я в Шанхай, но здесь его ждали неудачи - связь
с "Висбаденом" была затруднена, советский радист почти не слышал его. Макс
долго ломал голову и пришел к выводу, что одна из причин в том, что
передачи ведутся с нижнего этажа.
  На третьем этаже под той же крышей жила одинокая молодая финка, давно
приехавшая в Шанхай из России. Ее звали Анна. После долгих переговоров
Анна согласилась поменяться квартирой с немцем. Так они познакомились.
  Анна не долго жила внизу, вскоре она переселилась обратно: они с
Клаузеном решили пожениться...
  Но в подпольных условиях женитьба не простое дело, Зорге долго
раздумывал, что-то выяснял, проверял, прежде чем разрешить своему радисту
осуществить его намерение.
  В поле зрения Зорге был еще один круг лиц, которому он придавал
определенное значение, - это колония белогвардейцев во главе с атаманом
Семеновым.
  Эмигранты собирались в кабачке, в подвале с отсыревшими стенами,
который содержал штабс-капитан Ткаченко на авеню Жоффр, недалеко от
квартиры Зорге. "Главная квартира", как торжественно называли эмигранты
свой клуб, помещалась позади бара в бывшей кладовой.
  В переднем углу в старом золоченом киоте висела тусклая икона
Николая-чудотворца, рядом на стене портрет царя Николая II, а под ним две
скрещенные сабли с георгиевской лентой. В "главную квартиру" допускали
только избранных, остальные собирались в большом зале, где сводчатые окна
и потолки напоминали притвор обнищавшего храма. Посредине зала была
невысокая эстрада, на которой стоял рояль и больше ничего не могло
поместиться. Певица - дама в годах - исполняла старинные романсы,
аккомпанируя себе на рояле. Ее грустно слушали, подперев подбородки
кулаками, а когда пьянели, сами начинали петь "Боже, царя храни..."
Иногда в кабачок заходил певец Вертинский - высокий, пахнущий
дорогими духами, элегантный, с золотыми перстнями на пальцах. На него
глядели завистливо, потому что он жил лучше других эмигрантов и считался в
Шанхае самым модным певцом. Артист заказывал двойную отбивную котлету, пил
много пива, смирновской водки, говорил громко, уверенно, раскатисто
хохотал. Иногда его подобострастно просили, и он соглашался что-то спеть
даром. Пел грустные песни о родине, которая далеко, о минувших днях, о
надоевших тропических странах. Потом уходил, разбередив себя и других.
  К журналисту Джонсону в кабачке штабс-капитана Ткаченко относились с
подчеркнутым вниманием, заискивали перед ним, часто заговаривали о своих
нуждах, жаловались на интриги, бахвалились своим прошлым, предлагали
принять участие в выгодном деле, где нужен лишь небольшой капиталец...
Рихард не выказывал любопытства, рассеянно слушал эмигрантские пересуды,
разыгрывал грубоватого гуляку-иностранца, который любит кутнуть, но знает
счет деньгам. Иногда он за кого-то платил, кому-то одалживал по мелочам, в
меру и сдержанно, чтобы не прослыть мотом. Здесь мистер Джонсон проявлял
свои привычки и странности, но к ним относились терпимо. В разгар веселья
он вдруг среди ночи просил тапершу сыграть Баха, задумчиво слушал и
ревниво следил, чтобы в зале была полная тишина. Как-то раз он обрушился
на подвыпившего белоэмигранта, который пытался танцевать под звуки
торжественной оратории. Мистер Джонсон вытолкал святотатца за дверь. Когда
умолкли последние аккорды, Рихард подошел к даме, игравшей Баха, поцеловал
ей руку и положил на пианино несколько зеленых долларовых бумажек. Все это
заметили, и таперша, бывшая воспитанница института благородных девиц,
зарделась от удовольствия.
  Здесь все говорили по-русски, но ни единым жестом Рихард не выдал,
что он знает русский язык, ни одно русское слово не сорвалось с его губ.
Он с безразличным видом слушал эмигрантские разговоры и терпеливо ждал...
