ответила ему твердым и  насмешливым  взглядом.  Ее
платье цвета пламени совсем измялось.
   - Я была вам обязана, сударь, за прошлую Ночь, - холодно сказала  она.  -
Полагаю, что в конце концов вы вынуждены будете согласиться с моими Анализом
преступления.
   Бенколин сдвинул брови:
   -  Не  уверен,  что  готов  во  всем  с  вами  согласиться,  мадемуазель.
Посмотрим. А пока...
   - Вы осмотрели труп? - спросил я.  -  Он  был  Уколот  кинжалом  Шарлотты
Корде?
   -  Да.  Убийца  не  потрудился  даже  стереть  отпечатки  пальцев.   Дело
завершено, Джефф. Благодаря им и мадемуазель Августин мы теперь  знаем  все,
включая подробности смерти мадемуазель Дюшен. - Он хмуро посмотрел на лампу,
- Бедный Этьен! Ему никогда теперь не свести со мной счеты...
   - Как же, черт побери, он умудрился попасть за это окно? Вот чего я никак
не пойму!
   - Отчего же, все очень просто.  Вы  же  знаете,  Что  существует  скрытая
лестница, которая ведет из ниши за экспонатами в Галерею ужасов?
   - Знаю. Вы имеете в виду то место, откуда включается свет? Он кивнул.
   - Убийца, по всей вероятности, заколол Галана либо в нише, либо  недалеко
от нее. По-видимому,  он  бросился  бежать  и  упал  с  лестницы,  а  потом,
Наверное, пополз позади фигур, пытаясь найти выход. Он был уже на  последнем
издыхании, когда нашел это окно в группе Марата. Но вылезти не Успел...
   - Это сделал.., тот же человек, который убил Клодин Мартель?
   - Несомненно. А теперь, Дюран...
   - Да, сударь?
   - Возьмите четверых людей и  отправляйтесь  в  клуб.  Если  будет  нужно,
взломайте дверь. А если Они вздумают сопротивляться...
   Инспектор чуть заметно улыбнулся, расправил  плечи  и  поглубже  надвинул
шляпу.
   - Что тогда? - спросил он довольным тоном.
   - Начните со слезоточивого газа. Если  они  все  еще  будут  невежливы  -
стреляйте.  Но  я  не  думаю,  что  они   будут   невежливы...   Никого   не
арестовывайте. Узнайте, во сколько и  зачем  Галан  выходил  ночью.  Обыщите
здание. Если мадемуазель Прево все еще там, доставьте ее сюда.
   - Могу ли я просить, - холодно спросила Мари Августин, - чтобы вы все это
сделали по возможности не пугая гостей?
   - Боюсь, мадемуазель, что  это  маловероятно,  -  улыбнулся  Бенколин.  -
Однако лучше все-таки будет отпустить гостей до того, как  вы  приступите  к
делу,  Дюран.  Всех  слуг  задержать.  Перекрыв  выход,  вы   должны   найти
мадемуазель Прево. Она может еще оставаться в номере восемнадцатом. Это все.
Начинайте и поторапливайтесь.
   Дюран отдал честь и сделал знак четверым из своих  жандармов.  Одного  из
оставшихся он поставил в вестибюле, а шестого послал  на  улицу.  Потом  все
стихло. Я устроился  в  кресле  поудобней,  нервы  были  на  пределе,  но  я
испытывал состояние блаженного покоя. Теперь, подумал я (и  очень  ошибся!),
беспокоиться больше не о  чем.  Мне  все  доставляло  удовольствие:  тиканье
стенных часов, уголь, горящий в старинном черного мрамора  камине,  лампа  с
абажуром и потертая скатерть. Отхлебнув кофе, я взглянул на моих  товарищей.
