це спускался.  Да, еще я
помню, как  я встал  сонный  и пил из кадки  квас. Мать  с сестрой  тогда не
спали, и, когда я напился, они  стали со мной разговаривать. Я отвечал им. А
сам  в  это  время  спал.  Они  поняли, что я  сплю,  и  продолжали  со мной
разговаривать.  Когда я проснулся, то никак не мог понять, как же я очутился
в кухне. Неужели  я опять стал лунатиком? Говорят, лунатики могут пройти  по
гребню крыши и не упасть. Если бы я, сонный, встал, перелез через запретку и
ушел из зоны -- вот было б здорово! Говорят, лунатиков нельзя окликать, а те
они могут проснуться и упасть".
     Глаз пошел в толчок.  Оправился. Когда  шел назад, вспомнил,  что голос
ему сказал  походить около отряда,  а потом сходить в толчок  и не прятать в
карман беретку. Теперь ведь так и вышло. Он, не думая об этом, погулял возле
отряда, потом ноги его  сами понесли в толчок, и, главное, он даже не думал,
что надо спрятать беретку в карман, чтоб ее с головы не стащили.
     "Неужели я начал от этого Одляна  сходить  с ума? Неужели сойду? Нет, с
ума  сходить  нельзя.  Ведь если и  правда сойду, мне все равно  не поверят,
скажут, что я  кошу.  Нет,  Господи, нет, с ума нельзя сходить.  Что угодно,
только остаться в своем уме. Буду считать, что я пока в своем уме. И это мне
все приснилось. Интересно, а я узнаю, что я сошел с ума? Если сошел, то я же
не пойму,  что  я дураком стал.  Вот у нас  в Падуне Петя Багай.  То  ли  он
дураком  родился, то ли  потом стал,  а если стал,  то он же  не понял,  что
теперь он дурак. Нет, если я так рассуждаю, то я, слава Богу, еще не дурак".
        "11"
     Долгожданная родительская конференция настала. Несколько  сот родителей
вошли в зону. В течение целого дня им можно находиться с сыновьями. Родители
собрались  на  стадионе.  С  песнями,  печатая  шаг,  отряды  прошли  вокруг
футбольного поля,
     Когда смотр  закончился,  родителей  пригласили в  отряды. Глаз с отцом
гуляли по зоне. На этот раз отец не плакал.  Смирился ли он с  тем,  что его
сын сидит в зоне, или сдерживал себя?
     -- А тебе что,-- спросил отец,-- досрочно не освободиться?
     -- Нет,-- ответил Глаз,-- придется сидеть все три года.
     Кум  так  и  не  вызвал  Глаза. Надежда, что из заводоуковской  милиции
придет ответ и его заберут на этап, рухнула.
     -- Бородин так и работает начальником уголовного розыска?
     -- Работает.
     -- Ты его часто видишь?
     -- Да нет.
     --  Если  увидишь, скажи, что был у меня  на свидании.  Дела, мол, идут
хорошо. А главное, скажи  ему, что  я знаю одно  нераскрытое преступление --
убийство -- и я бы мог им кое в чем помочь. Скажешь?
     -- Скажу.
     -- Скажи обязательно.
     Родители  принесли  в  зону  много  еды.  Еду   разрешали  приносить  в
неограниченном количестве. Воры и актив набили свои тумбочки банками. Завтра
они прихватят их на работу и курканут. На черный день.
     На  другой  день  в  толчке  все  места  были  заняты.  Пацаны месяцами
недоедали, а тут нажрались вволю.
     Мест в Доме  колхозника всем родителям  не хватало.  Алексей  Яковлевич
снимал угол у работницы производственной зоны. По совету сына он договорился
с ней, чтоб она приносила Глазу на работу сгущенного молока. Отец оставил ей
пять банок сгущенки и денег, чтоб, когда кончится молоко, она бы еще купила.
     Воры и актив гужевали целую неделю. У пацанов еда  давно кончилась, а у
них запасы были неистощимы. Денег они тоже насшибали и теперь выпивали чаще.
Водяру  в зону протаскивали в основном  расконвойники, да и вольнонаемные их
не  забывали. Когда  ворам или рогам к водке хотелось  мяска, для них кололи
кролика  и  жарили в кочегарке. В зоне  было  подсобное хозяйство--разводили
кроликов  и другую живность, но на стол в  столовую не  попадало ни  крошки:
съедали  роги  и  воры. За кроликами  ухаживал  земляк  Глаза.  Он  держался
высокомерно и с  земляками  не  со  всякими разговаривал, потому  что ему от
воров и рогов поддержка была.
