укавом  своей  ночной
рубашки.
   - Он должен сейчас сидеть один у себя в библиотеке, - задумчиво  произнес
детектив. - Я  сказал  ему,  чтобы  он  ждал  сообщения...  Алло?  Полковник
Мартель?.. Это Бенколин.
   Он отнял трубку от уха. В комнате было очень тихо, настолько,  что  можно
было отчетливо слышать  ответ  по  телефону.  Голос  Мартеля  звучал  жутко,
бестелесно, как будто  с  того  света.  Слабо,  почти  как  писк,  но  очень
отчетливо.
   - Да, сударь, - произнес он, - Я ждал вашего звонка.
   - Я говорил с вами недавно.
   - Да?
   - Я сказал вам, что буду вынужден отдать приказ о вашем аресте.
   - Естественно, сударь! - Голос был нетерпеливый, резкий.
   - Я сказал вам, что суд вызовет  грандиозный  скандал.  Ваше  имя,  имена
вашей дочери и вашей жены вываляют  в  грязи,  над  вами  будут  издеваться,
злорадствовать; вам придется рассказывать все,  что  вам  известно  о  вашей
дочери,  и  о  том,  что  вы  сделали,  в  переполненном  зале  суда,  среди
фотовспышек и множества глаз; чернь, жуя сосиски,  будет  разглядывать  вас,
как диковинного зверя... Режущий слух голос прервал его:
   - Ну и что из этого, господин полицейский?
   - Еще я спросил вас, есть ли у вас в доме какой-нибудь яд.  Вы  ответили,
что у вас есть  цианид,  который,  обратите  внимание,  действует  быстро  и
безболезненно. Вы также сказали...
   Он приподнял трубку так, чтобы холодный голос звучал еще громче.
   - И я снова говорю, - отрезал полковник Мартель, - что готов заплатить за
то, что сделал. Я не боюсь гильотины.
   - Вопрос не в этом, полковник, - мягко произнес детектив. -  Предположим,
вы получите от меня разрешение в один миг, раз и навсегда, предать  все  это
забвению...
   Мари Августин шагнула вперед. Бенколин повернулся  и  свирепо  цыкнул  на
нее; она отступила, и он спокойно продолжил:
   - Вы завоевали право на это - если согласитесь попытать счастья.
   - Не понимаю.
   - Выпить цианид - вот ваше искупление, полковник.  Я  мог  бы  не  давать
этому делу хода. Связь вашей дочери с клубом,  все  ее  прошлые  похождения,
ваши собственные действия - короче, все, что касается этого дела, никогда не
станет известно. Клянусь. А вы знаете, что я держу свое слово.
   Даже за многие мили телефонных проводов было слышно, как  его  легкие  со
свистом вбирают в себя воздух; я так и видел его перед собой, этого грузного
старика, сидящего в своем массивном кресле.
   - Что.., вы имеете в виду? - хрипло спросил он.
   - Вы последний  в  вашем  великом  роду,  полковник.  Ваше  имя  навсегда
осталось  бы  незапятнанным  для  всех,  кто  его  носил.  И  если   бы   я,
представитель полиции, сказал вам, что у правосудия нет к вам претензий, что
вы, полковник, должны оставить после себя свое  славное  имя,  -  слова  его
звучали холодно, кололи, как острые ножи, - незапятнанным и на  недосягаемой
высоте, кто бы ни пытался его опорочить.., а ведь в противном случае сколько
будет  издевательств  и  злопыхательства  черни!  Всякий   лавочник   станет
смаковать сплетни о распутстве вашей дочери...
   - Ради Бога, - прошептал Шомон, глядя прямо перед  собой.  -  Перестаньте
его мучить!
   - ..о распутстве вашей дочери, о ее жалкой роли поставщицы живого  товара
в бордель... А вы могли бы избежать всего этого, полковник, с честью  и  без
усилий, если бы решились испытать свое счастье игрока!
   Голос в трубке хрипло, надломленно произнес:
   - Я все же не вижу...
   - Хорошо, позвольте мне объяснить. Цианид у вас далеко?
   Голос прошептал:
   - В моем столе. В маленьком пузырьке.  В  последние  месяцы  я  временами
думал...