  Бывал здесь и атаман Семенов - плотный, с тяжелой шеей и торчащими,
как у кайзера Вильгельма, усами. Как-то раз атаман присел за общий стол,
за которым уже сидел Зорге. У Семенова было монгольское лицо и кривые ноги
кавалериста. Вместе с атаманом пришел барон Сухантон, адъютант последнего
русского царя, человек с бледным, анемичным лицом. Они разговаривали между
собой, явно стараясь вовлечь в беседу интересовавшего их журналиста
Джонсона. Здесь его считали американским корреспондентом, и Зорге не стал
рассеивать их заблуждение.
  Семенов заговорил о России, о Забайкалье, где он воевал с
большевиками в гражданскую войну. Атаман обращался уже к "мистеру
Джонсону", однако Зорге не проявлял интереса к его словам и только бросил
фразу:
  - Все это прошлое, русская эмиграция, вероятно, давно уже сошла с
арены истории...
  Слова журналиста задели атамана, он стал возражать: да знает ли
мистер Джонсон, что он, атаман Семенов, должен был возглавить русское
государство в Приморье и Забайкалье, но его лишили поддержки. Американцы и
англичане первыми покинули Владивосток...
  - Видите ли, - вступил в разговор Сухантон, - атамана Григория
Михайловича Семенова поддерживали все воюющие с большевиками страны.
Однако наилучшие , контакты были с японской армией. Командующий
Квантунской армией генерал Тачи-бана, который в свое время командовал
оккупационными войсками в Сибири, сам предложил поддержку. Потом это
подтвердил граф Мацудайра от лица японского правительства. Нам обещали
деньги, оружие, амуницию...
  Зорге безразлично пожал плечами и заговорил о чем-то другом с
подошедшим к нему знакомым, подчеркивая свою незаинтересованность
затронутой темой.
  Они случайно встречались и позже. Атаман Семенов говорил все более
откровенно. Он упрекал американцев, которые не довели до логического
завершения интервенцию на Дальнем Востоке. Логическим завершением атаман
считал бы создание государства в Приморье и Забайкалье, в котором
главенствующая роль была бы отведена "здоровым силам российской
эмиграции". Семенов хвалил японцев, снова вспоминал о своих встречах с
ними, уважительно отзывался о генерале Араки, с которым до сих пор имеет
честь поддерживать дружеские отношения. В то же время атаман осторожно
намекал, что было бы неплохо проинформировать заинтересованные
американские круги о современной политической обстановке. Дело в том, что
он, атаман Семенов, до сих пор считается единственным кандидатом на пост
главы нового забайкальского государства и не возражал бы заранее вступить
в деловые отношения с американцами. Все это в будущем окупится с лихвой,
американцы не останутся в проигрыше.
  Постепенно для Рихарда Зорге раскрывалась картина нового
белоэмигрантского заговора, который вдохновлялся генералом Араки.
  Семенов располагал войсками в 12 - 15 тысяч сабель, размещенными в
Северном Китае с тайного благословения Чан Кайши. Но основную роль здесь
играли японцы. Это они давали атаману оружие и предоставили ему финансовый
заем. Но денег все равно не хватало, и Семенов искал новые возможности для
того, чтобы где-то их раздобыть. В японском генеральном штабе, как понял
Зорге, разработали план, по которому в нужный момент войска Семенова
перейдут через советскую границу, поведут стремительное наступление в
направлении Якутска, затем из бассейна реки Лены ударят на юг, захватят
Байкал и перережут сибирскую железную дорогу. Атаману помогут бурятские и
монгольские князьки, с которыми ему удалось наладить связи и о многом
договориться.
  Сидя в "главной квартире" под портретом Николая II, Семенов и
Сухантон не раз обсуждали основы плана новой интервенции. Атамана не
устраивало то, что Араки слишком медлит с выполнением плана, скупится на
расходы, от чего создается впечатление, будто японские военные круги
потеряли интерес к ими же задуманному варианту. Конечно, атаман Семенов,
как будущий руководитель сибирского похода, отлично понимает, что одними
своими силами в 15 тысяч сабель он не сможет нанести решающего удара
большевикам. Атаман только начнет, но закреплять первый удар должны будут
японские войска. Конечно, хотелось бы привлечь сюда еще и другие силы...
