Приподнимаясь на зыби,  шестерка то чуть ускоряла, то чуть замедляла
ход.  Потом Хазов перестал грести,  и шлюпка под ударами одного весла начала
забирать влево,  выходя из бухты.  Вдруг, коротко ругнувшись, Артюшин рывком
поднял весло на сгибе локтя, задрал его лопасть.
 Хазов обернулся:
 - Чего ты?
 - Чего... Мина... И здоровущая, тварь!
 Мимо шлюпки,  у самого борта,  проплывала черная круглая масса. Артюшин
увидел ее,  вернее,  почувствовал,  когда,  повернув голову к  левому плечу,
заносил весло.  Движение,  которым он  вырвал его из уключины,  получилось у
него помимо воли.  От  легкого удара веслом мина вряд ли  сработала бы,  вот
если бы шестерка с ходу наткнулась на мину форштевнем...
 При  этой  мысли Артюшин покрутил головой и,  сделав гребок,  не  очень
естественно засмеялся.
 - Повезло нам с тобой, боцман, прямо скажем... И откуда ее черт принес?
Тут и заграждений-то рядом нет...
 Хазов промолчал.  Артюшин хотел добавить,  что завтра,  выходит,  снова
придется дважды проходить мимо этой окаянной мины, раз она болтается в бухте
и  деваться ей  некуда.  Но,  подумав,  он  оставил это  открытие при  себе:
неписаные правила поведения людей на войне воспрещают делиться с  товарищами
такого рода соображениями,  -  догадался,  ну,  и помалкивай,  нечего других
расстраивать. Да и сам он постарался не думать об этом. Все равно ничего тут
сделать было нельзя:  ни расстрелять ее,  ни разоружить.  Чтобы отвлечься от
этих  бесполезных мыслей,  он  начал  считать гребки.  Досчитав до  двухсот,
когда,  по  его  соображениям,  шестерка должна была уже  миновать подводную
гряду, он окликнул Хазова:
 - Не пора ворочать, боцман?
 - Скалы еще.
 - Долго нынче идем.
 - Зыбь.
 - Тогда давай навалимся.
 Боцман даже не ответил.
 Считать гребки надоело,  но,  пожалуй,  их  набралась еще добрая сотня,
когда Хазов наконец сказал:
 - Галька. Давай на курс.
 Артюшин  оставил весло  и  наклонился к  компасу,  чтобы  включить свое
хитрое освещение. Боцман двумя гребками развернул шлюпку кормой к берегу.
 - Ну, скоро ты там? - спросил он.
 - Техника на грани фантастики,  - смущенно ответил Артюшин. - Наверное,
проводок отскочил. Говорил Юрке - подлиньше припаивай...
 - Зажги лучше маслянку, вернее будет.
 - Да тут делов на момент, зато потом спокойней пойдем. Сейчас прикручу.
 Фонарик Артюшина,  подаренный ему кем-то из разведчиков, заряжал обычно
Сизов,   загоняя  туда  элементы  из  "Бас-80"  -   "батареи  анодной  сухой
восьмидесятивольтовой",   которых  у  него,  как  у  всякого  радиста,  было
предовольно.  Но потому ли,  что Юра был расстроен предстоящей высадкой, или
потому,  что Артюшин торопил его,  фонарик нынче отказал.  Артюшину пришлось
открывать дверцу и на ощупь прикручивать проволочку к контактной пластинке.
 Хазов  не  торопил  его:   минута-две  ничего  не  меняли,  а  удобства
артюшинского освещения стоили этой задержки.  Он  сидел,  отдыхая,  спокойно
положив руки на валек весла, и смотрел на Большую Медведицу, свесившую хвост
как  раз над кормой.  Шлюпка лениво шевелилась на  зыби.  Глубочайшая тишина
стояла вокруг,  даже  того легкого плеска воды о  камни,  который слышался в
бухте, здесь не было.
 Вдруг  ему  показалось,  что  часть звезд ниже  Медведицы скрылась.  Он
присмотрелся.  Звезды на  краю неба исчезали одна за  другой,  словно на них
надвигалась непроницаемо плотная туча.  Прошло еще  с  минуту,  когда  стало
понятно, что закрывает их скала - та самая скала, которую они уже проходили,
приближаясь к отлогому берегу.
 - Артюшин, садись за весло! - тревожно сказал он.
 - Сейчас. Уже наладил, включаю...
 - На воду, говорю! Шлюпку сносит!
 Артюшин схватился за весло. Они развернули шестерку снова вдоль берега,
продвинули ее  вперед,  потом  Хазов  приказал сушить весла,  всматриваясь в
скалы.  Едва  они  перестали грести,  шестерка сразу же  пошла назад.  Чтобы
удерживать ее на месте, приходилось делать довольно частые гребки.
