ратились все целы и почти
невредимы.  По  традиции  летчики  собрались  в  кружок  и начали  оживленно
комментировать  вылет. Вениамин широко  улыбался, активно обсуждая перипетии
боя. Кризис миновал! Все были рады этому.
 В последующих боях Вениамин Шашмурин воевал отважно, не  раз отличался,
был награжден. В конце  1943 года он  погиб в боях за  Мелитополь, оставив в
памяти однополчан доброе имя  отважного летчика. К сожалению, бывало и  так,
что  "кризис" становился хроническим и бороться с ним было нелегко. Особенно
если  летчик занимал  руководящую  должность и  нельзя было  воспользоваться
правом на строгий товарищеский разговор.
 Примерно  такая  ситуация сложилась с принявшим нашу эскадрилью  бывшим
заместителем  капитана Ширяева. По  сути,  это  был неплохой человек. Он был
старше нас по  возрасту и имел боевой опыт. Грудь его украшал орден Красного
Знамени - свидетельство прошлых  славных  дел.  Но  после  первых,  особенно
тяжелых  вылетов  на  штурмовку  мы заметили:  наш старший  товарищ летает с
излишней осторожностью, боится риска,  часто старается действовать  один. На
этот  счет у летчиков были разные мнения. Одни считали заместителя командира
эскадрильи "себе на  уме", другие  стали опасаться ходить с ним на  задания.
Было  непонятно -  то  ли  такой  уж  у  него характер, то  ли он переживает
затянувшийся кризис. Как бы там  ни было, но более  достойной кандидатуры на
должность комэска не нашли, и заместитель стал командиром эскадрильи. Однако
и став  комэском, летчик не изменил своего поведения. Однажды он возвратился
с  задания  с  бомбами  и скрыл  это. В  другой  раз,  уходя  от  цели после
штурмовки, нырнул в облако, оставив на  произвол  судьбы  молодых ведомых. В
полку заговорили об этом  с возмущением. На  войне самое страшное - потерять
доверие товарищей, боевых друзей.  В один из  тех тревожных  для  эскадрильи
дней комиссар Сатаев пригласил меня  к командиру  полка. В землянке собрался
командный состав части. Майор Еськов, поздоровавшись, осмотрел меня с ног до
головы, словно видел впервые, потом тоном приказа объявил:
 -   Товарищ  лейтенант   Пальмов!  Вы  назначаетесь  командиром  первой
эскадрильи...
 Этого я не ожидал. Решил отказаться.  Но пока собирался ответить, майор
Еськов  перешел к другим  делам. А меня мучили  сомнения. Ведь эскадрилья  -
основное   подразделение  в   авиации,   способное   самостоятельно   решать
тактические  задачи.   Три  звена,  девять  самолетов.  Командир  эскадрильи
отвечает за  выбор цели для атаки, за точность  удара  по врагу,  за оборону
группы в воздухе, за возвращение на свой аэродром.  Он увлекает в бой личным
примером. "Делай, как я" - вот его девиз. Недаром командир в полете - всегда
ведущий, его подчиненные - ведомые. Вспомнился случай двухмесячной давности,
еще  в запасном полку. Мое  звено выполняло полет по маршруту с  последующим
бомбометанием  и  стрельбой на полигоне.  Маршрут незнакомый,  вокруг  голая
степь, ориентиров почти  никаких.  Вылетели без шлемофонов, поэтому связь  в
группе была чисто зрительная. Перед вылетом я объявил:
 -  Если у  меня возникнут сомнения  в ориентировке,  покачаю с крыла на
крыло. Кто уверен - выходи вперед и веди дальше.
 Опасался  не  за  командирский  авторитет,  а  за  безопасность  звена.
Действительно, на одном из отрезков маршрута вкралось сомнение: правильно ли
веду группу?  Качнул крылом.  И сразу правый ведомый рванулся вперед,  бодро
повел  группу.  Потом вдруг  сделал доворот  в  мою сторону,  и  я  оказался
впереди,  а он  быстро занял свое прежнее место. Давай,  мол, командир, бери
ответственность на себя, восстанавливай ориентировку. Хорошо, что впереди по
курсу была Волга. После полета капитан Ширяев тогда спросил:
 - Где это вы так долго ходили?
 Я откровенно обо всем рассказал. Капитан заметил:
 - Вы  получили  хороший  урок.  Командир  всегда  должен помнить  -  он
единолично отвечает за группу.