     У какого-то  бугра в курке копченая колбаса испортилась, и  он выбросил
ее в кусты недалеко  от  отряда.  К Глазу подошел Антон, к нему мать  так на
родительскую и не приехала.
     -- Глаз, колбасы хочешь?
     -- Хочу,--ответил Глаз.
     Антон подвел Глаза к подстриженному кустарнику.
     -- Вот, бери, ешь.
     В колбасе  шевелились черви. Оценив шутку  кента,  Глаз рассмеялся. Они
сели на лавочку. Но тут Антона позвал Томилец. Глаз закурил и заметил Амебу,
который  медленно,  совсем  не  глядя  в  ту сторону,  где  лежала  колбаса,
приближался  к  кустарнику. "Неужели  Амеба  к  ней?"  И  точно.  Подойдя  к
кустарнику, Амеба сунул колбасу за пазуху и, не оглядываясь, пошел в толчок.
     На следующий день у Амебы болел живот и он часто бегал в туалет.
     По  зоне прошел слух,  что  кто-то ковырнул посылочную  и  забрал часть
продуктов. В  седьмом отряде многие пацаны стали грешить на Амебу: раз он из
толчка  не  выходит--в  посылочную залез  он.  Его дуплили,  а он  плакал  и
говорил: "Не лазил,  не  лазил я в  посылочную". Истинного  шушару  так и не
нашли. Да и не искали особо, так как продуктов мало пропало.
     После  обеда зону построили на плацу, и хозяин в сопровождении офицеров
вышел на середину.
     -- Ребята!--обратился он к воспитанникам.--С первого августа в колониях
несовершеннолетних  вводятся  режимы.  Будет два  режима: общий и усиленный.
Наша колония  будет  общего режима. Изменений в режиме содержания  не будет.
Льготами, так как у нас режим общий, будете пользоваться теми же.
        "12"
     Дни,  нанизанные  на  кулак, тянулись для Глаза  и  сотен воспитанников
мучительно медленно. Отбой, скорее бы отбой наступал--они  ждали этого слова
и звука трубы с нетерпением. Расправляя постель, чтобы лечь спать, они знали
одно: ночь, целую ночь к ним никто не подойдет,  ничего не потребует и целую
ночь их пальцем никто не тронет,
     После  отбоя  Глаз  накрылся с  головой  одеялом и плакал.  В Падун его
потянуло. Он представлял, как  идет  по Революционной, главной улице села, и
навстречу  ему  попадаются  знакомые.  Он  здоровается,  но  ни  с  кем   не
останавливается. Глаз подумал: куда же ему идти дальше? С кем выпить бутылку
водки, ведь он только что освободился. Отсидел три года. "А пойду-ка я лучше
к Проворову и выпью водку с ним". В Падуне жил старик Проворов, сапожник без
одной  ноги. У него, кроме сапожного  инструмента  и  кровати, на которой он
спал, в доме ничего не  было. Курил он махорку и был всегда навеселе.  Жизнь
свою  тяжкую  он  заливал  горькой. И  Глазу сейчас,  на одлянской  кровати,
захотелось  с  этим  стариком  выпить.  Угостить  его. Проворов  обязательно
заплачет, тогда и Глазу можно будет уронить слезу. Старик поймет его.
     А ночью Глазу снился  сон.  Будто он в наряде в столовой.  И  моют  они
полы.  Но  там, где он пробежит, прижимая тряпку  к  полу,  остаются грязные
следы  его  ног.  У  других  ребят  нет,  а  у него  остаются. Бугор  сделал
замечание, чтоб он протер подошвы,  но и после этого следы оставались. Тогда
его стали дуплить. По голове. По грудянке. По почкам.  Надеясь этим очистить
его подошвы. Но нет, следы оставались. Тогда ему приказали сбросить  коцы. И
вот  он  моет  босиком.  Но теперь вместо грязных следов  остаются кровавые.
Актив взбесился. Его снова бьют  и приказывают слизать кровавые  следы. Глаз
отказывается. Мелькают палки, и он падает на пол.  Встает, и его снова бьют.
Вдруг активисты,  взглянув на пол, увидели, что и от  других пацанов на полу
остаются кровавые  следы. Тогда они начинают  избивать ребят,  заставляя  их
слизывать  кровавые следы. Но ребята упорно отказываются. И вот  один парень
после удара падает  на пол и расшибает голову. У него струей бьет из  головы
кровь,  и  в  одно  мгновение  пол  становится  красным. Активисты  в ярости
выбегают из столовой. Возвращаются с дужками от кроватей и начинают зашибать
ребят.
