мени  они  обмениваются  отрывистыми  репликами,
смысл которых не доходит до моего сознания. Я просто  фиксирую  звуки  и
шкурой ощущаю бьющийся в их интонациях страх:
   - Сразу на седьмую?
   - Охренел?! А краску?
   - У Джиги навалом, жми!
   - Переулком, Серый, переулком надо!..
   - Не учи, блин, ученого... Кровянки вроде не было? А?!!
   - У той–то? ... ее знает, не глянул...
   - Жмурика нам еще не хватало, падла...
   - А Джиге, Джиге... Кто ему доложит?.. Толян, может, ты, Толян, а ?!
   - Да пошел ты...
   Мат, мат, мат - через каждое слово, иногда ничего кроме... Я даже  не
пытаюсь запоминать, куда они меня везут - понимаю, что куда–то к  Волге.
"Ауди" петляет по улочкам между дач, сердце лихорадочно стучит.  Но  мне
жгуче приятно, что эти крутые смертельно перепуганы. Куда  больше  меня,
хотя уж мне–то, казалось бы, есть  чего  опасаться.  Явные  бандиты,  по
меньшей мере рэкетиры, уносят меня, как лиса петушка, черт  знает  куда,
чтобы расквитаться за аварию. Но оцепенение уже проходит,  и  я  решаюсь
подать голос:
   - Зачем вы меня везете? Если вы...
   Договорить не успеваю: мой сосед больно бьет меня в локтем в  солнеч-
ное спелетение.
   - Узнаешь, сука! Заткнись!
   - Еще спрашивает, - оборачиваясь и обдавая меня густым водочным пере-
гаром, сипло выдыхает амбал, сидящий рядом с водителем.  Его  маленькие,
глубоко запавшие глаза бегают по моему лицу,  в  них  откровенная  нена-
висть.
   - Ништяк, ништяк... - цедит сквозь зубы худощавый цыгановатый водила.
- Подразберемся...
   - Собственно, в чем я...
   Твердая потная лапища сжимает и тотчас отпускает мое  лицо.  "Смазь",
вспыхивает воспоминание детства,  у  дворовых  блатарей  это  называлось
"смазь"...
   - Бороду выдеру... папаша! Сказано тебе - заткнись!
   "Проезд 6" - успеваю прочитать я, когда "ауди" внезапно сворачивает с
просеки налево. Заборы с прильнувшей к ним пожелтевшей муравой, неказис-
тые и добротные дачки, снова заборы... Смуглый сбрасывает скорость - до-
рога здесь грунтовая, с засохшими колеями. Машина останавливается в клу-
бах вяло окутываюшей ее пыли.
   Парень в черной майке вываливается из кабины  и  вперевалку  бежит  к
последней в переулке калитке, сливающейся с облупленным зеленоватым  за-
бором. Сует зубчатую железку в щель, поворачивает и, навалясь,  распахи-
вает ворота. Запыленная "ауди" вздрагивает и с радостным  рыком  собаки,
которую хозяева наконец пустили домой, бросается во двор. Мотор  умолка-
ет, сзади слышен стук поспешно захлопнутых ворот. Все. Приехали.
   - Давай, борода, выходи!..
   Я никак не нащупаю ручку дверцы. Чертовы иномарки!.. Уже  выбравшийся
из машины парень в черной майке заглядывает в кабину и, презрительно ма-
тюкнувшись, выдергивает меня за руку наружу.
   - Иди за ним! - Толчок в спину совсем не дружеский.
   Узкий проход меж изгородями, увитыми краснеющей малиной, ведет к  де-
ревянному домику с неказистым гнилым крыльцом. Я покорно бреду следом за
коренастым увальнем, он на ходу стаскивает с бугристых плеч  потемневшую
от пота рубашку.
   В двух шагах сзади меня шаркает  шлепками  мой  амбал.  Но  дойти  до
крыльца мы не успеваем.