 Тогда  было  звено,  сейчас -  эскадрилья.  Справлюсь ли? Сатаев словно
прочитал мои мысли. Выйдя из землянки, взял за локоть:
 - Ничего, Василь, не теряйся. Наследство у тебя хорошее. Мы с Савичевым
возьмем на себя заботы земные. А твое дело - летная и боевая работа.
 В  тот  момент  мне  очень  нужна  была  дружеская поддержка.  От  слов
комиссара  на  душе сразу  стало спокойнее. Приказ есть приказ,  и его  надо
выполнять как можно лучше. А вскоре наступил мой главный экзамен.
 19  ноября  1942  года началось  мощное наступление советских войск под
Сталинградом.  В  этот  день  части  Юго-Западного  фронта  почти  полностью
подавили оборону гитлеровцев и прорвали фронт на семи участках. На следующий
день перешли  в наступление войска Сталинградского фронта, в состав которого
вошли  части  и соединения 51, 57 и 64-й  общевойсковых армий  и  нашей  8-й
воздушной армии. Вражеская оборона  была прорвана по  всей глубине. Развивая
наступление,  наши  войска  окружили  в междуречье  Волги и  Дона 6-ю  армию
Паулюса и часть соединений 4-й танковой армии противника. Мы, конечно, ждали
наступления,   но   не  знали,   что   19  ноября  войдет  в  историю  столь
знаменательной датой, станет началом коренного перелома во всем  ходе второй
мировой войны.
 Утром 20 ноября  в  нашем штурмовом полку, находившемся на южном фланге
Сталинградского  фронта,  состоялся  митинг, на котором  был зачитан  приказ
командующего фронтом.  Суть его  сводилась  к следующему:  советские  войска
сумели отстоять Сталинград, а теперь должны отбросить врага далеко от Волги.
20  ноября  нашей  эскадрилье  предстояло нанести удар  по высоте  в  районе
Халхуты. Майор Еськов вызвал  на КП  меня и моего предшественника,  старшего
лейтенанта. Тот уже знал о моем назначении командиром эскадрильи и отнесся к
этому чуть ли не с облегчением. И поэтому был удивлен,  когда командир полка
назначил его ведущим группы, а меня - заместителем.  В  этом был свой резон.
Задача  предстояла  очень  серьезная и ответственная:  не так просто найти в
степи  высотку, окруженную нашими  войсками. И, конечно, лучше  с этим делом
справится летчик с большим опытом.
 - За  десять километров до  цели, -  майор Еськов  указал  на  карте, -
получите разрешение с земли на штурмовку.  Сигнал -  белое полотнище. Задача
ясна?
 Вопрос относился к двоим, и мы ответили:
 - Так точно!
 Возвращаясь в эскадрилью, старший лейтенант предупредил:
 -  Если  буду  сомневаться в  ориентировке, качну  крылом. Тогда выходи
вперед и веди...
 Что ж, так и я поступал, дело привычное. Правда, несколько смущали наши
взаимоотношения.  Однако на войне главное  -  боевое задание. И  я  поспешно
ответил:
 - Понял. Нам бы только поточнее выйти на цель.
 Полет проходил по намеченному  маршруту, спокойно. В условленном  месте
мы увидели  белое  полотнище -  разрешение  следовать на цель.  Теперь самое
трудное  -  обнаружить высоту. Но  что это? Ведущий  делает разворот  влево,
машет с крыла на крыло и уступает дорогу.  Что случилось? Однако раздумывать
некогда.  Как  назло,  облачность становится  ниже, прямо  над  нами свисают
рваные лохмотья  облаков. Высота полета - 400 метров, навстречу мчится голая
осенняя степь. Где же злополучная высотка? За спиной ощущаю мощь всей группы
"илов". В каждом из них летчик ждет моей команды,  следит за моим самолетом.
Доворот  влево.  Ага,  вот  она!  Зенитки  открывают  заградительный  огонь,
маневрировать некогда, глаза  ищут  цель.  Снимаю  оружие с  предохранителя,
включаю сбрасыватели  бомб  и  эрэсов.  На  пологом пикировании  веду  огонь
реактивными снарядами, сбрасываю  бомбы.  Всматриваться в  разрывы  некогда,
почти рядом земля, мой маневр повторяют  остальные штурмовики. Не задеть  бы
нашу пехоту, которая окружила высоту и ждет команды на атаку. Развернувшись,
делаем повторный заход,  ныряем прямо из-под облаков. Видно, как  вздыбилась
высота,  как бомбы и снаряды разворотили траншеи, обнажили бревна блиндажей.
