ладеть душой Джона
скорее из корыстных побуждений - не будем забывать, что он
был единственным сыном богатого и влиятельного сенатора! -
наверняка испытывала недовольство, переросшее в ненависть,
когда она убедилась, что Соланж Вотье полностью вытеснила ее
из сердца Джона. Само собой разумеется, вам, госпожа Вотье,
Джон Белл ни словом не обмолвился ни о существовании Филис,
ни тем более о сценах ревности, которые она устраивала ему
чуть ли не ежедневно. И, если вы начинали все больше
сожалеть о том, что встретились с Джоном, он привязывался к
вам все сильней. Узнав о вашем решении возвратиться с мужем
во Францию, он притворился, будто наконец внял уговорам
отца, сенатора Белла. Итак, Джон сел на тот же теплоход, о
чем вы даже и не подозревали и, естественно, удивились,
встретив его на палубе через несколько часов после отплытия
из Нью-Йорка.
   Не обошлось на корабле и без присутствия Филис, правда,
незримого: на борту "Де Грасса" находился некто, имеющий к
ней самое непосредственное отношение, - муж Филис!
   События накануне отплытия "Де Грасса" развивались так:
днем муж Филис вышел из дому. Зная, что он вернется лишь
поздним вечером, Филис позвонила Джону Беллу и тоном, не
терпящим возражений, пригласила его к себе. Джон, который
всегда склонялся перед женщинами с сильным характером, не
устоял и на этот раз. Быть может, он испугался, как бы
любовница не закатила ему один из тех публичных скандалов,
на которые столь щедра Америка, что нанесло бы серьезный
урон престижу его отца, чья избирательная кампания была
тогда в самом разгаре. Джон счел более благоразумным прийти
к Филис и умилостивить ее чеком на кругленькую сумму.
Молодой янки никогда не строил себе иллюзий относительно
чувств Филис: больше всего ее привлекало в Джоне громкое
имя его отца, а главное - его кошелек. Истая дочь Бродвея,
обольстительная и коварная, ограниченная и алчная, она
видела в каждом мужчине, клюнувшем на ее чары, всего лишь
ходячую чековую книжку для оплаты ее прихотей, тем более что
на мужа в этом смысле особо рассчитывать не приходилось.
   Филис не утаила от Джона, что она замужем, но сказала,
что супруга можно не принимать в расчет: он, дескать, из
тех удобных мужей, главное достоинство которых - вечно быть
в отъезде... Джон не знал даже, как зовут этого
замечательного мужа: Филис представлялась всем под девичьей
фамилией Брукс. Так было удобнее при ее не слишком почетной
профессии.
   После долгих препирательств, в которых каждый проявил
себя отнюдь не лучшим образом, стороны сошлись на двадцати
пяти тысячах долларов. Чек был выписан на предъявителя - с
тем, чтобы Филис могла сразу же получить по нему деньги. На
ее беду, в банке пришлось предъявить паспорт, выписанный на
ее настоящую фамилию, фамилию мужа. Деньги Филис получила,
но в банковской ведомости остался номер ее паспорта -
бесценная находка для моего нью-йоркского корреспондента...
   В ту минуту, когда Джон с изрядным облегчением собирался
навсегда покинуть хозяйку квартиры, в двери щелкнул замок:
раньше времени вернулся муж. Мужчины так и не увидели друг
друга - на этом я настаиваю особо, - поскольку Джону Беллу
удалось скрыться по пожарной лестнице, которой в Нью-Йорке
снабжен почти каждый дом. Муж успел заметить лишь поспешно
удалявшуюся фигуру мужчины, но это бегство само по себе было
равносильно признанию в измене. Супругу оставалось лишь
потребовать у своей половины разъяснений, что он со всей
решимостью и сделал. Красотка Филис со стоном призналась:
   "Это Джон... Джон Белл... Но больше мы с ним не
увидимся; он отплывает завтра вместе со своей любовницей на
том же теплоходе, что и ты..."
   Джону Беллу так и не суждено было узнать, что муж Филис
Брукс - француз, которого профессия обязывала каждый месяц
ходить во Францию на теплоходе "Де Грасс"...
   Часом позже состоялось примирение, и муж повел Филис
ужинать в дансинг, чтобы весело провести последний вечер
перед расставанием. Она охотно согласилась, довольная столь
благополучной развязкой и в особенности тем, что получит
свои двадцать пять тысяч, о которых муж так ничего и не
узнал. В общем, она неплохо выпуталась из этой истории...