  Флирт японцев с атаманом Семеновым тянулся долго и оборвался
неожиданно для атамана "мукденским инцидентом". Атаман Семенов временно
отодвигался японской военщиной на задний план.
  Поздним вечером 18 сентября 1931 года под Мукденом на
Южно-Маньчжурской железной дороге, принадлежавшей японцам, произошел
взрыв, как раз в тот момент, когда здесь проходил скорый поезд,
направлявшийся из Гирина в Пекин. Но поезд, не снижая скорости,
благополучно миновал место взрыва и без опоздания прибыл в Мукден.
Машинист, который вел ночной экспресс, даже не заметил повреждения пути.
Однако в тот же час, когда прозвучал взрыв, японские войска выступили по
тревоге и завязали ночной бой с китайцами. Откуда-то появились тяжелые
пушки, которые открыли огонь прямой наводкой по китайским казармам.
Китайские солдаты, потеряв около четырехсот человек убитыми, отступили из
города. У японцев потерь не было, если не считать двух солдат, попавших
под огонь собственной артиллерии. Утром Мукден был в руках японских войск.
Полковник Доихара Кендзи стал мэром города.
  События в Мукдене взбудоражили колонию журналистов. Сообщения были
противоречивые, и корреспонденты, аккредитованные при нанкинском
правительстве, устремились на север. Среди них был и Зорге. Журналисты
съехались туда через несколько дней после происшедшего инцидента. Их
встретили ошеломляющие известия. Квантунская армия начала оккупацию всей
Маньчжурии, войска генерала Хаяси также вторглись в Маньчжурию со стороны
Кореи. Начальник штаба полковник ч Итагаки выдвинул крайне не
правдоподобную версию о том, что взрыв полотна железной дороги был
осуществлен китайскими саперами-диверсантами. И для того чтобы
"восстановить порядок" в стране, Квантунская армия временно забрала всю
власть в Маньчжурии. Итагаки говорил от имени командующего Квантунской
армии генерала Хондзио. В подтверждение своих слов Итагаки предложил
журналистам посетить японскую комендатуру, где в качестве вещественных
доказательств лежат трупы китайских диверсантов, якобы убитых на месте
преступления, и кусок рельса, вырванный взрывом. Но оказалось, что кусок
рельса был сильно ржавым, хотя после взрыва прошло совсем немного времени,
а убитые "саперы" были одеты в обычную пехотную форму. Это не смутило
японских военных представителей, на другой день они снова пригласили
журналистов и показали им те же самые трупы, но переодетые в одежду
китайских саперов...
  Было совершенно ясно, что провокационный взрыв на Южно-Маньчжурской
дороге ознаменовал новую стадию японской агрессивной политики на
континенте. Это косвенно подтверждалось и появлением на месте событий
таких мастеров военных провокаций, как Итагаки и Доихара. В самый канун
"мукденского инцидента" в городе тайно появился начальник
разведывательного отдела генерального штаба японских вооруженных сил
генерал-майор Тетекава...
  Зорге анализировал, сопоставлял самые различные факты, и все они
подтверждали один наиболее существенный вывод: японская агрессия
придвигается к советским границам. Именно об этом разведчик должен был
предупредить свою страну, уведомить о возросшей угрозе.
  В Шанхае Рихард поспешил встретиться со своим другом Одзаки. Обычно
они заранее намечали место встреч, чтобы без надобности не пользоваться
почтой или телефоном. Чаще всего Зорге подъезжал на машине к Садовому
мосту у границы японской концессии, Одзаки садился сзади, и они либо
ездили по шанхайским улицам, пока Ходзуми рассказывал новости, либо
отправлялись в один из многочисленных китайских ресторанов. Но больше
всего они любили бывать в уютной квартирке Агнесс Смедли, в которую она
переселилась из отеля. На этот раз они тоже заехали к ней. Агнесс ушла в
кухню готовить ужин - она слыла отличной кулинаркой, - и мужчины остались
одни.
  Рихард рассказал о своих впечатлениях о поездке, высказал мнение, что
"мукденский инцидент" подтверждает существование плана японской агрессии,
изложенного в меморандуме Танака. Вот тогда они снова заспорили - Одзаки и
Рихард Зорге. На помощь призвали Смедли.
