делились с ним некоторыми затруднениями
интимного характера, которые не позволяли вам быть полностью
счастливой.
   - Быть может, так оно и было, но время все уладило, как и
предсказывал господин Роделек. Жак стал для меня идеальным
супругом, у
   - И ваше счастье ничем не омрачалось за все время
пребывания в Америке?
   - Да. Мы переезжали из города в город и повсюду
встречали благожелательных слушателей.
   - Припомните, мадам, не приходилось ли вам за пять лет
странствий по Соединенным Штатам встречаться с Джоном
Беллом?
   - Нет, господин председатель.
   - А во время плавания вы или ваш муж разговаривали с этим
человеком?
   - Нет. Лично я вообще не знала о его существовании.
Могу с уверенностью сказать то же самое и о Жаке, который
выходил из каюты только вместе со мной: дважды в день мы
совершали часовую прогулку по палубе. Все остальное время
проводили в каюте, куда нам приносили и еду.
   - Как же в таком случае вы объясняете то, что ваш муж
набросился на неизвестного ему человека?
   - Я никак не объясняю, господин председатель, поскольку
уверена, что этого американца убил не Жак.
   - Раз вы в этом уверены, мадам, то, наверное,
подозреваете кого-нибудь другого?
   - Кого угодно, кроме Жака. Я, его жена и друг, знаю, что
он не способен причинить другому человеку ни малейшего зла.
   - Позвольте, мадам, - воскликнул прокурор, - чем же вы
объясняете тот факт, что ваш муж, который, по вашим же
словам, в первые три дня выходил из каюты только с вами,
ускользнул из-под вашего бдительного надзора и вам пришлось
заявить судовому комиссару о его исчезновении, причем как
раз в момент преступления?
   - В тот день Жак, по своему обыкновению, прилег
вздремнуть после обеда, и я вышла на верхнюю палубу подышать
свежим воздухом. Минут двадцать спустя я вернулась в каюту
и очень удивилась, увидев, что мужа на койке нет. Я
подумала, что он, должно быть, проснулся и отправился меня
разыскивать. Это меня встревожило, ведь он плохо знал
бесчисленные коридоры и лестницы трансатлантического
лайнера, и я выбежала из каюты. После безуспешных поисков я
снова зашла в каюту - в надежде, что Жак появится там. Но
его по-прежнему не было. Придя в отчаяние при мысли, что
Жак мог оказаться жертвой несчастного случая, я бросилась в
бюро судового комиссара и поделилась с ним своими
опасениями. Остальное вы знаете...
   - Не мог бы свидетель, - спросил Виктор Дельо, - сделать
некоторые уточнения для суда, который так и не получил этих
сведений от следствия? Госпожа Вотье, вы сказали нам, что
отсутствовали в каюте двадцать минут. Вы уверены в этом
сроке?
   - Да, минут двадцать, самое большее тридцать.
   - Прекрасно, - кивнул Виктор Дельо. - Будем считать,
полчаса... Потом вы вернулись и отправились на поиски мужа,
что заняло еще полчаса. В итоге это дает нам уже час... Вы
вновь проверили каюту и направились в кабинет комиссара
Бертена. На разговор с ним ушло, предположим, еще десять
минут. Только тогда начались поиски, предпринятые
комиссаром "Де Грасса", то есть через час и десять минут
после того, как вы в последний раз видели мужа лежащим на
койке. Сколько времени они продолжались, пока вашего мужа
наконец не обнаружили в каюте убитого?
   - Наверное, минут сорок пять.
   - Где находились все это время вы?
   - Я ждала известий в кабинете комиссара Бертена: так
посоветовал он сам, сказав, что в первую очередь сведения
поступят сюда. Время текло мучительно долго. Какие только
мысли не приходили мне в голову!.. Я не могла предположить
только одного: что мой бедный Жак окажется не жертвой
несчастного случая, а преступником! Наконец, я дождалась
возвращения комиссара Бертена. Он и пришедший вместе с ним
капитан Шардо рассказали мне, при каких странных
обстоятельствах был обнаружен мой муж, а когда капитан
заявил, что, судя по всему, американца убил Жак, я упала в
обморок... Когда очнулась, эти господа попросили меня
пройти с ними в судовой карцер, куда они заключили Жака, и
побыть переводчицей на его первом допросе. Я кинулась к
Жаку, схватила его за руки и отстучала вопрос: "Это
неправда, Жак? Ты не сделал этого?" Он ответил мне тем же
способом: "Не тревожься! Я отвечу за все... Я люблю
тебя". - "Ты сошел с ума, любимый! Раз ты меня любишь, не
смей возводить на себя напраслину, обвинять в чужом
преступлении!" Я умоляла его, но он больше ничего не сказал.
