шая,
ухабистая дорога сильно отличалась от расчищенных московских. В
конце ее Берия сказал шоферу: "Первый раз ты меня  везешь,  как
голой ж... по стиральной доске!"
     Городок  рос  не  по  дням,  а  по  часам.  Стали набирать
специалистов. Страна имела богатейший опыт в создании  тюремных
лабораторий.  Согласие  завербованных никого не интересовало...
Партия сказала - надо... До Кыштыма люди добирались поездом.  В
Зону  людей  доставляла  "коломбина" с зашторенными окнами. Она
стояла на горке у церкви.  Богомольные  старушки  уверяли,  что
"коломбина"  возит людей на подземный завод, где делают атомные
корабли. Многие испытывали шок, когда  "коломбина"  въезжала  в
Зону.   Оказавшись   на   охраняемой   территории   за  колючей
проволокой, люди паниковали. Они думали, что арестованы и  едут
в  лагерь для заключенных. В какой-то мере они были правы. Зона
пропускала в одну сторону. Из нее запрещалось выезжать  даже  в
отпуска.   Люди   кожей   чувствовали   колючую   проволоку   с
автоматчиками  за  спиной.  За  нарушением  внутреннего  режима
следовали   тщательные   проверки  с  письменными  ответами  на
многочисленные  вопросы:   куда,   как,   зачем...   длительные
разбирательства."
     "Куда,  как,  зачем..."  За  окном  исподволь, потихоньку,
начинаясь  с  легкой  капели,  и  постепенно   разрастаясь   до
барабанной,   учащающейся   дроби   с   переходом  в  сплошной,
нарастающий гул, хлынул теплый летний ливень.  Небо  прорвалось
сплошной  завесой  дождя.  Мгновение - и по дорогам заструились
широкие бурные  потоки,  увеличивающиеся  по  мере  сбегания  с
пригорков.  В  детстве  в  сильные ливни мы с бешеным восторгом
носились по двору по колено в  воде,  поднимая  фонтаны  брызг.
Помню  расплющенные,  белыми пятнами лица, с улыбкой смотревшие
на  нас  из  окон,  испуганные  крики   родителей,   восхищение
девчонок.  В сильные ливни в городе отключалось электричество и
отменялись рейсы автобусов,  проходящие  по  низинным  улочкам,
которые  затоплялись  несущимися  сверху  мутными,  кружащими в
водоворотах реками, как заливные  луга  в  половодье.  С  улицы
донесся  радостный визг застигнутых дождем на полпути прохожих.
Парень с  девушкой,  держа  в  руках  обувь,  закатав  брюки  и
подобрав   платье,   шли   по   самой  середине  проспекта  под
обрушивающимися на них, ревущими, как  водопад,  струями  воды.
Молодости  все  нипочем.  "Лунный"  кот,  брезгливо отряхнув со
своей  дивной  шкурки  случайные  залетевшие  в  окно   брызги,
перебрался под укрытие затворенной рамы.
     "В  ядерном  котле  заваривалась  ядерная каша. К весне
1948 года Сталин окончательно потерял терпение. Я ежедневно
докладывал о ходе работ  в  Кремль.  В  конце  апреля  возникло
максимальное   напряжение.   Учитывалась   каждая   минута.  За
четырехчасовой  простой  монтажников,  возникший  в  результате
развала графитовой кладки, виновников сняли с работы и примерно
наказали. Я проследил.
     "Начальники  смен!  Предупреждаю,  что  в случае остановки
подачи воды будет взрыв, поэтому ни при  каких  обстоятельствах
не  должна быть прекращена подача воды... Необходимо следить за
уровнем воды в аварийных блоках и за работой насосных станций,"
- написал  огромными  буквами  Курчатов.   Последнее   дни   он
физически  ощущал  дыхание  смерти  за  спиной. Я хорошо к нему
относился. Он "случайно" узнал о двух пакетах документов. Я  их
заготовил   по   приказу  Берии.  Мы  должны  были  учесть  все
возможности. Один пакет - на случай успешного завершения работ.
Второй  -  на  случай  провала.  Тот,  кому  в  случае  неудачи
уготовлен  расстрел,  в  случае успеха получит Героя Советского
Союза. Кому максимальное тюремное заключение - орден  Ленина  и
т.д.  Все  просто: либо слава, либо смерть. И никакого права на
ошибку."
