уже моего... Он пришел в ужас,
не понимая, каким образом злосчастный шарф, который, как он
полагал, надежно захоронен в пучине Атлантики, вновь
очутился на шее Соланж!
   - Простите, мэтр, но как вы догадались, что Вотье от него
избавился?
   - Да я просто представил себя в шкуре нашего героя: что
бы я сделал с такой уликой на месте Вотье? Просто-напросто
выкинул бы ее в иллюминатор, и дело с концом!.. Ну, а
теперь спокойной ночи, внучка.
   Даниелла слушала его, но с каким-то отсутствующим видом.
Она направилась к двери механически, как заводная кукла, и
уже собралась было выходить, как вдруг Виктор Дельо,
по-прежнему сидевший в кресле, позвал:
   - Внучка, вернитесь... Мне не нравится ваш несчастный
вид. Что случилось?
   - Право же, ничего, мэтр! - поспешно возразила Даниелла.
   - А почему у вас глаза на мокром месте?
   - Уверяю вас...
   Закончить ей недостало сил: она вдруг по-детски упала на
колени и, уткнувшись лицом в подлокотник кресла,
разревелась.
   - Ну будет, будет же! - пробурчал Виктор Дельо и сделал
то, на что она до сих пор считала его неспособным: погладил
ее по голове. Потом заговорил вновь, но его ворчливый голос
звучал уже совсем по-другому: - Так вы думаете, я ничего не
понял? Старый пень вроде меня не способен догадаться о
нежных и чистых чувствах, овладевших сердцем маленькой
Даниеллы?
   Посмотрите на меня, - он за подбородок приподнял ей
голову, - и послушайте: Жак Вотье, дитя мое, не принадлежит
тому миру, где живем мы с вами. Вначале вы несправедливо
питали к нему отвращение, но потом расчувствовались. Все
это не так серьезно: просто в вас говорит пылкая южанка...
А для того, чтобы посвятить всю свою жизнь слепоглухонемому
от рождения, нужно обладать бесконечной готовностью к
самопожертвованию. Вот этого Соланж не занимать. И то, что
она уступила мимолетной слабости, по-человечески можно
простить, тем более что подобного, я уверен, никогда больше
не повторится: кризис миновал... Что касается вас, милая
внучка, если хотите преуспеть в нашей профессии, никогда не
позволяйте сердцу зажечься состраданием или иными
человеческими чувствами к своему клиенту - короче говоря, не
уподобляйтесь мне! Видите, к чему это приводит: перед вами
жалкий старый неудачник!.. Ну, а сейчас топайте к себе,
внучка, и обязательно с улыбкой на лице, чего бы вам это ни
стоило после такой душевной травмы!

