,  а
как раз красила эдакая интригующая азиатчинка. Лицо Светланы  было  куда
правильней - и носик аккуратный, и овал почти идеальный, но было  в  нем
нечто безжизненное, не в лице, вернее, а, конечно, в глазах - бледно–се-
рых, чуть навыкате, малоподвижных, но не от задумчивости или  флегмы,  а
от какого–то скрытого истового упрямства. Ее всегда  напряженный  взгляд
априори заявлял всем и каждому: что бы вы ни говорили, как бы ни умнича-
ли, а истину знаю я и возражений не потерплю... Бог мой, чего только  не
натерпелись мы с ней за последние десять–двенадцать лет! Вкусив со Свет-
ланой прелестей отцовства, я категорически отказался от мысли  о  втором
ребенке - втором, разумеется, для Нины, которая, впрочем, и не настаива-
ла на продолжении фамильной династии Ходоровых.
   - Ну, что, пора, видать, и посвятить супруга в наши планы? -  Николай
Петрович подмигнул Нине и снова наполнил  хрустальные  стопочки  водкой.
Жена и Светлана так и не прикоснулись к пахучему молдавскому,  рюмки  их
были полны.
   - Может, пусть сначала Света все расскажет? - Нина с  сомнением  пос-
мотрела на на дочь и вздохнула. - Нет, она слишком переволновалась, луч-
ше я.
   - Но сначала - уипьем уодки! - отставной полковник коротко  хохотнул,
приглаживая ладошкой сверкающую лысину и поднимая над головой стопку.  -
Догоняй нас, Феликс Михайлович! - почему–то переходя на "ты", воскликнул
он и бравым жестом выплеснул водку в рот.
   Что ж, догоню, за мной, как говорится, не заржавеет. И все  же,  куда
они меня хотят затянуть? Что может быть общего у меня с ними  -  хоть  с
моей падчерицей с ее челночным бизнесом, хоть с этим огородным гением?
   - Феликс, - проникновенно, глубоким грудным голосом, каким не обраща-
лась ко мне уж года три, произнесла Нина, - в нашей семье случилась  бе-
да. И мы все вместе, с помощью Николая Петровича, должны найти выход  из
ситуации... Из ситуации тяжелейшей...
   Николай Петрович, с достоинством потупив белесые  глаза,  старательно
выбирал вилкой грибочек покрупнее. Светлана неподвижно смотрела  куда–то
под потолок. Я отодвинул тарелку с салатом и приготовился слушать.
   А произошло вот что. Выполняя заказ известной у нас в Самаре  оптовой
фирмы ООО "Тарас", Светлана закупила под  Стамбулом  партию  французских
духов "Пуасон" по цене десять долларов за флакон. Ровно тысячу штук,  то
есть на десять тысяч долларов, взятых ею в том же  "Тарасе".  Фирме  она
должна была сдать товар, как условились, по двенадцать баксов, навар по-
лучался неплохой. За вычетом всех  расходов  на  поездку  приблизительно
полторы тысячи "зеленых". Две коробки с духами она отвезла на базу  "Та-
раса", но тут–то и случилось неожиданное. По  чьей–то  наводке  торговая
инспекция как раз в этот день проверяла здесь не только сертификаты,  но
и вообще качество импорта. Взяли на экспертизу и одну коробочку с  "Пуа-
соном". И оказалось, что духи имеют к Франции такое же отношение, как  и
одесская шипучка "Лярошель" к вину провинции Шампань.
   Изготовлены они в Малайзии. Но и это не самое  худшее,  так  сказать,
полбеды.
   Беда же том, что в составе лжефранцузского парфюма обнаружен  метило-
вый спирт, который ядовит, от него слепнут. В тот же день ушлые "Тарасы"
узнали об этом заключении экспертов. Товар  Светлане  фирмачи  не  медля
вернули - вчера вечером привезли обе коробки к нам домой. Теперь требуют
возврата денег, угрожают завтра же "включить счетчик" - два  процента  в
день, то есть станут плюсовать по  двести  баксов  ежесуточно.  Вышибать
долги эта фирма умеет, возглавляет ее недавний уголовник из бывших  бок-
серов. Что делать с девятьсот девяносто девятью флаконами фальшивого,  к
тому же запрещенного к продаже "Пуасона", ясно
   - их надо сбыть, хотя бы по дешевке,  пусть  даже  и  за  свою  цену.
Сверхзадача в другом  -  сделать  это  необходимо  в  течение  ближайших
двух–трех дней, пока инспекция раскачивается, экономическая полиция не в
курсе, а информация о ядовитой пахучей смеси не предана гласности.