     Кровавая пелена поплыла перед  глазами  Сан  Саныча.  Эхом
отозвалась  в  нем эта гениальная простота. Либо слава, либо
смерть. И никакого права на  ошибку.  Кто  не  стоял  перед
подобным выбором, тому трудно представить ощущения людей, когда
в конечном продукте в первом плутониевом растворе долгожданного
плутония  почему-то  совсем  не оказалось. Как крысы, забегали,
забегали выдрессированные, натасканные  цепные  псы:  "Саботаж,
измена,  всех  под  трибунал."  И резкая боль в груди, и рваные
перебои в надсадно стучащем сердце. И у кого-то вдруг  внезапно
блестящая  спасительная мысль - осаждение в трубах. Конечно же,
в этих длинных подводящих трубах, по которым змеился раствор. И
сразу  расчеты,  и  обнадеживающее  -  вероятность  велика.   И
подозрительные, вынюхивающие, алчно ждущие, жаждущие отличиться
туповатые  лица  (только-только  слюна  с  клыков  не  капает),
открыто следящие за каждым шагом. И тревога, тревога вокруг.  И
спасительным  подтверждением  - плутоний в следующих партиях. И
отпустило, отлегло, вот только перебои в сердце остались.
     "Итак, победный  1948  год.  Неимоверными  усилиями
досталась  победа.  Результат:  в  центральной газете маленькая
заметочка  в  несколько  строк,  что  в  стране  пущен   первый
промышленный  атомный  реактор.  Эти скупые строчки не заметили
люди  Союза.  Но  они  вызвали  панику  и  колоссальный  бум  в
сопредельных  и заокеанских странах. Активизировались импортные
резиденты. Мне пришлось ужесточить  контроль  на  объектах.  Со
схемы  на  щите управления убрали номера аппаратов. Аппаратчики
стали работать вслепую. У всех входов и выходов,  фактически  у
каждой  двери  поставили  часовых. Часовые требовали пропуска и
спрашивали имя, отчество  и  фамилию  у  всех  проходящих.  Это
повторялось    многократно    за    смену.    К   концу   смены
женщины-операторы впадали в состояние истерии.
     И вот тут-то началось. Я подошел к самому  главному.  Пуск
реактора  привел  к тому, что зародился ядерный фантом, ядерный
Принц, еще невидимый сороковский монстр.  Другими  словами,  из
ничего  возникла некая разрушающая сила. Как будто по-над Зоной
поселилось чудовищное создание, способное фактически  проникать
в людей. Его щупальца в постоянном движении опутывают все новые
и  новые  жертвы,  которые  он уносит в мир теней. Монстр оплел
весь город липкой паутиной и радуется каждому новому  попавшему
в   ядерную  ловушку  человеку.  Он  еще  невидим,  но  он  уже
существует. Уже недалек  тот  час,  когда  его  увидит  сначала
страна,  а  уж  потом  и  весь мир. Ядерный принц претендует на
мировое господство и только  ждет  своего  часа.  Необъявленная
война,  холодная  война  продолжается.  Скоро,  скоро  весь мир
содрогнется, увидев плоды этой войны."
     Сан  Саныч  задумался,  вспомнились  газетные  публикации,
разговоры  с  людьми.  Выстраивалась  странная нелепая цепочка.
Беспрецедентная гонка вооружений, недоверие,  вражда,  истерия,
нагнетаемая  средствами  массовой информации, породили зло. Две
сверхдержавы, как чугунноголовые исполины, встали  друг  против
друга,  поигрывая  бицепсами.  Они обкладывали себя все новым и
новым оружием, обкрадывая народы жестокими  военными  поборами.
Всеобщее  глобальное зло трансформировалось в фантом, маленький
такой сгусток враждебной людям энергии, который начал  расти  и
набирать  силу.  Пока  он  лишь немного развлекался, сея смерть
вокруг.  В  его   помощниках   была   людская   неопытность   и
бесценность,  вернее, обесценивание человеческой жизни. Реактор
работал. Раскручивалась ядерная карусель, дьявольская карусель.
Обогащались, очищались, облучались, синтезировались,  дробились
тяжелые  трансурановые  ядра,  разлетались по всем направлениям
альфа-, бета- и гамма-излучения, сея преждевременную,  нелепую,
досадную смерть среди хрупких девушек в лабораториях, инженеров
и рабочих на оборудовании реактора. Великая цель оправдывает
средства. Потери восполнялись с легкостью - страна большая,
людей достаточно, специалистов набирали из лучших вузов страны,
а согласие завербованных никого не интересовало. Жестокое время
было ко всем жестоко.
     Авария  следовала  за  аварией.  Ядерный  Принц кидал свои
пробные смертоносные шарики. В  лаборатории  произошло  событие
невероятное, немыслимое, только теоретически возможное: удалось
наклонить  банку  с раствором так, что началась цепная реакция.
