отдали свои жизни, - сказал директор и... заплакал.
 Тогда нам, семнадцатилетним, не совсем были  понятны  чувства человека,
который  спустя  пятнадцать  лет  со  слезами говорил о  павших  в  боях  за
Советскую  власть.  Сейчас  я  хорошо знаю,  что и  спустя почти  сорок  лет
сжимается болью сердце, когда вспоминаешь друзей, отдавших свои юные жизни в
боях  за Родину. И мог  ли я  тогда думать о том, что через восемь  лет буду
участвовать в  штурме того  же  Перекопа, в  боях за  Крым  пройду,  вернее,
пролечу  над  местами  былых сражений, что мы,  комсомольцы тридцатых годов,
умножим славу комсомольцев гражданской войны.
 Закончен короткий митинг. Уже известны время вылета и  начало удара под
Тарханом.  С  Леонидом  Кузнецовым,  моим   молодым  заместителем,  уточняем
последние   расчеты   и   команды.   Мне  нравится  Кузнецов   -  спокойный,
уравновешенный,  мужественный.  Год тому  назад он прибыл  в  полк вместе  с
Алексеем   Будяком,   Дмитрием   Гапеевым,  Виктором   Смирновым,   Николаем
Маркеловым. Сейчас это уже опытный летчик-штурмовик, он хорошо ориентируется
в боевой обстановке.  Одним  словом - толковый заместитель,  которому  можно
доверить  и группу,  и трудное задание.  Наш аэродром - заливной  луг, почти
болото. Стоянка эскадрильи самая невыгодная.
 -  Как  думаешь, -  спрашиваю  у  Кузнецова,  - не подведет  грунт  при
выруливании?
 - Может, выбраться на старт пораньше? - предлагает Леонид.
 - Дело говоришь...
 Подполковник    Смыков    разрешил     второй    эскадрилье    вырулить
заблаговременно. И  вот мы в  воздухе.  Вскоре показался  зеленоватый Сиваш,
дальше  все  ориентиры -  по  памяти. Радиостанция  наведения  сообщает:  "В
воздухе  спокойно,  следуйте в  свой  квадрат".  Молодые  летчики  жмутся  к
ведущим,  их  задача  -  удержаться  в боевом строю,  не  засматриваться  по
сторонам. Все равно в первом вылете мало что удастся увидеть. Новичок должен
лишь строго придерживаться установок ведущего.
 Показался   Тархан.  В  лучах  утреннего   солнца   выделяются  красные
черепичные крыши домов, открытые террасы. Севернее, ближе к нам, расположены
артиллерийские позиции противника. Они, конечно, хорошо замаскированы, но их
надо  найти.  Не  свожу глаз  с  заданного  места:  авось  мелькнет  вспышка
выстрела.
 Ага,  есть! Командую по радио:  "Внимание! Вижу  цель! Приготовиться  к
атаке!"  Впереди - шапки заградительного  огня. Нелегко идти среди  сплошных
разрывов.  Цель как  будто  совсем  не  движется  навстречу.  Время  тянется
томительно  долго, такое ощущение, словно самолет  повис у всех на виду и по
нему со всех сторон палят зенитки. Но надо выдержать. Противник старается не
пустить, заставить от. вернуть, сбросить бомбы раньше. А ты  должен  упорно,
не обращая внимания на опасность, идти  на  огненный забор, преодолеть его и
выполнить  задачу. Самый трудный момент  - подход  к цели. Когда стреляют по
тебе, опасно, когда молчат, и того хуже. Сейчас цель видна отчетливее, можно
и маневрировать. А затем атака! Стремительно  бросаю шеститонный штурмовик в
пикирование. Смотри, не промахнись, командир! Ведомые должны сбросить  бомбы
туда же, куда упали твои. Повторные заходы проще: уже замкнут боевой порядок
"круг", каждый  летчик выбирает цель  самостоятельно. На повторных заходах и
зенитки  слабее,  часть  их  уже  выведена  из  строя.  Время  работы  нашей
эскадрильи  истекло,  объявляю   сбор.  Теперь  надо  смотреть  внимательно:
пользуясь   тем,   что  круг  обороны  разрывается,   нас  могут   атаковать
истребители.  Для сбора группы требуется  некоторое время.  Подсчитываю свою
группу: два, три, пять...
 - Ваня, кого нет? - спрашиваю Гальянова.
 -  Товарищ командир,  я  не хотел  вас  отвлекать. Один  ушел  на  свою
территорию. Кажется, Ганин.
 Ох,  уже  этот  Ганин! Почему  же  ничего не  сообщил?  Может,  подбит?