   - Никак у нас гости? - раздается хрипловатый баритон откуда–то сбоку.
   Мы останавливаемся и дружно, как по команде "равняйсь!", поворачиваем
головы направо.
   Из глубины яблоневого сада к ограде направляется, вытирая тряпкой ла-
дони, невысокий сутуловатый человек примерно моего возраста - пятидесяти
ему явно нет. Замызганные спортивные штаны, далеко не чистая майка, рас-
топтанные кроссовки... В темных курчавых волосах красиво серебрится  се-
дая прядь, словно высветлена специально. Но непохоже, чтобы этот просто-
ватый дяденька, глазки которого добродушно щурятся на нас из–под кустис-
тых бровей, был завсегдатаем парикмахерских. Типичный дачник, вся светс-
кая жизнь его, конечно, проходит здесь, в обществе ему подобной  огуреч-
но–баклажанной профессуры, озабоченной если не гусеницами,  то  паршивым
напором воды. Батрача на собственном участке, я время от времени удоста-
иваюсь их мудрых советов.
   - Что за приятель, а, Максим?
   Слабенький и все ж таки различимый акцент... "Лицо кавказской  нацио-
нальности", это несомненно. Как–то не вяжется с садово–огородной идилли-
ей.
   - Из–за этой падлы тачку гробанули! - зло  выплевывает  коренастый  и
оглядывается на меня. - И бабу сбили... На Советской Армии...
   - Тю–тю–тю–тю!.. - останавливает его "типичный дачник"  и  недовольно
дергает чуть крючковатым носом. - Не так сразу, парень! Ведите в  саклю,
джигиты вонючие, я сейчас...
   - Слушай, Джига, в перекраску сразу бы...  -  подключается  торопливо
приблизившийся к нам водитель. - Заднее крыло тоже, блин...
   Худощавое лицо хозяина дачи еще  более  заостряется,  легким  жестом,
будто капли с пальцев стряхнул, он заставляет заткнуться разболтавшегося
шофера. Я замечаю, что все трое сдрейфили не на  шутку.  Улыбочка  этого
Джиги в сочетании с быстро перебегающим по нашим лицам жестким взглядом,
видать, ничего приятного им не сулит.
 
 
   14
 
 
   * * * В маленькой квадратной комнате с оклеенными голубенькими обоями
стенами и щелястым полом мебели совсем негусто. Похожая на грубый топчан
кровать без спинок, три некрашеные табуретки, светло–желтый  старообраз-
ный комод с полукруглой горкой. За мутными от пыли, а может от  времени,
пластинками стекол белеют  пятна  чайных  чашек.  После  знойной  духоты
только что, видимо, политого дворика здесь  довольно  прохладно.  Пахнет
яблоками и еще чем–то кислым, напоминающим азиатские  ароматы  айрана  и
старой овчины. Максим подбородком указывает мне  на  табурет  и  садится
сам, Толян заглядывает в нижний ящик комода, роется в нем,  звякает  бу-
тылками, по звуку - пустыми.
   Ждали мы Джигу недолго - ровно  столько,  сколько  ему  понадобилось,
чтобы умыться. Что договариваться о чем–либо с моими похитителями - пус-
тое дело, мне было понятно: их реакция на его слова и мимику сказала мне
все. Шестерки...
   Или как там зовут их на сегодняшнем сленге - "торпеды", "бойцы"?  Они
сделают все, что прикажет  сутулый  кавказец  с  эффектной  прядью.  Вот
только что он скажет? На душе было пакостно, история, в какую я влип, не
сулила мне ничего хорошего. Я успел заметить  вмятину  на  заднем  левом
крыле "ауди", глубокую и широкую - на всю толщину  столба.  Подлежит  ли
оно теперь ремонту? Если придется менять, то... Страшно  представить,  в
какую сумму выльется такая починка.
