а  нет,  на
психа не похож..."
   - Че врешь, бабка! - запоздало и как–то неубедительно хрипит  Сидоров
и косится на следователя.
   - А ну–ка помолчи! - грозно рявкает Саврасов и бьет кулаком  себе  по
ладони.
   Ларина бросает на него укоризненный взгляд: не вмешивайся!..
   ...Оформив протокол опознания и предупредив Саврасова,  что  допраши-
вать Сидорова она будет до обеда, максимум через полчаса, Анна отпустила
всех, сама отнесла уже не нужные ей стулья в приемную и опять  принялась
перелистывать дело. Уверенность, с какой Викулова указала на бомжа,  ук-
репила ее в мысли, что именно Сидоров, или Как–Там–Его, впрямую  причас-
тен к исчезновению, а скорее всего - убийству писателя Ходорова. Призна-
ется ли он в этом сегодня или чуть позже,  особого  значения  не  имеет,
улики против него пока что представляются неопровержимыми, хотя,  конеч-
но, с выводами спешить не стоит. Тем более, что на многие вопросы  отве-
тов у нее еще нет. Да и другие, пусть и маловероятные версии  происшест-
вия в Тургаевке требуют проверки. Сведения о Ходорове, которые  предста-
вил ей Саврасов, Анну удовлетворяли мало, видимо, придется–таки ей самой
съездить в областной центр. "Все–таки он колун, примитив, - подумала она
с сожалением. - Нюх есть, это безусловно, и интуиция, и  мозги  быстрые,
что есть, то есть. А вот как психолог..." Анна рассмеялась: уж очень не-
подходящим показалось ей это сочетание - "психолог" и  "опер  Саврасов".
Хотя на охоте гончие как раз и незаменимы...
   Анна взглянула на часики: до начала допроса еще час семнадцать минут.
Так что можно еще маленько читануть откровения этого  хлюпика  Ходорова.
На чем она остановилась–то? Ага, вот здесь: муж, насилуемый  собственной
женой... "И никуда мне не деться"... Ну и ну. Бедняжечка.
 
 
   3
 
 
   Жертва (из записок Ходорова)
 
   Глава 4. Любовные романы
   - Кто–кто, а вы, Феликс Михайлович, можете не беспокоиться. Вы не  из
тех, кем можно было б разбрасываться. Ваш признанный талант  нам  нужен,
поверьте. Думаю, вас даже порадует новое амплуа. Хватит  заниматься  ре-
дактурой всяких там кулинарных справочников, это унизительно для  такого
пера, как ваше. Хотите работать над романами?
   Прищурясь, он ласково, как на любимое чадо, смотрел  на  меня  своими
живыми темными глазками, которые тонули в складочках набрякших век и все
же были необыкновенно выразительными, словно подсвеченными изнутри.  Са-
велий Маркович Карпович, он же "главарь" издательства "Парфенон", он  же
мой благодетель–работодатель, обладал - и знал это хорошо -  несомненным
обаянием.
   Даже увольнение с работы он мог обставить так, что после разговора  с
ним у сотрудника оставалось чувство чуть ли не признательности  к  этому
мягкому, такому интеллигентному, искренне сострадающему вам человеку.
   Однако, что же он имеет в виду? Неужели хотят заказать мне книгу?  Но
ведь уже написанную ни он, ни "полупахан" не захотели прочитать.
   - Хочу ли? - Я усмехнулся, взял бороду в кулак. - Стоит ли спрашивать
у голодающего его отношение к бифштексу? Я же профессиональный писатель,
сочинять для меня - то же, что рыбе плавать.
   Карпович с улыбкой покивал - еще бы ему меня не понимать... Правда, я
знал, что сам–то он не написал в жизни ни строчки, даже  газетной.  Ког-
да–то он ведал в облисполкоме отделом... то ли коммунальным, то  ли  еще
каким в этом роде.
   "Парфеноном" он овладел всего лишь год назад.
   - Может, и не столько сочинять... - Он  вздохнул  и  задумчиво  потер
глубокую залысинку. - Скорей, я бы сказал, преображать... Рукою мастера,
которому стоит только коснуться кистью чьей–то  неловкой  работы,  чтобы
картина ожила.
   - То есть?
   Я начинал догадываться: не иначе, как литературная редактура.
   - Вы знаете, Феликс Михайлович, что сейчас  покупательский  спрос  на
книги невелик. Слишком много книг, целый океан, и людям разобраться, ка-
кую стоит купить и прочитать, трудно. Покупают привычные серии -  любов-
ных романов, детективов с маркой "Черной кошки" или,  скажем,  "Бестсел-
лер". Реклама дает себя знать да и чисто собирательская страсть -  иметь
непременно всю серию. На новое смотрят с опаской или просто не замечают.