А когда капитан попросил задать ему роковой вопрос, Жак, к
моему великому горю, ответил: "Я убил этого человека и ни о
чем не сожалею". В последующие дни до прибытия в Гавр он
повторял этот ответ.
   - Прошу извинить меня за настойчивость, - заявил Виктор
Дельо, - но мне представляется весьма важным отметить
господам присяжным, что с момента, когда госпожа Вотье в
последний раз видела своего мужа лежащим на койке в каюте, и
до того, как стюард Анри Тераль обнаружил его в "люксе"
Джона Белла, прошло самое меньшее два часа... Два часа -
этого более чем достаточно, чтобы совершить преступление, и
даже не одно!
   - Что вы хотите этим сказать, мэтр Дельо? - спросил
председатель.
   - Я хочу напомнить суду свое предыдущее заявление - о
том, что в уничтожении Джона Белла могли быть заинтересованы
по меньшей мере три человека. Среди этих трех
гипотетических преступников Жак. Вотье был, без сомнения,
тем, кому убийство внушало наибольшее отвращение. Если бы
он и совершил убийство, оно было бы почти вынужденным ввиду
определенных обстоятельств. Однако Жак Вотье - и этим мы
обязаны принципам добра, внушенным ему Ивоном Роделеком, -
обладал и всегда будет обладать совестью, которая указывает
ему истинный путь. Она-то и побуждает его сейчас обвинять
себя в злодеянии, совершенном другим. Но есть и другая
причина, более материальная, которая доказывает невиновность
подсудимого: у него не было возможности совершить
кровопролитие, поскольку его опередил настоящий преступник.
   - В самом деле? - спросил прокурор. - И кто же он?
   - В свое время мы это узнаем.
   - А пока, - прервал грозившую вспыхнуть пикировку
председатель Легри, - суд желает услышать от госпожи Вотье,
что делала она после того, как ее муж был передан в руки
полиции в гаврском порту.
   - Я вернулась в Париж трансатлантическим экспрессом
вместе с матерью, но рассталась с ней на вокзале Сен-Лазар,
несмотря на ее просьбу поехать жить к ней.
   - Все то время, пока шло следствие, вы избегали общества,
не так ли?
   - Никоим образом, господин председатель... Я трижды
являлась по вызову к следователю Белену, который вел дело, а
после этого постаралась укрыться от назойливого внимания
репортеров.
   - Поскольку ваш муж, будучи в заключении, не выразил
желания встретиться с вами, вы впервые со дня приезда во
Францию находитесь рядом с ним?
   - Да... - еле слышно выговорила Соланж Вотье.
   - Господин переводчик, - спросил председатель, - как
отреагировал подсудимый, узнав, что перед судом выступает
его супруга?
   - Никак, господин председатель.
   - Подобное поведение, признаться, озадачит любого! -
заявил председатель суда.
   - Только не меня, господин председатель, - произнес
Виктор Дельо, поднимаясь. - Думаю, я нашел причину такого
поведения моего подзащитного, но, чтобы быть окончательно в
этом уверенным, я прошу суд разрешить воспользоваться
присутствием свидетеля и проделать небольшой эксперимент с
участием подсудимого.
   - Что вы подразумеваете под словом "эксперимент"?
   - О, всего лишь простое прикосновение.
   - Суд разрешает.
   - Госпожа Вотье, - попросил Виктор Дельо молодую женщину,
- не соблаговолите ли вы подойти к своему мужу?
   Когда молодая женщина приблизилась к подсудимому
вплотную, Виктор Дельо обратился к переводчику:
   - Будьте любезны, возьмите подсудимого за правую руку и
дайте ему дотронуться до шелкового шарфика госпожи Вотье.
