рожавший телам других, словно разрушил ее душу. Сибил
быстро пересекла комнату.
   - Что стряслось, дорогая? - спросила она. Нэнси не ответила,  лишь  слабо
шевельнула рукой. Сибил присела на край  постели  и  легонько  взяла  ладонь
Нэнси в свои. Несколько минут они провели так в молчании; затем, едва слышно
Сибил произнесла:
   - Красота еще вернется. Подожди немного. Нэнси затрепетала, словно ураган
бушевал у нее внутри, со стоном выдохнула: "Нет",  и  умолкла.  Но  стон  по
крайней мере означал жизнь; отрицание свидетельствовало о работе сознания; и
Сибил обняла Нэнси за плечи. В молчании Сибил собирала  все  наличные  силы,
чтобы понять, в  каком  уголке  этого  разбитого  существа  еще  сохранились
глубинные животворные соки. Время уходило, но зато  пальцы  Нэнси  уже  чуть
крепче сжали руку Сибил; плечо  чуть  расслабилось  под  ее  рукой.  Буря  с
неистовым упорством рвалась в окно,  и  внезапно  Нэнси  вздрогнула,  словно
только  что  услышала  удары  стихии,  и  незнакомым,   сдавленным   голосом
вымолвила:
   - Ты не знаешь, что это такое.
   Сибил обняла ее чуть сильнее, десятками незримых нитей связывая  Нэнси  с
жизнью. Ее безмятежная уверенность словно  разрушила  чары,  сковавшие  язык
Нэнси, и девушка проговорила тем же невыносимым голосом:
   - Это Генри убивает моего отца.
   Дисциплинированное сознание Сибил даже не шелохнулось. Она спокойно,  как
о само собой разумеющемся, сообщила:
   - Он вернулся со мной.
   - Если бы он не вернулся, - прорвало наконец Нэнси, -  если  бы  он  умер
там, если бы и я умерла, буря бы прекратилась. А теперь она не  остановится.
Она будет всегда. Это Генри убивает моего отца, и  он  не  может  остановить
это. Я помешала ему.
   На миг Сибил все же смутилась. Ей вспомнились фантазии брата  о  "больших
людях с дубинками". Она мягко отстранила это воспоминание, чтобы  не  мешать
более важной работе, и ответила с нежной убежденностью:
   - Ты не можешь сделать вообще ничего, если тебе это не позволено, правда?
А если тебе позволили помешать ему, значит, так и должно было случиться.  Но
теперь уже ты сама не должна останавливаться.
   Метель билась в окна.
   Нэнси в отчаянии крикнула:
   - Да ничто не может остановить ее! Он потерял их,  он  ничего  теперь  не
может!
   - Что потерял? - властно спросила Сибил, и девушка, захлебываясь слезами,
ответила:
   - Таро! Свои магические карты! Они были у него; он размахивал ими вверх и
вниз; он вызвал бурю, чтобы убить отца, а я  схватила  его  за  руки  и  они
рассыпались, пропали, и теперь ничто и никогда не остановит  ветер  и  снег.
Они найдут отца, они завалят снегом  весь  мир.  Слышишь,  как  они  пляшут!
Слышишь, как они поют! Этот танец Генри и держал в своей комнате.
   - Я знаю о танце, - терпеливо сказала Сибил. -Нэнси, ты слышишь? Я  знаю,
что такое танец, и знаю танцоров. Я знаю даже то, чего не знает  Генри.  Как
ты полагаешь, может твоя метель коснуться Шута?
   Сибил сама не знала, почему произносит именно эти слова, но что-то в  них
было созвучно отчаянию Нэнси, что-то  задевало  ее  сознание.  В  лице  тоже
наметились перемены; на нем проступило тусклое воспоминание  о  жизни.  Губы
непослушно шевельнулись и выговорили:
   - Шут...
   - Я видела золото на снегу, - продолжала Сибил. - Твой отец был  огражден
золотым сиянием. Неужели ты думаешь,  что  Таро  могут  пропасть,  пока  Шут
держит их?