   - Ты прекрасно знаешь, Феликс, - печально закончила Нина  свое  душе-
раздирающее повествование, - что десяти тысяч долларов у нас нет и в по-
мине. Даже тысячи нет. Светлане, нашей дочери... - она с особым  нажимом
произнесла "нашей", - угрожают криминальные элементы. Каждый  потерянный
день - это гвоздь в крышку гроба. Поэтому мы решили...
   - Маленько поторговать ядом! - захохотал, будто никогда  в  жизни  не
острил так удачно, отставной полковник. Его загорелое, в грубых складках
лицо лоснилось, смешливые глазки помаргивали из–под кустиков бровей.  Он
казался весьма довольным ситуацией - может, не той, в какую мы попали, а
той, что сложилась сейчас за столом. - Ты же не знаешь, Феликс, ты ж  не
знаешь наверняка, что "пуасон" по–французски - это по–нашему,  по–русски
- "яд"! Да, представь - яд!
   Надо ж было жизни такую шутку сыграть с вами!
 
 
   23
 
 
   Мне не показалось это смешным.
   - Что значит - поторговать, и - кому?
   Наверное, мой голос прозвучал чересчур резко: Нина вздрогнула и заку-
сила губу, полковник оборвал смех и пристально взглянул на меня.
   - Всем нам, - сказал он негромко. - Вам троим как семье.  И  мне  как
вашему другу, потому что вы для меня вроде почти родственники. Мой Виту-
сик и ваша Светлана как–никак...
   - Да вы что, осатанели?! - я отшвырнул вилку. - Мне, писателю,  стать
на углу с этой пакостью? С поганой отравой?! Да если бы и парижские  они
были, то...
   - Замолчи! - взвизгнула Нина. -  Нахлебник,  захребетник  несчастный!
Писатель, тоже мне! Кому нужны твои шедевры?! Жрать небось хочешь каждый
день? Дочь спасай, ничтожество, пусть не родную, пусть! Но неужели ты не
понимаешь, что если мы сейчас...
   Она захлебнулась слезами и села, закрыв ладонями лицо. Николай Петро-
вич укоризненно покачал головой, вынул из кармана платок, вытер  лысину.
Светлана, подбежав к матери, что–то зло и  взволнованно  шептала  ей  на
ухо, та не реагировала, ее трясло.
   - Успокойтесь, Нина Сергеевна. - Полковник вылил в наши с ним емкости
остатки "Самарской" и откашлялся. - Вранье это, что метиловый спирт ядо-
витый, наши зэки хлебали его втихаря, и никто не помер. Да  кто  ж  духи
станет хлебать, спрашивается? Глаза ими тоже не прыскают,  не  туалетная
водичка после бритья. А реализовать их надо немедленно, тут  у  матросов
нет вопросов. - Он подумал и, закатив глаза,  быстро  опрокинул  стопку,
причмокнул, похрустел грибком. - Придется, Феликс Михайлович, никуда  не
денешься. Писатель - не писатель. Я вот полковник, ордена имею за выслу-
гу, а ведь не брезгую. Ради вас, не ради себя!
   - Бред собачий... Надо искать где–то деньги. - Я тоже выпил,  закусы-
вать не стал. - Я попрошу аванс под книгу...
   - Да брось ты! - неожиданно свежим, полным презрения голосом оборвала
меня Нина. Ее крутые щеки пылали, в черных глазищах, прекрасных  даже  и
сейчас, несмотря на годы, а когда–то сводивших меня с ума глазищах  све-
тилось жаркое презрение. - Ты врешь все время - не только нам, ты привык
уже врать самому себе. Ты знаешь, что твой роман - пусть он  даже  гени-
альный - никто сегодня издавать не будет, а значит, не даст  за  него  и
гроша ломаного! Аванс попросит!.. Боже ты мой, не мужик, а тряпочка, ко-
торой только пыль вытирать!..
   И вытирают!
   - Прекрати!
   Нет, не надо мне сегодня этих сцен, ради Марьяны сдержись!
   - Хорошо! - глаза Нины свирепо сверкнули. - Ты  завтра  же  приносишь
домой тысячу долларов! Нет, полторы тысячи! Потому  что  мы  будем  гор-
биться и за тебя, чистоплюя! Попробуй не принеси - вышвырну!  С  бомжами
будешь жить на вокзале, бабам ты уже не нужен, нищий классик!
   Я чувствовал, что бледнею. Прикрыв веками глаза, начал мысленно  отс-
чет:
   двадцать... девятнадцать... восемнадцать... семнадцать...