   - Достаньте его, полковник. Да, делайте, как я говорю! Достаньте  пузырек
и поставьте перед собой на стол. В нем - мгновенная смерть, почетная смерть.
Посмотрите на него...
   Оба молчали. Бенколин быстрее  закачал  ногой,  облегченно  улыбнулся,  в
глазах у него заиграли огоньки.
   - Видите? Одно мгновение, и вас нет. Умрет  отец,  горестно  оплакивающий
смерть дочери, и оставит всем нам в наследство великое имя... Так  -  у  вас
есть там колода карт? Нет, я не шучу! Есть? Превосходно. Так вот, полковник,
что я предлагаю... Вы вытащите наугад две карты. Первую за меня,  вторую  за
себя. Вы там один. Никто никогда не узнает, какие это карты, - но вы скажете
мне это по телефону...
   Шомон раскрыл рот. До меня внезапно дошло чудовищное значение этих слов.
   Бенколин продолжал:
   - Если карта, которую вы вытащите за меня, будет  старше,  чем  ваша,  вы
спрячете цианид и будете ждать прихода полиции. Потом - пытка судом,  грязь,
скандал и гильотина. Но если ваша карта окажется выше, вы выпьете цианид.  И
я даю вам слово, что ни одна деталь этого  дела  никогда  не  будет  предана
гласности... Вы же  в  свое  время  были  игроком,  полковник.  Вы  ведь  не
побоитесь снова стать им сейчас?.. Я говорю вам, что верю вам на  слово.  Ни
одной живой душе никогда не станет известно, какие карты вы вытянете.
   Долгое  время  Мартель   не   отвечал.   Застывшая   в   руке   Бенколина
никелированная телефонная трубка внушала нам суеверный  ужас.  Я  представил
себе старика в его сумрачной библиотеке, блестевшую при  свете  лампы  лысую
голову, зарывшиеся в воротник сжатые  челюсти,  уставившиеся  на  бутылку  с
цианидом глаза под косматыми бровями... Стенные  часы  продолжали  тикать  с
прежним постоянством...
   - Очень хорошо, сударь,  -  произнес  голос.  Чувствовалось,  что  он  на
пределе. Голос звучал сухо, еле слышно. - Очень хорошо, сударь.  Я  принимаю
ваш вызов. Подождите минуту, я достану карты.
   Мари Августин выдохнула:
   - Вы дьявол! Вы...
   Она стиснула ладони. Внезапно ее отец  визгливо  захихикал,  и  это  было
отвратительно. Августин восхищенно выпучил глаза; он потирал руки, и  слышно
было, как при этом у него хрустят суставы. Он  все  еще  покачивал  головой:
теперь это было похоже на радостное одобрение...
   Снова пробили часы, из камина  выпал  еще  один  уголек,  вдали  прогудел
клаксон автомобиля...
   - Я готов, сударь, - громко и отчетливо произнес голос в телефоне.
   - Тогда вытащите за меня и не забывайте, что это значит.
   Сад в Сен-Жерменском предместье, шуршащий в  ночи  изодранными  листьями.
Поблескивающие рубашки карт и рука, тасующая их.
   Я чуть не упал замертво, когда голос объявил:
   - Ваша карта, сударь, пятерка бубен.
   - Ага, - сказал  Бенколин,  -  не  очень  большая  карта,  полковник!  Ее
нетрудно побить. Очень даже просто. А теперь подумайте обо всем, что  я  вам
сказал, и вытяните за себя.
   Его полуприкрытые глаза насмешливо посмотрели на меня...
   Тик-так, тик-так - неумолимо отстукивали в тишине стенные часы. С  визгом
и громыханием под окнами  проносились  машины;  Августин  хрустел  суставами
пальцев...
   - Ну так как, полковник? - чуть повысив голос, спросил детектив.
   В трубке что-то заскрипело. Побледневший Шомон резко отвернулся.
   - Моя карта, сударь...
   Скрипучий голос запнулся. Послышался тяжелый вздох... За  ним  последовал
тихий шипящий звук,  словно  выдох  через  искривленные  в  улыбке  губы,  и
негромкий звон стекла, упавшего на твердую деревянную поверхность.
   Раздался отчетливый, твердый и вежливый голос:
   - Моя карта, сударь, тройка пик. Я буду ждать прихода полиции.