     Глаз часто просыпался. Но когда засыпал,  то  снова видел этот кровавый
сон. Он снова  проснулся, в поту, и подумал --  хорошо, что это не наяву.  И
ему  не  захотелось засыпать, чтоб не видеть  этот  ужасный сон.  Он лежал с
открытыми глазами и наслаждался ночью, наслаждался блаженной тишиной,  когда
его не  только не бьют,  но  и  не  кричат  на него даже. Но сон все  же его
одолел, и он опять попал в столовую под дужки актива.
     На банке сгущенки, которую оставил отец,  было написано, что  сгущенное
молоко  выработано на Ситниковском молочноконсервном  комбинате. А Ситниково
не так  далеко  от Падуна.  Эта банка так стала для  Глаза  дорога, будто он
встретил земляка.
     В июне, когда у  выпускников шли экзамены, Глаз написал заявление,  что
учиться  он  в  десятом  классе, в который его  перевели, не сможет.  Что не
сможет учиться и  в девятом, так как  на  свободе он школу только посещал, и
потому просил перевести его в восьмой класс. В конце  августа его перевели в
третий отряд, так как в седьмом отряде восьмого класса не было.
     В третьем  отряде он прожил месяц. За это время его никто и пальцем  не
тронул, но от этого ему было не легче. Все так же дергалась левая бровь, все
так  же  он каждый  день  ждал  ударов. Но странное  дело,  его не  били. Не
заставляли шестерить.
     В  третьем  отряде  порядок  был  лучше.  Массовых  избиений  не  было.
Воспитанников  дуплили реже.  В  основном--за  нарушения.  Начальник  отряда
Канторович был  более требовательный. Воспитательная  работа велась только с
активистами. И Канторович во всем полагался на актив. Да  и не мог он иначе,
хотя и стремился. Порядки в зоне были заведены до него, и  Канторович  кулак
отменить не мог. Тем более что начальник колонии только на кулак и надеялся.
     Но Глаз и в восьмом классе учиться не смог. Другим голова была  забита.
И ничего в нее не лезло. Самое страшное для него было ждать. Ждать, когда он
получит двойку  и его отдуплят.  А  он  двойки не получал.  Ждать, когда  за
какое-нибудь нарушение побьют, но он нарушений не приносил. В третьем отряде
ему  жилось  лучше,  но  тягостнее.  Ребята были  новые,  и  он  мало с  кем
разговаривал.
     Нервы Глаза были  на  пределе. Он видел, как  бьют других, и лучше бы и
его  отторцевали  за  компанию, чем так  томительно  ждать, когда и  до тебя
дойдет очередь.
     Бугор  их  отделения  придумал  новый  способ дупляжа. Парень,  который
получал  двойку,  клал себе на голову стопку учебников и приседал  с ними. А
бугор  дужкой от  кровати  бил по стопке.  Получался  тупой  удар.  В голове
мутилось,  на секунду-другую  парень терял сознание.  Некоторые после такого
удара падали и роняли учебники.
     Глаз  решил перейти  в седьмой класс, В зоне, слава богу, ниже  классом
переводили, если кому  учеба тяжело давалась.  Он написал заявление,  и  его
снова перевели в седьмой отряд.
     Теперь  он  попал  в  другое отделение. То, в  котором он  жил  раньше,
училось в десятом классе.
     После  того  как  Мехля досрочно  освободился, рогом  отряда  поставили
Птицу. Вскоре  на взросляк ушел Белый, и  вором отряда стал Мах. Глаз теперь
жил в одной спальне с ними.
     Птица  и  Мах  скентовались.  Вдвоем  им было  легче.  Одному--досрочно
освободиться,   другому--ничего  не  делать   и   жить  как  хочу.  Мах  был
авторитетнее Птицы, и Птица во многом на вора полагался.
     Сегодня  опять двоих парней  вели на  толчок. Месяца не проходило, чтоб
кого-нибудь не сводили. Наряд на толчок выписывал  начальник отряда. Лишь за
преступления начальник  колонии давал наряд, и такое избиение  смотрела  вся
зона.
     На этот раз парней вели за  то, что  они хотели замочить рога, а потом,
чтоб их не повели на толчок, порезать себя. "Бездыханных, истекающих кровью,
нас на толчок не поведут,--думали парни.-- Нас отвезут в больничку, в  Миасс
или  в Челябинск, вылечат,  а  потом будут вести следствие и осудят". Их  не
страшило,  что  за убийство рога им дадут по десять  лет, они больше боялись
толчка: вдруг рога порежут, а себя не успеют. Тогда -- толчок.
