а прийти? Я чуть ли не в  измене  ковар–р–ной  ее
обвинял, депрессия была такая, что не приведи Господь!.. Места  себе  не
находил, исстрадался, бородатый Ромео... А она ведь даже не  подозревала
о моих любовных муках, мы и не встречались с нею  ни  разу  тет–а–тет...
Кажется, я ей все же нравился, ей было приятно в моем обществе, тем паче
- внимание писателя не могло не льстить... Но она жила себе и жила  тем,
чем всегда - работой, мужем, ребенком... Безо всяких обязательств передо
мной, выдумщиком, который перетащил сначала жизнь в книгу, а потом - на-
оборот.
   Марьяна загасила сигарету в пепельнице, взяла рюмку за ножку,  покру-
тила, поставила.
   - Уж и не знаю, хорошо ли это или плохо... - Глаза ее сузились, она о
чем–то напряженно думала. - Но я ей завидую, - после долгой паузы произ-
несла она тихо и опять замолчала.
   - Давайте–ка выпьем, - предложил я. - Кажется, я вогнал вас в  мелан-
холию. Для соблазнителя это непростительный промах.
   Мы опорожнили рюмки одновременно и одинаково - одним глотком до  дна.
И так же дружно протянули мельхиоровые вилочки к блюдцу с желтыми  плас-
тинками лимона.
   - И часто вы... как бы сказать... выплескиваетесь?
   Я готов был поклясться, что в ее милой хрипотце прозвучала нотка рев-
ности.
   Жестковато спросила, с сарказмом.
   - Что значит - часто, редко?.. Как нахлынет. Я многим женщинам посвя-
щал стихи, всех и не упомнишь. Кому–то даже песни, верней  что–то  вроде
современных романсов... Это мое хобби...Фу, терпеть не могу, пластмассо-
вое какое–то словечко, но шут с ним... А чтобы роман, так сказать,  воз-
ник из самого романа, чтобы благодаря книге - такое со мной  было  впер-
вые... К сожалению, вряд ли мое творение кто–то  прочитает  в  обозримом
будущем, печатать его некому. Вот и рукопись поэтому взял, издателям она
без надобности.
   О чем же таком она сейчас напряженно думает? Невидящий взгляд Марьяны
был устремлен куда–то мимо меня, губы сжались в бутон... Как же все–таки
она хороша, эта странноватая маленькая женщина...
   - Значит, так... Роман ваш печатать не хотят...  -  пробормотала  она
негромко, словно обращаясь к самой себе. - Это вы его листали, когда ме-
ня ждали на лавочке?
   - Нет, поденщину... Дешевенькую поделку,  рукопись  подстрочника,  из
которого мне предстоит сделать хоть какое–то подобие литературы.
   Не знаю, что меня дернуло за язык, выпитый коньяк, видно, но я неожи-
данно для себя откровенно рассказал Марьяне об утреннем предложении  хо-
зяев "Парфенона" и почти откровенно объяснил, почему я его вынужден  был
принять. Меня покоробило, что мою горестную исповедь она восприняла поч-
ти равнодушно, без тени сочувствия.
   - Деньги–то хоть приличные? - спросила она, будто речь шла о  продаже
подержанного холодильника, а не писательского пера. Спросила с живым ин-
тересом, деловито. Похоже, именно размер гонорара, а не сам  факт  моего
падения был в ее глазах единственно важным предметом, достойным обсужде-
ния.
   - Относительно... - Я пожал плечами. - Главное, что противно соучаст-
вовать в возведении той мусорной пирамиды, которая  сегодня  на  книжных
прилавках.
   - Феликс... - Марьяна тронула тонкими, неярко наманикюренными пальчи-
ками мой кулак, сжимавший пустую рюмку. - Не хватало еще страдать от та-
кой чепухи.
   Гиены... Еще кто?.. Грифы... Они питаются падалью, для них  тухлятина
- лакомство. Эту макулатуру покупают,  значит,  кому–то  она  по  вкусу.
Вам–то что?
   Пусть себе читают. Лучше уж вы их угостите, чем наглая бездарь. Смот-
рите на это проще: вам сейчас нужны деньги, чтобы выкрутиться.  И  чтобы
потом опять спокойно заниматься любимым делом... Не думайте о всем чело-
вечестве, Феликс, ну его!.. Отделяйте четко, как я: это - им, это - мне.
Швырните им, чтобы получить свое. получить свое.