   Он поправил узел яркого галстука, словно тот ему  мешал  говорить,  и
снова печально вздохнул.
   - Такова, как говорится, селяви... Есть спрос - есть и деньги у изда-
теля. Наши дела, вы это знаете, неважнецкие, без реорганизации, без  но-
вых подходов не выживем. Так вот, мы приобрели у московской издательской
фирмы "Эдос" право пользования логотипом и принципами  оформления  попу-
лярнейшей серии "Любовный треугольник". Не перепечатывания уже  изданно-
го, а выпуска оригинальной литературы. Вернее, переводной, но как  бы...
авторизованной, что ли. Джимы и Сюзанны  российскому  читателю  порядком
поднадоели. Все–таки чуждая нам жизнь, не те реалии, что  в  нашей  мно-
гострадальной. Нашим людям хочется читать про свое, родное, про  Сергеев
и Катюш, но не тружеников производства, как раньше, а... - Карпович  за-
мялся, его узкое аскетическое лицо еще более вытянулось, став похожим на
редьку. - Короче, это должны быть закрученные, насыщенные эротикой и лю-
бовными интригами романы, герои которых действовали бы  в  знакомых  для
наших читателей обстоятельствах... Вернее, для читательниц,  на  женский
контингент серия в основном и рассчитана.
   - И вы предлагаете мне перелопачивать переводную макулатуру? -  спро-
сил я в лоб. - Менять Майклов на Миш, Патрисий - на Пелагей, Лос–Анжелес
на Сыктывкар?
   Так, что ли? И ставить на обложке свою фамилию? Но это же  воровство,
плагиат!
   "Главаря" ничуть не шокировала моя прямолинейность.
   - Этим мог бы заниматься и ремесленник, - усмехнулся  он  и  протянул
мне открытую пачку "Данхилла". - Давайте закурим и очень–очень  спокойно
прикинем детали. Я потому и обращаюсь к вам, писателю с развитым вообра-
жением, с фантазией подлинного мастера неординарных сюжетов. Перелопачи-
вать? А что, почему бы и нет? В конце концов, сюжеты в мировой литерату-
ре повторяются бесконечно. Важно не о чем, а кто пишет. "Евгений Онегин"
- это же плагиат крыловской басни о журавле и цапле, которые  поочередно
предлагали друг другу пожениться. С вашим воображением и мастерством  вы
неузнаваемо перевоплотите на бумаге импортную дешевку в добротную  книгу
о страстях человеческих. И вам не надо будет ломать голову над перипети-
ями фабулы, не надо мучительно сочинять сюжеты - берите заготовку и -  с
Богом!
   - И под своей фамилией? - Я  затянулся  и  довольно  нахально  пустил
струйку дыма в его сторону.
   - Желательно. Вас знают. Но можно и под броским псевдонимом,  который
потом примелькается и станет популярным. Советую подумать, Феликс Михай-
лович. Ваша редакторская ставка сокращена, а по договору за  каждый  ро-
манчик вы могли бы иметь очень приличные деньги. Подстрочник -  за  счет
издательства, у нас есть очень неплохой переводчик, работает, что важно,
очень быстро. Хотите - трудитесь в Доме печати,  место  найдем.  А  если
удобней дома, пожалуйста. Важно одно - вовремя сдать рукопись.  Подумай-
те, я не тороплю...
   - Хорошо, я подумаю, - сказал я и, загасив сигарету  в  бронзовой,  с
взбрыкнувшим Пегасиком пепельнице, поднялся с кожаного кресла.
   ...Такой вот интересный разговор произошел у меня с "главарем" в  по-
ловине одиннадцатого. К тому времени я уже успел убедиться, что посетив-
шей меня вчера вечером идее быстренько продать дачу можно убираться вос-
вояси. Напечатать мое объявление газеты - а я позвонил с утра в пять или
шесть редакций - могли лишь на следующей неделе. Но еще хуже, что подоб-
ных предложений на их страницах были если не сотни, то  многие  десятки.
Клюнуть на мое сразу могли бы лишь в случае, если бы  я  написал  "отдаю
недостроенную дачу задаром".