   - Но все говорят, что он не двигается, - выдохнула Нэнси.
   - А я видела его в движении, - ответила Сибил, и нерушимая  безмятежность
была в ее голосе. - Ни в небесах, ни на земле нет ни одной  фигуры,  которая
могла бы ускользнуть от такого партнера. Все они его навеки.
   - И снег? - сказала Нэнси.
   - И я, и ты, и Генри, и твой отец, - размеренно  говорила  Сибил.  -  Нам
надо только помнить свои собственные правильные движения. - Она  по-прежнему
не  вполне  понимала,  на  каком  языке  говорит;  словно  у  апостолов   на
Пятидесятницу, единая истина лилась из ее уст на тех наречиях,  которых  она
не  знала,  словами,  которым  она  никогда  не  училась  .
   Она добавила так, словно это имело какой-то сокровенный смысл:
   - Твой отец вернулся со мной; может быть, Генри теперь ждет тебя?
   Как паломник на улицах Иерусалима, вдруг услышавший благую  весть,  Нэнси
впервые подняла голову.
   - Зачем?
   - Почему ты считаешь, что таинство Любви творится лишь  между  теми,  кто
нравится друг другу? задала Сибил неожиданный вопрос. -  Дорогая,  ты  часть
этого таинства, и то, что тебе предстоит исполнить, может  оказаться  сильно
непохожим на обыденные дела. Скажи-ка мне - нет, не про бурю, это -  пустяк,
она - у ног Шута; скажи мне, что все-таки случилось?
   Поначалу неуверенно, сбиваясь, Нэнси начала рассказывать  обо  всем,  что
знала о Таро. Она останавливалась, возвращалась к  началу,  перескакивала  в
самый конец, путала собственные впечатления с тем, что говорил Генри, а  его
слова, в свою очередь с тем, чего, как ей казалось, Генри добивался,  и  все
это - со своим  собственным  отчаянным  стремлением  любить.  Но  и  в  этой
мешанине то и дело всплывала неподвижная и вместе с тем стремительно летящая
фигура Шута, а у ног  его  расцветало  невинное  и  страстное  желание  юной
женщины,  поклявшейся  сделать  все  возможное  и  невозможное  для   своего
ненаглядного Генри, но не только и не столько для него, сколько ради великой
тайны, о которой она узнала пока так немного и так надеялась узнать больше.
   Сибил была готова ко всему, как и следует человеку, полностью  владеющему
собой. Она давно знала, что никакие  потрясения  не  сравнятся  с  восторгом
открытия самого существования Любви. Когда человеку открывается эта  истина,
любые другие события, любые  новые  красоты  становятся  лишь  ее  составной
частью и уже не могут застать врасплох. Она серьезно и  внимательно  слушала
историю Нэнси, видела не столько своими глазами, сколько глазами Нэнси - как
мир  открывается  с  неожиданной  стороны.  Она  видела,  теперь  уже  своим
внутренним взглядом, отдаленную  фигуру  Жонглера,  стоящего  в  пустоте  до
начала всякого творения, и сияющие шары, которые, покидая его руки, обретают
бытие и становятся звездами и планетами. Часть из них  оставалась  парить  в
пространстве, часть падала почти сразу же, уходила вниз и поднималась снова,
пока облик творца не затерялся среди роя новых миров. Она  видела,  по  мере
того как длил  повествование  возбужденный  девичий  голос,  четыре  великие
фигуры, между которыми покоилась Земля -  две  стороны  единого  проявления,
тело и душу человеческого  существования,  -  Императора  и  Императрицу,  а
напротив - Иерофантов,  мужчину  и  женщину,  четверичное  начало  знания  и
становления жизни на Земле. Меж ними катилась Колесница  земного  бытия.  Но
вот четверка распалась. Теперь по одну сторону оказался Отшельник -  душа  в
радостном уединении, а по другую -  Влюбленные,  душа  в  радостном  общении
земной любви.