Осматриваю землю, нет ли там нашего "ила". Ни в районе цели,  ни по маршруту
его не видно. Не оказалось его и на нашем аэродроме. Что: же могло произойти
с молодым летчиком? Не успели собраться шумной стайкой вернувшиеся  летчики,
как над аэродромом появился "ил". По номеру определяем - он, Ганин.
 Вначале  хотелось  крикнуть  "ура!",  порадоваться  тому,  что  наконец
прилетел.  Но тут же я одернул себя: ведь Ганин вышел из боя раньше  нас,  а
пришел на аэродром позже. Сперва надо выяснить почему. Заблудился? Подходили
летчики, докладывали  о  выполнении  боевого задания,  о  своих наблюдениях.
Новички  возбуждены, довольны. Поздравляю  их  с  первым боевым крещением. В
ответ - счастливые  улыбки. Спрашиваю, видали ли  разрывы зениток. Лейтенант
Алексей  Ефимов  честно  признался:  ожидал,  мол,  черных разрывов,  а  они
оказались  белыми,  вначале  принял  их за маленькие  облачка.  Потом, когда
рассмотрел  вспышку, понял - это разрывы. Тем временем Ганин  лихо зарулил и
спешит с докладом. Твердый шаг, хорошая выправка и не моргающий взгляд:
 -   Товарищ  капитан,  младший   лейтенант  Ганин   задание   выполнил.
Наблюдал...
 - Почему пришли не с группой?
 - Виноват, товарищ командир. Зазевался. Не слышал команды,  -  отвечает
виноватым  голосом.  Потом бодро: - После  вашего ухода еще дважды штурмовал
цель. Один!
 В  серых глазах  упрямое нахальство. Знает, что  никто  из  экипажей не
подтвердит это.
 - Ладно, - отвечаю, - разберемся позже. А  сейчас  все на КП, Доложим о
вылете и узнаем следующую задачу.
 После доклада начинаем разбор вылета по деталям. Летчики  докладывают -
Ганин ушел  после первого захода. Но тот сразу "нашелся"  с  объяснением: он
действительно  уходил, потому  что  мотор  плохо  работал. Потом вернулся  и
самостоятельно сделал еще два захода.
 Не хотелось верить, что  молодой летчик проявил трусость,  да  и прямых
доказательств этого у  меня тоже  не  было. На  первый раз пришлось серьезно
предупредить. А для себя сделал  вывод:  летчик  требует  особого внимания и
проверки в бою.
 Последующие три дня шла напряженная боевая работа. Мы делали по два-три
вылета в день, и все з один и тот же район. Тарханское направление оказалось
направлением  главного  удара.  Вначале  наши  войска  успешно  продвинулись
вперед, но вскоре темп наступления начал затихать. А это нехороший признак -
значит, на этом участке  неудача. И вдруг одиннадцатого апреля  с утра стало
известно:  прорыв  наметился  на  левом фланге наших  войск, там, где  и  не
планировался.  Оказывается,  ночью  наш батальон скрытно переправился  через
небольшое  озеро и  обнаружил слабинку в обороне противника.  Утром основной
удар перенесли на этот участок. Сюда бросили и штурмовую авиацию.
 Противник неистовствовал. Во второй половине дня мы вылетели на задание
группой из  двух четверок  под прикрытием  четырех истребителей.  Оставалось
минуты  три до  цели, когда  нас встретили "фоккеры".  Ох и длинные  были те
минуты!  Противник  связал  прикрытие  боем, а  четверку своих  истребителей
бросил  на  штурмовиков.  Пришлось  рассчитывать  на  собственные силы.  Все
ведомые, заняв  свои  места,  идут  плотным  строем. Сверху такую группу  не
возьмешь.  Значит,  жди  атаки  снизу или  с  фланга,  и прежде  всего -  на
ведущего. У меня справа два самолета, слева - один.
 Атаки посыпались на левого ведомого - Гапеева. Он верен  своей теории -
старается  держаться  подальше  от  группы.  Вот  и  подловили  его  на этом
истребители противника.  У самой  цели  Гапеев  вынужден  был  резким  левым
разворотом  уйти со  снижением. А в  это время внизу кипел жаркий бой.  Наши
артиллеристы   трассирующими   снарядами   указали   направление   на  цель.
Истребители прикрытия, отогнав противника, возвратились на  свое место, и мы
начали атаки. Сразу после  них  ринулась вперед  пехота.  Самолет Гапеева мы
увидели на  берегу Сиваша.  Летчик  и стрелок стояли возле поникшего "ила" -
значит, живы.