 - На воду! - сказал Хазов. - К гальке приткнемся...
 Они  снова начали грести.  Шлюпка пошла к  тому же  месту,  где недавно
разворачивалась.  Но  все то,  что тогда не  привлекало их внимания,  сейчас
доказывало скорость  этого  неожиданного течения:  и  медленность,  с  какой
уходили  назад   скалы,   и   количество  лишних   гребков.   Артюшину  даже
померещилось, что вода за бортом журчит, как будто шлюпка идет не по морю, а
по реке, и довольно быстрой.
 На самом деле так оно и было: шестерку сносила назад невидимая река.
 Накануне того дня, когда "СК 0944" вышел к бухте Непонятной, только что
утих  зюйд-вестовый Шторм,  доходивший до  семи-восьми  баллов.  Трое  суток
подряд все то огромное количество воды,  которое образует собой Черное море,
находилось  в  непрестанном,  сильнейшем  движении.  Вряд  ли  на  всем  его
пространстве от Босфора до Керчи оставалась в покое хоть одна капля. Тяжелые
массы соленой воды колыхались,  вздымались, опадали, сшибались, превращались
в зыбкие крутые горы, в пологие ложбины, в холмы и обрывистые овраги. Ветер,
пролетая над созданным им клокочущим кипением,  гнал громадные валы в  одном
направлении.  Украшенные белопенными султанами,  они  как  бы  догоняли друг
друга,  мчась  в  стремительном беге  вслед  за  низкими  рваными  облаками,
проносившимися над ними к северо-востоку.
 На  самом  деле  неслись туда  только эти  облака.  Волны  же,  вопреки
сложившемуся поэтическому представлению о  них,  никуда  не  стремились,  не
катились и не бежали чередой:  вода,  составляющая их, стояла на месте, лишь
перемещая свои текучие частицы вверх и  вниз по  замкнутым круговым орбитам,
безостановочно меняя этим  свою  форму и  создавая впечатление быстрого бега
волн.  Однако некоторый тонкий слой ее и  в самом деле передвигался вслед за
ветром к  берегам Крыма и  Таманского полуострова.  И так велико было Черное
море, что этого тонкого слоя, сдвинутого ветром в северо-восточный его угол,
оказалось достаточно,  чтобы порядком поднять там уровень воды и  образовать
обратное течение.
 Оно  началось сразу же,  едва  напор ветра ослаб.  Море еще  продолжало
вздыхать невысокими волнами зыби, постепенно успокаиваясь, а те значительные
массы  воды,  которые шторм  нагонял сюда  целых  три  дня,  уже  стремились
обратно,  на  юго-запад.  Медленными невидимыми реками они текли по  Черному
морю  в  разнообразных  и  капризных  направлениях,   зависящих  от  местных
береговых ветерков, температуры встречных слоев воды и рельефа дна.
 Одно  из  таких обратных течений,  зародившееся в  Феодосийском заливе,
куда  шторм  нагнал  особенно много  воды,  направилось вдоль  берега Крыма.
Сильные его  струи шевельнули встреченную на  пути  тупоголовую черную мину,
плавающую на  поверхности.  Та  сперва только лениво повернулась,  но потом,
словно надумав,  сдвинулась и  поплыла вместе с  течением.  Короткий обрывок
троса болтался у нее под брюхом: два дня тому назад шторм сорвал ее с якоря,
на котором, охраняя от советских кораблей советские же берега, она простояла
более года,  так и не дождавшись толчка,  который разбудил бы дремлющую в ее
утробе  черно-желтую  тротиловую смерть.  Плавно  покачиваясь на  затихающей
зыби,  мина весь следующий день плыла вдоль берега на запад.  В  сумерках ее
поднесло к  бухте,  у входа в которую выдвигались в море скалы.  Отброшенное
ими течение образовало здесь довольно крутой изгиб. На повороте мину вынесло
из движущихся струй в  неподвижную воду бухты.  Вернуться в протекающий мимо
поток  она  уже  не   смогла  и,   подталкиваемая  случайными  струями  его,
заглядывающими сюда,  начала  описывать между  скалами  неправильные кривые,
петли и спирали, мягко вздымаясь и опускаясь на зыби.