   На следующий день муж Филис покинул Америку на борту "Де
Грасса", который он знал вдоль и поперек, поскольку вот уже
три года совершал на нем рейсы из Нью- Йорка в Гавр и
обратно. Он досконально изучил расположение кают,
превосходно ориентировался в лабиринте лестниц и коридоров и
настолько хорошо знал порядки на теплоходе и обычное
времяпрепровождение его пассажиров, что мог почти
безошибочно предугадать их самые незначительные поступки, -
короче говоря, до тонкостей разбирался в жизнедеятельности
этого плавучего города. Для него не составило труда
определить, в каких каютах расположились Джон Белл и чета
Вотье. В первые же часы плавания он постарался запастись
каким-нибудь предметом из обихода той, кого он решил
выставить виновницей убийства: Соланж Вотье, новой
любовницы Джона Белла.
   Итак, сначала обманутый супруг убьет Джона Белла, потом
не откажет себе в удовольствии телеграммой сообщить Филис о
гибели Джона Белла: для ветреницы это будет неприятным
сюрпризом и вместе с тем недвусмысленным предостережением,
после которого она хорошенько призадумается, стоит ли
заводить нового любовника... Чтобы обеспечить себе
безнаказанность, он устроит так, что все подозрения падут на
эту француженку, любовницу американца, для чего украдет
шарф, в котором ее уже многие видели, а потом, когда все
будет кончено, положит его на видное место в каюте убитого.
   Задумано было неплохо. Но, на беду убийцы, его план
удался лишь наполовину: если первая его часть, убийство,
была осуществлена в соответствии со сценарием, то вторая
провалилась благодаря чудесному - можно ли назвать иначе? -
вмешательству Жака Вотье, который оказался первым и, как
видите, единственным, кто попался на удочку изворотливого
преступника. Остальное нам известно.
   Кто по-настоящему удивился, так это красотка Филис, узнав
из газет не только об убийстве на борту "Де Грасса"
американского гражданина, но и о том, что убийца пойман и им
оказался вовсе не ее муж, а муж соперницы! Тем более что
накануне, в пять часов вечера, она получила краткую
телеграмму, подписанную именем ее мужа и гласящую:
"Разделяю ваше горе". Такое вот соболезнование...
   Распечатав телеграмму, Филис была потрясена: она сразу
сообразила, что произошло на теплоходе. Однако горевала
недолго. Лишь бы этот болван, ее муженек, не попался, что
было бы совсем некстати: полиция могла сопоставить
кое-какие факты и, в частности, установить, что один из
последних чеков, подписанных в Нью-Йорке Джоном Беллом, был
предъявлен к оплате особой, носящей ту же фамилию, что и
убийца! Уж в этом-то Филис кое-что смыслила! Поэтому,
прочтя на следующий день первые газетные отчеты о
преступлении, она удивилась, но в то же время успокоилась...
   Теперь мы кое-что знаем о Филис Брукс. Остается лишь
установить личность ее супруга, убийцы Джона Белла. Однако
я позволю себе заметить суду, что дальнейшее присутствие
здесь госпожи Соланж Вотье представляется излишним...
   - Вы можете идти, мадам, - кивнул председатель Легри.
   Когда Соланж вышла, Виктор Дельо продолжил:
   - Для разоблачения преступника я считаю необходимым
вызвать вновь в суд свидетелей обвинения из команды
теплохода "Де Грасс" - в той же очередности, что была
установлена господином прокурором в прошлый раз. Первым
был, если я не ошибаюсь, стюард Тераль?

   - Господин Тераль, - начал старый адвокат, когда стюард
занял место свидетеля, - вы говорили нам, что первым
обнаружили преступление?
   - Да, это так...
   - Когда вы увидели, что дверь в каюту Джона Белла
приоткрыта, вы, должно быть, не особенно удивились?
   - Как это?
   - Да ведь вы уже в какой-то мере ожидали этого, господин
Тераль! Но что вас действительно удивило, это представшее
вашим глазам зрелище: повисший на двери мертвец и
неподвижно сидящий на его койке Вотье!
   - Верно...
