одеяло.
     Старая женщина тяжело поднялась и попыталась ухватить девочку,  которая
выскальзывала из рук.
     - Хочу, чтобы мамочка подоткнула одеяло. Хочу к мамочке.
     Продолжая хныкать, Марта остановилась перед Роуз  Париш.  Лицо  девочки
излучало  трогательную  невинность,  которая   поднималась   вверх,   словно
невидимая  антенна,  пока  не  достигла  лица  Роуз,  встреченная  такой  же
трогательной невинностью. Роуз раскрыла объятия. Марта  прильнула  к  ней  и
забралась на колени.
     - Ты мешаешь леди, - сказала миссис Хатчинсон.
     - Она не мешает, правда, солнышко?
     Ребенок затих у нее на груди. Минуту-другую мы сидели в тишине. В  моем
сознании или чуть глубже продолжала пульсировать мысль,  пытающаяся  собрать
воедино клочки  и  кровавые  обрывки  прошедшего  дня.  Мои  мысли  напугали
невинного ребенка, возможно,  единственного,  кто  был  абсолютно  невинным.
Несправедливой казалась оскомина на ее молочных зубах.


                                Глава XXVII

     Раздавшийся снаружи шум, беспорядочные голоса и  топот  сапог  отвлекли
меня от размышлений, и я подошел к двери. По улице шел  отряд  добровольцев,
вооруженных   винтовками   и    дробовиками.    Вторая,    меньшая    группа
рассредотачивалась по незанятым участкам, продвигаясь к пересохшему ручью  и
ощупывая густо заросшую деревьями темноту лучами фонарей.
     Человек, руководивший  второй  группой,  был  одет  в  форму.  Когда  я
подошел к нему поближе, то увидел, что это сержант городской полиции.
     - Что здесь происходит, сержант?
     - Охотимся за человеком. Сбежал  один  сумасшедший,  если  вам  еще  не
известно.
     - Известно.
     - Если вы с добровольцами, то должны искать дальше по ручью.
     - Я - частный детектив, работающий по этому делу.  Почему  вы  думаете,
что Холлман находится по эту сторону магистрали?
     - Работница разъездного буфета, что возле кинотеатра, говорит,  что  он
пришел по подземному каналу. От берега он шел ручьем, и есть  предположение,
что он продолжает держаться ручья. Хотя, может статься,  он  давно  скрылся.
Официантка не поторопилась сообщить нам о встрече.
     - Куда ведет ручей?
     - Через весь город. - Он указал фонарем на восток. - И дальше к  горам.
Но туда ему не добраться, его выслеживают семьдесят вооруженных людей.
     - Если он ушел в город, почему вы ищете здесь?
     - Нам нельзя рисковать. Он мог затаиться. У нас  нет  обученных  людей,
чтобы прочесать все дома и дворы, поэтому мы сосредоточились на ручье. -  Он
на секунду осветил мое лицо фонарем. - Хотите присоединиться и помочь?
     - Не сразу. - Семьдесят охотников на одну добычу - места не  хватит.  -
Я забыл дома свою красную охотничью шапку.
     - Тогда я даром трачу с вами время, приятель.
     Сержант направился к деревьям. Я прошел до  конца  квартала  и  пересек
шоссе, которое в этом месте имело шесть полос движения.
     Кинотеатр "Ред Барн" оказался  зданием  со  множеством  окон,  стоявшим
посреди   асфальтированной   автостоянки.   Его   приземистая   пятиугольная
конструкция  подчеркивалась  неоновыми  трубками  вдоль  карнизов  и  углов.
Внутри  этой  сверкающей  красной  клетки  располагался  повар  в  цилиндре,
готовящий на скорую  руку,  который  задавал  жару  нескольким  официанткам,
мечущимся между его стойкой и машинами на стоянке. Официантки были  одеты  в
красные  форменные  платья  и  маленькие  красные  шапочки,  придававшие  им
сходство с мальчиками-посыльными в юбках. Сочетание паров бензина  и  запаха
кипящего жира, щекотавшего ноздри, вызвало в памяти  бессмысленную  тоску  о
старом, побитом, но быстром автомобиле, ностальгию по другим кинотеатрам  на
открытом воздухе вдоль дорог, куда я заезжал в других  довоенных  местах  до
того, как на меня посыпались смерти людей.
     Казалось, что жизнь моя  давно  свелась  к  одиноким  ночным  вахтам  в
безлюдных местах. Берегись, сказал я, жалость к себе - последнее  пристанище
для мелких умишек и стареющих профессионалов. Я знал, что одиночество  -  во
мне самом. Мое мироощущение было лишено оптимизма.