   Переводчик повиновался. Едва пальцы Жака Вотье коснулись
шарфа жены, он вздрогнул и издал хриплый крик. Затем его
пальцы лихорадочно забегали по руке переводчика.
   - Наконец-то он заговорил! - торжествующе воскликнул
Виктор Дельо.
   - Что он говорит? - спросил председатель суда.
   - Он вновь и вновь задает один вопрос: "Какого цвета
шарф у моей жены?" - объявил переводчик. - Должен ли я
отвечать?
   - Подождите! - вскричал Виктор Дельо. - Скажите ему,
что шарф зеленый!
   - Но он же серый! - воскликнул прокурор Бертье.
   - Вижу! - огрызнулся Виктор Дельо и обратился к суду: -
Вы, конечно, помните, как один из свидетелей, брат Доминик,
объяснил нам, что цвета, существующие в воображении Жака
Вотье, совершенно не соответствуют действительности, и, как
я сам заявил, именно цвет сыграл решающую роль в убийстве,
которое ошибочно приписывают моему подзащитному. Маленькая
ложь, о которой я прошу, абсолютно необходима! Скажите ему,
господин переводчик, что шелковый шарф, который находится в
настоящий момент на госпоже Вотье, зеленого цвета.
   С разрешения председателя суда переводчик сообщил ответ
подсудимому. Тот выпрямился во весь рост, потряс перед
собой ручищами, неожиданно протянул их к шее жены и
попытался сорвать с нее шарф. Несмотря на все усилия
стражей, убийца с яростью тащил полоску материи... Соланж
еле успела вымолвить прерывающимся голосом: "Жак, ты
делаешь мне больно!"...
   Виктор Дельо с переводчиком бросились на помощь стражам,
и лишь вчетвером им удалось справиться с гигантом... Тот
рухнул на скамью - его зверское лицо по- прежнему ничего не
выражало. Виктор Дельо поддержал молодую женщину, которая
постепенно начала приходить в себя:
   - Успокойтесь, мадам... Простите меня, но этот
эксперимент был крайне необходим...
   Когда слепоглухонемой набросился на свою жену, все
присутствующие вскочили с мест, подняв невообразимый шум,
который, однако, так же внезапно прекратился. Люди
старались понять, что же произошло.
   Тишину нарушил язвительный голос прокурора Бертье:
   - Защита удовлетворена своим экспериментом?
   - Вполне!
   - Мэтр Дельо, - произнес председатель, - суд ждет ваших
разъяснений. Зачем понадобился этот эксперимент и в
особенности эта публичная ложь подсудимому?
   - Суд, по-видимому, будет не слишком мной доволен, - с
улыбкой ответил Виктор Дельо, - и все же я попрошу его
потерпеть до завтра...
   - Суд благодарит вас, мадам, - сказал председатель, - вы
можете идти... Заседание возобновится завтра в тринадцать
часов.

                      4. ОБВИНЕНИЕ

   - Слово имеет господин адвокат гражданского истца...
   - Господа судьи, господа присяжные, - начал оппонент
Виктора Дельо, - моя роль ограничится исключительно защитой
доброй памяти жертвы, Джона Белла, зверски убитого пятого
мая сего года на борту теплохода "Де Грасс". Мне
представляется излишним возвращаться к обстоятельствам
преступления, которые уже были исчерпывающим образом
изложены суду. Поэтому я позволю себе подробнее
остановиться на личности жертвы... Не подлежит сомнению,
что этого двадцатипятилетнего американца ожидало блестящее
будущее - достаточно вспомнить, сколь насыщенными были его
юношеские годы. Успешно закончив обучение в Гарвардском
университете, где для него было вопросом чести изучить наш
язык, в чем он немало преуспел, Джон Белл поступил на службу
в прославленную американскую морскую пехоту. После
капитуляции Японии он вернулся из Батаана с четырьмя
наградами. Подобно многим другим парням, чьи молодые годы
прошли под знаком тягот и лишений войны, Джон Белл мог бы с
головой окунуться в круговерть бездумных развлечений, но он
оказался выше этого. Война завершила его возмужание, и,
зная, какие ужасные раны нанесла война в других частях
света, оказавшихся не в столь благоприятном положении, как
Америка, он решил, не теряя времени, посвятить себя
неблагодарному делу помощи разоренной Европе.