 Именно с  ней,  едва не столкнувшись,  и встретилась выходящая из бухты
шлюпка.  И точно так же, как появление здесь мины было полной неожиданностью
для  сидящих  в  шлюпке  двоих  людей,  не  меньшей  неожиданностью для  них
оказалось и то,  что вдоль берега шло сильное течение на запад. Они пытались
все  же  с  помощью двух  тяжелых весел  продвигать навстречу ему  неуклюжую
шлюпку,  не понимая,  что,  по существу, вступают в поединок с Черным морем,
которое,  восстанавливая свой  нарушенный  штормом  уровень,  перемещает  из
одного своего угла в другой безмерно громадные массы воды.
 Не вдаваясь в истинные причины сноса шлюпки, Хазов, едва обнаружив его,
тотчас стал действовать так,  как в этих условиях было единственно правильно
и необходимо.  Нужно было немедленно же зацепиться за берег,  чтобы удержать
шестерку там,  куда им удалось ее довести,  и тогда уже пытаться понять, что
же происходит и  что им следует делать.  Гладкие скалы берега и  камни возле
него не  давали этой возможности.  Но как только шлюпка,  с  трудом выгребая
против  катящегося  навстречу  ей  неудержимого  потока,   миновала  наконец
последнюю скалу,  Хазов  повернул и  приткнул ее  носом  к  гальке  отлогого
берега, начинавшегося отсюда.
 - Ну,  старшина, давай соображать. Время для начала заметь, - сказал он
обычным своим спокойным тоном.
 Артюшин посветил фонариком на часы.
 Оказалось,  на  переход сюда из  бухты они потратили почти вдвое больше
времени,  чем при прошлой высадке, - около получаса. Это был уже достаточный
показатель  силы  течения,  вполне  определивший серьезность  положения.  То
обстоятельство,  что  течение шло как раз вдоль берега,  то  есть на  запад,
вносило уже окончательную ясность.  Это означало,  что,  когда шлюпка начнет
грести к  катеру,  снос  будет  наибольшим из  возможных,  так  как  течение
придется под прямым углом к курсу.
 - Выходит,  пронесет нас мимо катера,  -  сказал Хазов, произведя в уме
несложные расчеты. - Не выгрести.
 - Сюда же выгребли,  - возразил Артюшин. - Это у берега так тянет. Если
б в море так сносило, мы бы на камнях сидели.
 - А мы через них и проскочили.
 - Скажешь тоже, - обиделся Артюшин.
 - Я срамить тебя не хотел.  Ты куда шестерку вывел?  Я думал,  компас у
тебя врет, а получается - снесло.
 Артюшин вспомнил,  что шлюпка и точно вышла не сюда, к отлогому берегу,
куда в обход подводной гряды был проложен курс, а на какую-то высокую скалу.
Тогда он  подумал,  что это была первая скала рядом с  пляжем,  и  не придал
значения небольшой неточности курса. Теперь он оценил это иначе.
 - Получается так,  - согласился он. - Градусов на пятнадцать снесло, не
меньше. И как это нас на камни не посадило?
 - Бывает. С миной же вот разошлись.
 - Ну,  возьмем на  снос тридцать градусов,  вот и  выйдем на  катер,  -
уверенно сказал Артюшин. - Конечно, грести уж на совесть придется.
 Хазов покачал головой.
 - Сил не хватит.  Почти час гресть. Не выйти на двух веслах: на шести -
и то куда снесло.
 Некоторое время они сидели молча. Потом Артюшин сказал:
 - Наверное,  с Азовского тянет,  штормом туда нагнало.  Вполне понятное
дело.
 - А нам с того легче?
 - Все-таки научное открытие.  И  ту  шестерку,  видно,  так же  унесло,
помнишь, накануне тоже шторм был?
 - Вот и унесло,  раз к катеру пошли.  Ну,  так что делать будем?  Время
идет.
 Глубокая полная тишина стояла над ровным каменистым пляжем, уходящим на
восток.  Чуть пошевеливалось за бортом оставленное в уключине весло, лопасть
которого лежала на воде,  катившей мимо шлюпки быстрые струи невидимой реки.
И берег и море, как бы отдыхая после недавнего потрясения штормом, сохраняли
удивительный  покой,  следя  за  бесшумным  ходом  звездного  неба,  которое
поворачивало над  ними свою мерцающую,  светящуюся,  играющую огнями дальних
миров сферу.  И  двое людей,  сидевших в  шлюпке,  тоже как будто отдыхали в
неторопливом ожидании кого-то, кто должен подойти сюда, в условленное место,
- так  спокойны  были  те  короткие фразы,  которыми они  время  от  времени
перекидывались, и так обыденны были их позы. Один полулежал на банке, как бы
рассматривая  звезды,   другой  сидел,   удобно  облокотившись  и   медленно
поглаживая ладонью подбородок и щеку.