   Видимо, огородный полковник решил, что я  все–таки  спасовал.  Смачно
жуя что–то, судя по хрупанью, огурец, он миролюбиво, почти ласково заго-
ворил. О том, что у него в Сызрани, Новокуйбышевске и  в  Тольятти  есть
деловые дружки, которые чем–то помогут в реализации, что никого,  конеч-
но, просвещать насчет качества "Пуасона" не стоит, однако дорожиться то-
же не стоит, даже по одиннадцати - и то хорошо...
   "Продать дачу! - пронеслось у меня в мозгу. - За  бесценок.  Записана
она, слава богу, на мое имя... Завтра же дать объявление..."
   - Так "да" или "нет"?! - услышал я словно издалека звенящий  металлом
голос жены.
   - Да! Да! Да! - заорал я и с силой ударил  кулаком  по  столу.  Рюмка
упала, звякнув о тарелку. - Будут вам проклятые эти баксы! Завтра  -  не
завтра, а будут, чтоб вы все провалились!
   Я выскочил из–за стола и бросился в прихожую. И именно в эту  секунду
там забренчал телефон.
   - Да! Ходоров!
   - Старик, ты где сегодня валандался, классик наш служивый? -  услышал
я дурашливый голос Зямы Краснопольского. - Небось не знаешь -  не  веда-
ешь, что за новости у нас?
   - Говори! - раздраженно буркнул я.
   - Полная реорганизация нашего благословенного "Парфенона". Вот так!
   - Что это значит?
   - Завтра узнаешь. Тебе, кажется, выпадет осо–о–бая такая миссия.  Ни-
чего конкретного не скажу, сам толком не знаю. Но  вроде  бы  связано  с
худлитературой, романы будешь кропать... Что–то в этом духе. Поздравляю,
классик!.. Ну до завтра, телевизор смотрю, а тут рекламная пауза, вот  и
позвонить решил, не вытерпел. Покеда!
   Я положил трубку на рычаг и вышел на  лестничную  площадку.  Закурил.
Надежда тихонько, но явственно,  как  ребеночек  в  чреве,  ворохнулась,
отогнав кипящую тоскливую ярость. Романы писать? Чушь какая–то... Может,
кто–то заказал... И чтобы именно я...
   Убедившись, что в пачке осталось всего две сигареты, я тихонько  зак-
рыл за собой дверь и быстро спустился по лестнице. До ближайшего киоска,
где можно купить курева, было чуть меньше квартала, но я свернул в  про-
тивоположную сторону. Сумерки уже сгустились, было все еще душновато, но
совсем не жарко, почти комфортно. Перейдя через площадь, я  опустился  в
сквере на скамейку и закинул ногу на ногу. Мимо, косясь на меня и перес-
меиваясь, прошагали три аляповато накрашенные нимфетки,  я  проводил  их
долгим, но вполне безразличным взглядом...
 
   И внезапно увидел, словно на холсте написанную, жанровую картину: от-
дых немолодого жуира... Бородатенький дяденька с сигареточкой, равнодуш-
ненько  усталое  выражение  лица,  скрещены  ножки,  локоток  на  спинке
скамьи... А ведь ему, этому душезнатцу Ходорову, только что надавали  по
мордасам, принудили заняться пес знает чем - не криминальной  торговлей,
так тайной продажей чужого имущества... Ведь дача только формально  его,
совсем не Ходоровской жизни она кусочек. Какие бы значительные  рожи  он
сейчас не строил, но этот бородач и на самом–то деле - тряпочка для  пы-
ли. Чужое "надо" - его карма, его удел, а что такое его собственное "на-
до", он позабыл давным–давно... Сегодня наконец–то сверкнул в  бессозна-
тельной его жизни просветик чего–то настоящего, нужного именно ему,  Хо-
дорову, да ведь уже завтра затолкает, затопчет его чужое "надо", некогда
будет ему искать свое. А там и развеется, расплывется, забудется - то ли
было, то ли не было, почудилось...
   Если бы завтра!.. До завтра надо было еще дожить. Ночью, когда я, как
мне показалось, только–только уснул на своем диване под шум воды и  поз-
вякивание посуды на кухне, что–то тяжелое придавило мне грудь. Спросонок
я что–то крикнул, но маленькая твердая ладонь зажала мне рот. "Тихо, ми-
лый, тихо..." - услышал я в темноте голос Нины... Видит бог,  как  я  не
хотел этого сегодня...
   Мы не были близки уже месяц, она  никогда  не  проявляла  инициативы,
почти никогда... Я был уверен, что противен, по меньшей мере безразличен
ей как мужчина, что ей, такой сексуально непритязательной и в более  мо-
лодые годы, это теперь без надобности, разве что как уздечка  для  мужа.