   Когда я вернулся к себе, Люся встретила меня взглядом, полным тревож-
ного любопытства. Однако спросить о чем–либо не  решилась  и,  подождав,
неохотно уткнулась в компьютер. К счастью, Краснопольского на  месте  не
оказалось, настырность Зямы была бы сейчас для меня невыносимой.  Я  сел
за стол, отодвинул локтем сверку "Зеленого доктора", с редактурой  кото-
рого, судя по всему, было покончено, и задумался.
   Давно уже на душе у меня не было так скверно... Чувство отвращения  к
себе, с которым я утром открыл глаза, вызванное ночным набегом жены, ло-
гически было трудно объяснимо. В конце концов, ни у меня, ни у Нины и  в
мыслях не было разводиться, взаимное физическое охлаждение -  штука  ба-
нальная, особенно для супругов, живущих вместе два десятка лет.  Ну,  не
спали мы с ней достаточно долго, ну не хотелось. А сегодня ночью,  пред-
положим, эмоции в ней пробудились.
   Я же совершил то, что на канцелярите называется исполнением супружес-
ких обязанностей. И, слава Богу, что оказался еще способным на  это.  За
что, спрашивается, себя грызть?.. Задавая себе этот риторический вопрос,
я прекрасно осознавал, что опять вру самому себе. Марьяна... Весь  день,
весь вечер и засыпая я думал о ней, почти физически чувствовал ее рядом,
обонял, как мне казалось, чуть пряноватый аромат ее духов, слышал  милый
хрипловатый голосок... Стоило вспомнить, как мы ехали в трамвае,  прижа-
тые друг к другу словно тисками, и дрожь электрическим разрядом пробега-
ла по телу, а мозг на мгновенье просто–напросто отключался. И вот  такой
тривиальный финал этого необыкновенного дня...
   Сегодня моя любовная нервозность - а как еще назовешь это  состояние?
- спала, смикшировалась, но зато  пришло  самоуничижительное  раскаяние,
совсем как в горьком похмелье. Да, человек слаб, конечно, но  не  мерзко
ли, думая и мечтая об одной женщине, предаваться плотским утехам с  дру-
гой? Ей, Нине, эта близость была нужна как напоминание об узах,  которые
я не смею сбросить. Моя жена искренна в своей прагматичности, свое  "на-
до" она осуществляет всегда. А я?..
   Опять, как в театре марионеток, кто–то дергает за нитки, и ты делаешь
то, что вовсе не нужно тебе, даже неприятно, мучительно и противно. Но -
делаешь, потому что чужое "надо" всегда бывает сильней твоего.
   Теперь вот и это, Светланино "надо" - вынь да положь,  и  немедленно,
тысячу, даже полторы тысячи долларов... А в глубине памяти, как ни гони,
нет–нет да и ворохнется мысль о Джиге, его "ауди" и расплате,  наверняка
скорой и неминуемой. Такие не ждут и уж тем более - не прощают.
   На этом мрачном фоне предложение Карповича - забыв о профессиональном
достоинстве и элементарной  порядочности,  превратиться  в  литературную
проститутку - уже не казалось мне столь издевательски мерзким. Напротив,
оно давало хоть какой–то шанс если не разрубить, так ослабить  стянувшую
меня финансовую петлю. Если  "главарь"  согласится  дать  мне  приличный
аванс под будущую поделку, а еще лучше - сразу  за  два–три  эротических
романчика - я, может, и смогу выкарабкаться из ямы. Впрочем,  еще  неиз-
вестно, сколько они готовы мне платить по договорам.  Надо  торговаться.
"Парфенон", как я понял, заинтересован во мне не меньше, чем я сейчас  в
заработках. В конце концов, литературное имя - это мой  интеллектуальный
капитал, надо дать им понять, что цену себе я знаю.  А  уж  коли  найдем
согласие, буду работать как одержимый, мне  ведь  стоит  только  настро-
иться, а там пойдет...
   Выкурив подряд четыре–пять, а может и больше сигарет, я поднял трубку
и набрал номер Карповича.
   - Это Ходоров. Я готов продолжить разговор. Могу зайти прямо  сейчас?
Спасибо, иду...
   ...Больше часа продолжалась в кабинете директора "Парфенона"  беседа,
в которой, кроме меня и Карповича, участвовали  главный  редактор  изда-
тельства - "полупахан" Иван Петрович Махнев  и  ведущий  экономист  Яков
Яныч Готц, как оказалось, главный мой оппонент. Он  прямо–таки  обомлел,
когда услышал от меня об авансе. А когда разговор зашел об оплате  моего
труда, заявил, что не может быть и речи о том, чтобы я получал за каждую
книжонку больше пятисот долларов, поскольку большая сумма сделает ее из-
дание нерентабельным.
