказано с рассветом  нанести
но аэродрому  удар.  Первая группа  атакует  стоянку  самолетов  и командный
пункт,  вторая,  Устинова, - бензосклад, третья,  Амбарнова, ведет  борьбу с
выявленными  зенитками  и  взлетающими  истребителями.  На  цель  делаем два
захода: первый - с ходу, второй - разворотом на 180o. Полк поведу
я...
 В голосе Георгия  Михайловича четкость и решительность.  Задание  очень
важное  и  ответственное.  Командир  полка  чуть  возбужден. Свое  место  он
определил в голове первой  эскадрильи и  меня  назначил  своим заместителем.
Уточняем   данные  авиаразведки.  По  ее  сообщениям,  у  командного  пункта
противника стоит спаренный крупнокалиберный пулемет.
 -  Что-то  здесь  не так! - восклицает один из летчиков.  - Аэродромы и
переправы фашисты прикрывают плотно.
 Нас должны  сопровождать 20 истребителей  с аэродрома Большекрепинская.
Двадцать  "яков"  из другого  полка  за пять  минут  до нашего  удара должны
блокировать соседние аэродромы противника. Это сообщение обрадовало, летчики
одобрительно зашумели:
 - С таким прикрытием летать можно!
 - Такой армадой еще не ходили!
 На аэродроме серел рассвет. Технический  состав  уже расчехлил  машины,
подсоединил.  баллоны  со  сжатым  воздухом  для  запуска  мотора. Воздушные
стрелки приготовили  парашюты и стоят на плоскостях, ожидая командиров. С КП
взметнулась зеленая ракета. И сразу же зарокотало два десятка  моторов. Винт
моего мотора сделал пару холостых оборотов, судорожно дернулся, чихнул дымом
и   заработал.  Беглым  взглядом   осматриваю  приборную   доску:  показания
вольтметра в норме давление бензина  -  тоже, масла... Стоп! Масло на нуле.
Подтолкнул  вперед сектор газа  - стрелка на прежнем  месте. Не  раздумывая,
сразу выключаю  мотор. Первые самолеты уже выруливают на старт.  Что делать?
На  плоскость вскакивает обеспокоенный механик. Показываю на давление масла.
Механик хватается за голову. Но сейчас уже не до  выяснения причин. В  сотне
метров на бугре стоит  зачехленный самолет.  Выбираюсь  из. кабины, и  кричу
стрелку: "Толя, быстрее на 39-й!"  С парашютом под мышкой бежим к "илу". Его
механик Фешенко догадался сразу же  сбросить чехол и открыл кабину.  Когда я
запускал мотор, командир полка уже был на старте. Мотор заработал со второго
запуска. Бросаю взгляд на  приборы - все в норме. Даю сигнал убрать колодки.
Мотор надо бы прогреть, но  некогда - командир уже пошел на взлет. Выруливаю
на  край  стоянки и с  разрешения выпускающего  С. И. Лобанова взлетаю прямо
отсюда.  Уже  в  воздухе, заняв место  в строю,  уточняю показания приборов.
Мотор  работает  хорошо,  и это  успокаивает. Когда легли на  курс,  обратил
внимание - в  эфире тишина. Все молчат или я никого не слышу? Оказалось - на
самолете неисправна радиостанция. Так вот почему "тридцатьдевятка" стояла на
приколе! Придется  лететь без радиосвязи. Ну и пусть, ведь совсем недавно ее
вообще  не  было. С аэродрома  истребителей для нашего прикрытия взлетело не
двадцать,  а  всего  шесть  "яков".  Один  из них  почему-то  сразу же  сел,
остальные над линией фронта встретили "мессершмиттов" и завязали бой. А  нам
еще идти до цели полсотни километров.  Что ж, обойдемся пока  без прикрытия.
Значит, что-то помешало командованию выполнить обещанное.
 Командир полка точно выдерживает маршрут. Рассвет выдался  туманный,  с
ограниченной видимостью. В одном  месте  проскочили полосу дождя. Над линией
фронта нас встретил заградительный зенитный огонь. Дальше идем спокойно. Под
нами - территория, занятая противником. Но  - ни единого выстрела. С  минуты
на  минуту  должен показаться вражеский  аэродром. Оглядываюсь через плечо и
вижу: из-за горизонта выкатывается огненно-красный  мяч солнца. Пока что  он
виден  только  наполовину,  но уже побежали от него лучи,  посветлела земля.
Первое, что замечаю на аэродроме, - белое-белое полотнище посадочного знака.
Затем вижу, как  четверка  "худых"  спешит на старт. Наперерез ей отделяется
четверка Амбарнова. Сейчас ударят эрэсы. На северной границе аэродрома,  нос
к носу  стоит не меньше  сотни  самолетов  с крестами и  свастиками: толстые
"юнкерсы"  и тонкие "мессершмитты".  Подумалось - как на парад  выстроились.