   Когда Джига вошел в комнату и сел  на  застланную  лоскутным  одеялом
кровать, по лицу его нельзя было прочитать ничего похожего на  раздраже-
ние или недовольство. Напротив, судя по тому,  как  хозяин  дачи  весело
ощерился, он, казалось, был в хорошем,  вполне  добродушном  настроении.
Возможно, сегодняшние сельхозхлопоты были в чем–то особенно успешны,  по
крайней мере, садясь, он потирал руки с видом много и в  охотку  порабо-
тавшего человека. Мы трое сидели на табуретках вокруг  застеленного  не-
чистой клеенкой стола, водитель, заглянув на минутку,  ушел  копаться  в
машине. До прихода Джиги я помалкивал, Толян с Максимом, вяло  матерясь,
вполголоса препирались из–за цвета краски, в какую стоило бы перекрасить
машину. Но, когда вошел старшой, сразу умолкли, как младшеклассники  при
виде учительницы. Мне показалось странным, что они не вскочили с мест.
   - Вот теперь мы спокойненько побеседуем, - доброжелательно проговорил
Джига и с удовольствием осмотрел еще влажные ладони. И -  остро,  словно
финкой ткнул, взглянул на меня.
   - Как все случилось, бородач ты  наш  замечательный,  можешь  мне  не
рассказывать, Шурик уже изложил. Чуть не плачет, бедолага, так  ему  мою
тачку жалко. Я его, правда, успокоил маленько - не ты, мол, виноват,  не
тебе ее и выправлять. А ты как считаешь, борода–бородушка? Что, разве  я
так уж и не прав?
   Парни с острым интересом смотрели на меня: что  скажу?  Но  я  ожидал
именно такого поворота разговора и уже успел приготовить, как мне предс-
тавлялось, достойный ответ.
   - Давайте определим степень вины, - произнес я, стараясь придать  ин-
тонациям максимальную значительность. С такой несколько  усталой,  почти
равнодушной интонацией солидные начальники ответствуют поднадоевшим кля-
узникам. - Да, верно, я был неправ - улицу пересекают  у  светофора.  Но
если нетрезвый водитель жмет на газ там, где люди -  ну,  привыкли,  что
ли, ее переходить?.. Да к тому же еще неожиданно выскакивает из–за авто-
буса, как черт из табакерки, то, знаете ли...
   - Стоп, стоп!.. Не продолжай, не надо, - мягко, почти ласково прервал
меня Джига и беззвучно рассмеялся. - Ты ведь ни при чем,  да  ведь?  Ну,
привык там переходить, не менять же привычку, как никак - вторая натура,
верно? А если Шурик не знал о ней, так пусть и раскошеливается на  лимо-
ны. А то и в тюрягу садится - старушка–то, чего доброго, копыта  откину-
ла... Согласен, согласен...
   Только вот очень уж знать хочется, что за птица ты такая,  чтоб  твои
привычки для нас законом были? Может, мы с ребятками нарвались  на  тебя
себе на горе?
   Извиняться придется?
   - Неважно, кто я и что... И извиняться, конечно, надо мне, а не  вам.
И все–таки хочу заметить...
   - Закрой хлебало! - собрав улыбчивые морщинки у глаз, негромко  прик-
рикнул Джига. - Максимка, пошуруй–ка насчет ксивы, какая ни есть. Мотнул
головой в мою сторону и, упираясь руками, по–стариковски  медленно  под-
нялся с кровати.
   Мой сосед по машине вскочил с места куда резвее. Ухватив железной ла-
пищей локоть, он рывком поднял меня с табурета и лапнул -  раз!  два!  -
задние карманы джинсов. В обоих было - в правом сегодняшний  гонорар,  в
левом служебный пропуск в типографию Дома печати.
   - Да ты что это?! - дернулся было я, но рука качка так  стиснула  ло-
коть, что мне почудился хруст косточек. - Отпусти, сам достану! -  крик-
нул я, изогнувшись от боли.