Этакая небольшая включившаяся атомная бомба в  ладонях.  Чудак,
создавший  эти  нелепые  критические  условия,  как ни странно,
выжил, правда, оставшись без кистей  обеих  рук.  Но  это  было
только  начало.  Непонятно почему, неясно отчего при проведении
стандартной операции - растирании  осадка  -  прогремел  взрыв.
Загорелся   вытяжной   шкаф.   Раскаленные   частицы   вещества
разлетелись по всему помещению, покрыв зеленым  налетом  стены,
потолок,  головы работающих. Излучающий осадок собирали вручную
с  помощью  фильтровальной  бумаги,  предохранив  лишь   органы
дыхания с помощью противогазов. Пришлось сжечь несколько бачков
этой  бумаги, чтобы из золы извлечь бесценный продукт. Дальше -
больше.  На  работающем  реакторе  без  видимых  причин  начали
спекаться урановые блоки с графитом и советские камикадзе во
имя  мира  на  Земле  жертвовали своими молодыми жизнями, в
безумных полях излучения вручную разбирая эти "козлы".
     Смертельная игра. Кошки - мышки, мышки - кошки,  чей  ход,
чей черед, кто следующий?

     Гроза  за  окном  приблизилась, и раздались один за другим
несколько оглушительных ударов, так что стекла зазвенели. Вдруг
"лунный" кот одним  прыжком  вскочил  на  ноги,  в  его  широко
открытых  глазах  сверкал  ужас,  чуткие  уши  двумя раструбами
зондировали пустоту за  спиной  Сан  Саныча.  Кот  молниеносным
движением  сиганул  в  ночь  и растаял в тревожной тьме, только
липы качали перед окном мокрыми лапами.  В  коридоре  раздались
шаги.  "Однако  они  уже идут, я слышу их шаги по коридору. Все
ближе, ближе, ближе..."- пронеслось в голове.
     Шаги приблизились.
     - Ты чего не спишь, Александр? - спросила мама.
     - Ну, знаешь ли,  бессонница  замучила,  -  не  стесняясь,
соврал Сан Саныч.
     - А  меня гром разбудил. Как вдарит "бабах", а потом еще и
еще, ты слышал? Нет, ты слышал?
     - Слышал, слышал. У меня лампа как  подскочит  "бабах",  а
потом еще и еще...
     Мама посмотрела на сына с укором.
     - Господи,  и  что за балбеса я вырастила. Вот так, всегда
так, растишь, растишь - и получаешь..
     - Ну  почему  балбеса,  мам?  Ты  посмотри  сама.  В  меру
упитанный,  в  меру воспитанный, по-моему, все, что надо. И чем
ты опять недовольна? - сказал Сан Саныч, выпятив грудь.
     - Вот  ты  уже  неделю  как  приехал,  а  мы  даже  и   не
поговорили.
     - Да  о  чем  говорить,  ма, все нормально, - ответил тот.
"Ну, ща ты получишь по первое число,"- потирая лапки,  произнес
знакомым  голосом,  слышимым  только  Сан Санычу, гипотетически
трансформировавшийся в червяка Некто.
     - Ну как не о чем. Ты - сам по себе, а Лиза с Виталиком  -
сами по себе. Я как вспомню, так сон как рукой снимает.
     - Чего  ты беспокоишься, когда-нибудь-то они вернутся, - с
деланным равнодушием сказал Сан  Саныч.  А  внутри  его  что-то
заныло:  "К тебе они не вернутся никогда, ты же сам знаешь." На
это червяк с лапками  зашикал:  "Ты  что,  хочешь  проблемы  на
хрупкую женщину переложить? У нее же сердце больное, бессонница
и  мало  ли  что  еще.  А  если  дубу даст бедная старушка? Кто
отвечать будет? Так что молчи уж и жизнь не отравляй, без  тебя
тошно."
     - А  если  и  не  вернутся, - готовя почву, чтобы смягчить
удар следующего известия, произнес Сан  Саныч,  -  так  что  ж,
научимся  жить  самостоятельно.  Ну  чего  ты от меня хочешь? -
Оправдываясь,   мучительно   оправдываясь    в    несовершенном
преступлении, оправдываясь неизвестно зачем, продолжал он.
     - Господи,   и  почему  тебе  в  жизни  так  не  везет,  -
запричитала мать. - И что ты у меня такой невезучий?
     "Ну это уже свинство,  -  взвыл  в  голос  червяк  (создав
подозрительное  ворчание в животе Сан Саныча). - Ты еще виноват
и в том, что сделал ее несчастной. Да это же мазохизм и  садизм
в  одном  лице. Я бы на твоем месте, да я бы на твоем месте..."