Бенколин, подчеркнуто сухопарый в своем черном плаще и мягкой темной  шляпе,
задумчиво постукивал тростью по ковру. Плечи Мари Августин блестели в  свете
лампы, она неотрывно смотрела на корзинку с рукоделием, и в ее взгляде  были
и сожаление, и  цинизм.  Ничего  другого  чувствовать  было  невозможно.  По
крайней мере, я не мог. Наступило оцепенение после  шока,  и  оно  подавляло
любые мысли и эмоции. Мы обессилели,  для  нас  существовали  теперь  только
потрескивающий огонь и дружелюбное тиканье часов.
   Потом я заметил старого Августина. На нем была  серая  фланелевая  ночная
рубашка, она доходила ему  почти  до  пят,  отчего  он  выглядел  совершенно
нелепо. Его голова на длинной тощей шее была  озабоченно  наклонена  вперед,
веер белых бакенбард вихлял из  стороны  в  сторону,  а  покрасневшие  глаза
непрерывно мигали. Маленький, трясущийся, он прошлепал по комнате в больших,
не по размеру, тапочках, держа в руках пыльную черную шаль.
   - Накинь  на  плечи,  Мари,  -  пискливо  упрашивал  он  дочь.  -  Ты  же
простудишься.
   Видно было, что она вот-вот рассмеется. Но он был совершенно серьезен,  с
нежностью укутывая ее  плечи  этой  уродливой  тряпкой,  и  все  ее  веселье
улетучилось.
   - Теперь.., хорошо, папа? -  ласково  спросила  она.  -  Ты  ведь  теперь
знаешь.
   У него дернулся кадык. Потом он взглянул на нас своими старыми глазами, и
в них блеснула свирепость.
   - Ну конечно, Мари. Все, что ты делаешь, хорошо. Я не дам тебя  в  обиду.
Доверься своему старому папочке, Мари.
   Поглаживая ее по плечу, он продолжал смотреть на нас с вызовом.
   - Я так и сделаю, папа. Не лучше ли тебе лечь в постель?
   - Ты все время стараешься отправить меня в  постель,  дорогуша!  А  я  не
пойду. Я останусь и буду тебя защищать. Прямо сейчас!
   Бенколин очень медленным движением снял пальто. Положил шляпу и трость на
стол, пододвинул кресло, сел и стал постукивать пальцами  по  виску.  Что-то
такое в его взгляде на Августина привлекло мое внимание...
   - Сударь, - спросил Бенколин, - вы очень любите свою дочь, верно?
   Он произнес эти слова  как  бы  между  прочим.  Но  мадемуазель  Августин
потянулась к отцу и схватила  руку  старика  с  такой  поспешностью,  словно
хотела защитить его от нас. Ответила она:
   - Что вы имеете в виду?
   - Ну конечно же, очень люблю! - пропищал старик, выпячивая хилую грудь. -
Не жми мне так руку, Мари, мне же больно. Я...
   - И что бы она ни сделала, вы все равно будете ее  защищать?  -  все  еще
безразличным тоном продолжал детектив.
   - Разумеется! Почему вы спрашиваете? Казалось, глаза Бенколина устремлены
сейчас внутрь его самого.
   - Принятые в мире нормы, - озадаченно пробормотал он, - должны быть  хотя
бы понятны. Странно. Они  порой  совершенно  безумны.  Не  знаю,  что  бы  я
чувствовал... - Голос его осекся; он провел рукой по лбу.
   - Я не знаю, что вы хотите этим сказать, мсье. Но мне лично кажется,  что
у вас есть дела поважнее, чем сидеть здесь и рассуждать о "принятых  в  мире
нормах". Ваше дело арестовать убийцу.
   - Вы совершенно правы, - согласился Бенколин, озабоченно кивнув  головой.
- Мое дело - арестовать преступника.
   Он произнес эти слова почти с грустью. Стенные часы,  казалось,  затикали
медленнее. Бенколин разглядывал носок своего ботинка, водя им по ковру.