   - Тем более, - продолжал адвокат, - что эта странная
картина не соответствовала тому, что вы оставили в каюте
двумя часами раньше...
   - Я не понимаю...
   - Сейчас мы все поймем! - заверил его Виктор Дельо. -
За два часа до вашего, будем говорить, "официального
обнаружения" убийства вы вошли в эту же каюту с помощью
универсального ключа, который есть у каждого стюарда. Вошли
тихонько, чтобы не разбудить пассажира, наслаждавшегося в
это время послеобеденным отдыхом... Привычки Джона Белла вы
успели изучить... Итак, тот спал сном праведника, но был
жив и находился в отменном здравии. На ночном столике у
изголовья лежал нож для разрезания бумаги в форме изящного
стилета. Во сне этот здоровяк, увы, не мог оказать никакого
сопротивления и отошел в мир иной незаметно для себя:
просто земной его сон перешел в сон вечный...
   - Я не позволю вам!.. - прорычал стюард.
   Последние его слова потонули в поднявшемся гвалте: все
присутствующие повскакивали со своих мест.
   - Тихо! - прокричал председатель Легри.
   - Так вот, господин Тераль! - неумолимо продолжал Виктор
Дельо. - Я официально обвиняю вас в том, что пятого мая
сего года в тринадцать часов сорок пять минут вы убили Джона
Белла в его каюте, перерезав ему сонную артерию с помощью
ножа для разрезания бумаги, на котором ваших отпечатков
пальцев не оставалось, поскольку вы действовали в перчатках.
Потому-то вы и не побоялись оставить орудие убийства на
ночном столике рядом с шелковым шарфом, украденным вами
тремя днями раньше у госпожи Вотье.
   - Я не понимаю ни слова из того, что вы говорите, -
ответил стюард.
   - Если вы ничего не понимаете, господин Тераль, отчего же
так смертельно побледнели? Ну ладно, я помогу вам
вспомнить, рассказав, как именно я вас "вычислил".
Официальное следствие не принесло никаких результатов, и я
провел собственное небольшое расследование. Я разыскал всех
членов семьи Вотье, добрался до Института Санака, наряду с
этим поднял также некоторые документы Всеобщей
трансатлантической компании. Я получил список фамилий всех
пассажиров, находившихся на "Де Грассе" во время того
злополучного рейса, изучил все радиограммы, отправленные с
его борта, и среди вороха поздравительных телеграмм и
денежных переводов наткнулся на коротенькую телеграмму за
подписью некоего Анри: "I share you sorrow", то есть
"Разделяю ваше горе". Это несколько выспреннее послание
навряд ли привлекло внимание радиотелеграфистов "Де Грасса",
которым и в голову не пришло сопоставить это "разделенное
горе" с совершенным на борту убийством. Однако меня,
старого буквоеда, оно насторожило. Я отметил, что некий
Анри отправил телеграмму через полчаса после того, как было
обнаружено преступление. Телеграмма была адресована некой
Филис Брукс в Нью-Йорке. Я тотчас попросил одного моего
старого приятеля, уже с четверть века живущего в этом
городе, негласно навести кое-какие справки об этой
таинственной незнакомке, которая разожгла мое любопытство.
Вскоре я получил от него сведения о ее своеобразной
профессии и последних связях. В этом списке фигурировало
имя Джона Белла. Тогда же я узнал и о том, что три года
тому назад Филис Брукс вышла замуж за некоего Анри Тераля,
французского гражданина. Девичьей фамилией Филис
пользовалась только для нужд своего ремесла. А телеграмма,
отправленная с "Де Грасса", носила подпись "Анри".
Согласитесь, совпадение по меньшей мере любопытное! Не
найдя Анри в списке пассажиров, я попросил разрешения
взглянуть на список команды, где и обнаружил имя "Анри" в
сочетании с фамилией "Тераль" - он оказался стюардом по
обслуживанию кают-люкс, одну из которых занимал Джон Белл!
И все встало на свои места!