"Ну что ты бы на моем месте?" - спросил укоризненно Сан  Саныч.
"Ну  что, у тебя выбор, что ли, есть? Терпи... Родители, они же
всегда правы. Даже в своей безрассудной любви, доводящей других
до потери рассудка... Ты  же  сам  знаешь,  для  нее  не  важна
возможность при встрече с подружкой этак вскользь бросить, что,
мол,  у  тебя  уже  двухэтажный  особняк  в  черте  Петербурга,
шестисотый мерседес такой, знаете ли, цвета  испуганной  нимфы,
жена  красавица,  детки  отличники..., ну что, ну что еще, чтоб
подружка позавидовала,  и  чтоб  никогда  впредь  не  гордилась
своими  никчемными  отпрысками. Нет. Ей просто хочется, чтобы у
тебя все было не хуже, чем у других вполне нормальных и в  меру
счастливых людей."
     - Да брось, ма. Не бери в голову. Все утрясется.
     - Вы развелись?..
     - Да,  мам,  -  после зловещей паузы произнес Сан Саныч. -
Она свободна, как ветер. И  я  тоже.  -  И  тут  почему-то  его
понесло.  -  Между прочим, я был женат уже дважды, а ты об этом
даже не знаешь. Представляешь, в загсе во время второго развода
я  не  смог  вспомнить  отчество  моей  супруги.  При  этом   у
инспекторши  глаза  стали больше очков, я не могу передать, это
надо было видеть. Она минут пять слова  не  могла  произнести."
"Между  прочим,  -  задушевно  сообщил червяк, - у твоей матери
глаза сейчас не меньше, чем были тогда у инспекторши.  И  слова
сказать  теперь  она  не сможет аж целых полчаса, я думаю." "Ты
что,  дырочку   просверлил?   Или   из-за   воротника   рубашки
подсматриваешь?"  -  вежливо  осведомился Сан Саныч у червяка и
продолжил:
     - Да ты не пугайся,  я  же  тебе  писал,  что  мы  комнату
купили. А в то время оформить можно было только через фиктивный
брак.  В  паспорте  на  штампе только инициалы поставили, дак я
почем помню. Инспекторша, когда ожила, поинтересовалась: отчего
память такая короткая. Пришлось все объяснить. Мы с ней  еще  и
цену  комнаты  обсудили, и денежный вопрос. Так что не пугайся.
Все это ерунда. Все именно так и должно было  случиться.  Я  не
мог ничего изменить, даже если и хотел...
     - У  тебя  кто-то  был?  Нет,  ты  мне  скажи. У тебя была
другая?
     - Ну, если хочешь, - да.
     - Ну тогда все понятно, почему  Елизавета  от  тебя  ушла.
Тогда все понятно.
     - Ну  если  тебе  все  понятно,  тогда  спокойной  ночи, -
сдерживая бурю внутри, ответил Сан Саныч.
     Когда кухонная  дверь  закрылась  за  матерью,  Сан  Саныч
подошел   к   окну,  достал  папиросу  и  закурил,  сломав  три
незагоревшиеся спички. Когда говорят, что человек  -  властелин
своей судьбы, это бред, полный бред. У них с Елизаветой не было
выбора,  они  и  так  упирались,  как  могли, пять лет, пытаясь
спасти  распадавшийся  на  осколки   брак   ради   сына,   ради
спокойствия  их  сына... Судьба своенравна и капризна. Сюрпризы
ее неожиданны. Даже сейчас, оглядываясь  на  прожитое,  светлой
радостью  являлись  Сан  Санычу  эти безрассудные, безнадежные,
обреченные на разлуку мгновенья счастья с Кариной. После  всего
кошмара  жизни  втроем  в  девятиметровой комнате в коммуналке,
когда  на  кухне  вечерами   у   четырехкомфорочной   плиты   и
единственного  на  всю квартиру водопроводного крана, еле-еле с
перебоями дающего воду,  собираются  все  одиннадцать  жильцов;
после   полной  беспомощности  перед  советскими  законами,  не
оставлявшими ни малейшей возможности вырваться их этой западни,
появление в жизни Сан Саныча этого светлого,  похожего  на  сон
дурмана он расценивал как выражение божественной милости.