   - Нам известна первая часть истории, - проговорил он.  -  Мы  знаем,  что
Одетту Дюшен заманили сюда, знаем, что она упала из окна, а потом ее заколол
Галан... Но наш настоящий, страшный убийца? Мадемуазель, кто зарезал  Клодин
Мартель и Галана?
   - Не знаю. Это ваше  дело,  не  мое.  Я  сказала  господину  Марлю,  что,
по-моему, это была женщина.
   - А мотив?
   Девушка сделала нетерпеливый жест:
   - Разве не ясно? Разве вы не согласны, что это была месть?
   - Это была месть, - кивнул Бенколин.  -  Но  очень  необычная.  Не  знаю,
поймет ли это кто-нибудь из вас; не знаю даже, до конца ли понимаю это  я...
Мы  имеем  дело  с  очень  неординарным  преступлением.   Вы,   мадемуазель,
объясняете  кражу  ключа  тем,  что  женщина,  которая  мстила   за   смерть
мадемуазель Дюшен убивая Клодин Мартель, использовала  его,  чтобы  войти  в
клуб. Гм...
   В дверь постучали. Детектив тут же преобразился.
   - Входите! - крикнул он. -  А..,  добрый  вечер,  капитан!  Вы,  кажется,
знакомы со всеми присутствующими?
   В комнату вошел Шомон. Он держался очень прямо, но был несколько  бледен.
Капитан поклонился,  удивленно  посмотрел  на  мою  забинтованную  голову  и
вопросительно повернулся к Бенколину.
   - После вашего звонка, Джефф, - объяснил  детектив,  -  я  взял  на  себя
смелость пригласить сюда господина Шомона. Я подумал,  что  ему  тоже  будет
интересно.
   - Надеюсь, я не помешал? - спросил Шомон. - По телефону вы  говорили  так
возбужденно. Что.., что произошло?
   - Присаживайтесь, мой друг. Мы выяснили целый ряд вещей. -  Бенколин  все
еще не смотрел на молодого человека, продолжая  разглядывать  свой  ботинок.
Говорил он очень спокойно. - Например,  смерть  вашей  невесты,  мадемуазель
Дюшен, была спровоцирована ее подругой, Клодин  Мартель,  а  также  Галаном.
Пожалуйста, возьмите себя в руки! После долгой паузы Шомон сказал:
   - Я.., я держу себя в руках. Я не знаю, что я... Вы объясните мне?
   Упав в кресло, он принялся  вертеть  в  руках  свою  шляпу.  Неторопливо,
выбирая слова, Бенколин стал рассказывать все, что я узнал этой ночью.
   - Так что, видите, мой друг, - закончил он, - Галан  считал,  что  убийца
вы. Это правда?
   Он задал этот вопрос удивительно беззаботным  тоном.  Шомон  потерял  дар
речи. Он давно уже выронил свою шляпу и теперь судорожно хватался  за  ручки
кресла, но ничего связного сказать не мог. Он  пытался  что-то  пролепетать,
загорелое лицо его еще больше побледнело. Наконец он выдавил:
   - Они подозревают меня?.. О Боже! Послушайте, неужели вы думаете,  что  я
способен на такое?! Ударить девушку ножом в спину и...
   - Спокойно! - тихо промолвил Бенколин. - Я знаю, что вы этого не делали.
   Из камина с треском выпрыгнул уголек. Нервное оцепенение  у  меня  начало
проходить, и возражения Шомона вонзались в мой мозг, как ланцеты. Кофе  стал
жечь мне горло...
   - У вас такой вид, - бросила  Мари  Августин,  -  будто  вы  знаете,  кто
виноват. А сами проглядели все самое важное...
   Между бровями  Бенколина  пролегла  морщинка.  Неодобрительным  тоном  он
сказал:
   - Ну.., нельзя сказать, чтобы все, мадемуазель. Нет, я бы так не сказал.
   Что-то должно было произойти. Это висело в воздухе, хотя я  не  мог  себе
представить, в каком направлении будут развиваться события. Но я видел,  как
пульсирует жилка на лбу у Бенколина - совсем в  унисон  с  тиканьем  стенных
часов.