Тем лучше для нас.
 Смыков  доворачивает на  цель,  идет в  пикирование. Следом за  ведущим
устремляется  вся  атакующая  группа.  В  тот  же  миг   пространство  перед
штурмовиками  заволакивают  разрывы  зенитных  снарядов   и  красные  трассы
"эрликонов". Маневрировать  некогда  и не  стоит: можно самому  нарваться на
снаряд. Нажимаю на кнопки пуска эрэсов и сброса бомб. Вслед за командирскими
они  взрываются прямо в гуще самолетов. Хорошо! Когда выхожу из пикирования,
успеваю заметить чуть выше, в стороне от аэродрома, истребители. Может, наши
подоспели  и  блокируют аэродром? На повторном заходе  зенитки хлещут  нам в
лоб, стараясь заставить нас  отвернуть  от цели. А она вся в огне. Прямо  на
меня летит красный шар "эрликона".  Невольно пригибаюсь  в кабине. Пронесло.
Пушечными очередями  прочесываем  стоянку -  вспыхивают новые очаги пожаров.
Зрительно отмечаю их число.
 Спроси  меня в тот миг, сколько их, вряд  ли  ответил бы. А  позже,  на
земле, мог  бы  вспомнить  по "картинке",  запечатленной в памяти. Например,
летчик-штурмовик  Устинов,  когда  его  спрашивали,  в  какое время были над
целью,  торопливо говорил:  "Дайте часы!" -  и показывал:  "Стрелки были вот
здесь". После вывода из атаки стараюсь быстрее занять свое место за ведущим.
Только непонятно, зачем командир набирает высоту.  Сейчас нужен  бреющий или
сбор  на "змейке". Вот бы подсказать по радио, но  нечем. Мотор  работает на
полную мощность, но расстояние до ведущего сокращается медленно. Слева сзади
кто-то из наших идет на вынужденную. Справа одна из групп уходит на бреющем,
а  за ними,  как гончие псы, увязались "мессеры". Зататакал длинной очередью
пулемет Баранского.
 - Что там, Толя?
 - На нас "месс" выскочил. Отогнал...
 Хороший у меня стрелок, бдительный, врасплох  его не  поймаешь. Теперь,
когда  я  догнал  командира,  наши  стрелки  взаимодействуют,  срывая  атаки
"мессершмиттов". И они отстают, чувствуя, что "илы" им не по зубам.
 После  посадки все  собираемся  возле  подполковника Смыкова.  Он молча
принимает  доклады, часто вытирая  вспотевший широкий лоб. Оказалось, что мы
сожгли около  двадцати самолетов  противника и бензосклад. Но  потеряли пять
экипажей. Фамилия  каждого не вернувшегося летчика  -  как  острый гвоздь  в
темя. Нет Саши Амбарнова, нет  Васи Свалова,  Саши Игнатенко, Пети Федорова,
Гриши  Шапина. Достоверно известно,  что  на первом  заходе погибли  Василий
Свалов и его стрелок Кресик. Многие из летчиков видели, как объятый пламенем
штурмовик Свалова огненным снарядом врезался в стоянку фашистских самолетов.
 Прощайте, боевые друзья! Мне навсегда запомнится лучистый,  с хитринкой
взгляд  Васи Свалова, его  острое словцо,  которое так нужно было товарищам.
Уверен, что,  бросая  свой  самолет в  гущу  вражеских  бомбардировщиков, он
хранил улыбку презрения к смерти. Он был смелым летчиком, славно прожил свои
двадцать с небольшим лет и  погиб  смертью героя,  повторив  подвиг  первого
командира эскадрильи капитана Ширяева.
 Примерно  через  месяц  возвратился экипаж Федорова. Летчик и воздушный
стрелок, совершив вынужденную посадку в тылу врага, сожгли самолет и пошли в
сторону фронта. Тяжелой оказалась судьба Амбарнова и Шапина. Оба очутились в
плену. Амбарное находился в дарницком  лагере под  Киевом,  и  его через три
месяца освободили  наши войска. Летчика Шапина  гитлеровцы успели  вывезти в
Германию, и он получил свободу только в мае 1945 года. О том, что Шапин жив,
мы узнали три девятилетия спустя.
 Судьба Игнатенко и его стрелка Федорчука так и осталась неизвестной.
 22 июля 1943 года  - "черный  день"  в истории  полка. По поводу потери
пяти  экипажей  состоялся крупный  разговор  в  штабах  дивизии  и  корпуса.
Подполковник Смыков,  очень удрученный  такими потерями, объяснил их причину
одним - слабым прикрытием. Однако мы так и не узнали, почему командованию не
удалось осуществить первоначальный замысел, так вдохновивший летчиков нашего
полка. Из всех  самолетов только мой возвратился без пробоин. Может, потому,
что не маневрировал?  Нет,  наверное,  просто повезло. Хотя начало вылета не
предвещало ничего хорошего.