   Разумеется, он нахально врал. Работая в "Парфеноне", я был достаточно
осведомлен, какие дивиденды снимает издательство с популярной  литдешев-
ки, допечатку которой массовым тиражом заказывали ему московские  фирма-
чи–книгоделы. Даже на таких договорах самарцы имели неплохой куш, а сей-
час, выкупив право на самостоятельный выпуск книжек расхожей серии,  они
будут грести во много раз больше. Но доказательств у меня не было, я  не
мог ловко оперировать цифрами, как это виртуозно продемонстрировал лопо-
ухий крючконосый семит, которого я возненавидел за этот час, как  лютого
врага. Я мог лишь тупо упираться, багровея, закусывать губу, чтоб не пе-
рейти на ненормативную лексику, и мысленно твердить и твердить себе:  не
поддавайся, не будь хлюпиком, не дай себя провести, как сельского дурач-
ка...
   Карпович практически не вмешивался в наше противоборство. Он благоже-
лательно следил за нами - точь–в–точь как зарубежный министр, приглашен-
ный на корриду, где опытный тореро элегантно расправляется  с  неуклюжим
разъяренным бычком.
   Полковничья, мясистая, в складках физиономия Махнева, напротив -  вы-
ражала живейший интерес к содержанию нашей перепалки с экономистом, но и
"полупахан" предпочел предоставить Готцу право нанести последний,  смер-
тельный укол...
   Когда я вышел от Карповича, в руках у меня была  толстенная  папка  с
подстрочником романа "Из бездны - вдвоем",  сочиненного  некой  Армандой
Кройс, и экземпляр договора Заказчика с Исполнителем. Согласно ему,  Ис-
полнитель, то есть я, обязывался в течение двух  месяцев  подготовить  к
печати "оригинальное высокохудожественное произведение", за которое  За-
казчик отслюнит мне в рублях сумму, эквивалентную одной тысяче  долларов
аккордно, а главное - авансом. На этом я все же настоял, и они–таки  по-
няли, что в основании моего упрямства есть что–то действительно  серьез-
ное.
   Можно ли было считать эту тысячу моей победой? Казалось бы, да.  Ведь
я сумел удвоить предлагавшуюся мне сумму. Наверняка они  уступили  бы  и
еще, но я просто уже обессилел. И уговорил себя тем, что  именно  тысяча
"зеленых" мне сейчас и нужна, а упорствуй я дальше, того и гляди "Парфе-
нон" откажется вообще иметь со мной дело. Короче,  я  струсил.  Презирая
свое малодушие, я успокаивал себя тем, что завтра–послезавтра швырну по-
ганые эти деньги на стол пред светлы очи своих милых женщин и... И что–-
то надо резко, кардинально менять в самом своем существовании в этом ми-
ре, становится уже просто невыносимо от этой насквозь фальшивой,  словно
навязанной мне жизни.
   Чтобы не думать ни о Марьяне, ни о Джиге, ни о своих домашних, я  ре-
шил не откладывая заняться делом - хотя бы  просмотреть  подсунутый  мне
Махневым любовный роман. Так сказать, перешагнуть пока  что  лишь  порог
публичного дома, под  красным  фонарем  которого  мне  предстоит  отныне
усердно трудиться. Текст довольно–таки  пухлой  рукописи  был  отпечатан
крупным шрифтом и достаточно чистенько, три–четыре помарки на  страницу.
Неведомый мне переводчик с английского работал на компьютере  с  хорошим
принтером, интервалы между строчками были широкими, так  что  места  для
литературной правки было достаточно. Однако уже  первый  абзац  заставил
меня содрогнуться.
   "Заложив свои нежирные руки за золотоволосую голову, Эстебан  с  удо-
вольствием рассматривала свое обнаженное тело в  зеркале,  когда  за  ее
спиной послышался дверной скрип и густой мужской голос издал восклицание
восхищенности: "Ты хороша сегодня, как спелый персик, когда зубы  вонза-
ются в его сочащуюся бархатную плоть!"" Я  зажмурился  и  тряхнул  голо-
вой... Неужели и дальше будет такое?
   "- Ты пришел вовремя, дорогой Стив!  -  засмеялась  молодая  женщина,
оборачиваясь к вошедшему в будуар высокому блондину с твердыми челюстями
и голубыми глазами, которые  жадно  ощупывали  подробности  ее  восхити-
тельных прелестей. - Еще минута, и я позвонила бы Джорджу, и тогда  тебе
пришлось бы стать за мной в очередь, как безработному на бирже  труда  в
Чикаго. Но ты пришел первый, а первому всегда полагается приз.