   - Да, пусть он сам... - с сочувственным вздохом проговорил Джига.
   Я выложил на стол влажную пачку денег, темно–красные корочки.
   - Спрячь! - с пренебрежением поморщился кавказец, кивнув на мои  руб-
лишки. Взяв пропуск, он раскрыл его, отнес чуть дальше от глаз и  внима-
тельно всмотрелся в фотографию.  Беззвучно  зашевелил  бледными  губами,
вчитываясь в текст: Ф. И. О., должность, прищурился, разбирая,  что  там
такое на круглой печати.
   - Писака, значит, - пробормотал он. - В газетке?
   - Нет. В книжном издательстве. Редактор.
   - Редактор? Ишь как... Выходит, начальник?
   - В издательстве редактор - это рядовой сотрудник.  Так  что  не  на-
чальник.
   - Жа–аль, - протянул Джига задумчиво. - А может, и не жаль. Даже про-
ще.
   - Что проще?
   Я протянул руку за пропуском. Он с интересом посмотрел на мою ладонь,
покрутил головой и усмехнулся. Сунул пропуск в задний карман.
   - Я ж тебе не мент, документы не проверяю. - Джига укоризненно  поцо-
кал и опять покачал головой. Небрежным движением пальцев ссадил с  табу-
рета Толяна и уселся рядом со мной. Положил локти на  стол  и  приблизил
смуглое, нездорово пористое лицо вплотную к моему.
   - Однако, крепко ты нас наколол, редактор, -  заговорил  он,  обдавая
меня чесночным дыханием. - Посуди сам. Новую тачку из–за  тебя  разбили,
чинить придется. Мелочь, а все же... А вот если баба концы отдала, тогда
худо тебе.
   Совсем худо. Небось, ищут уже, как думаешь, а?
   - Не знаю, вероятно... - неуверенно пробормотал я.
   А что тут скажешь?
   - Ты не знаешь - я знаю. Свидетели были? Не вспомнишь?
   - Разве что мороженщица. Мальчишка еще... Не заметил, может, еще кто.
   - Вот–вот - еще кто... Ну, ладно, машину мы пока спрячем, наша  забо-
та. А вот со сбитой бабой... Придется тебе пошуровать по больницам. А то
и в морг заглянуть. Живая она или нет, сообщишь мне сегодня же.  Бумажку
прилепишь на тот самый столб  возле  телевидения.  Объявление:  пропала,
мол, болонка. Если белая - поймем, что живая, ничего страшного, а черная
- в морге. Или при смерти. Все понял?
 
 
   15
 
 
   Я кивнул. Сейчас надо соглашаться со всем. Что будет дальше,  посмот-
рим.
   - Не все, наверное, не все... - Джига негромко рассмеялся, и меня  аж
замутило от чесночного смрада. - Тебя бы стоило, говоря  откровенно,  об
стенку размазать, да видел небось кто–то, как мои  пацаны  тебя  увезли.
Так что живи, счастливчик. За машину рассчитаешься чуть позже, успеется.
А с бабой время терять нельзя. Если узнаешь, что она насмерть, придумай,
как засветиться в милиции. Приди с заявлением, что вот, мол, видел,  как
по твоей вине ее машина сшибла. Расскажешь,  как  тебя  какие–то  мужики
увезли. А потом врезали как следует и выбросили из машины по  дороге  на
Управленческий. Опишешь тачку:
   малиновый "форд", госномер точно запомнить не успел, но готов  голову
дать на отсечение, что были на нем цифры... Ну, скажем, 8 и 4...  И  что
не нашей области номера, на этом стой железно - там, где на  них  "rus",
какие–то другие три цифры, не наши 63. Скажем, 74 или 97.  Тут  можно  и
напутать, главное - чужие, кто–то проездом.  Опишешь  тех,  кто  в  этом
"фордике" был, дашь приметы...