  - Агнесс, - позвал Зорге, - помогите нам разобраться! Идите к нам или
мы сами ворвемся на кухню.
  Агнесс появилась в фартуке, раскрасневшаяся от жара плиты.
  - Только без угроз! О чем вы так спорите?
  - У вас есть "Китайский критик" с меморандумом генерала Танака? Дайте
нам этот журнал.
  Смедли подошла к книжной полке, порылась в ворохе журналов и
протянула один из них Зорге.
  - Пожалуйста, но имейте в виду, что для споров вам осталось всего
пять минут, сейчас будем ужинать.
  Зорге нашел нужное место и прочитал:
  "Для того чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать
Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала
завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские
страны, Индия, а также страны Южных морей будут бояться нас и капитулируют
перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится
оспаривать наши права. Таков план, завещанный нам императором Мэйдзи, и
успех его имеет важное значение для существования нашей Японской империи".
  - Так говорит Гиити Танака, рупор японских милитаристов, - воскликнул
Зорге. - Вы думаете, что это миф? Нет! Все развивается по его плану. Я еще
напомню вам другое место из меморандума:
  "Продвижение нашей страны в ближайшем будущем в район Северной
Маньчжурии приведет к неминуемому конфликту с красной Россией..."
- Это тоже Танака. А японские войска уже находятся в Северной
Маньчжурии, значит, следующим может быть "конфликт с красной Россией".
  - Но это ужасно! - воскликнул Одзаки. - Это катастрофа и для Японии.
  Вошла Агнесс и попросила мужчин накрывать на стол. За ужином Рихард
опять рассказывал о том, что он видел в Мукдене.
  Когда Зорге вез Ходзуми Одзаки обратно к Садовому мосту, он снова
заговорил о волновавшей его проблеме.
  - Послушайте, Одзаки-сан, подскажите, кто из надежных людей смог бы
поехать сейчас в Маньчжурию? Мы должны знать все, что там происходит.
  - Я тоже об этом думал. Есть у меня на примете один человек. Если
согласится, мы придем вместе.
  На следующую явку Одзаки пришел вместе с незнакомым Рихарду японцем.
Ходзуми представил его - Тэйкити Каваи, корреспондент "Шанхайских
новостей", иллюстрированного еженедельника, выходившего на японском языке
в Китае.
  Каваи выглядел совсем молодым, хотя ему в то время было уже далеко за
тридцать. Худощавый, невысокого роста, он держался уверенно, а его
несколько запавшие глаза были внимательны и задумчивы. Каваи уже несколько
лет жил в Шанхае, входил в японскую антимилитаристскую группу, и Одзаки
сразу остановился на нем, когда потребовалось отправить в Маньчжурию
надежного человека.
  Они сидели втроем в китайском ресторанчике во французском секторе
города. Каваи сказал:
  - Я согласен поехать, но ненадолго, на несколько месяцев. Наш журнал
заинтересован в такой поездке. Это удобно со всех точек зрения.
  О деталях говорили в машине. Зорге сидел за рулем, Каваи и Одзаки -
сзади.
  - В Мукдене, - говорил Одзаки, - корреспондентом "Асахи" работает мой
большой друг Такеучи. Он в хороших, я бы сказал, в приятельских отношениях
с начальником штаба Квантунской армии полковником Итагаки. Я его тоже
немного знаю, он один из активных руководителей офицерского общества
"Вишня", по-японски "Сакура-кай". Общество это объединяет сторонников
наиболее решительных действий в Маньчжурии. Я уверен, что это их группа
убрала с дороги маршала Чжан Цзо-лина. Роль Доихара в убийстве вы знаете.
  Зорге внимательно слушал Одзаки. Опять Итагаки, опять Доихара! Они
многое знают и держат в своих руках нити военных заговоров. Бороться с
ними - значит раскрыть планы японской военщины. В этом задача! И все же
Рихард считает, что он в лучшем положении - он не знает пока их тайн, но
наблюдает за ними, а они - Итагаки и Доихара - не знают и никогда не
должны узнать о существовании Рамзая...