     При виде юноши  и  девушки  в  "шевроле"-купе,  выкрашенном  вручную  в
сиреневый  цвет,  мне  почему-то  сделалось  веселее.  Они   сидели,   тесно
прижавшись друг к другу, слившись в одно тело с двумя  опущенными  головами,
и по очереди  потягивали  молочный  коктейль  из  одной  соломинки,  которую
любовь  обеззаразила  от  микробов.  Поблизости  стоял  ржавый  "хадсон",  в
котором сидели мужчина в рабочей рубашке, его темноволосая дородная  жена  и
трое или четверо детей с оживленными глазами,  затуманенными  воспоминаниями
о просмотренном  фильме.  Они  поглощали  брызжущие  горчицей  бутерброды  с
горячими сосисками, делая это с сосредоточенной серьезностью сопричастных.
     Среди полудюжины других машин меня особенно  заинтересовала  одна.  Это
был сравнительно новый двухдверный "плимут" с выведенной на  двери  надписью
"Пуриссима "Рекорд"". Я подошел к автомобилю, чтобы получше его разглядеть.
     В тот же миг с  шоссе  свернул,  пронзительно  визжа  колесами,  ветхий
"форд" довоенного образца с помятым багажником и остановился за  "плимутом".
Двое юнцов на переднем сидении бросили на меня наглый  рассеянный  взгляд  и
тут же отвернулись. Для  них  я  был  пешеходом,  передвигавшимся  по  земле
ногами.  Поджидая  официантку,  они  занялись  укладыванием  своих   искусно
сделанных причесок. Этот процесс занял много  времени  и  продолжался  после
того, как  к  двери  их  машины  подошла  одна  из  официанток  -  маленькая
блондинка с дерзко выпиравшей из тесного платья грудью.
     - Много гоняете? - сказала она ребятам. - Я видела, как вы приехали  на
стоянку. Вы разобьете ее раньше, чем она развалится.
     - Лекция, - сказал парень за рулем.
     Второй юноша перегнулся к официантке. -  По  радио  сказали,  что  Гвен
видела убийцу.
     - Точно, она сейчас разговаривает с репортером.
     - Он угрожал ей оружием?
     - Ничего подобного. Она даже не знала, что это убийца.
     - Что  он  делал!  -  спросил  водитель.  Голос  его  прозвучал   очень
требовательно, словно он имел некий замечательный пример для подражания.
     - Да ничего. Копался в контейнерах с отбросами. Когда он ее увидел,  то
смылся. Послушайте, ребята, меня ждут клиенты. Что будете заказывать?
     - Монета есть, Джордж? - спросил водитель у своего пассажира.
     - Да, навалом. Нам что всегда, - зажаренную малютку и двойной  мартини.
Хотя нет, я передумал, принеси лучше кока-колу.
     - Хорошо, ребятки, пируйте вволю. - Она обогнула "плимут" и подошла  ко
мне. - А вам что принести, сэр?
     Я понял, что голоден. - Мне, пожалуйста, гамбургер.
     - Делюкс, стакбургер или  монарх?  Монархбургер  стоит  75  центов.  Он
больше и к нему положен бесплатный картофель.
     - Бесплатный картофель звучит заманчиво.
     - Если угодно, можете поесть в буфете.
     - А Гвен там? Хочу поговорить с ней.
     - Я так и подумала,  что  вы  сыщик.  Гвен  вон  там  вместе  с  Джином
Славкиным из газеты. Он хотел сфотографировать ее.
     Она  показала  на  открытую  калитку  в  заборе,  увитом  виноградом  и
ограждавшем  дальнюю  часть  стоянки.  Рядом  с  калиткой  стояло  несколько
бидонов галлонов по 40. Я заглянул в ближайший. Он был  наполовину  заполнен
жирным месивом из остатков пищи  и  других  отбросов.  Карл  Холлман  был  в
отчаянном положении. По  другую  сторону  калитки  вдоль  берега  ручья  шла
тропинка. Высохшее русло ручья в этом месте было выложено бетоном.  Сужаясь,
ручей переходил в подземный канал, шедший под  магистралью.  Отверстие  было
достаточно высоким, чтобы человек мог идти в полный рост.
     Славкин и официантка шли обратно по  тропе  навстречу  мне.  Официантке
было лет 30. Она была полненькая, и  ее  тело  в  красной  форменной  одежде
походило на спелый помидор. Славкин держал в руке фотоаппарат  со  вспышкой.