   - В вашей теории, мадемуазель, что убийца  выкрал  ключ  Клодин  Мартель,
чтобы проникнуть в клуб, есть одна ошибка, -  проговорил  детектив.  -  Нет,
нет, лучше скажем, две.
   Девушка пожала плечами.
   - Во-первых, мадемуазель, вы никак  не  можете  объяснить,  зачем  убийце
нужно было заходить в клуб после убийства... Во-вторых, я просто  знаю,  что
ваша теория неверна.
   Он неторопливо поднялся на ноги. Все мы тут же инстинктивно  отодвинулись
назад, хотя Бенколин был по-прежнему спокоен и даже имел отсутствующий  вид.
Громко тикали часы.
   - Говорите что угодно о моей глупости, мадемуазель. Я с вами согласен!  Я
вообще чуть было не завалил все это дело. О да.  И  только  сегодня  днем  -
непростительно поздно! - я увидел всю правду. И в этом вовсе не моя заслуга.
Убийца намеренно снабдил меня ключами,  давая  мне  шанс  догадаться...  Вот
почему я называю это преступление  самым  странным  за  всю  мою  карьеру...
Глупец! - У него неожиданно заблестели глаза, и он расправил плечи. Я окинул
взглядом  окружающих.  Шомон,  сгорбившись,  сидел  в  своем  кресле.   Мари
Августин, выпятив нижнюю губу, подалась вперед; на нее падал свет, в котором
ее глаза стали цвета черного дерева. Она  еще  сильнее  сжала  руку  старого
Августина.
   - Глупец, - повторил Бенколин. В  глазах  у  него  снова  пропало  всякое
выражение. - Вы помните, Джефф, я говорил вам днем,  что  мне  следовало  бы
найти ювелира? Так вот, я это сделал. Вот где он починил часы.
   - Какие часы?
   Он, казалось, удивился моему вопросу:
   - Ну как же.., вы же знаете, что мы нашли в  проходе  крошечные  частички
стекла? Один еще пристал к кирпичам в стене...
   Все молчали. Меня оглушал стук собственного сердца.
   - Видите ли, было почти неизбежно, чтобы убийца разбил часы,  особенно  в
таком тесном месте. Когда он ударял девушку  ножом...  Да,  это  было  почти
неизбежно, потому что...
   - О чем это вы, черт побери?!
   - Потому что, - задумчиво  закончил  Бенколин,  -  у  полковника  Мартеля
только одна рука.

Глава 18

   Самым обыденным тоном Бенколин продолжал:
   - Да. Вот как он убил свою дочь. И я  никогда  не  прощу  себе,  что  был
настолько глуп, что не увидел этого с самого начала. Я знал, что она  стояла
спиной к стене, я понял, что  в  таком  узком  месте  убийца,  должно  быть,
ударился рукой о стену, когда  вытаскивал  кинжал,  и  разбил  стекло  своих
часов... Я только никак не мог понять, каким образом оказалось, что он носил
часы на той же руке, в какой держал кинжал.
   Его голос доносился как будто издалека. В голове у меня все  еще  звучали
слова: "Вот как он убил свою дочь". Я смотрел на огонь в камине.  Эта  фраза
была настолько не правдоподобной, а значение ее настолько  огромным,  что  я
поначалу даже не почувствовал потрясения. Я мог думать только  о  полутемной
библиотеке в саду Сен-Жерменского предместья, где по окнам струились  потоки
дождя. И там я видел старого коренастого человека с пышными  усами  и  лысой
головой - он стоял перед нами в своем прекрасно  сшитом  дорогом  костюме  и
смотрел на нас тяжелым взглядом. Полковник Мартель.
   Раздался громкий возглас, который разбил мое видение на мелкие кусочки.
   - Да вы понимаете, что говорите?! - с вызовом произнес Шомон.