Да и какая там уздечка, если за все двадцать лет она не приревновала ме-
ня ни разу, по крайней мере не показала наружно. И вдруг она сама пришла
ко мне в постель, даже сама сняла с себя рубашку и -  бог  ты  мой,  что
творится! - так усердно и так неумело старается возбудить  мое  естество
руками, жесткими сухими поцелуями, яростным,  похожим  скорей  на  атаку
борца на ковре прижиманием своего горячего, чуть  влажного  после  душа,
такого еще крепкого тела.
 
   24
 
   - Ты мой... Единственный в жизни... Давай же, давай  же,  люби  меня,
Феля мой, Феля!.. - как в лихорадке жарко бормотала она, ерзая и извива-
ясь - сначала на мне, а потом, после того как почувствовала, что это уже
возможно, подо мной...
   С такой яростной, если не сказать свирепой страстью Нина  не  отдава-
лась мне так давно, что и не упомнишь, чего такого мы вытворяли  в  годы
наши молодые...
   Когда она ушла к себе в спальню, я подумал о том, что моя жена -  ор-
тодокс, верный себе и своим принципам до конца.
   Сейчас я ей был нужен.
   Еще некоторое время я полежал на спине, таращась в темноту. Потом за-
жег лампу, взял из ящика стола пачечку чистой бумаги и  записал  события
минувшего дня. С месяц я не прикасался к дневнику, хотя некогда  и  пок-
лялся себе, что вести его буду каждодневно. И больше того -  не  наспех,
кое–как, дабы только отделаться, а беллетризированно,  даже  с  главами.
Глядишь, и пригодятся записки как черновое сырье для романа или повести.
Названия книг и глав - мое слабое место, мучаю себя постоянно. Но сегод-
ня в голову пришло сразу: "Дело спасения утопающих - дело рук самих уто-
пающих". Вторую часть фразы я все же вычеркнул, ясно и так.
   Тоскливо мне стало, тоскливо... Но как бы то ни было,  а  Светлана  в
беде. И никуда мне не деться.
 
 
   Убийца
 
   Опровергнутое алиби Разбудил ее Арчибальд. Толкнув носом полуоткрытую
дверь, деловито процокал когтями по спальне и лизнул свесившуюся с  кро-
вати обнаженную руку хозяйки.
   Анна дернула плечом, убрала руку под простыню. Но настырный спаниель,
явно обрадованный - ага, шевельнулась! - забросил передние лапы на  край
постели и уже присел было, чтобы вспрыгнуть, да не успел - Анна опереди-
ла его, выпятив локоть. Еще не проснувшись как следует, она  действовала
чисто рефлекторно - дурацкая привычка  длинноухого  золотистого  коккера
будить сначала ее, а потом и Машу была неизживаема. А спать  с  закрытой
дверью душно.
   Впрочем, Арчи мог принять на себя вину лишь за выходные и  праздники,
когда хозяйка отсыпалась. В будни он нес службу дневального почти по бу-
дильнику, ну разве что на пять–десять минут  опережал  его  дребезжание.
Так что мириться с этим следователю Лариной было можно, тем более,  если
предположить, что когда–то будильник способен и отказать.  Да  и  просто
позабудешь завести его вечером.
   - Встаю, Арчик, уже встаю...
   Сегодня четверг, до воскресенья еще целых три  дня...  Застилая  пос-
тель, она поймала себя на том, что в последнее время что–то  уж  слишком
ценит свои выходные. До обещанного в сентябре  отпуска,  если,  конечно,
дадут, осталось совсем пустяк, можно и потерпеть, как ни устала. В  этом
году - как никогда.
   Возраст?.. Тридцать один, четвертый десяток... Многовато для  иллюзий
насчет чего–то личного, но совсем немного, если считать  служебные  сту-
пеньки. Через год–полтора дадут капитана, а майором станет, небось, ког-
да седину придется закрашивать. Слава Богу, что она блондинка, высветли-
лась и хоть бы хны.
   Она накинула на ночную рубашку халатик и пошла в  ванную.  Критически
щурясь на себя в зеркале, отметила не без удовлетворения, что крем, куп-
ленный для нее Ираидой в областном центре, и в самом деле  хорош  -  су-
хость кожи на лбу и надбровьях уже совсем не та, что неделю назад. А ес-
ли опять пустить от висков локоны, то ведь будет бабеночка  и  ничего!..