   "И из них посыпалась земля", - жалобно проговорила Нэнси. Земля и воздух,
огонь и вода - младшие стихии рождались из Старших Арканов, но и это было  в
танце. В каждом из четырех потоков Сибил продолжала видеть фигуру Шута,  его
летящие, исполненные радости движения. "Я подумала, что  это  Повешенный,  и
закричала", - Нэнси перескочила  к  другой  части  своей  истории,  а  Сибил
вспомнила распятия из своего прошлого, когда она  ощущала  себя  повешенной,
кричащей,  выгнутой  в  муке,  и  видела  золотое  сияние   и   руки   Шута,
поддерживавшие и облегчавшие ее страдания, и слышала успокаивающие слова. "И
что же нам делать? Что мы теперь можем сделать?" - бормотало  юное  существо
рядом с ней, и вдруг Нэнси изо всех сил  вцепилась  в  Сибил  и  разразилась
слезами. И пока она рыдала и мучилась, руки Сибил поддерживали и утешали ее,
а голос Сибил произносил успокаивающие слова.
   Насколько быстрый ум Сибил в тот момент поверил  рассказу  Нэнси  -  дело
другое. Кусочки раскрашенного папируса и вечно движущиеся фигурки, рассказ о
создании  земли  и  внезапная  метель,  страсть  Генри  и  упрямство  брата,
увиденное  собственными  глазами  и  услышанное  от  остальных,  трагическое
отчаяние Нэнси и дикие заклинания Джоанны - Сибил не могла бы сказать тогда,
связано ли все это с неким откровением, да она в общем-то  и  не  думала  об
этом. Сердце Нэнси - вот что беспокоило ее в  первую  очередь.  В  нем  была
раздвоенность; в нем жили смятение и страх. Если Нэнси во власти иллюзии, то
эта иллюзия слишком глубока, и ее не развеять несколькими словами  утешения.
Но если дело не в наваждении, если все эти странные, полумистические знаки и
имена Старших Арканов исполнены смысла и реальны, тогда - она не сомневалась
- в самое ближайшее время ее  собственные  отношения  с  Таро  прояснятся  и
определятся. Сибил прижала к себе Нэнси.
   - Сокровище мое, - сказала она, - твой  отец  в  безопасности.  Это  тебе
понятно?
   - Да, - всхлипнула Нэнси.
   - Тогда скажи мне - ну-ну, тихонько, все хорошо, лучше не бывает -  скажи
мне, где сейчас Генри?
   - Наверное, у себя в комнате, - отрешенно проговорила Нэнси. - Я  убежала
от него, когда узнала...
   - А он хотел, чтобы ты убегала? - осторожно спросила Сибил.
   - Не знаю.., нет, - покачала головой Нэнси. - Но я не могла остановиться.
Он делал такое.., я была в ужасе, и убежала от него - но я.., я люблю его. Я
не смогу жить, если не найду его, а как я теперь буду его искать?
   - Но, милая, тогда это не называется  "любить  его",  -  мягко  возразила
Сибил. - Это всего лишь стремление жить, не так ли?
   - Мне все равно, как это называется, - всхлипнула  Нэнси.  -  Если  бы  я
могла что-то сделать, я бы сделала - но я не могу! Как ты не понимаешь -  он
же пытался убить папу! Между ними стоит Смерть, и я - посередине.
   - Значит, - сказала Сибил, - между ними  есть  и  что-то  помимо  смерти.
Кстати, ты можешь оказаться поважнее, чем  она,  ведь  можешь?  Откуда  тебе
знать, возможно, ты и есть Жизнь.
   - Я не понимаю, о чем ты, - сказала Нэнси и резко высвободилась.  -  Иди,
тетя Сибил, а то я с ума сойду. Ну, уходи же.
   Сибил откинулась на спинку кровати.