 Между тем в звездной спокойной ночи по скалам берега пробирались в горы
моряки,  успех трудного военного дела которых зависел от  этой шлюпки,  а  в
море,  в  миле  от  берега,  стоял катер,  дальнейшие действия которого были
связаны с  ее возвращением,  а далеко отсюда,  в Москве,  люди,  управлявшие
ходом войны,  ожидали результатов того, что должны были выполнить разведчики
морской пехоты и моряки катера и что было нужно для улучшения военной судьбы
огромной страны и ее многомиллионного населения.  Рассчитанный и проверенный
ход  этой  незначительной маленькой операции,  имеющей столь  значительный и
большой смысл, вдруг нарушился стихийным обстоятельством, которое невозможно
было  предвидеть:  капризным  поворотом отливного послештормового течения  в
северо-восточной части Черного моря.
 Исправить этот нарушившийся ход операции не  могли ни  командир катера,
ни  высадившийся  с  разведчиками  боевой  офицер,  майор  Луников,  ни  те,
обладающие громадной властью,  опытом и  знаниями военные и  государственные
люди,  которые управляли ходом всей воины.  Сделать это могли только эти два
человека,   сидевшие  в   шлюпке,   -   два   советских  человека,   носящих
военно-морскую форму, два матроса, два коммуниста.
 И  они  пытались решить,  что  же  можно  сделать в  данном  сложнейшем
положении.  И хотя в тех коротких фразах,  которыми они перебрасывались,  не
было и  намека на то,  что оба понимают и чувствуют ответственность за успех
операции,  важный смысл которой был  им  даже неизвестен,  -  все,  что  они
говорили,  было  направлено к  одной  цели:  исправить  ход  этой  операции,
нарушенной последствиями шторма.
 Они обсудили и отвергли уже несколько решений. Круг все сужался. Сперва
стало ясно,  что возвращение на шлюпке к  катеру сейчас невозможно.  Ожидать
же,  когда течение прекратится или хотя бы  ослабнет,  было тоже невозможно:
это могло произойти одинаково вероятно и  через час и  через сутки.  Тогда в
обсуждение вошла  другая  тема:  остаться со  шлюпкой  здесь,  спрятав ее  в
камнях,  а  завтра,  с  темнотой,  привести в  бухту,  куда должны вернуться
разведчики.  Предложил это Артюшин,  и  Хазов сперва ухватился за эту мысль.
Конечно,  в  этом  был  серьезнейший  риск:  если  бы  шлюпку  заметили,  то
разведчикам неминуемо устроили бы  засаду.  Но  потом  Хазов припомнил,  что
сегодня, выводя шестерку из бухты, он случайно обнаружил под нависшей скалой
нечто вроде грота,  где вполне возможно спрятать шестерку,  залив ее  водой,
чтобы понизить борта.
 - Ну и притопим,  -  весело сказал Артюшин,  -  а завтра, как стемнеет,
начнем отливать. Согреемся по крайней мере... Значит, пошли?
 Он взялся уже за весло, как боцман остановил его вопросом:
 - А на катере?
 - Что на катере?
 - Откуда на катере будут знать, что завтра надо за нами вернуться?
 Артюшин молча отпустил весло.  Повиснув в уключине,  оно легло лопастью
на струившуюся мимо борта воду и снова начало пошевеливаться на ней.
 В  самом деле,  прождав шлюпку до рассвета,  лейтенант Решетников будет
вынужден уйти,  как  неделю назад ушел старший лейтенант Сомов,  так  же  не
дождавшись  своей  шлюпки.  Артюшин  знал,  что  утром  майор  должен  будет
связаться по радио с катером, тогда Решетников сообщит ему о пропаже шлюпки,
и  тот  не  приведет разведчиков в  бухту.  Таким образом,  получалось,  что
прятать шлюпку вдвойне бессмысленно.
 - А фонарик? - сказал вдруг Артюшин.
 - Что фонарик?
 - Поморзим на катер, вот и узнают.
 - Нельзя.
 - Знаю, что нельзя. Да бывает, что и нельзя - можно.
 - А тут нельзя. Сказано - ничем себя не обнаруживать.
 - Так ведь момент, боцман, мигну - Птахов враз примет.
 - А что ты мигнешь?
 Артюшин задумался.  Но  как ни  вертел он  слова,  составляя донесение,
все-таки выходило, что морзить придется далеко не "момент", а больше минуты.
Кроме того,  и  катер должен был  ответить на  вызов.  Всего этого за  глаза
хватало,  чтобы провалить всю операцию.  Он  с  сожалением повертел в  руках
фонарик и положил его на банку.
 - Значит, фокус не удался. Давай дальше думать.