Хорошо! Теперь еще раз пройтись эрэсами, ударить  из пушек. Справа,  слева и
впереди   мелькают  красные   шары  зенитных  снарядов  "эрликонов".  Голова
крутится,  как на  шарнирах. Никакому прибору  не учесть  все  те мгновенные
действия, которые производит  летчик над полем боя! Он  обязан видеть все: и
цель,  и  землю,  и  товарищей,  да  вдобавок  следить  за  воздухом,  чтобы
своевременно обнаружить истребители  противника. На выходе  из атаки услышал
звонкий удар по мотору. Что это, снаряд? Как броня? Выдержала? Бросаю взгляд
на  приборную  доску.  Вода,  масло,  топливо   в  норме.  Еще  заход,   еще
стремительная  атака.  Вот  теперь, матушка-пехота, бери высоту!  Авиация на
совесть сделала свое дело.  От цели ухожу на бреющем.  Делаю "змейку", чтобы
догнали ведомые.  Летчики пристраиваются  один за другим. Не считая, вижу  -
все в  строю. Охватывает  чувство радости и  облегчения:  выполнено  трудное
самостоятельное  задание! Но тут же одергиваю себя:  подожди радоваться! Вот
когда сядем на  своем аэродроме,  тогда  дашь волю чувствам. Глаза  все чаще
скользят по приборам: давление масла немного меньше нормы, температура  воды
110o. Многовато для осенней поры. Открываю  заслонки  радиаторов,
уменьшаю наддув.  Только  сейчас заметил  в правом  крыле пробоину с  кулак.
Значит,  угодили  не только по мотору.  Быстрее бы  добраться  до аэродрома,
сбросить  запотевший  шлем, снять  парашют,  расправить  ноги и плечи.  Надо
обсудить с Сатаевым некоторые вопросы жизни эскадрильи.
 Знаю - не без участия комиссара предложена моя кандидатура на должность
командира. О ведущем и его "маневре" перед выходом на цель говорить не буду.
Может, сам объяснит свое поведение? Главное - экзамен сдан. Интересно, будет
ли встречать смуглянка Шура Желтова, наш боевой  водитель полуторки? Когда в
полет  провожала, ребята зубы скалили: "Вася,  а Шура-то в тебя влюбилась! А
ты вроде и не замечаешь".  Нет, все вижу и  замечаю, но теперь  я - командир
эскадрильи,  у  всех на виду. Что-то  "сухо"  работает  мотор.  Из патрубков
вырывается  красное пламя. Давление  масла  упало  до одной  атмосферы,  его
температура -  115o, воды - 120o. Это  - предел! Мотор
начинает работать с перебоями, не  тянет. Тревожно смотрю  на землю, есть ли
возможность  сесть.  Рядом с дорогой вижу  ровную площадку.  Медлить нельзя,
мотор вот-вот совсем заглохнет. Выпускаю шасси, иду с выключенным мотором на
снижение. Всем  телом  чувствую  землю, каждую  секунду  жду неприятности на
пробеге:  ямы, окопы, воронки. Но все обошлось, самолет остановился. Ведомые
делают надо мной круг, машу им планшетом  из  кабины: все в  порядке!  Какая
удивительная тишина!  Степной ветерок врывается в горячую  кабину  и немного
охлаждает разгоряченное  лицо. Первым делом надо осмотреть  машину.  В броне
капота нахожу дыру, очевидно, пробитую большим осколком разорвавшегося рядом
снаряда.  Пробиты  масляные  и  водяные трубопроводы.  На плоскостях,  кроме
пробоин,  несколько  вмятин  и зазубрин. Да, досталось тебе, "семерочка"! Но
спасибо, вынесла с поля боя!  Снимаю радиопередатчик (у летчиков по-прежнему
нет  шлемофонов,  и  мы  не  можем  воспользоваться  радиосвязью),  парашют,
бортпаек.  Жду. Знаю, в полку уже принимают меры для моего спасения. Пока  в
небе тихо. Но вот ухо уловило стрекот По-2. Так и есть - у самой земли  жмет
на всех газах "кукурузник". Но почему он идет с запада? Заметив меня, летчик
делает круг и  садится. В передней кабине  нашего полкового  По-2 вижу моего
сокурсника  по училищу  Павла Пяташова. В задней кабине незнакомый командир.
Пяташов, не выключая мотора, кричит:
 - Давай быстрей в кабину!
 Показываю на "ил": а с ним как?
 - Не  знаю,  -  пожимает плечами  Павел.  -  Лечу с задания,  приказали
подобрать тебя.
 Быстро наступала темнота. Жаль  было оставлять в степи боевого  друга с
красной семеркой на  борту.  Он еще должен послужить нашему общему  делу. Но
выхода не было. Да и недолго  он здесь  будет.  Завтра приедут специалисты и
введут его в строй.