   Не перегни палку, негров не описывай, пусть малость на Толяна с  Мак-
симкой походят - кто–то их хоть мельком, да видел. Но тебе веры  больше,
ты тех мужиков хорошо разглядел, в случае чего легко узнаешь. Пускай фо-
торобот делают и ищут в свое удовольствие. Вот теперь все.
   - Верните пропуск, - попросил я и внутренне содрогнулся: до того жал-
ким показался мне собственный голос. Нет, страха не было, было  тоскливо
и мерзко от одной только мысли о том, чем мне придется в ближайшее время
заниматься.
   Хотя... Есть ведь еще вариант: выложить в милиции все начистоту.  Кто
знает, может, морда этого кавказца красуется на стендах "Их  разыскивает
милиция"?
   Тогда мне будут просто благодарны.
   Он словно прочитал мои мысли.
   - Только ты, редактор, даже и не подумай меня наколоть, - почти  лас-
ково произнес Джига, тыльной стороной ладони задирая  мой  подбородок  и
ввинчивая насмешливо холодный взгляд мне в глаза. - Если стукнешь, пого-
рят пацаны, я - чистый, не подкопаешься. Меня не тронут, переживу. А вот
за тебя, редактор, я тогда и дохлого таракана не дам. Учти,  Феликс  Ми-
хайлович, народ мы не шибко интеллигентный.
   - Я все понял. Верните пропуск, зачем он вам? Что надо обо мне знать,
знаете.
   - Ишь!.. - Джига весело рассмеялся и оглянулся  на  поддержавших  его
глумливым гыканьем подручных. - А твой портрет, редактор? Что же  мне  -
твою физиономию карандашом рисовать, когда пошлю  человеков  тебе  башку
отворачивать? Ксиву другую получишь, а эта и нам сгодится.
   Логика в его словах, конечно, была. Но легче от сознания этого мне не
стало.
   - Я уж не предупреждаю тебя, редактор, что про мою дачу ты должен за-
быть напрочь. Не был ты здесь, меня не видел сроду. Надо будет, мы  тебя
найдем.
   Ясно?
   Как долго длилась пауза, я не могу сейчас вспомнить. Двадцать секунд,
минуту, две? Растерянно моргающий человечек с пушистой бородкой, сутулый
кавказец, растянувший в улыбке тонкогубый рот, отсевшие  на  кровать,  о
чем–то шепотом переговаривающиеся парни... Ходоров... Феликс  Михайлович
Ходоров... Как жалок, как ничтожен он сейчас. Но вот  он  что–то  нервно
говорит, кажется, обещает сегодня же... непременно до  вечера...  обяза-
тельно... Вот его провожает до калитки злобно ухмыляющийся парень в чер-
ной майке... Водитель, уже почти снявший крыло "ауди",  замахивается  на
него грязным от бурого масла локтем, и Ходоров, дернувшись и втянув  го-
лову в плечи, ныряет за ворота... Я наблюдаю за ним, торопливо, чуть  не
бегом шагающим по пыльному, зажатому заборами переулочку,  и  ничуть  не
сочувствую ему. Сейчас, когда никто не следит за ним, он уже не пытается
придать лицу достойное мужчины выражение полного  хладнокровия.  Грязные
дорожки пота, сбегающие в бороду с висков и  щек,  прерывистое  дыхание,
невидящий взгляд... Это ведь он, он - тот самый селадончик, который все-
го час–полтора назад небрежно теребил гитарные струны, ловя  восхищенные
взгляды голоногих ссыкушек... Не могу, не хочу его видеть, но не в силах
и не смотреть - не от меня это зависит сейчас...
 
   Фраза, которую на прощанье обронил Джига, - как бы между прочим,  без
нажима - гвоздем сидела у меня в мозгу все то время, какое мне понадоби-
лось, чтобы пройти к трамваю - сначала по пыльному переулочку,  то  бишь
шестому проезду, затем вверх по просеке к Ново–Садовой. Заняло это  при-
мерно полчаса, меня обгоняли машины, дважды - кургузый автобусик, но мне
и в голову не приходило воспользоваться транспортом.  Надо  было  что–то
придумать, что–то, что–то...