   Погода стояла чудесная: апрель щедрой рукой разбросал
набухшие почки по веткам чахлых парижских деревьев, во
дворах и на подоконниках зачирикали воробьи, а Виктор Дельо
водрузил на голову выгоревшее соломенное канотье. Свято
соблюдая раз и навсегда заведенный порядок, старый адвокат
одолел парадную лестницу Дворца Правосудия, пересек
просторный вестибюль и направился к гардеробной адвокатов.
Там он сменил канотье на шапочку и облачился в
доисторическую мантию. Потерявший форму кожаный
портфельчик, в котором покоилась неизменная "Газетт дю
Палэ", окончательно довершил его облик. Жизнь Виктора Дельо
вошла в проторенную колею.
   При входе в Торговую галерею он столкнулся со старшиной
сословия Мюнье, и тот воскликнул:
   - Ба, Дельо, ты никак воскрес? Ну что, старина, как наши
дела? Почти полгода носа не казал во Дворец! Еще бы:
после такого триумфа в деле Вотье...
   - Не будем преувеличивать... - скромно отозвался
адвокат.
   - Ничего себе! Весь Дворец и газеты только и твердили,
что о тебе! В один день ты стал знаменитостью, и вдруг -
как в воду канул! Что стряслось?
   - Да ничего... Я сидел дома, терпеливо дожидаясь, чтобы
ко мне начали сбегаться с заманчивыми предложениями...
   - И много их теперь у тебя?
   - Ни одного! В глубине души я другого и не ждал... А
как ты думал? Я принадлежу к старой гвардии, а ее давно
оттеснили локтями молодые карьеристы...
   - Послушай, тебя надо встряхнуть! У меня есть для тебя
еще одно сенсационное дело... Один калека ухлопал свою
жену...
   - Ты непременно хочешь сделать из меня адвоката Суда
чудес! Нет уж, благодарю покорно! Видишь ли, я предпочитаю
вернуться в добрый старый Исправительный суд...
   - Ты что, спятил?
   - Может быть... если только, наоборот, не образумился!
   - Воля твоя, конечно... Однако это, надеюсь, не помешает
тебе время от времени наведываться ко мне? У меня всегда
есть в запасе недурные сигары...
   - Ну, раз уж ты проведал мою слабость...
   Виктор Дельо улыбнулся, и они раскланялись. Затем старый
адвокат возобновил прогулку по Дворцу, заходя из одной
канцелярии в другую, из палаты в палату, изучая объявления о
делах. Спустя три часа он снял мантию, сменил шапочку на
канотье, вышел из Дворца и смешался с толпой. Весенняя
теплынь располагала к раздумьям. Виктор Дельо неспешно
зашагал к дому по набережной Гранд-Опостен, вдоль лотков
букинистов. Почти у каждого он останавливался и листал
пожелтевшие страницы, время от времени поправляя очки, чтобы
полюбоваться старинной гравюрой... Однако мыслями он был
далеко отсюда, в Институте святого Иосифа, тоску по которому
испытывал с тех самых пор, как побывал там. Вот где парит
истинный покой, вот где забывается вся людская суета.
   Добравшись до своего подъезда, он немало удивился при
виде поджидавшего его человека: то был Ивон Роделек
собственной персоной, в черной сутане и голубых брыжах,
смущенно комкающий в нескладных крестьянских руках
треуголку.
   - Какой приятный сюрприз! - воскликнул адвокат,
приглашая гостя в свою скромную квартиру. - Вот уж не
ожидал! А ведь по пути из Дворца я как раз думал о вас, о
ваших коллегах и учениках... Как дела у Жака?
   - Хорошо. Даже очень хорошо... Сегодня я уже могу
сказать вам, что он возвращается к счастью.
   - Что ж, прекрасно! Я тоже считаю, что эти два существа
просто созданы друг для друга.
   - Я рад сообщить вам, что мне удалось уговорить Жака и
Соланж вернуться на несколько месяцев в Санак, где сама
атмосфера должна благотворно повлиять на их чувства друг к
другу... Завтра мы все трое отправляемся туда на лиможском
экспрессе.
   - Замечательно... А вы, господин Роделек? Расскажите
немного о себе. Как вы себя чувствуете?
   - Старею, как и все... Даже в очках уже плохо вижу:
глаза сильно сдают... да и на ухо совсем туг...
Согласитесь, это забавно: после того, как мне - хорошо ли,
плохо ли - удалось дать несчастным детям возможность видеть
без зрения и слышать без слуха, я сам становлюсь слепым и
глухим! И все же, если это меня постигнет, я возблагодарю
Господа за то, что он дал мне по-настоящему ощутить себя в
том же состоянии, в каком находятся мои бедные
воспитанники...
   - Вы никогда не изменитесь, господин Роделек...
   - Вы тоже, дорогой мэтр!
   - Это ли не привилегия всех стариков - немного походить
друг на друга?
   - Несмотря на огромное удовольствие от беседы с вами, я
вынужден вас покинуть, - сказал Ивон Роделек, вставая. -
Мне предстоит еще один визит...
   - Держу пари, речь идет об очередном несчастном ребенке,
которого вы намереваетесь увезти в Санак!
   - Дорогой мой мэтр, вы выдающийся знаток психологии!..
Да, вы правы, меня ждет бедное дитя, так же от рождения
лишенное трех чувств. Не знаю, удастся ли мне забрать этого
ребенка в Санак, но у меня есть огромное желание покинуть
мир не раньше, чем воспитаю своего двадцатого ученика...
   Оставшись в одиночестве, Виктор Дельо переобулся в
шлепанцы, укутался в свой халат, удобно устроился в любимом
кресле и принялся перебирать в памяти дело Вотье:
многочисленных свидетелей, из которых одни вызывали лишь
презрение, а другие невольно вредили подсудимому от избытка
благих намерений; кровожадного прокурора; спокойного,
рассудительного председателя суда; наконец, своего
несговорчивого подзащитного, замкнувшегося в упорном
молчании... Потом он представил себе необычную группу
путешественников, которые завтра займут места в лиможском
экспрессе: Жак, Соланж, Ивон Роделек и его будущий новый
воспитанник. Адвокат неплохо изучил старого учителя и был
уверен, что тот не устоит перед потребностью взрастить еще
один ум в тайной надежде разбудить душу несчастного...
Спустя несколько часов эти четверо окажутся на крохотном
вокзале Салака, где их встретит брат Доминик, как всегда
улыбчивый и словоохотливый. Рассказывая свежие санакские
новости, он подведет их к древней повозке, крытой черным
брезентом, которая с незапамятных времен верой и правдой
служит институту средством для поездок в город и доставки
всего необходимого. Серая в яблоках лошадь, запряженная в
эту повозку, дряхлостью может поспорить разве что с
преданным Валантеном, совмещающим в институте должности
садовника и кучера. Побывав там, Виктор Дельо уже знал, что
на каждого из обитателей этого большого дома возложено по
нескольку обязанностей, так что скучать без дела не
приходится никому.
   Продолжая свое мысленное путешествие в Санак, Виктор
Дельо видел, как повозка подпрыгивает на ухабах, увозя своих
седоков по тряской дороге навстречу счастью, а сидящий рядом
с Валантеном на козлах брат Доминик раскланивается со всеми
встречными, для кого этот ветхий шарабан давно стал
привычной частью пейзажа.
   Вот повозка останавливается перед большим порталом, над
которым белыми буквами начертано: "Региональный институт
глухонемых и слепых". Ворота отворяются, и повозка в
последнем усилии преодолевает порог. Пока закрываются
тяжелые створки, еще можно услышать цокот копыт и хруст
гравия под колесами, затем воцаряется тишина: из-за
высоченных стен не долетает ни звука...
   Маленькое чудовище замрет в оцепенении, ожидая, пока
неведомый добрый гений не откроет перед ним дорогу к
свету... Ласковые руки Соланж придут на помощь старым
морщинистым рукам Ивона Роделека и сотворят новое чудо,
протянут первую ниточку, которая свяжет маленького
слепоглухонемого с окружающей жизнью...

-----------------------------------------------------------

   1) - Уголовный суд низшей ступени, в ведении которого
        находятся правонарушения и преступления средней
        тяжести. Тяжкие преступления рассматривает Суд
        присяжных.
   2) - В составе французского Суда присяжных - трое
        профессиональных судей (председатель и двое
        асессоров) и девять присяжных заседателей.
   3) - Ландрю А.-Д. - скандально известный в свое время
        преступник-маньяк, казненный в Париже в 1922 году
        по обвинению в зверском убийстве одиннадцати человек.