Галстук на Славкине перекосился, и выглядел репортер усталым. Я поджидал  их
возле калитки.
     - Привет, Славкин.
     - Привет, Арчер. Ну и дельце, впору свихнуться.
     Официантка повернулась к нему:
     - Если я вам больше  не  нужна,  м-р  Славкин,  то  я  пошла  работать.
Управляющий урежет мне жалованье за простой,  а  у  меня  ребенок,  в  школу
ходит.
     - Я рассчитывал задать вам пару вопросов, - сказал я.
     - Вот так так! Вряд ли я смогу - тороплюсь.
     - Я вам выдам информацию, -  сказал  Славкин,  -  если  это  не  займет
слишком много времени. Спасибо, Гвен.
     - Ну что вы, не за что. Не забудьте, вы обещали мне  фотографию.  Я  не
снималась сто лет.
     Она прикоснулась к своей щеке изящно,  доверительно  и  заторопилась  к
зданию,  виляя  бедрами.  Славкин  положил  фотоаппарат  на  заднее  сидение
служебной машины. Мы забрались на переднее.
     - Она видела, как Холлман зашел в подземный канал?
     - Собственно нет, - сказал Славкин. -  Она  не  пыталась  следовать  за
ним. Она подумала, что это всего-навсего бродяга,  вышедший  из  зарослей  с
той стороны шоссе. Гвен  не  сообразила,  кто  он  такой,  пока  не  прибыла
полиция и не начала расспрашивать. Кстати, полицейские  прошли  вдоль  ручья
от самого берега моря, так что Холлман не мог уйти этим путем.
     - В каком он был состоянии?
     - Наблюдательность Гвен мало чего стоит. Она приятная  девушка,  но  не
очень толковая. Теперь, когда ей известно, кто  это  такой,  он  семи  футов
росту с  рогами  и  горящими  вращающимися  глазами.  -  Славкин  беспокойно
заерзал, поворачивая ключ в зажигании. - Вот, пожалуй, и все. Вас  подвезти?
Мне поручено  освещать  действия  ополченцев.  -  Интонация,  с  которой  он
произнес эту фразу, выдавала его ироническое отношение.
     - Наденьте пуленепробиваемый жилет. Выпустить в город 70 охотников  все
равно что добровольно лезть на рожон.
     - Согласен.  Сполдинг,  редактор,  того  же  мнения.  Но  мы   сообщаем
новости, мы их не создаем. Кстати, у вас для меня нет ничего новенького?
     - Могу я говорить не для печати?
     - Я бы предпочел сообщение для газеты. Уже поздно, пора домой. У нас  в
Пуриссиме никогда не было линчеваний, однако оно может  произойти  здесь.  В
сумасшествии есть нечто такое, что пугает людей, тоже лишает и их  рассудка.
Они теряют контроль над собой, становятся чересчур агрессивными.
     - Вы говорите, словно специалист по психологии толпы, - сказал я.
     - В каком-то смысле так оно и есть. Это у нас  в  роду.  Мой  отец  был
австрийским евреем. Он выбрался из Вены на  один  парашютный  прыжок  раньше
штурмовиков.  Я  унаследовал  симпатию  к  проигравшим.  Так  что  если  вам
известно что-нибудь, позволяющее Холлману избежать  опасности,  выкладывайте
сразу. Я могу устроить так, что это передадут по радио через десять минут.
     - Он не убивал.
     - Вы знаете наверняка?
     - Не совсем. Тем  не  менее,  я  готов  поставить  на  кон  собственную
репутацию, однако этого недостаточно. Холлмана подставили.  Здесь  тщательно
спланированный замысел.
     - Кто за этим стоит?
     - Вариантов несколько. Я не могу назвать вам имена.
     - Даже не для печати?
     - А какой смысл? У меня нет достаточных оснований  для  уверенности.  Я
не имею доступа к вещественным доказательствам и не могу  полагаться  на  их
официальную интерпретацию.
     - Хотите сказать, что ими манипулируют?
     - В психологическом смысле - да. Могла  иметь  место  и  действительная
подтасовка. Я не уверен, что выстрелы в Джерри Холлмана были произведены  из
револьвера, найденного в оранжерее.
     - Так считают люди шерифа.
     - Они произвели баллистическую экспертизу?
     - Очевидно. Тот факт, что револьвер принадлежал его  матери,  вызвал  в
городе большой шум. На свет извлекается прошлое. Ходят  слухи,  что  Холлман
убил свою мать и, возможно, отца, и что его  откупили  за  деньги  семьи,  а
дело замяли. - Он бросил на меня  быстрый  внимательный  взгляд,  -  В  этом
что-нибудь есть?