     Одного парня звали  Витя, срок у  него был три года, второго-- Саша, он
был приговорен к двум годам. На толчок их вели три бугра и рог, которого они
хотели замочить.
     Все шестеро зашли  в толчок. На улице осталось несколько человек,  чтоб
никого в толчок  не  пускать. Березовые  палки были приготовлены  заранее, и
теперь бугры и рог, пройдя к противоположной от дверей стене, остановились.
     --  Ну,--  сказал  рог  негромко,---  хотели,  значит,  замочить.--  Он
помолчал, размахнулся и  сплеча ударил палкой ближнего, Витю, по богонельке.
От адской боли Витя прижался к  стене.--А ты,--сказал  рог  и обрушил второй
удар на Сашу.--Кто из вас затеял это? Кто  первый  предложил  меня замочить?
Ну?
     Один из бугров крикнул пацанам:
     -- Отойти от стены, быстро!
     Бугор хотел потешиться палкой.
     -- Подожди,-- сказал рог бугру, и бугор отступил,  давая  рогу  простор
для размаха.
     Рог сделал по нескольку ударов, спрашивая  парней, кто  из них является
организатором.  Ребята молчали. Тогда рог, распсиховавшись, начал их бить по
туловищу   не   останавливаясь.   Парни   оба   признались,   что   являются
организаторами.
     -- Не может быть,--вскричал  рог,--чтоб оба  задумали враз. Первый, кто
первый из вас это предложил?
     Парни  наперебой  говорили:  "Я",--и  рог,  ударив   несколько  раз  по
богонелькам, отошел в сторону. Он уступал место буграм.
     -- Не  будем, не  будем, больше никогда не  будем,--  говорили  ребята,
изворачиваясь от ударов, которые обрушивали на них бугры.
     -- Стойте,-- сказал рог, покурив,-- хотите, чтоб вас не били?
     -- Хотим,-- в один голос ответили парни.
     --  Знаете,  сколько  в  толчке  дырок?  --  И  рог  палкой  показал на
отверстия, в которые оправлялись.
     -- Нет,-- ответили ребята.
     -- Быстро залазьте в дыры, пройдите под  толчком  и сосчитайте, сколько
дыр всего.
     Парни стояли, не решаясь лезть. Рог занес над головой палку.
     -- Или будем продолжать,
     -- Нам не залезть в дырку,-- сказал Витя.
     -- Залезете, и не такие залазили,-- ответил рог.
     Парни смотрели на отверстия и не двигались с места.
     -- Считаю до пяти. Раз... два...
     Пацаны ступили к отверстиям, рог  перестал считать. Оба  были щуплые и,
просунув ноги в отверстия, а руками держась  за мочой пропитанные доски, без
особого труда проскользнули вниз.  Здесь, внизу, по колено было испражнений,
и резкий запах  человеческих  нечистот  ударил парням в нос. Но  что  запах!
Избитые,  павшие  духом, они  не  обратили  на  это  внимания  и,  с  трудом
вытаскивая  из нечистот  ноги, стали  продвигаться по  направлению к выходу,
считая при этом отверстия. Толчок  был глубокий, его чистили несколько раз в
год, и  парни двигались, чуть согнувшись.  Впереди шел Витя.  Перед ним была
темнота,   лишь   косые   лучи  света   проникали  в  отверстия.   "...пять,
шесть..."--считал он отверстия,  очень медленно двигаясь вперед. Яма  толчка
была вырыта с уклоном в одну сторону, чтоб его легче было  чистить, и потому
правая  нога парней  утопала  в нечистотах  глубже, чем левая. Резкий  запах
испражнений  больше действовал  на  глаза,  чем  на обоняние, и потому глаза
слезились. Если б  сейчас рог спросил их, согласны ли они  жить в нечистотах
до  совершеннолетия  -- и вас  никто  пальцем  не тронет, ребята,  наверное,
согласились бы. Парни понимали, что отверстия они сосчитают, но истязания не
прекратятся.  Их еще будут  бить.  А  сейчас, ступая  по  испражнениям,  они
получили передышку. Как здорово, что  их сейчас никто не бьет. После  толчка
жить  им  станет  еще  хуже.  Они заминируются,  и  ребята не  будут с  ними
общаться. Хоть  вешайся.  Чуть  что,  любая мареха на них может кышкнуть,  а
захочет  --  ударить.  А  жить  им, жить им в  колонии почти что  два  года.
"...семнадцать,  восемнадцать,--  считал  Витя,   стараясь  не  сбиться   со
счета.--Уж лучше  бы мне вообще отсюда не вылазить, а  захлебнуться здесь...
Девятнадцать, двадцать, двадцать один".