   - Не упоминай это проклятое имя! - взревел  Стив,  прижимая  к  груди
задрожавшее смуглое от атлантического загара тело. Его  ладони  медленно
скользнули..." Я захлопнул папку и  обеими  руками  вцепился  в  бороду.
Тоскливый ужас надвигался неотвратимой мутной волной... Наверняка такими
вот трескучими фразами пестрит вся эта кошмарная поделка. Но ужас–таки и
в самом деле наваливался на меня - от одного лишь осознания самого  фак-
та, что в этой вонючей словесной бурде мне придется  барахтаться  многие
месяцы... Но поздно, брат Ходоров, поздно, желтый билет проститутки тебе
уже вручен... Отрабатывай и не суетись под клиентом...
   - Что с вами, Феликс Михайлович? Вы не заболели?
   Кажется, я даже застонал... Карие глазки обернувшейся  на  меня  Люси
смотрели так сочувственно...
   И я вдруг увидел его, такого сейчас несчастненького Ходорова, глазами
этой скромной, совсем неглупой, но бесконечно наивной девушки, с искрен-
ним обожанием взирающей на Писателя, человека совсем иной, ужасно благо-
родной породы - совсем не той, к какой относятся  ее  родители,  кажется
инженеры, знакомые родителей, соседи по дому, даже институтские препода-
ватели и профессора... Им недоступны эмпиреи творческого духа, они  буд-
ничны в своих интересах и заботах, а он, знаменитый Ходоров, книгами ко-
торого она упивалась девчонкой, терзается совсем другими страстями,  не-
ведомые дюжинным людям муки творчества обуревают этого лобастого  пышно-
волосого человека с ухоженной русой бородкой... Как хочется  сейчас  по-
мочь ему, облегчить ту нравственную ношу, которую добровольно взваливают
на себя они, Писатели, Творцы...
   Я увидел себя ее глазами, и мне стало нестерпимо стыдно, будто я мол-
ча наблюдаю, как опытный стареющий жуир соблазняет очередную бесхитрост-
ную девчонку дешевыми посулами сняться в кино, стать фотомоделью, и  сам
прекрасно осознает, как гадостна и пошла разыгрываемая им комедия, но не
в силах преодолеть себя, циничного сластолюбца, привыкшего  думать,  что
любые средства оправдывают любую, высокую или низменную  цель.  Если  бы
знала сейчас бедная Люся, что под этим высоким челом прыгают и  суетливо
сшибаются трусливенькие, весьма прагматические мыслишки, что окромя  то-
го, как оберечь свою потертую шкуру, этот только что продавшийся задеше-
во, а сейчас скорбно застывший за столом Ходоров просто не способен  ду-
мать ни о чем другом.
   Я вздрогнул и очнулся... Я понял, что немедленно, не откладывая ни на
секунду, должен найти Марьяну.
   - Вы будете кофе? Или чай? - робко спросила  Люся.  И  покраснела  до
корней волос: мой остановившийся на глубоком вырезе блузки взгляд смутил
ее, бедняжку. А у меня и в мыслях не было оглядывать ее прелести, я  ли-
хорадочно напрягал память, пытаясь восстановить в ней адрес Марианны Ва-
димовны Азариной, записанный в протокол  шепелявого  следователя...  Ма-
гистральная... Нет, Магнитогорская!.. Дом один, это точно. А квартира...
квартира... Необязательно ее знать, телефон справочная даст... Если дома
он у нее есть... А если нет?..
   Буду ждать у подъезда хоть до ночи, хоть до утра...
   - Аза–ри–на Эм Вэ? - громким, абсолютно бесцветным голосом  переспро-
сила телефонистка. - Минутку... Сорок восемь, двадцать пять, шесть,  че-
тыре...
   Сердце стучало так, что, казалось, занявшаяся чайными делами Люся ус-
лышит, оглянется. Говорить с Марьяной при ней?.. Да  не  все  ли  равно,
хватит же наконец поджимать хвост!
   Длинные гудки... Два, три, четыре...
   - Алло! Слушаю вас. Алло!..
   Я молчал. Я отчетливо сознавал, что должен  хоть  что–то  промямлить,
иначе Марьяна положит трубку, а потом, кто знает, уже больше не поднимет
ее с рычага. Я же знаю, она чего–то боится, поэтому мне  нельзя,  нельзя
молчать!..
   - Не хотите говорить?