 Обратный маршрут  пролегал  через  Асканию-Нову. Бреющий полет вспугнул
стаю  птиц.  Война нарушила и  этот заповедный  уголок земли. Идем  стройной
группой. Оглядываю ведомых. Есть все, кроме машины  Гапеева. Идет в  строю и
Ганин. На этот раз он  действовал над целью нормально. Может, пересилил себя
и переборол чувство страха? Однако кое-что опять настораживало.
 Последние  дни как  только второй вылет, так у Ганина  неприятности: то
шасси  не  убираются  и  пришлось  вернуться,  то  отказал  прибор  контроля
температуры  воды,  и  Ганин  снова  возвратился.  Объяснение  причин  вроде
законное. Ведь параграфы наставления по  производству  полетов гласили: "При
отказе одного из приборов во внеаэродромном полете - полет прекращается", "С
выпущенными шасси боевой вылет выполнять нельзя". Проверили на земле шасси -
убираются.  А  температуру   воды  при  желании  можно   контролировать   по
температуре масла. Другой летчик так бы и сделал.
 Привычный выскок,  над  аэродромом роспуск группы  и заход  на посадку.
Командир,  как  правило,  садится  первым.  На  этот  раз у меня  что-то  не
получилось с расчетом, и я решил уйти на второй круг, помня летную заповедь:
второй  круг  - не позор, а  учеба.  Когда  снова заходил на посадку, увидел
картину, от которой похолодели руки. Рядом с "Т" лежал самолет, Чей  же это?
Гадать  долго не  пришлось. Ганин!  На пробеге вместо закрылков убрал шасси.
Такое встречалось  и  у  других  летчиков:  краны шасси и закрылков  на Ил-2
расположены  рядом.  Но тут  опять  Ганин!  Наваждение какое-то! Ведь каждый
самолет на счету, а  теперь  его машина  на несколько дней вышла  из  строя.
Летчик хлопает глазами и невозмутимо отвечает:
 - Схватился не за тот кран. Разве с другими этого не бывает?
 На собрании эскадрильи, подводя итог боевой работы  за три  дня, решили
обсудить отношение Ганина к вылетам. Коммунисты и  комсомольцы  самокритично
признавали  свои  недочеты  и  упущения,  не щадили  и  Ганина.  Гневно,  но
доказательно   упрекали   его   в   ошибках,  которых   можно  избежать,   в
неисправностях,  которые можно упредить. В голосе  выступавших звучала обида
за честь эскадрильи, полка, которой не дорожил молодой летчик. Жалея Ганина,
его никто не обвинил в трусости, хотя основания для этого были. Люди знали -
такое обвинение очень  тяжкое,  и если оно окажется ошибочным, летчику будет
нанесен чувствительный удар.
 После собрания Ганин два дня вел себя нормально.  Даже  подумалось: вот
что  значит  коллективное  мнение!  Но  прежнее повторилось. Снова  пришлось
докладывать командиру полка. Подполковник Смыков решил сам проверить летчика
в боевом вылете. Возвратился недовольный. Сообщил:
 - Над целью начал шарахаться. Чуть всю группу не разогнал.
 - Что же будем делать, Георгий Михайлович?
 Смыков нахмурил брови, потом вроде просветлел:
 - Отправим его в тыл как неспособного воевать, А? Кто способен  - пусть
дерется, умирает за Родину.
 Я понял - шутка от злости. В самом деле, как  быть с человеком, который
идет в бой, но не стреляет по врагу?
 - Вот  что, товарищ командир эскадрильи, - Смыков распрямил сутулеватые
плечи. - Будем воспитывать, Может, он еще обретет себя.
 Штурм крымских  укреплений  врага продолжался.  Полк уже действовал  на
правом фланге фронта, наносил удары по ишуньским позициям, за Перекопом.
 В один из таких дней с нашей группой ходил на задание командир  дивизии
полковник Чубченков.  Летал  он хорошо, уверенно и нашими действиями остался
доволен. Отбывая в  дивизию, пожелал нам боевых успехов. Я хотел расспросить
комдива о нашей встрече  в запасном  полку. Но  посчитал неудобным  и  решил
отложить до  следующего раза.  Но следующего раза не было. Через два дня  мы
узнали о трагедии, происшедшей с полковником Чубченковым. В то время мы  еще
не  знали  ее  до  конца.  Уже после войны, многие  годы спустя,  она  стала
известна из выступления С. С. Смирнова  по телевидению, а затем из его книги
"Были   великой   войны".  Судьба  Кирилла  Чубченкова  оказалась   поистине
трагической. Вот что случилось с ним через два дня после нашей встречи.