 Как  бы там  ни было, но  противнику  мы  нанесли  чувствительный урон.
Штурмовики  еще раз подтвердили справедливость данного гитлеровцами названия
"черная  смерть".  План  воздушной операции,  задуманный  немецко-фашистским
командованием, был сорван. В  тот день полк больше не участвовал  в вылетах.
Мы залечивали раны. А на  следующий снова  -  группа  за  группой -  ушли на
задания. В одном из  вылетов я решил проверить в роли ведущего группы своего
заместителя  Александра Карпова.  У  него  было  уже  около  тридцати боевых
вылетов, он неплохо ориентировался  в  воздухе. Правда, горяч был, резковат.
Но не  ходить  же  ему  все время  в  ведомых,  Доложил  командиру  полка  о
результатах проверки.
 - Одобряю, надо готовить кадры, - поддержал подполковник Смыков. - А то
пришлют еще такого, как...
 И мне сразу  припомнился  случай, который произошел совсем недавно.  Из
соседнего полка к нам прислали на должность командира эскадрильи летчика. За
работу он взялся энергично,  на  земле держался уверенно. Но в авиации важен
авторитет командира, завоеванный  в  воздухе.  Во время  первого  вылета все
убедились - новый комэск не имеет опыта вождения группы. Пока довел до цели,
издергал  всех.  Я в  тот  раз шел  заместителем и  попытался  несколько раз
подсказать  ему по радио, но  - никакой  реакции. Подхожу ближе и  вижу, как
ведущий возится в  кабине  с картой, крутит ее так  и  этак, боясь  потерять
ориентировку.
 За линией фронта  стало еще  хуже.  Истребители прикрытия  запрашивают,
куда идем,  наши  летчики  нервничают.  А цели  все нет.  И вдруг  поступает
команда: "Внимание - атакуем!" Видим: по  дороге движется одна машина, а  на
обочине куча деревянных  щитов. Делаем  один заход,  второй,  от щитов щепки
летят... На обратном пути  наш новый  комэск берет курс градусов на тридцать
меньше заданного. Подсказываю  по радио - не исправляет. Минут  через десять
выходим на какой-то аэродром. Ведущий делает круг, готовится заводить группу
на  посадку. Вот тогда-то и кончилось мое терпение -  отвернул вправо и взял
курс на свой аэродром. Следом за  мной повернули все летчики, в том числе  и
горе-командир. После посадки подбегает Карпов:
 - Что за цирк! С таким ведущим я больше не полечу!
 Штурман полка майор  Лобанов,  узнав, в чем дело, поспешил  к командиру
полка. В свою очередь,  подполковник Смыков предложил штабу дивизии  забрать
свой "подарок". И незадачливого комэска откомандировали обратно.
 Этот  случай еще раз убедил всех в том, как важно иметь в полку опытных
запасных  ведущих. Теперь  в эскадрилье был  летчик, которому  всегда  можно
поручить группу. После  очередных вылетов  все остались довольны Александром
Карповым, поздравляли его. Сам он тоже  сиял: признание боевых друзей значит
очень многое. Но  Карпов  не самообольщался,  понимал -  могут  случиться  и
срывы.  Поэтому Александр  просил меня  почаще посылать  его  на задания.  А
вскоре он стал признанным мастером вождения групп.
 В июльские дни 1943 года на вооружение поступила  новая противотанковая
авиабомба  -  ПТАБ. Бомба  была  небольших  размеров  - чуть  больше  ручной
гранаты.  Но не зря говорят: "Мал  золотник, да  дорог!" "Малютка" пробивала
броню до 70 миллиметров. Решили проверить бомбу в деле. На границе аэродрома
летчики соорудили подобие танка, и командир  полка мастерски поразил цель  с
малой  высоты.  Летчикам  понравились  "малютки".  В  четыре  люка  Ил-2  их
загружалось более 200 штук, в десятки раз повышалась вероятность попадания в
танк.  Много  хлопот   доставила  наша  бомбочка  врагу.  Полагая,  что  она
магнитного  действия, гитлеровцы применили диамагнитное  покрытие. Но это не
помогло. С появлением противотанковых авиабомб прибавилось  работы техникам.
Чтобы подготовить шестерку Ил-2, нужно было снарядить и уложить в люки более
тысячи бомб. Это  был огромный труд. Для подготовки первого  вылета  техники
использовали всю ночь. На повторный же вылет не всегда успевали. К тому  же,
бомбы могли потребоваться  в любое время. Наконец нашли  выход:  ежедневно в
полку назначалась дежурная группа с противотанковыми бомбами. Как только она
уходила на задание, немедленно снаряжалась вторая и становилась дежурной.
 Первого  августа  фронтовой день начался с чтения шифровки командующего
8-й воздуш