   - Успокойся и слушай, - сказала она. - Нэнси, ты сама говорила, что  есть
смерть и есть ты. Ты, что же, хочешь стать частью смерти, грозящей  Генри  и
твоему отцу? Или ты будешь жизнью, связывающей их? В своей  силе  можешь  не
сомневаться, вот только в какую сторону ее направить?  Тебе  предстоит  либо
жить в них, либо позволить им умереть  в  себе.  Решай  быстро,  потому  что
времени уже почти нет.
   - Но я ничего не могу! - выкрикнула Нэнси.
   - Твой отец вернулся благодаря мне, - сказала Сибил,  вставая.  -  Иди  и
выясни, хочет ли Генри и дальше быть с тобой. Иди и выясни, чего он хочет, и
дай ему это, если можешь. Я пойду к твоему  отцу,  а  ты  пойдешь  к  Генри.
Давай-ка займемся действительно важными делами.
   - Что я могу ему дать?! - воскликнула Нэнси. - Я  даже  не  знаю  теперь,
чего он хочет.
   - Радость моя, вполне возможно, он хочет уже не того, чего хотел два часа
назад. Бывает, намерения у людей меняются. Иди и живи,  иди  и  люби.  Верни
отца, верни отца - сейчас, и вместе с  Генри,  если  сможешь.  А  если  нет,
слушай, Нэнси, если нет, и если ты любишь его, тогда иди и умри ради  Любви.
Ну же, - она легонько подтолкнула девушку, направилась  к  двери,  помедлила
около нее и, оглянувшись, сказала:
   - Я постараюсь вернуться побыстрее, - и ушла.
   Нэнси смотрела ей вслед. "Иди к Генри?"  Идти  и  жить?  Идти  и  любить?
Оказаться жизнью или смертью между любимым и отцом? Прижав ладони  к  щекам,
она  стояла  и  размышляла  над  темной  головоломкой,  постепенно   начиная
улавливать в ней проблески смысла. Что-то сохранило  жизнь  ее  отцу,  может
быть, это что-то теперь ждет от нее действий, ждет, что она пойдет к  Генри?
Она не могла представить, что ей делать  там,  о  чем  они  смогут  говорить
теперь, разделенные и одновременно связанные этой ужасной историей. Жизнь не
сводится к разговорам. Любить - значит по  крайней  мере  быть  чем-то.  Она
качнулась в сторону двери. Может, Генри и не ждет ее, но... Все еще терзаясь
сомнениями, Нэнси нерешительно вышла из комнаты.
   Постучав и не дождавшись ответа, она все же рискнула войти.  Он  сидел  -
так же как и она недавно -  в  темноте.  Нэнси  включила  свет,  но  тут  же
выключила, осторожно прошла  по  комнате  и,  опустившись  на  колени  возле
постели, тихо позвала:
   "Генри!".
   Он не ответил. Немного погодя она снова позвала: "Дорогой!", и  поскольку
он снова не ответил, так и осталась у его  ног.  Через  несколько  минут  он
глухо произнес:
   - Уходи. Уходи отсюда.
   - Если ты так хочешь, - искренне  ответила  она,  я  уйду.  Я  могу  тебе
помочь?
   - Чем? - спросил он. - Нам всем осталось  только  ждать  смерти.  Мы  все
скоро будем там же, где и твой отец.
   - Но он вернулся, он жив-здоров, - сказала Нэнси. - Тетя Сибил  встретила
его и привела домой.
   - Жаль. Ураган все равно найдет его. Иди  и  будь  с  ним,  пока  это  не
произошло.
   - А это обязательно  должно  случиться?  -  спросила  она,  и  он  горько
рассмеялся.
   - Ну, разве что ты придумаешь какой-нибудь способ загнать обратно Жезлы и
Чаши. Если тебе это удастся, если потом  ты  сумеешь  расположить  карты  по
порядку, ты остановишь ураган. Но поскольку карты мечутся сейчас по небу, не
представляю, как это сделать. Договорись с теми, что остались...