   Его отец, сенатор Белл, поведал нам, что для его сына не
было большей радости, чем постоянное общение с французскими
кругами Нью-Йорка, которым он был обязан своей новой службе.
Джон Белл пожертвовал привязанностью к своей очаровательной
подруге с Бродвея, лишь бы только попасть наконец во
Францию, которую он, еще ни разу не повидав, уже так горячо
полюбил, а спустя каких-то три дня на борту французского
теплохода он был зверски убит одним из наших
соотечественников!
   Пусть мотивы этого убийства остаются загадкой - и тут мы
должны отдать должное тому усердию, с каким защита сеяла
сомнения, - однако, как бы то ни было, преступление налицо,
и на виновника его неопровержимо указывают как отпечатки
пальцев, обнаруженные повсюду на месте преступления, так и
собственные неоднократные признания убийцы. Да,
естественным казалось бы поддаться чувству жалости к
преступнику, над которым с самого рождения тяготеет бремя
тройной неполноценности. Мы не вправе не признать, что
положению слепоглухонемого от рождения трудно позавидовать,
но оправдывает ли это убийство? Даже если допустить, что
Жака Вотье с детства снедала болезненная злоба по отношению
ко всем окружающим, кто имел счастье владеть зрением, слухом
и речью, разве это дает право доводить ярую ненависть до
убийства? Разве это дало ему право набрасываться на
незнакомого человека, тем более на иностранца, который не
причинил ему никакого вреда и которого он даже не знал?..
   Единственно возможным оправданием человекоубийственного
акта, совершенного Жаком Вотье, - если, конечно, допустить,
что преступление можно оправдать! - было бы помрачение
рассудка. Многие из вас, господа присяжные, в начале
процесса были склонны полагать, что перед нами - опасный
безумец. В силу этого ваш справедливый приговор, надо
думать, заметно смягчился бы: его защитники могли бы
надеяться на то, что его до конца дней поместят в
психиатрическую лечебницу, где он уже не представлял бы
собой постоянную угрозу для общества. Однако весь ход
процесса, показания многочисленных свидетелей, чья
компетентность и объективность не могут быть поставлены под
сомнение, доказали, что Жак Вотье полностью вменяем.
   Личина чудовища - всего лишь маска: он прекрасно знает,
какое тягостное впечатление производит его внешний вид, и
пользуется этим, чтобы вводить всех в заблуждение... В
случае необходимости он, не колеблясь, симулирует перед
публикой истерические припадки. Эти нечеловеческие
гортанные вопли, пена на губах, жесты убийцы служат ему
превосходным орудием защиты, и он не раздумывая пускает их в
ход! Уж ему-то известно: если дела и поступки существа
грубого, ограниченного, не способного себя контролировать
люди еще склонны как-то оправдать, то совсем другое дело-
человек цивилизованный, которому не простят ничего. Перед
нами как раз человек, рассчитывающий заранее малейшие свои
поступки и совершающий их вполне сознательно... Упорное
молчание Жака Вотье лишний раз подтверждает сказанное выше:
таким способом он пытается заставить суд поверить, несмотря
на признания и отпечатки пальцев, в свою невиновность.
Разве кое-кто здесь не договорился до того, что Жак Вотье
признался в преступлении, чтобы скрыть так называемого
истинного убийцу, которого якобы знает он один?
   К сожалению, утверждение, будто бы другое лицо могло
убить Джона Белла, не имеет под собой никакой реальной
почвы, тогда как отпечатки пальцев являются неопровержимой
уликой, о которую разобьются самые изощренные уловки защиты!
Благодаря богатому воображению мэтра Дельо мы иногда ощущали
себя в самой гуще детективного сюжета... Однако лучшие
образцы этого жанра всегда кончаются разоблачением
преступника.
   Мне представляется необходимым напомнить некоторые
показания свидетелей обвинения... Для начала приведу ответ
Жака Вотье капитану Шардо: "Этого человека убил я. Я
признаю это категорически и ни в чем не раскаиваюсь".
   Показания доктора Ланглуа, старшего судового врача,
подтвержденные показаниями профессора Дельмо, который
возглавлял медицинскую комиссию, призванную тщательно:
обследовать психическое и физическое состояние Жака Вотье,
свидетельствуют о том, что психически и умственно он
совершенно нормален.