 Наши  войска, прорвав  оборону гитлеровцев  на  Сиваше, с  ходу  заняли
Джанкой,  Бахчисарай,  Симферополь  и  устремились  к  Севастополю.  Авиация
отстала от наземных войск, дивизию требовалось срочно перебазировать в Крым.
Полковник  Чубченков  вместе со штурманом майором  Абрамовым вылетел на По-2
искать подходящее для аэродрома поле. Одна из площадок показалась удобной, и
командир  совершил посадку. Не выключая мотора, Чубченков снял шлемофон и  в
папахе отправился осматривать поле, оставив Абрамова у самолета. Минут через
десять  рядом  с  самолетом  разорвался  снаряд,  а после  третьего  снаряда
перкалевый  По-2  запылал,  как  свеча.  Внезапно  из  лесопосадки  выскочил
вражеский  танк  с   автоматчиками  на  броне.   Танк  устремился  наперерез
Чубченкову. Автоматчики  схватили  полковника и  увезли с  собой. Лишь через
несколько дней майор Абрамов  добрался до дивизии  и рассказал об увиденном.
Случившееся объяснялось  тем,  что в  западной части полуострова в те дни не
было сплошной линии фронта наши передовые войска  стремительно продвигались
вперед, оставляя в тылу разрозненные группы  гитлеровцев.  Вот одна из них и
наскочила на наш самолет связи.
 О  судьбе полковника  Чубченкова  ходило  много слухов и  даже  легенд.
Рассказывали, якобы наша разведка получила  задание  во что  бы то  ни стало
спасти комдива, который находился  во вражеском плену в Севастополе.  Однако
спасти  его не  удалось. Гитлеровцы увезли  его  в Германию  и за  несколько
неудачных попыток организовать побег военнопленных поместили в лагерь смерти
Маутхаузен.
 Вот что писал  об этом  в  своей  книге С.  С.  Смирнов.  "В  блок э 20
гитлеровцы  посылали  тех,  кого  они  считали  "неисправимыми"  и  особенно
опасными  для себя людьми.  Туда попадали пленные, совершившие неоднократные
побеги  из  лагерей,   уличенные  в   антигитлеровской  агитации,   в  актах
саботажа... Значительную часть узников составляли наши летчики, и  среди них
выделялось  несколько   старших   офицеров,   которые  в   дальнейшем  стали
организаторами и вдохновителями восстания и побега... Известно, что главными
организаторами и руководителями подготовки к восстанию стали Николай Власов,
Александр Исупов, Кирилл Чубченков... Восстание назначалось в  ночь с  28 на
29  января... В  ночь на 25  или 26 января  из  блока вызвали двадцать  пять
узников. Среди вызванных  оказались руководители восстания - Николай Власов,
Александр Исупов, Кирилл  Чубченков  и  другие.  Их  увели, а на другой день
стало известно, что они уничтожены в крематории".
 Восстание все же состоялось  в ночь со второго  на  третье февраля 1945
года. Счастье уцелеть  и вернуться на Родину  выпало лишь семерым из  тысячи
смертников. Они и рассказали о трагедии "последнего  боя смертников"  лагеря
Маутхаузен в предгорьях живописных австрийских Альп.
 Так трагически закончилась жизнь бесстрашного советского летчика.
 Обязанности   командира   дивизии   возложили   на   начальника   штаба
подполковника  С.  Н.  Соковых.  Он  и руководил перебазированием  полков на
полевые  аэродромы севернее Симферополя.  На летных картах  замелькали новые
цели:  Каранки, колхоз "Большевик", Сапун-гора, Мекензиевы горы, 6-я верста,
мыс Херсонес...
 Вокруг  Севастополя   фашисты   имели   три   аэродрома:  6-я   верста,
горизонталь-80  и  мыс  Херсонес. Свой узлы  обороны  и  аэродромы противник
прикрывал очень плотным  зенитным огнем.  Сюда, к  побережью,  были  стянуты
зенитные орудия со всего Крымского полуострова, уже почти полностью занятого
нашими  войсками. Враг отчаянно цеплялся за южный  берег  Крыма, особенно за
район Севастополя, прикрывая воздушные подходы к нему сплошной завесой огня.
 В  воздушных  боях над Сивашом  мы  потеряли  экипаж летчика Медведева,
выбыл   из  строя   Гапеев.   Под  Севастополем  потери  оказались   гораздо
чувствительнее. Бои были очень жестокие. В небе над Крымом отличились многие
летчики. Здесь  совершил  свой сотый  вылет  Николай  Маркелов.  Как  я  уже
упоминал, после  побега из плена он воевал еще  более отчаянно и решительно,
смело шел  на  самые  трудные задания. Его юбилейный  вылет  тоже выдался на
редкость тяжелым.