   "Имей в виду, редактор, если к нам явятся менты или тачку станут  ис-
кать по номерам, буду считать, что заложил ты..." Повторять свою угрозу,
чем это для меня обернется, он даже не счел нужным.
   Я хитрил перед самим собою - знал, что ничего спасительного не приду-
маю, а потому безоговорочно приму все его условия. В конце  концов,  они
влипли в неприятности из–за меня. Правда, мне показалось, что и от води-
теля пахнуло спиртным, когда, замахнувшись, он выкрикнул "у, падла!". Но
он, скорее всего, успел принять на грудь уже на даче. Вряд ли  бы  Джига
допустил, чтобы за руль его "ауди" сел поддатый. Судя по  всему,  держит
он своих молодчиков в ежовых рукавицах. Что он  такое,  этот  ироничный,
улыбчивый, играющий в добродушие и оттого еще более  страшный  кавказец?
Уголовник - безусловно, но вот какого масштаба?.. Впрочем,  не  один  ли
черт, кто тебе сунет нож под сердце?
   Садясь в трамвай, я уже имел некое подобие плана действий, по крайней
мере, на остаток сегодняшнего дня. О том, чтобы соваться в милицию, речи
быть не может
   - сначала надо знать, что было после того, как меня умыкнули. Значит,
и начинать надо от печки. Я вышел на улице Советской Армии за  несколько
секунд до того, как на руке пикнул будильничек, отмечающий  каждый  час.
Взглянув на циферблат - как ни странно, впервые после всех  событий,  до
того башка была забита тревогами, - я удостоверился, что сейчас  пятнад-
цать ноль–ноль, а это значило, что мелькнуть в издательстве до конца ра-
бочего дня я еще успею. Но прежде - туда, на проклятое место, к  воротам
телестудии.
   Мороженщицу, сидящую за своей тумбочкой, я заметил за полквартала. Ее
патриотическое одеяние - красная юбка и синяя футболочка, прикрытые  бе-
лым фартуком, - выделялось ярким пятном на фоне чугунной решетки.  Инте-
ресно, запомнила ли она меня? Лучше бы нет.
   Зря надеялся: по тому, как она на мгновенье замерла, а затем,  привс-
тав с табурета, закрутила головой, пытаясь рассмотреть меня  за  спинами
впереди бредущих прохожих, стало ясно, что образ человека,  которого  на
ее глазах засунули в машину и увезли, из памяти ее испариться не  успел.
Прятаться от нее, конечно, было глупо, я и не стал.  Изобразив  на  лице
что–то наверняка мало похожее на улыбку, я направился напрямую к ней.
 
 
   16
 
 
   - Господи! - шелушащиеся от загара скулы радостно запрыгали. -  Живой
и здоровый, надо же! А я–то думала все - конец дедульке!.. Ой!..  -  она
смущенно отмахнулась. - Простите меня... Вы ж еще мужчина молодой... Это
борода ваша...
   Я вас толком не разглядела тогда... Ну, как они вас?.. Били?
   - Погодите! - я предупреждающе поднял ладонь.  -  Не  все  сразу.  Со
мной–то все в порядке, как видите. А что с ней, с той женщиной?
   С какой женщиной, пояснять, разумеется, не требовалось. Круглое, сов-
сем еще молодое лицо мороженщицы приобрело выражение преувеличенного ис-
пуга.
   Взволнованно тараща светло–голубые, словно подвыцветшие на солнцепеке
глазки, она не без удовольствия, даже с каким–то азартом принялась расс-
казывать о том, как приехала "скорая" и сразу же - гаишный "жигуль", как
милицейский лейтенант расспрашивал ее об иномарке, ее  номерах,  которые
она, мороженщица, с перепугу не сообразила запо