   Бенколин ответил все так же задумчиво:
   - Видите ли, человек, как правило, носит часы на левой руке, если  он  не
левша. Если левша, то на правой, - то есть всегда на  руке,  противоположной
той, которой он пишет или.., ударяет ножом. Поэтому я не мог  понять,  левша
убийца или нет, так как часы были на той же самой  руке,  которой  он  нанес
удар ножом. Но, конечно, человек, у которого только одна рука...
   По  какой-то  необъяснимой  причине  сама  мысль  о  полковнике   Мартеле
придавала словам Бенколина весомость, даже несмотря на  то  что  он  обвинял
полковника в убийстве. Теперь все происходящее не  казалось  мне  -  как  во
время моих безумных похождений в  клубе  -  бессмысленным  дурным  сном.  Но
Шомон, с самым идиотским выражением на лице, рванул Бенколина за руку.
   - Я требую, - крикнул он пронзительным голосом, - извинений за то, что вы
только что сказали!..
   Бенколин пробудился от своих абстракций.
   - Да, - сказал он, кивая, - да, вы имеете право  знать  об  этом  все.  Я
сказал вам, это было странное преступление.  Странное  не  только  по  своим
мотивам, но и потому, что этот великолепный старый игрок дал нам  спортивный
шанс разгадать это. Он не хотел сдаваться добровольно, но он  бросил  нам  в
лицо подсказку и, если мы  догадаемся,  был  готов  признать  свою  вину.  -
Бенколин высвободил руку из пальцев молодого человека. - Спокойно,  капитан!
Ваше благородство никому не нужно. Полковник уже подтвердил мою догадку.
   - Что?.. Что?!
   - Я говорил с ним по телефону не далее чем  пятнадцать  минут  назад.  Да
послушайте же! Угомонитесь и позвольте объяснить вам, как все произошло.
   Бенколин сел. Шомон, все еще глядя прямо перед собой, прошел к  креслу  и
плюхнулся в него.
   - Вы настоящий мистификатор, сударь, - заметила Мари Августин.  Бледность
ее еще не прошла, она все еще держала отца за  рукав,  но  у  нее  вырвалось
что-то похожее на  вздох  облегчения.  -  Неужели  это  было  необходимо?  Я
подумала, вы хотите обвинить папу.
   Она произнесла это пронзительным и злым голосом, а  ее  отец  непонимающе
мигал покрасневшими глазами, цокая языком...
   - Я тоже так подумал, - кивнул я. - Да вы только что говорили...
   - Я просто раздумывал над тем, как повел бы  себя  по-настоящему  любящий
отец. Нет, это все равно невероятно! Но сегодня днем я понял, что так оно  и
было...
   - Минуточку! - перебил я. - Все это  какое-то  сумасшествие.  Я  все  еще
ничего не понимаю. Сегодня днем, когда на вас что-то нашло и вы начали вдруг
повторять: "Если бы ее отец знал, если бы ее отец знал"... - Передо мной как
наяву встала вся эта сцена. - Мне  показалось,  вы  говорили  о  мадемуазель
Августин?
   Он кивнул, глядя на меня отсутствующим взглядом:
   - Я о ней и говорил. А  потом  вспомнил  о  мадемуазель  Мартель.  Только
подумать, каким же невероятным, чудовищным, непростительным болваном я  был,
что не понял этого раньше! Говорю вам еще раз: я завел  все  дело  в  тупик.
Вчера вечером мадемуазель Августин могла бы уже  сказать  нам,  кто  убийца,
потому что наверняка видела,  как  он  входил.  Но  я...  Боже  мой!  Я  был
настолько глуп, что считал убийцей члена клуба, которого она прикрывает! Мое
собственное непозволительное самомнение -  и  только  оно!  -  помешало  мне
задать совершенно очевидный вопрос и получить  описание  преступника!  Самый
невежественный патрульный полицейский сделал бы это лучше...