 В этот  вылет шестерка штурмовиков  под прикрытием четырех истребителей
наносила удар  по артиллерии и живой  силе противника у  Балаклавы.  Неудачи
начались   сразу.  Из-за  неполадки  в   моторе  вернулся  с  маршрута  один
истребитель.  Остальную тройку  связали боем четыре "мессера". После первого
захода на цель  был  подбит самолет  лейтенанта Алексея Ефимова, и он  сел у
береговой черты. На пятерку штурмовиков напали  четыре  "фоккера". Они сбили
еще один штурмовик. Оставшаяся четверка успела замкнуть оборонительный круг,
и  вражеские  летчики  оказались  перед  ним  бессильны.   Как  ни  нападали
гитлеровцы, под каким ракурсом ни заходили, - штурмовики их встречали огнем.
Тогда  один  из  гитлеровцев пошел  в лобовую атаку на Маркелова. Фашистский
летчик не мог не знать, что у "ила" впереди  две пушки, два пулемета, четыре
эрэса и броневая защита. Непонятно, на что рассчитывал гитлеровец. Может, на
то, что не выдержат нервы у советского летчика? Маркелов потом рассказывал:
 - Вначале я не  поверил,  что фашист атакует  прямо в лоб. Но решил  не
упускать  возможности наказать его за авантюру. Открыл из  всех точек огонь.
"Фоккер" сразу вспыхнул и развалился. А я вот живой...
 Надо было видеть, на чем  наш Коля  возвратился домой!  В  кабине  - ни
одного  стекла,  фюзеляж от  кабины  до хвоста  пропорот  снарядами,  побита
плоскость, от перкалевой обшивки руля поворота - одни ленточки. Немало видел
я покалеченных машин, но такую -  впервые. Даже не верилось, что его самолет
мог держаться в воздухе.
 Но  таков  был наш штурмовик Ил-2,  чудеснейшая  машина войны! Вышел из
строя, элерон - можно воспользоваться рулем  поворота, отказал руль поворота
- можно развернуться с помощью  элеронов... Не знаю, был ли  еще  где  такой
выносливый и  устойчивый самолет! Лишь  бы  жив был  мотор да у летчика были
крепкие нервы и  холодная  голова. Главное  - не паникуй, бери  курс на свой
аэродром. А уж друзья тебя прикроют, заведут на посадку, помогут, советом.
 После трудного вылета Николай Маркелов долго, приходил в себя на земле.
На  все расспросы отвечал не сразу  и коротко. Обронит слово и снова думает.
Те, кто знал Николая, не  спешили  с  разговорами,  ждали, пока он оттает. Я
почему-то  представил  себе  Маркелова  на допросе у  фашистов.  Вряд ли  им
удалось бы что-нибудь узнать у этого человека. И что удивительно - в воздухе
медлительный  молчун  словно  преображался:  действовал  быстро,  энергично,
инициативно. Может, потому что там только одна дума, одна мысль - о бое... В
крымском небе  вражеские  летчики-истребители начисто  забыли о былом  своем
превосходстве  в воздухе.  И  это  определяло  их тактику. Теперь участились
атаки "из-за угла": выскочит  "мессер" или "фоккер" снизу, стрельнет из всех
своих  стволов   и  удирает  на  бреющем,  маскируясь  складками  местности.
Атаковать гитлеровцы старались ведущего или его заместителя.
 Так был подбит и  смертельно  ранен лейтенант Алексей Будяк, летавший с
воздушным стрелком Виктором Щербаковым. Спустя почти  тридцать лет в  письме
автору этой книги Виктор Щербаков рассказывал об этом вылете.  Тот день - 23
апреля 1944  года - Виктор Щербаков запомнил на всю жизнь. Экипаж уже сделал
два вылета на штурмовку Сапун-горы. В последнем вылете летчик еле дотянул до
своего  аэродрома.  На  самолете  было  повреждено  хвостовое   оперение,  в
нескольких местах пробиты плоскости. Ил-2 требовал  ремонта. Весеннее солнце
скатывалось  к горизонту, летчик  и  стрелок  устало  растянулись на  траве,
радуясь короткому отдыху и счастливому возвращению. Но отдыхать не пришлось.
Прибежал посыльный с командного пункта и передал срочный приказ на вылет,
 Экипажу  дали самолет  э 59, и летчик со стрелком  поспешили  к нему. В
кабине Алексей  долго н