   Не преминем также упомянуть слова родной сестры
подсудимого: "Когда я узнала из газет о преступлении на "Де
Грассе", я не особенно удивилась..." Это заявление было
подкреплено показаниями и других членов семьи - зятя и тещи
Жака Вотье.
   Остается добавить к этим свидетельствам высказывание
одного из свидетелей защиты, доктора Дерво, выдвинувшего
весьма правдоподобное предположение, что мотив убийства -
слепая ревность Жака Вотье по отношению к первому
нормальному мужчине, дерзнувшему приблизиться к его жене.
   Итак, господа присяжные, улик, признаний и свидетельств
более чем достаточно. Они нисколько не противоречат друг
другу и недвусмысленно указывают нам убийцу Джона Белла. Я
не собираюсь превышать своих полномочий защитника жертвы и
требовать от суда, чтобы свершилось правосудие. Не
забывайте, господа присяжные, что на вас смотрит вся Америка
и настоящий процесс, в противовес некоторым утверждениям
защиты, выходит за рамки этих стен. Не сомневаюсь, что вы
сумеете оказаться на высоте в доверенной вам миссии:
почтить память жертвы и покарать виновного всей мощью
закона. Только тогда союзная нация, исполненная жажды
справедливости, сможет сохранить должное уважение к
французскому правосудию.
   Усаживаясь на место, мэтр Вуарен окинул взглядом зал,
чтобы оценить, какой эффект произвела на присутствующих
заключительная часть его речи. Увы, публика осталась
равнодушной, а Виктор Дельо, похоже, заснул: его глаза за
стеклами очков были прикрыты...
   Даниелла не отрывала взгляда от своего наставника. Она
верила, что наперекор всему ему удастся спасти своего
подзащитного. Чего бы это ни стоило...
   Прокурор Бертье начал свою обвинительную речь с
упоминания всех, вплоть до самых незначительных,
обстоятельств убийства на борту "Де Грасса". Указав, что
виновность подсудимого бесспорна, поскольку его собственные
признания плюс отпечатки пальцев указывают на него как на
единственно возможного преступника, прокурор продолжал:
   - В этой мрачной истории есть все же один момент, который
может показаться господам присяжным неясным: это мотив
преступления... Будь убийство делом рук садиста или
психически ненормального, все было бы куда проще. Однако мы
имеем все основания отвергнуть это предположение: поведение
подсудимого до и после преступления, показания таких
свидетелей, как доктор Ланглуа и профессор Дельмо, декан
Марней и господин Роделек, убедительно свидетельствуют о
том, что Жак Вотье не только в здравом уме, но к тому же
никогда не поступает опрометчиво. Но благодаря другим
свидетелям - господину Жану Дони, который показал нам, какую
жестокость проявил однажды подсудимый; господину и госпоже
Добрэй, которые признали, что еще в детские годы Жак Вотье
был настоящим маленьким чудовищем, - мы убедились, что
подсудимый явно предрасположен к насилию. Да ведь мы и сами
явились очевидцами очередного тому подтверждения, когда мэтр
Дельо затеял свой так называемый "эксперимент"!
   Принципы добродетели, искусно внушенные мудрым
наставником, смогли на какое-то время укротить эту
подсознательную жестокость. Однако нет никаких
доказательств, что на борту "Де Грасса" не произошло
внезапного пробуждения чудовища; видимо, дремавшие до поры
дурные инстинкты пробились сквозь покров христианской морали
и вылились в страшное преступление. Единственный вопрос, на
который мы поначалу не могли найти ответа в ходе
разбирательства: что послужило той искрой, под воздействием
которой в мозгу слепоглухонемого вспыхнула мысль об
убийстве? И тут один из свидетелей защиты, доктор Дерво,
пролил свет на неизвестную доселе сторону вопроса. Он нашел
единственное возможное объяснение случившемуся... Я позволю
себе процитировать соответствующее место в показаниях
свидетеля: "Жак слишком любил свою жену, чтобы позволить
кому-то не оказать ей должного уважения. Не хочу порочить
убитого, тем более что ничего не знаю об этом молодом
американце, но немалая сила сексуального