  Ходзуми Одзаки предложил хороший план. Он заключался в том, что Каваи
будет встречаться с Такеучи и получать от него нужную информацию. Встречи
двух японских корреспондентов не вызовут подозрений. Что же касается
Такеучи, то он по-прежнему будет сохранять добрые отношения с начальником
штаба полковником Итагаки и постарается прочно войти к нему в доверие.
  Свои сообщения корреспондент "Шанхайских новостей" должен посылать в
частный адрес - служащему железной дороги, с которым близко знаком Ходзуми
Одзаки.
  Рихард согласился с предложенным вариантом, но только дополнил:
одновременно с информацией Каваи должен посылать открытку еще и какому-то
другому лицу. Это будет сигналом, что письмо Каваи отправлено из Мукдена.
Если письмо задержится - надо быть настороже. Сам Одзаки за письмами
ходить не должен, для этого надо подобрать человека.
  Был конец октября, когда Каваи Тэйкити уехал в Мукден по заданию
Джонсона. Прошел всего только месяц, как началась оккупация Маньчжурии, а
доверенный человек Рихарда Зорге уже получал информацию от.., начальника
штаба Квантунской армии.
  Первое же письмо, полученное от Каваи, показывало, насколько
серьезный характер принимают события в Маньчжурии. Квантунская армия,
приведенная в боевую готовность, расширяет зону оккупации и продвигается к
границам Советского Союза и Монгольской Народной Республики. Командование
Квантунской армии обратилось к правительству с предложением создать в
Маньчжурии самостоятельное государство, независимое от Китая. В Токио это
предложение встречено одобрительно. Командующий генерал Хондзио постоянно
совещается с представителями японского генерального штаба, а также с
посланцами военного министра генерала Араки.
  После первого сообщения от Каваи долго не было вестей - ни писем, ни
предупреждающих открыток. Все выяснилось несколько позже - начальник штаба
Квантунской армии Итагаки тайно покинул Мукден, и Каваи лишился источника
информации. К следующему пространному письму было приложено несколько
газетных вырезок. В них сообщалось о похищении бывшего китайского
императора Генри Пу-и, последнего императора Пинской династии. Пу-и было
пять лет, когда революция сбросила его с трона. Двадцать лет он был не у
дел, жил в Тяньцзине, а теперь им вдруг заинтересовались японцы.
  Второго ноября в тяньцзинской газете "И-ши" появилась сенсационная
заметка: "Новый мэр Мукдена и начальник особой японской миссии полковник
Доихара тайно прибыл в Тяньцзин. Он разрабатывает план похищения бывшего
китайского императора Пу-и, как известно, живущего в Тяньцзине".
  Следующая вырезка была помечена 4 ноября 1931 года. Китайская газета
под заголовком "Тайный визит Доихара в Тяньцзин" сообщала новые
подробности о визите японского разведчика в Тяньцзин:
  "Полковник Доихара прибыл в Тяньцзин по приказу военного министра
Японии генерала Араки, чтобы убедить Пу-и создать и возглавить независимое
правительство Маньчжурии".
  Еще через день та же газета извещала о новой сенсации: "Бывшему
императору Пу-и доставили корзину с фруктами, где оказались две бомбы,
которые, к счастью, не взорвались. Одновременно Пу-и получил несколько
угрожающих писем от штаба тайного общества "Железа и крови", от
тяньцзинского отдела китайской компартии и от других неизвестных лиц".
  Здесь же сообщалось, что в Тяньцзине были беспорядки, возникла
перестрелка, но японское консульство известило бывшего императора: оно
примет особые меры предосторожности, которые не позволят совершить
покушение на его жизнь. "Тем не менее Пу-и предпочитает не выходить из
своего дома", - писала газета.
  И наконец, последнее сообщение:
  "Вчера в три часа дня небольшой японский катер ушел вниз по реке,
имея на борту нескольких штатских лиц и группу сопровождающих японских
солдат. Предполагают, что на этом катере был похищенный бывший император
Пу-и. Он был тайно увезен в автомобиле на пристань, откуда на катере в
сопровождении вооруженных солдат под командой полковника Доихара бывший
император доставлен на японский пароход "Имадзи Мару"".
  В той же газете еще маленькая информация:
  "Вчера на улице Тяньцзина подобран труп сотруд