 ДРУЗЬЯ УХОДЯТ В БЕССМЕРТИЕ

 Как-то с  очередного задания не  возвратились летчики  Сергей Вшивцев и
Григорий Панкратов. Из прибывших никто толком не мог доложить, что случилось
с "илами". В районе цели свирепствовали зенитки врага, но падавших самолетов
никто   не  видел.  Истребителей   противника   там   не   было.  Оставалось
предположить,  что летчики оторвались от группы.  Вот  уже и вечер, а от них
никакой  вести.  Хорошо,   если   совершили  вынужденную  посадку  на  своей
территории. Тогда к утру  дадут о себе знать. А если они  сели у противника?
Высказываем всевозможные предположения и догадки. Хочется верить, что ребята
остались живы и скоро вернутся.
 Сергей - мой  друг,  у нас установились хорошие  деловые отношения. Как
командир  звена, он  всегда  мог указать  на  мой  командирский промах, дать
дельный  совет.  Мы  часто рисковали жизнью, ходили по острию опасности. Это
закаляло дружбу, делало ее по-мужски строгой и требовательной. Мы не боялись
обидеть  друг друга  правдой, ни разу  не оскорбили сладенькой ложью. Любили
Сергея  и остальные  летчики.  Всегда  улыбчивый,  жизнерадостный,  он  умел
разрядить обстановку веселой  шуткой, с  ним легче было переносить фронтовые
невзгоды  и неудобства.  В голове у меня возникают  все новые  предположения
относительно Сергея.  Последнее время летчики часто жаловались на  "болезнь"
моторов. Например,  летит самолет, а за  ним  - шлейф белого дыма.  Инженеры
вскоре определили,  что  это  результат  преждевременного  выхода  из  строя
поршневых колец.
 За  кольцами  полетел  на  авиационный   завод  начальник  оперативного
отделения дивизии подполковник Смыков.  Для многих  из нас было "открытием",
что  "начопер"  дивизии - летчик, да  еще  и опытный.  Так  состоялось  наше
заочное  знакомство  с  человеком,  который  сыграл  большую  роль  в  нашей
последующей боевой  биографии. Летчики горячо обсуждали "моторную" проблему.
Кроме дымления, жаловались на перебои в  работе моторов,  особенно  в районе
цели,  высказывали  различные предположения  о  причинах,  но  убедительного
объяснения им не находили.
 -  Отработал  над  целью - значит,  все в  порядке, - говорил  в  таких
случаях Панкратов.
 -  А до  аэродрома  на одном самолюбии  дотянешь. Может, с  летчиком  и
случилась та самая беда, на которую он не обращал внимания? Немного позже мы
получили  дополнительные  инструкции об  эксплуатации мотора  АМ-38, которые
полностью его  реабилитировали. Инженеры нам  разъяснили: при несоответствии
оборотов мотора и  наддува  возможна  детонация  горючего  и даже разрушение
двигателя. Все верно! Перед  целью летчики, как правило, увеличивали наддув,
не  меняя оборотов,  что  и  вызывало детонацию.  Когда учли это требование,
жалобы на мотор  прекратились. В тот  день  Сергей Вшивцев в ожидании вылета
наигрывал на баяне, подбирая какую-то мелодию. Она ему не давалась, но такой
уж  был у  Сергея  характер:  он сосредоточенно  перебирал  пуговицы баяна и
разводил мехи. Потом, шумно вздохнув ими, спросил:
 - Полетим или нет?
 Ничего  нет  хуже  ждать и  догонять... Сергею  последние недели  часто
приходилось ждать. Командир полка  назначал  его запасным на случай, если  у
кого-то  не  запустится мотор.  Словно в ответ на вопрос Вшивцева  поступила
команда:  "По  самолетам!" Аэродром  мгновенно  ожил. Выбегая  из  землянок,
летчики на ходу натягивали летные шлемы и  перчатки. Механики  сбрасывали  с
"илов" маскировочные  сети, готовили парашюты.  Ведущие  уточняли с ведомыми
сигналы. В группу вылета я не входил - провожал товарищей  на задание. Когда
самолеты начали выруливать на  старт, оказалось, что у одного не запускается
мотор. Сразу  же к взлетной полосе побежал "ил" Вшивцева, но, видать, Сергей
очень спешил  и не успел застопорить хвостовое колесо.  На  середине разбега
самолет  "повело"  в  сторону,  пришлось   взлет  прекратить.   Это  немного
расстроило Сергея. Врезалось в память его чуть побледневшее лицо.