   Он сидел в кресле в неестественной  позе,  судорожно  сжимая  и  разжимая
кулак и вглядываясь  в  свою  ладонь,  словно  в  ней  недавно  еще  таилась
безвозвратно утраченная чудесная сила. В глазах его были усталость и горечь.
   - Хитроумные планы - абстрагируйся от очевидного, - ха! У меня начинается
старческий маразм. Ну что же, мадемуазель! Я пытался, строя из себя  умника,
добиться результата кружным путем, а кончилось тем, что  я  сделал  из  себя
дурака, но теперь я наконец задам этот  вопрос.  -  С  неожиданной  энергией
выпрямившись, он посмотрел на нее. -  Граф  де  Мартель  ростом  пять  футов
десять дюймов и очень крепкого телосложения. У  него  большой  лысый  череп,
пышные усы  песочного  цвета,  очень  проницательные  глаза,  густые  брови,
держится почти неестественно прямо. Одевается  старомодно,  очки  на  черном
шнурке, накидка со складкой, шляпа с довольно широкими полями. Под плащом вы
скорее всего не заметили, что у него нет  одной  руки..,  но  у  него  такая
выдающаяся внешность, что вы не могли не обратить на него внимание.
   Мари Августин прищурилась, потом вспыхнула.
   - Я очень хорошо его помню, сударь, - с издевкой в голосе произнесла она.
- Вчера вечером он купил билет,  кажется  где-то  после  одиннадцати.  Я  не
видела, как он выходил из музея, но тут нечему  удивляться,  я  могла  и  не
заметить... Но это же великолепно! Я бы вам давно  уже  могла  сказать.  Но,
сударь, как вы и говорите, боюсь, вы действительно страдаете от  собственной
изысканности.
   Бенколин наклонил голову.
   - По крайней мере, - сказал он, - теперь я могу сказать вам об этом.
   - Сударь, - со всей свойственной ему пылкостью вмешался Шомон,  -  говорю
вам, вы не знаете этого человека! Это.., ну,  это  же  самый  гордый,  самый
неистовый и несгибаемый из наших аристократов...
   - Я это знаю. Именно поэтому, - мрачно произнес Бенколин,  -  он  и  убил
свою дочь. Нам нужно было бы вернуться к истории Древнего Рима, чтобы  найти
аналогичный мотив. Виргинии заколол свою дочь, Брут послал сына на  плаху..,
это ненормально, безумно, отвратительно. Ни один нормальный отец  не  сделал
бы этого. Прежде я считал предания о римских  отцах  и  спартанских  матерях
пустой болтовней. Но вот... Вы не прикроете чем-нибудь лампу, мадемуазель? У
меня глаза...
   Как под гипнозом, девушка встала и закрыла лампу конусом  из  газеты.  По
комнате рассеялись причудливо рдеющие пятна, между ними белели  лица  людей,
окруживших кресло детектива. Сонно потрескивал огонь.
   - И клянусь Богом, - внезапно взорвался Бенколин, - его будут  судить  по
тем самым нормам, которые он применил к своей дочери!.. Вы знаете  Мартелей,
капитан. Джефф тоже знаком с ними. Одинокий  человек  и  глухая  женщина,  с
застегнутой на все пуговицы гордостью. Они живут в огромном мрачном доме,  у
них почти нет друзей, только старики, помнящие  Третью  империю,  и  никаких
развлечений. Что такое домино для настоящего игрока!.. У них  есть  дочь,  в
которой  нарастает  ненависть  ко  всему  окружающему.  Она  далека  от   их
поколения,  ей  претят  их  затхлые  гостиные,  их  званые  обеды,  весь  их
забальзамированный мирок. Ей неинтересно, что Дизраэли пил чай с  Наполеоном
Третьим на этой самой лужайке, когда ее отец был еще ребенком. Ей мало того,
что ее семьи не коснулся за много десятилетий ни один  скандал.  Ей  хочется
всю