   - А мы могли бы?.. - тут же спросила Нэнси, но Генри не понял.
   - Попробуй, - насмешливо бросил он. - Вот  четыре  валета;  возьми  их  и
поговори с ними! Раз ты выпустила остальных, пусть эти расскажут  тебе,  где
их искать. О, быть так близко, так близко!
   - Я все равно поступила бы так, даже  если  бы  заранее  знала,  как  все
будет, - сказала Нэнси, - но я не знала. Я только хотела удержать твои руки.
   - Не стоило трудиться. Скоро они совсем  успокоятся,  -  сарказм  тут  же
сменился обреченностью, - так же, как и твои. -  Внезапно  Генри  схватил  и
страстно сжал в темноте ее ладони. - У тебя прекрасные руки, - прошептал он.
- Они разрушили мир, но хуже от этого не стали. Нэнси,  ты  хоть  понимаешь,
что сделала то, о чем сотни лет говорили священники и ученые?  Это  -  конец
мира. Ты убила его - ты и твои прекрасные руки. Они выпустили ветер и  снег,
бросили их на весь мир, и теперь  мир  погибнет.  Танец  кончается:  Жонглер
покончил с одним из шаров.
   - Тогда приласкай их немножко, - попросила она. - Приласкай, если  уверен
в этом. Если совершенно уверен.
   - А ты можешь вернуть Жезлы? - он саркастически  усмехнулся.  -  Все,  от
одного до десяти? Открыть тебе окно? Ты их будешь звать или ловить?
   - А фигурки нам не помогут? - спросила она.  -  Ты  должен  знать.  Может
быть, они смогут управлять картами?
   Генри ощутимо вздрогнул.
   - Кто тебе про это сказал? Я не мог. Я ничего не знаю о  том,  как  можно
действовать изнутри. Если только...
   - Если?.. - с надеждой повторила она. - С тобой я  сделаю  все,  дорогой.
Говори, что я должна? Он повернулся и наклонился к ней.
   - Ты? Но ты же ненавидишь то, что я  делаю,  ты  хочешь  спасти  отца,  -
конечно, хочешь, я не виню тебя за это, - но как же тогда ты поможешь мне?
   Неожиданно для самой себя она рассмеялась. Смех принес ощущение  свободы,
и липкий, ползучий страх потихоньку убрался из темной комнаты.
   - Генри, милый, - сказала она, - разве для  твоих  танцоров  свет  клином
сошелся на моем отце? Неужели ты считаешь, что они не могут спасти мир и при
этом оставить отца в покое? Генри, ненаглядный, как  серьезно  ты  ко  всему
этому относишься!
   - Ты еще можешь смеяться, - ответил он, удивляясь ее  легкомыслию.  -  Ты
можешь смеяться.., хотя я сказал тебе, что это - конец мира.
   Она поднялась на ноги.
   - Я начинаю соглашаться с тетей Сибил, - сказала  она.  -  Совершенно  не
стоило проникать в тайны этих бедных карт, если так  трудно  потом  удержать
их. Но раз уж мы с тобой вдвоем повернули  все  не  туда,  не  можем  ли  мы
попробовать только попробовать, дорогой, - не можем ли мы все исправить?
   - Ты боишься Таро, - печально произнес он, - ты всегда их боялась.
   - Больше не буду, - заверила Нэнси. - А  может,  и  буду.  Я  снова  буду
бояться, я снова  буду  падать,  я  снова  буду  ненавидеть  и  злиться.  Но
представь на миг, что есть кто-то, он бежит и смеется на бегу,  и  все  твои
карты, и все танцоры мчатся за ним, и почему  бы  ему  не  поймать  для  нас
два-три листа, если мы очень попросим? Мы же никому не причиним вреда,  если
сможем все исправить, правда?
   Генри тяжело поднялся на ноги.
   - Нет пути, который кому-нибудь не причинил бы вреда.