     - Вы говорите так, будто сами верите в это.
     - Я бы  не  сказал,  но  я  знаю  некоторые  факты,  которые  могли  бы
вписаться в  эту  версию.  Прошлой  весной,  за  несколько  дней  до  смерти
сенатора, я  посещал  его.  -  Славкин  замолчал,  собираясь  с  мыслями,  и
продолжал уже медленнее. - Я раскопал кое-какие факты об  одном  официальном
лице  округа,  чьи  перевыборы  должны  были  состояться  в  мае.   Сполдинг
посчитал, что сенатора следует  ознакомить  с  этими  фактами,  так  как  он
многие годы поддерживал этого человека. Как,  кстати,  и  газета.  Газета  в
основном  соглашалась  с  оценками  сенатора  Холлмана   насчет   управления
округом, Сполдингу не хотелось  менять  эту  политику,  не  выяснив  позиции
сенатора Холлмана. Он был крупным держателем акций газеты и, можно  сказать,
местным политическим боссом.
     - Если вы хотите сказать,  что  он  являлся  влиятельнейшей  фигурой  в
округе и Остервельт был одним из его парней, к чему ходить вокруг да около?
     - Все  не  так  просто,  но  общая  картина  верная.  Ладно,  это   вам
известно. - Славкин был молод, полон  желаний,  и  в  его  голосе  зазвучали
нотки соперничества: - Но вот чего вы не знаете, так это сути  моих  фактов.
Не буду вдаваться в подробности, но я в состояние доказать,  что  Остервельт
взымал регулярную денежную дань с домов терпимости. Я  предоставил  сенатору
Холлману неопровержимые доказательства. Старый человек, он был  потрясен.  Я
даже испугался, что его тут же на месте хватит удар.  Когда  он  успокоился,
то сказал, что  ему  потребуется  время  обдумать  эту  проблему,  возможно,
переговорить с самим Остервельтом. Он попросил меня вернуться через  неделю.
К сожалению, недели не прошло, как он умер.
     - Все это очень интересно. Только я  что-то  не  понимаю,  какая  здесь
связь с версией, что его убил Карл?
     - Зависит  от  того,  как  посмотреть.  Положим,  Карл  сделал  это,  и
Остервельт его уличил, но улики приберег. Таким образом  Остервельт  получал
необходимое средство  держать  семью  Холлманов  в  узде.  Это  объясняет  и
последующие события. Джерри Холлману пришлось  порядком  потрудиться,  чтобы
наше расследование закрыли. Он использовал все  свое  влияние  для  оказания
поддержки Остервельту на повторных выборах.
     - Он мог это сделать совершенно по другим причинам.
     - Назовите хоть одну.
     - К примеру, Джерри убил отца, и Остервельт знал об этом.
     - Вы сами в это не верите, - сказал Славкин.
     Он нервно огляделся по сторонам. К машине подошла  маленькая  блондинка
с моим  монархбургером.  Когда  она  отошла  на  достаточное  расстояние,  я
сказал:
     - Предполагается, что округ  прогрессивный.  Каким  образом  Остервельт
держит его в своих руках?
     - Он занимает пост долгое время, и,  как  вы  знаете,  у  него  хорошая
политическая поддержка, во всяком случае, до  сегодняшнего  дня.  Он  знает,
где зарыты тела. Можно сказать, что он сам закопал парочку.
     - Сам закопал?
     - Я выражался  более-менее  фигурально.  -  Славкин  понизил  голос  до
взволнованного шепота. -  Он  застрелил  одного  или  двух  заключенных  при
попытке к бегству. Масса  горожан  считала,  что  в  этом  не  было  крайней
необходимости. А заговорил я об  этом  потому,  что  мне  не  хочется  стать
свидетелем того, как пулей в спину оборвется ваша жизнь.
     - Вам непременно нужно испортить мне аппетит, когда я еще  не  закончил
сэндвич.
     - Поймите, Арчер, я не шучу. Мне  не  понравилась  сцена,  произошедшая
сегодня между вами.
     - И мне тоже.
     Славкин наклонился. - Те имена, что вам известны, но которые вы мне  не
называете - Остервельт один из них?
     - Теперь да. Можете так и записать в свой черный блокнотик.
     - Уже записал, давно уже.


                                Глава XXVIII

     Я дождался зеленого света и, перейдя шоссе, пошел назад. Как и  раньше,
Чеснат-стрит была пустынной, за исключением моей же машины на обочине и  еще
одной, стоящей по диагонали к ней, возле  угла  Элмвуд.  Раньше  ее  там  не
было, иначе я бы заметил ее.