 И  он  снова вернулся к  мысли,  как  бы  все-таки  довести шестерку до
катера.  Теперь он  предложил подняться против течения вдоль берега на милю.
Это займет,  правда,  около часа,  зато даст полную гарантию,  что шлюпку не
пронесет мимо катера.  Однако, когда Хазов спросил его, способен ли он будет
грести два с  лишним часа подряд,  не  отдыхая ни минуты да еще наваливаясь,
так как каждая минута отдыха и  каждый слабый гребок означали дополнительный
снос,  он  тут же  отказался от  этого своего предложения и  выдвинул новое,
прямо противоположное:
 - Тогда затопим шлюпку и  уйдем в  горы.  Авось найдем к утру партизан,
майор передаст, чтобы катер пришел завтра с другой шлюпкой, - всего и делов.
 Хазов помолчал.
 - Не знаем мы,  где их искать, не годится. А вот насчет другой шлюпки -
ты это верно.
 - Что верно? - не понял Артюшин.
 - Сходить катеру за  ней в  базу,  вот что.  Вполне до  завтрашней ночи
может обернуться.
 - Так и я про то говорю.
 - Про то, да не так. Плыть нам надо на катер, вот как.
 Теперь помолчал, соображая, Артюшин.
 - Так ведь тоже снесет, - возразил он наконец. - Хуже, чем шлюпку.
 - А если против течения подняться, как ты говорил? Только не по воде, а
по берегу. Быстро, и не устанем.
 Артюшин опять помолчал, взвешивая его слова.
 - Километра полтора пройти - тогда не пронесет. Вода вот холодна.
 - Быстрей поплывем - согреемся.
 - Это верно. Так решили, что ли?
 - Видно, надо решать, - сказал Хазов.
 - Обожди.  Плыть недалеко -  милю,  да  вода холодна.  На шлюпке все же
вернее. Давай еще подумаем.
 Они посидели молча с минуту, перебирая в уме уже отвергнутые варианты и
ища новые. Вдруг Артюшин засмеялся и хлопнул себя по коленке.
 - Ну и головы!.. Чего тут думать: садись на руль, а я фалинь на плечо -
и рысью по берегу!
 Он сказал это с такой веселой уверенностью, что Хазов невольно привстал
на банке, собираясь пересесть на корму. Конечно, вернее всего было протащить
шестерку вдоль  берега  на  фалине -  конце,  которым привязывают шлюпку,  -
подобно тому как ведут на бечеве лодку против течения. Это сохранило бы им и
время, и силы, и самую шлюпку.
 Но для этого требовалось, чтобы отлогий берег тянулся, по крайней мере,
полтора  километра.  Между  тем  боцман,  которого  Решетников,  по  примеру
Луникова,  тотчас после ужина заставил хорошенько рассмотреть карту, помнил,
что  галечный пляж  метров через пятьсот снова переходит в  скалистый берег.
Пройти там пешком было можно,  но  тащить за собой шлюпку на коротком фалине
никак не удалось бы, и грести все равно пришлось бы минут сорок.
 Все  это боцман немногословно объяснил Артюшину.  Тот молча выскочил из
шлюпки.
 - Куда ты? - спросил Хазов.
 - Камней наберу, а ты пока оружие вытаскивай.
 Оба  взялись  за  дело,  стараясь наверстать время,  ушедшее на  поиски
выхода.  В шлюпку для верности наложили камней,  потом спрятали в скалах оба
автомата,  гранаты и компас,  чтобы завтра, если все обойдется благополучно,
захватить с собой на обратном пути. Масляную лампу Артюшин вынул из нактоуза
и положил на гальку в бескозырке вместе с фонариком.
 Хазов вывинтил чоп -  пробку в днище, и вода журчащим фонтаном забила в
шлюпку.  Выскочив из шестерки,  боцман сильным ударом столкнул ее на глубину
под скалы.
 - Как там время? - спросил он.
 Артюшин зажег свой фонарик.  На их военный совет, на переноску оружия и
камней ушло двадцать четыре минуты.
 - Долго  провозились,  -  недовольно сказал Хазов  и  тут  же  двинулся
широким шагом по берегу.  -  Пошли?  Быстрей пойдем!  И  прогреемся и  время
наверстаем.
 Артюшин подобрал бескозырку и  компасную лампу  и,  почти  бегом догнав
боцмана,  подладился ему в ногу и зашагал рядом. Галька, стуча, откатывалась
из-под их подошв.  Боцман действительно дал хороший ход, и скоро обоим стало
тепло,  потом жарко. Так они шли молча минут пять. Хазов увидел, что Артю