   По залу прокатился восхищенный гул. Даниелла с обожанием
смотрела на своего наставника, который, несколько
смутившись, безуспешно пытался пристроить очки на носу. Он
откашлялся, прочищая горло, и продолжил:
   - Мой вывод прост: настоящий убийца Джона Белла - перед
вами, у свидетельской решетки... В надлежащее время он,
видимо, предстанет перед судом, и, боюсь, задача его
защитника будет трудной - во всяком случае, для моих старых
плеч она была бы непосильной. Свою же миссию защиты Жака
Вотье я, смею надеяться, выполнил: подсудимый будет
оправдан. Я ни от кого не жду благодарностей - ни от своего
необычного клиента, которому причинил немало горя, открыв
глаза на вероломство жены, ни от госпожи Соланж Вотье,
которая вряд ли скажет спасибо за то, что я огласил
некоторые интимные подробности ее жизни, ни, наконец, от
родных несчастного слепоглухонемого, которые, конечно же, не
простят мне, что в последний момент я сумел избавить
подсудимого от быстрой и верной казни, предусмотренной
статьей триста второй Уголовного кодекса, на применении
которой с таким усердием настаивал господин прокурор.
Единственный человек, который в глубине души, как мне
думается, благодарит небо за ниспосланное мне вдохновение, -
это многоуважаемый, скромный Ивон Роделек, чьими усилиями
будничный поначалу ход настоящего процесса был вознесен в
сферы самых высоких человеческих чувств...

                        6. ПРИГОВОР

   Наконец-то Виктор Дельо смог облачиться в домашний халат
и сунуть уставшие ноги в шлепанцы. Утонув в старом кресле и
запрокинув голову назад, он, похоже, забыл о существовании
своей юной помощницы.
   - Вы, должно быть, устали, мэтр. Может, мне лучше уйти?
   - Нет, нет, внучка, - ответил адвокат, не разлепляя век.
- Побудьте еще немного: ваше присутствие действует на меня
успокаивающе...
   - Как я восхищена, мэтр! Вы не только спасли Жака, вы
заставили его ощутить себя человеком! Из чудовища вы
превратили его в существо, способное чувствовать и вызывать
человеческие чувства в других...
   - Что ж, нашелся хоть один человек, чьих ожиданий я не
обманул!
   - А как слушал вас зал! Все буквально глядели вам в рот:
ведь вы олицетворяли собой само правосудие, становясь
поочередно то полицейским, то следователем, то защитником,
то обвинителем... Скажите, но почему бедного Жака не
освободили сразу? Ведь он столько пережил! Неужели и эту
ночь он проведет в тюрьме?
   - Дитя мое, юстиция - обидчивая старая дама; ей досадно,
что ее обвели вокруг пальца, и кто? Слепоглухонемой!
Успокойтесь, не пройдет и трех дней, как Жак Вотье вернется
к супруге.
   - Вернется к супруге?! Я больше чем уверена, что он не
пожелает жить с ней!
   - Однако это необходимо, внучка... Что станется с ним
без нее? Жак - парень с головой, он наверняка сообразил,
что минутная слабость Соланж значит не так уж много в
сравнении с той самоотверженностью, какую она проявляла
начиная с детских лет. Лично я не представляю себе ни Жака
без Соланж, ни Соланж без Жака...
   - Ну, а вы, мэтр? Что вы будете делать дальше?
   - Я? Пока что постараюсь заснуть так же крепко, как по
молодости спите вы, внучка. Надеюсь, во сне ко мне не
явится вся эта орава глухонемых, слепых, братьев ордена
святого Гавриила, американских сенаторов, судебных медиков и
девиц с Бродвея!
   - Спокойной ночи, мэтр...
   Однако уже с порога девушка вернулась и, помявшись,
спросила:
   - Мэтр, простите меня, но очень хочется, чтобы вы
разъяснили одну подробность.
   - Валяйте.
   - Я до сих пор не могу понять, как вам удалось раскрыть
тайну зеленого шарфа? Ведь Вотье выбросил его в море!
   - Очень просто... Встретившись с Соланж Вотье на аллее
розария Багатели, я, несмотря на близорукость, не преминул
рассмотреть ее. Мое внимание привлекли главным образом две
вещи: своеобразный запах духов и серый шелковый шарф на
шее... Очень скоро я понял, что так сильно пахнет духами
именно шарф, и в памяти всплыл отрывок из романа "Один в
целом свете", который я читал накануне. В нем автор писал о
жене главного героя примерно следующее: "Она часто
укутывала шею зеленым шелковым шарфиком, который никогда не
забывала надушить... У нее это было знаком внимания к мужу,
который любил зеленый цвет, хотя никогда его не видел.