 ...За ужином официантка  Дуся сразу заметила  - два стула пустые, в том
числе и ее Гриши. Панкратов был  парнем общительным, живым, любил пошутить с
девчатами. Что касается Дуси, то тут чувства намечались глубже и прочнее.  У
девушки  на  глазах  выступили слезы.  Она вопросительно  смотрела  на  нас,
ожидая, что мы  что-нибудь скажем ей. А  мы  уткнулись в тарелки. Утешить ее
пока  было нечем, всех  томила  неизвестность.  Тем временем  командир полка
послал запросы в наземные части, в войска вылетел на По-2 офицер штаба. Лишь
через  несколько  дней,  когда наши войска сбили гитлеровцев с  их позиции в
степи под  Уттой, в район боев выехала  группа механиков. Среди минного поля
они нашли почти невредимый самолет  Сергея  Вшивцева. Летчик  посадил его на
шасси, чудом не  наскочив на мину.  Кабина была залита  кровью. Невдалеке на
сотни метров были разбросаны обломки другого штурмовика.  Удалось установить
-  то  был  самолет Панкратова.  Гриша  посадил  свой самолет,  чтобы спасти
раненого  боевого друга. Но взлететь вместе им не удалось: тяжелый "ильюшин"
с двумя летчиками на взлете наскочил на противотанковую мину.
 На фронте очень многое значил неписаный закон: "Сам погибай, а товарища
выручай". Он утверждал веру в то, что в бою товарищ всегда придет на помощь,
веру  в  святое   воинское   товарищество.   Ярким   примером   товарищеской
взаимовыручки  были  действия  комсомольцев   Сергея   Вшивцева  и  Григория
Панкратова, для которых понятия дружбы, воинской  чести стали законом жизни.
Самолет Сергея удалось вытащить с  минного  поля и восстановить. Он летал до
июля сорок третьего  года. Это был тот редкий случай,  когда самолет пережил
хозяина. На фюзеляже "ила" мы написали: "За летчиков-комсомольцев Вшивцева и
Панкратова!" На другой его стороне: "Смерть немецко-фашистским захватчикам!"
На этой  боевой  машине  летали по очереди.  Когда  я  садился в  самолет  и
прикасался  к ручке  управления, всегда  как бы  ощущал тепло рук Сергея. Мы
сполна отомстили врагам  за смерть боевых друзей. Битва за Сталинград носила
ожесточенный характер.
 В  полосе войск  51-й  армии  противнику  удалось  добиться  численного
превосходства. В начале декабря немецко-фашистские  полчища прорвали оборону
51-й армии и  начали наступать из района  Котельниковского к Сталинграду.  В
это  же время на нашем  астраханском направлении противник, обойдя  открытый
левый фланг 28-й армии, "оседлал" дорогу на Астрахань в  районе Сянцик. Полк
поднят был  по тревоге.  Наши "илы"  взлетали  мелкими  группами и сразу  же
направлялись  в район населенного пункта Сянцик, куда  устремились  фашисты.
Задача  была такая: определить  силы вражеского  механизированного десанта и
нанести по нему удар.
 В степи у дороги на Сянцик была  обнаружена  группа вражеских  танков и
автомашин с  артиллерией. Дав  команду летчикам действовать  самостоятельно,
энергичным  доворотом влево  пикирую  на  основную цель. Сбрасываю бомбы  на
танки и машины. Вижу,  как стремительно атакует пара Александра Карпова. Мне
нравится этот летчик, напористый, инициативный. Действует, как на  полигоне,
после  каждого  захода оставляя на земле  дым и  пламя, уничтоженную технику
врага.  Навстречу нам понеслись красные шары "эрликонов". Вот трасса тянется
прямо  к "илу", который  выходит из  пикирования.  К счастью, мимо.  Засекаю
место,  откуда гитлеровцы ведут огонь, и ловлю орудие в перекрестие прицела.
Но дистанция  пока  велика, шеститонный штурмовик  тяжелым снарядом  несется
вниз. Прямо в лоб - сноп вражеского огня. Ага,  значит, у врага не выдержали
нервы!  Нажимаю  на все  гашетки, и воздухе пересеклись  две  трассы, и  та,
идущая  от  земли, оборвалась. Но в  это  время послышался  звонкий  удар по
мотору. Сразу ошпарило чем-то  горячим,  кабину  заволокло дымом или  паром.
Пожар?  Неужели  конец?  Нет, пока  враг  не уничтожен,  бей его! Не чувство
опасности,  а  злость  охватила  меня.  Может,  именно  этот зенитный расчет
стрелял  по