     Все, отверстия кончились. Витя и Саша еле вылезли. Бугор и рог стояли у
выхода и  курили. Толчок был наполнен запахом  испражнений. Для  парней была
принесена  их  школьная  роба. Она  висела на  раме без  стекол,  наполовину
свешиваясь на улицу.
     Бугры  и рог оглядели ребят.  Испражнения с их ног сваливались на  пол.
Рог, сделав несколько быстрых шагов, остановился возле парней.  Ткнув палкой
в ногу Вите  и испачкав конец в испражнениях, он  приблизил  ее  к  Витиному
лицу.
     -- Ешь! -- зло сквозь зубы сказал он.
     Витя смотрел на конец палки, на нечистоты и молчал.
     -- Жри, падла,-- повторил рог.
     Витя опустил  глаза. Сейчас  ему хотелось умереть. Мир  ему  опостылел.
Лучше бы он захлебнулся в испражнениях.
     --  Глотай, сука, а  не то  все  начнется по  новой.  Подошел  бугор  и
размахнулся палкой.
     -- Жри!  -- И палка  опустилась  на  отбитую  богонельку. Рог приблизил
палку с нечистотами почти к самым губам парня.
     Витя, давясь, проглотил.
     -- Мало! -- закричал рог.-- Еще!
     И Витя проглотил еще.
     Теперь рог приблизил конец палки к Саше.
     -- Ну...
     Саша, чуть поколебавшись, тоже съел испражнения.
     -- Еще! -- приказал рог.
     Саша проглотил во второй раз.
     Рог кинул  палку в отверстие,  отряхнул руки, будто они были  в пыли, и
закурил.
     -- Мойтесь и переодевайтесь.-- И рог вышел.
     Парни сняли робу, помылись холодной водой, которую для них принесли, и,
надев школьную одежду, пошли в отряд.
        "13"
     За   последнюю  неделю  в  колонии  было  совершено  несколько  крупных
нарушений. Трое пацанов  подготавливали побег,  но он у  них  не удался. Еще
двое хотели замочить на  работе бугра и  ломануться через запретку. Особенно
много  пацанов   стало  курковаться  в   промзоне.   Отряды   снимаются,   а
воспитанников не хватает. Ищут спрятавшегося.
     Начальнику  колонии  инженер-майору  Челидзе  это  надоело.  Распорядок
колонии срывается. Надо принимать срочные меры. И он вызвал к себе в кабинет
рога зоны Паука.  Паук был  высокого роста, сухощавый, с угреватым лицом.  У
него был самый большой срок на зоне -- шесть лет.
     -- Садись,-- сказал он Пауку.
     Паук сел. Он всегда садился на этот стул, стоящий наискосок от стола.
     Хозяин  был невысокого роста  и  толстый.  Ноги  под  столом  расставил
широко.
     --  У  тебя,  Толя,  срок  шесть лет.  Как  же мы  тебя будем  досрочно
освобождать, если порядок в колонии за последнее время ухудшился? Ты  должен
к своему досрочному освобождению навести порядок... Воры, я слышал, наглеют.
Когда  их  прижмешь? Они  на  голову тебе  скоро сядут.-- Челидзе замолчал и
затянулся папиросой.-- В общем, так: к Новому году чтоб порядок навел. После
Нового  года будем тебя досрочно освобождать.  И  чтоб  на  работе никто  не
прятался. Такого быть не  должно.  Все, иди. Сегодня  мне некогда. Через два
дня из управления приезжает комиссия.
     Паук, вернувшись в отряд, послал гонцов  за помрогами зоны  и за рогами
отрядов и комиссий. Первыми пришли помроги.
     -- Сегодня  вся  зона  будет трупами лежать,-- говорил Паук,  шагая  по
спальне.-- Я сейчас от хозяина. Дал он мне втыку. Еще насчет воров  нам надо
побазарить. Но это после. А сейчас по моргушке.
     И Паук по-отечески поставил им по одной.
     -- Зовите,-- сказал он помрогам.
     В спальню зашли  роги.  Коротко  рассказав, о чем ему  говорил Челидзе,
Паук и его помощники поставили им по моргушке. Били они крепко
     --  Чтоб  порядок был! -- кричал на рогов Паук.-- Не дай  бог, если кто
спрячется в промзоне или в побег  соберется,-- вас  зашибать буду.  Чтоб все
сегодня трупами лежали.
     Разъяренные  роги пошли  по отрядам. Собрав актив, они отдуплили его и,
дав указания, выгнали.
     Теперь очередь дошла до ребят. Бугры,  помогальники и другие активисты,
пользующиеся  авторитетом,  н