Всякий раз, вдыхая нежный аромат, источаемый шелковым
шарфом, он представлял себе, разумеется, на свой манер,
зеленый цвет". Мысленно я тут же провел параллель между
четой Вотье и двумя главными персонажами романа и сделал
вывод, что автору книги, наверное, тоже нравится надушенный
шарф, который носит его жена. Потом мысли мои приняли
совсем иное направление: у меня к собеседнице была уйма
других, куда более важных вопросов.
   Прошло три дня, и я вновь встретился с Соланж Вотье -
теперь уже здесь, в этом кабинете. Едва она вошла, как
обоняние мое было разбужено тем же странным ароматом, а
глаза невольно остановились на шарфе из серого шелка,
повязанном поверх костюма. Я заключил из этого, что Соланж
Вотье неравнодушна к этому шарфу, если только не взяла
привычку носить его, чтобы сделать приятное мужу, подобно
героине романа. Но почему в таком случае шарф этот серый, а
не зеленый? Я заметил, что мне очень приятен этот запах.
Она меланхолично ответила, что мужу он тоже нравится. И
тогда я спросил: "Ваш муж знает, что этот шарф серый?" Она
ответила: "Нет, мой муж всегда считал его зеленым. Ведь
он, уж не знаю почему, обожает зеленый цвет... В его
представлении он олицетворяет свежесть".
   Видя, что я слушаю с интересом, она добавила, показывая
на кусочек серой материи: "У этого шарфа есть своя
маленькая история... Вы знаете, раньше у меня был точно
такой же шарф, но зеленый - Жак купил мне его в Америке. Он
очень им дорожил - во всяком случае, больше, чем я. Ему
была приятна мысль, что я ношу этот шарф, он часто касался
его и с нежностью ощупывал... К несчастью, на теплоходе,
вскоре после отплытия из Нью-Йорка, шарф исчез. Жак мог
придать этой пустяковой пропаже чересчур большое значение и
увидеть в ней дурное предзнаменование, поэтому я тайком от
него наведалась в судовую лавку в надежде найти похожий шарф
взамен пропавшего... Мне повезло: я нашла почти такой же
шарф - он и сейчас на мне. На ощупь шелк совершенно
неотличим от прежнего, только цвет, как видите, другой. Но
ведь Жак все равно никогда его не увидит! Я купила шарф,
принесла его в каюту и обрызгала духами. Он так и не
заметил подмены".
   Я сказал, что на ее месте сделал бы то же самое, и
разговор перешел на другую тему. Как далек я был тогда от
мысли, что гвоздь всего - именно эта история с шарфом! Но
потом начал размышлять, сопоставлять факты... Уж слишком
много отпечатков пальцев оставил Вотье в каюте. Может быть,
он сделал это специально, выгораживая настоящего убийцу? Но
в чьем спасении мог быть заинтересован Вотье? Ответ
напрашивался сам собой: ради жены, его несравненной
Соланж... Таким образом, Джона Белла убила Соланж, и Вотье,
видимо, получил этому подтверждение... Какое же? Шарф,
черт побери, шарф, пропитанный духами Соланж, его фетиш,
который она, вероятно, обронила в каюте американца и на
который потом натолкнулись пальцы Вотье...
   Но тогда встал новый вопрос: зачем Соланж убивать Джона
Белла? Чтобы избавиться от него?.. Значит, между Соланж и
американцем существовала тайная связь... Сама ли она убила
или призвала на помощь сообщника? Разве такое эфирное
создание, как Соланж, могло справиться со здоровенным
парнем?.. Вот если бы убийцей был кто-то третий, желавший
погибели Соланж не меньше, чем Джону Беллу! Тогда лучшим
способом погубить их обоих было бы для преступника убить
американца, а затем устроить так, чтобы все подозрения пали
на Соланж. Для этого достаточно подбросить улику...
Оставалось лишь выкрасть шарф, что он и сделал.
   Необходимо было получить доказательство того, что Вотье
действительно обнаружил рядом с трупом Джона Белла шарф
своей жены. Вот почему накануне процесса я попросил Соланж
явиться в суд с шарфом на шее. Мой план был прост: я
постараюсь в нужный момент подвести Соланж так близко к
подсудимому, чтобы он смог уловить запах пропитанного духами
шелка... Останется проследить его реакцию. Как он
отреагировал, вы видели не х