Нос чуть маловат да и губы, скажем прямо, могли быть посочнее, не рот, а
куриная гузка. Но ведь все же глаз–то мужики еще кладут на нее! Даже зе-
леные лейтенанты, чего уж и говорить о солидных женатиках с двумя  прос-
ветами... Еще не вечер, Анна!.. Только вот на кой тебе это  все?..  Ведь
куда спокойней живется сейчас, чем раньше, до развода  с  этим  неудалым
поддавальщиком. "Муж!" До сих пор в капитанах ходит, горе луковое... Вот
уж действительно в худшем смысле типовой мент, а никакой к черту не сле-
дователь...
   Арчибальду не удалось оторвать от подушки Машу: у нее первые в  жизни
каникулы, валяется в постели до десяти. Спит  с  книжкой  под  подушкой.
Вчера легла, кажется, с "Мойдодыром", счастливая до  невозможности,  что
наконец–то читает сама, без мамы и бабушки.
   - Не опаздываешь? - донеслось из кухни.
   - Нет, мам, в самый раз!
   Кажется, опять яичница с помидорами? Годится. Только бы успеть  самой
заварить кофе, мамина жиденькая бурда уже поперек горла. "На твоей рабо-
те надо беречь сердце"... Да уж, этим сбережешь... Лишнюю ложечку  зерен
в кофемолке Вера Петровна всерьез считает  угрозой  для  дочкиного  здо-
ровья. Знать бы ей, сколько чашек растворимого Анна поглощает за день на
работе...
   - Ты слышала областные известия, когда умывалась? Нет? А я ведь  спе-
циально на полную громкость включила. Ничего не слышала?
   - М–м... - мотнула головой Анна, принимаясь за яичницу. - А что такое
случилось?
   - Алюминиевая мафия... - значительно произнесла Вера Петровна, сокру-
шенно тряхнув пегим узелком на макушке.  -  Нет,  кажется,  дюралюминие-
вая...
   Анна фыркнула, мать обидчиво поджала губы.
   - Мил–ли–ар–ды расхитили! Это не твои киосочные воришки.
   Вера Петровна не скрывала от дочери своей убежденности, что  та  спо-
собна на куда более великие дела, чем ковыряние в скучном уголовном  му-
соре районного масштаба.  Большая  любительница  детективных  романов  -
правда, классики уровня Сименона и Агаты Кристи, а не  сегодняшней  мяс-
ницкой - она живо интересовалась всяким новым делом,  которое  открывала
следователь райотдела милиции Ларина, и очень быстро утрачивала  к  нему
всякий интерес, разочаровавшись в его незначительности.
   - Так вот, - с энтузиазмом продолжала Вера Петровна, - дело  уже  за-
кончено следствием и передается в суд.  Вскрылось  такое,  что  ой–ой!..
Представляешь, Анютка, через подставных лиц -  между  прочим  кавказской
национальности - московские фирмачи якобы поставляли нам в Самару алюми-
ний... Или дюралюминий?.. В общем, поставляли куда меньше,  чем  было  в
документах, а наши заводские оформляли...
   Анна не слушала. Время от времени угукая и  кивая,  чтоб  не  обидеть
мать, она с тоской думала о том, что сегодня ей воленс–неволенс  придет-
ся–таки заниматься делом этого странноватого бомжа Сидорова. Три дня она
не вызывала его на допросы, ждала более подробной информации.  Ответ  из
Магаданской области на запрос по месту рождения "Сидорова Ивана Петрови-
ча" придет наверняка не скоро, да и вряд ли подозреваемый сказал о  себе
правду. И хотя вчера вечером пришло сообщение из информцентра о том, что
в криминальных картотеках оттиски его пальцев не зарегистрированы,  Анна
была - пусть без достаточных оснований - убеждена, что бритоголовый бро-
дяга, играющий под дурачка, потреплет ей нервы изрядно.
   По дороге в райотдел она думала уже о другом, более приятном. О  том,
что послезавтра, если не случится никаких ЧП, они с Ираидой все–таки вы-
берутся на шашлыки к Турищевым, самой, пожалуй, симпатичной  паре  среди
ее и Иркиных друзей. Дача у них рядышком, в  одной  остановке,  если  на
электричке, но вроде бы они собирались туда на своей "Волге".  Возможно,
и подвезут, надо только спросить у Иры, чем ей войти в долю.  Хоть  и  в
гости зовут, а на халяву неудобно. Интересно, кого они  еще  позовут  на
свой уик–энд? Анна готова была головой поручиться, что там будет кто–ни-
будь из неженатых мужичков. Может, даже из города. Ираида  не  пропустит
шанса свести закадычную подружку с очередным кандидатом в женихи. Сама–-
то она даже и не помышляла когда–либо выйти замуж