     Карина, еще школьная подруга Сан Саныча, после многолетней
разлуки  возникла  в  его  жизни  как по волшебству. Как свет в
конце туннеля, как ответ на вопли мятущейся души, которой вдруг
стали тесны привычные рамки, надоели повседневные оковы.  Когда
готов полцарства отдать за глоток свободы. Когда готов разнести
все, лишь бы вырваться из замкнутого круга, в котором, как пони
в  зоопарке,  изо  дня  в  день  тянешь  и тянешь по кругу свою
нелегкую ношу, а жизнь  проходит  где-то  там,  и  все  мимо  и
мимо... Сан Саныч окунулся в этот любовный омут с головой и был
счастлив,  как  не  был  счастлив  никогда  за  всю  его  такую
бестолковую жизнь. И пусть он осознавал, что все это напоминает
последний глоток вина перед распятием,  последний  вздох  перед
жестокой вечной тьмой, Сан Саныч не мог отказаться. Он поставил
на  карту все. Самое странное, что и сейчас Сан Саныч не жалел,
по-прежнему упорно не жалел ни  о  чем.  "Жизнь  -  чередование
полос,   состоящих   из   сомнительных  запретных  быстротечных
радостей  и  жестокой  расплаты  за  них,"  -  размудрствовался
червяк.  "А  я бы на твоем месте лучше помолчал, рассудительная
ты червоточина,"- возразил Сан Саныч. "Сам такой некрасивый."
     Дождь кончился, вышел на  охоту  мерцающий  "лунный"  кот.
Грациозно  воздушный, словно легкое облачко искрящейся пыли, он
передвигался невесомыми лунными  прыжками  по  мягкому  темному
налету   размытых   газонов,  принесенному  недавно  бушевавшим
потоком. На  черной,  как  уголь,  раскисшей  земле  его  следы
светились,   да   не  просто  светились,  а  излучали,  подобно
маленьким  звездочкам.  Под  густыми  кронами   лип   рождалось
отражение  неба,  очистившегося  от  туч,  бездонного звездного
неба. Нелепый мерцающий лунный  кот  творил  зеркальную  бездну
внизу  под  ногами.  И  фундаментальная, надежная земная твердь
начала светиться  как  небо  странными  созвездиями  и  широкой
лентой бесконечного млечного пути.
     Мягкие,  теплые  и  такие  надежные мамины руки обняли Сан
Саныча за плечи, а на макушке, совсем как в детстве, он  ощутил
поцелуй.
     - Ничего,  сынок.  Не  грусти, все утрясется. Ты же у меня
лучше всех. Может, она еще вернется и все уладится?
     - Нет, не вернется, ма. Я ее потерял...
     Мамина щека прижалась к затылку Сан Саныча.
     - Не надо, сын...
     Она, обняв  Сан  Саныча  за  плечи,  слегка  покачивалась,
словно  баюкая,  и он понял, что самый трудный разговор позади,
что можно и дальше пускаться в  плавание  по  бушующему  океану
современной  жизни,  а  самый  первый,  самый  надежный,  самый
проверенный порт в той  бухте,  которая  зовется  отчим  домом,
всегда  будет  готов  принять его, даже с пробоиной в борту и с
разбитой вдребезги мачтой.
     - Слушай,  ма,  -  начал  Сан  Саныч,   пытаясь   развеять
вселенскую  грусть,  -  а  почему  вы  с  отцом  нам никогда не
рассказывали про комбинат?
     - Время такое  было.  За  излишние  разговоры  можно  было
лишиться работы, это в самом лучшем случае.
     - Отца когда списали с завода?
     - Он  только год там и проработал, на самом грязном первом
реакторе. Из четырех сменщиков сейчас он  один  живой  остался.
Правда,  и  здоровье  там  все  потерял.  Я так полагаю, что он
нахватал больше, чем летальная доза. Хоть никто и не мерил.
     - Почему не мерил? Говорят, были индивидуальные датчики.
     - Были-то были, но был и приказ  лишать  премии  тех,  кто
превысил  норму  облучения.  Хоть  тогда норма суточная была не
многим   меньше,   чем   сейчас   чернобыльская    пожизненная.
Естественно,  норму  никто не превышал - прежде чем лезть в это
адово пекло, счетчики снимали... Именно поэтому  никто  никогда
не узнает, какую дозу схватили те, кому удалось выйти живыми из
этой  "мясорубки".  Они  сами  ее  так  называли. С завода отца
списали пожизненно. Через тридцать лет во время обследования  у
него в костном мозге что-то опять обнаружили. Врач заявила: "Вы
должны  быть  уже давно совсем здоровы, однако ваш костный мозг
показывает обратное... Но все-таки  определенно,  вы  полностью
здоровы."  "Тогда  пошлите меня опять на завод," - заявил отец.
"Нет, только не это, это исключено, абсолютно  исключено."  Так
что врут и не стесн