   - Дорогой, какой же ты мрачный, - упрекнула  она.  -  Вот  чем  кончаются
заклинания ураганов и попытки  убить  собственного  отца  твоей  собственной
Нэнси! Наверное, найдется способ не повредить никому. Кроме тех, -  добавила
она, и облачко печали затуманило охватившую ее изнутри  веселость,  -  кроме
тех, кто сам хочет себе вреда. Но давай предположим, что  они  не  хотят,  и
давай считать, что они  не  будут,  и  давай  радоваться,  что  мой  отец  в
безопасности, и давай посмотрим, могут ли золотые танцоры  вернуть  Жезлы  и
Чаши. По-моему, это наш долг перед миром. -  Она  легко  поцеловала  его.  -
Конечно, ты выбрал самый простой путь. Другие  чародеи  загнали  бы  отца  в
амбар и подожгли, или заманили бы в реку и утопили. Ты добрый, Генри, только
немного перевернутый кое-где. Говорят, все  гении  такие.  А  ты,  по-моему,
гений, мой дорогой, и  ты  так  серьезно  относишься  к  своей  работе.  Как
Мильтон, или  Микеланджело,  или  Моисей...  Ты  знаешь,  по-моему  во  всем
Пятикнижии Моисея нет ни одной шутки. Мне плохо видно в темноте, но по-моему
ты хмуришься. А я болтаю. Но ведь ни болтовня, ни хмурые брови ничем нам  не
помогут, правда? Идем, мой гений, а то мы не успеем спасти мир до того,  как
твоя рукотворная буря совсем его доконает.
   - Похоже, ничего другого не остается, - сказал он. - Но  предупреждаю,  я
не знаю, что из этого получится. Может, ничего и не выйдет.
   - Ну, нет так нет, - беспечно отозвалась Нэнси. -Но они же  танцуют,  так
ведь, дорогой? И, возможно, если мы хотим любить...
   - Ты все еще любишь меня? - недоверчиво спросил Генри.
   - Никогда я не любила тебя так сильно, - сказала она. - О, давай не будем
терять время. Идем, дорогой,  а  то  еще  твоя  тетушка  выкинет  что-нибудь
несусветное. У вас потрясающая семья, Генри. Вы  все  просто  помешались  на
своих хобби. Я совершенно ничего не имею против, милый, но,  умоляю,  только
не сейчас.
   - Джоанна здесь? - воскликнул Генри, позволяя увлечь себя к двери.
   - Конечно, - подтвердила Нэнси. - Но  давай  пока  оставим  ее  в  покое.
Отведи меня к фигуркам, мой милый, потому что в  ушах  у  меня  звучит  ритм
танда, а в глазах - золотистый свет. Может быть, ради этого я и родилась  на
свет, и торжество славы Господней было, есть и пребудет вовеки.  Поторопись,
прошу тебя, потому что мир движется быстро,  и  мы  должны  успеть  хотя  бы
предстать перед ним.

Глава 11

ДЖОАННА

   Внизу в гостиной котенок потянулся и зевнул. Сибил спустила его  на  пол,
как только вошла с улицы, и попросила служанку присмотреть за ним.  Но  руки
до него дошли лишь сейчас: м-р Кенинсби, Ральф, да и  сама  Сибил  требовали
внимания. А теперь добавились еще Джоанна  и  Стивен.  Аарон  Ли,  глядя  на
сестру с настороженной ненавистью, произнес:
   - Раз уж ты здесь, Джоанна, лучше бы тебе лечь в постель. Да и ему  тоже,
- кивнул он на Стивена.
   - Да, Аарон, - покладисто, но с легким смешком сказала Джоанна. - В такую
ночь плохо оказаться на улице, а?
   Аарон огляделся; кроме них троих и котенка, в гостиной никого не было.
   - Зачем ты пришла? - прошипел он.
   - Повидаться с тобой, дорогой, - отозвалась старуха. - И Стивен тоже.  Он