     Это был новый красный лимузин, очень похожий на тот,  что  я  видел  на
ранчо Холлманов при подъезде к дому. Я подошел к нему и заглянул в  открытое
окно со стороны  водителя.  Ключ  торчал  в  зажигании.  На  регистрационной
карточке на стойке руля значилось имя Джерри Холлмана.
     Очевидно,  Зинни  вернулась,  чтобы  уложить  спать  свою  девочку.   Я
посмотрел в сторону коттеджа миссис  Хатчинсон.  За  кружевными  занавесками
окон горел ровный свет. Все казалось спокойным, словно  так  и  должно  было
быть.  Тем  не  менее,  я  испытывал  ощущение  опасности,  как  будто  меня
поджидала хитроумная мина-сюрприз.
     Ощущение это, вероятно, возникло оттого, что в задней части  автомобиля
я мельком заметил одеяло  на  полу,  наброшенное  на  некий  предмет,  и  по
характерным контурам догадался, что оно скрывает.  Открыв  заднюю  дверь,  я
приподнял одеяло. В тени лежало тело  женщины,  такое  белое,  что  казалось
фосфоресцирующим.
     Я включил верхний  свет  и  увидел,  что  это  Зинни.  Ее  голова  была
повернута в мою сторону, открытые глаза пристально смотрели на меня. Ее  рот
застыл в мертвенном оскале страха и боли. На одной из  грудей  и  на  животе
были  кровавые  порезы.   Я   дотронулся   до   невредимой   груди,   ожидая
почувствовать  холод  мрамора.  Тело  было  еще  теплым,  однако  несомненно
мертвым. Я снова прикрыл его одеялом,  как  будто  от  этого  была  какая-то
польза.
     На мгновение мои мысли  потонули  в  темноте,  кружась,  словно  черная
вода, в которой переворачивались три непогребенных тела. Четыре.
     Пришлось  отправить  съеденный   монархбургер   в   канаву.   На   углу
незастроенной площадки начинался  бетонный  мост,  переносящий  Элмвуд-стрит
над ручьем. Далее вдоль ручья, возле  излучины,  я  увидел  движущиеся  огни
сержанта и его людей.
     Я мог рассказать им о своей находке или промолчать.  Слова  Славкина  о
линчевании  были  свежи  в  моей  памяти.  Во   мне   шевельнулось   желание
присоединиться к погоне, настичь Холлмана и  убить  его.  Не  доверяя  этому
желанию, я принял решение,  которое,  возможно,  стоило  кому-то  жизни.  А,
вероятно, спасло другую жизнь.
     Закрыв дверь, я оставил автомобиль на месте и  вернулся  в  дом  миссис
Хатчинсон. При виде меня она  помрачнела,  однако  пригласила  зайти.  Перед
тем, как переступить порог, я показал на красный автомобиль.
     - Это машина миссис Холлман?
     - Наверное. Поклясться не могу. Она ездит на похожей.
     - Она была за рулем сегодня вечером?
     Старая женщина заколебалась. - Она была в машине.
     - То есть, машину вел кто-то другой?
     Она снова заколебалась, однако было видно, что  она  почувствовала  мою
настойчивость.
     Когда она наконец заговорила, то слова  ее  полились,  словно  прорвало
внутреннюю дамбу, высвобождая волны справедливого негодования:
     - Я работала в солидных домах у разных людей и давно научилась  держать
язык за зубами. Я помалкивала о Холлманах и делала бы это дальше,  но  всему
есть предел. Когда свеженькая вдова выезжает в  город  поразвлечься  вечером
того же дня, когда убили ее мужа...
     - Машину вел д-р Грантленд? Это важно, миссис Хатчинсон.
     - Мне не нужно этого говорить. Стыд и срам. Уехали от меня  развеселые,
к черту печаль. Я всегда ее  недолюбливала,  но  его  я  считала  порядочным
молодым врачом.
     - В котором часу они приезжали?
     - Марта должна была ужинать, четверть седьмого или  половина  седьмого.
Примчалась и умчалась, ребенок даже толком не поужинал.
     - Грантленд заходил в дом вместе с ней?
     - Да, заходил.
     - Он что-нибудь говорил? Что-нибудь делал?
     Лицо ее замкнулось. Она сказала: - На улице прохладно.  Заходите,  если
хотите поговорить.
     В гостиной никого не было.  Пальто  Роуз  Париш  лежало  на  див