моего  ребенка.
Кажется, я схватила какую-то бутыль. Помню,  как  я  разбила  бутыль  об  ее
голову. До этого она вроде пыталась застрелить меня. Я услышала выстрел,  но
ничего не увидела.
     Как бы то ни было, я убила ее. Не помню, как я довела машину  до  дому,
но то что довела, это точно. Я все еще находилась под  действием  пентотала;
почти не соображала, что делаю. Мама уложила меня в  постель  и  постаралась
как-то помочь, но от нее было мало проку.  Я  не  могла  заснуть.  Не  могла
понять, почему не приходит полиция и  не  арестовывает  меня.  На  следующий
день, в воскресенье, я  снова  пошла  к  доктору.  Я  его  боялась,  но  еще
страшнее было не пойти.
     Он держался ласково. Я даже удивилась, насколько ласково. И я  едва  не
полюбила его, когда он рассказал что ради меня сделал,  придав  происшедшему
вид самоубийства. Они уже извлекли тело из воды, и никто  не  задал  мне  ни
одного вопроса. В понедельник вернулся Карл. Мы вместе  пошли  на  похороны.
Гроб  не  открывали,  и  я  начала  верить,   что   официальная   версия   о
самоубийстве - правда, а все остальное - лишь дурной сон.
     Карл думал, что она утопилась. Он воспринял случившееся  лучше,  чем  я
ожидала, но оно оказало на него  странное  воздействие.  Он  рассказал,  что
пробыл в пустыне  почти  целую  неделю,  размышляя  и  молясь  о  том  чтобы
всевышний направил его на истинный путь.  Когда  он  возвращался  из  Долины
Смерти, на дороге его остановил патрульный полицейский  и  сказал,  что  его
разыскивают и  объяснил  почему.  Это  было  в  воскресенье,  перед  заходом
солнца.
     Карл сказал, что, созерцая  вершину  горы  Сьерра,  он  увидел  за  ней
неземное свечение на западе в направлении Пуриссимы.  Оно  струилось  словно
молоко с небес" и тогда он осознал, что жизнь - драгоценный подарок  который
нужно оправдать. Он увидел на склоне холма индейца, пасшего  стадо  овец,  и
воспринял это как знак. В ту же минуту, не сходя с места, он  решил  изучать
медицину и посвятить свою жизнь исцелению  больных,  возможно,  в  индейских
резервациях или же в Африке как Швейцер.
     Его порыв и  меня  захватил.  Этот  чудесный  свет,  увиденный  Карлом,
казался ответом на тот мрак, в котором я пребывала с  субботнего  вечера.  Я
сказала Карлу, что буду рядом с ним, если он  еще  во  мне  нуждается.  Карл
ответил, что ему будет нужен надежный  помощник,  но  жениться  пока  он  не
может. Ему еще не исполнился 21 год. Со смерти матери  прошло  слишком  мало
времени. К тому же отец против ранних браков, и нам  не  следует  давать  ни
малейшего повода, чтобы не волновать старого  человека  с  больным  сердцем.
Между тем мы останемся друзьями, будем жить, как брат и сестра,  готовясь  к
таинству брака.
     Карл все больше и больше склонялся к идеализму. Той осенью  он  занялся
теологией вдобавок к программным курсам. Мой  собственный  маленький  ручеек
идеализма, называйте  его  как  хотите,  скоро  иссяк.  Однажды  летом  меня
навестил д-р Грантленд. Он заявил, что  считает  себя  деловым  человеком  и
надеется, что и я - деловая женщина. Он очень на это надеялся.  Потому  что,
если я пойду с правильной карты, а он будет наблюдать  за  карточной  игрой,
то я без малейшего труда получу кучу денег.
     Д-р  Грантленд  сильно  изменился.  Он  был  очень  улыбчив,   держался
по-деловому, но уже не походил на врача. Он говорил  не  как  врач,  скорее,
как кукла чревовещателя, которая шевелит губами, в  такт  чужим  словам.  Он
сказал, что сердце и кровеносные сосуды сенатора ни к черту  не  годятся,  и
он в скором времени умрет. Когда это случится, Карл и Джерри  поделят  между
собой состояние. Если я стану женой Карла, то смогу расплатиться  со  своими
друзьями за оказанную помощь.
     Он считал, что мы хорошие друзья, и если мы станем любовниками, то  это
укрепит  нашу  дружбу.  Ему  говорили,  что  в  постели  он  превосходен.  Я
позволила. Для меня это ничего не меняло.  В  каком-то  отношении  мне  даже
нравилось быть с ним. Он был единственным, кто знал обо  мне  правду.  После
этого разговора, приезжая в Пуриссиму, я приходила  к  нему  в  кабинет.  То
есть, пока не вышла за Карла. Тогда я перестала видеться с Грантлендом.  Это
было бы неприлично.
     Четырнадцатого марта Карлу исполнился 21  год,  и  спустя  три  дня  мы
поженились в Окленде. Он переехал ко мне, но, по его мнению, мы должны  были
искупить свои прежние грехи и прожить в целомудрии один  год.  Карл  говорил
об этом с таким пылом, что я  побоялась  спорить.  Он  стал  бледным,  глаза
блестели. Иногда он по несколько дней со мной не разговаривал, но затем  его
словно прорывало, и он говорил ночь напролет.
     Карл запустил занятия, но его  обуревали  идеи.  Мы  подолгу  обсуждали
реальность, видимость и реальность. Я всегда думала,  что  видимость  -  это
маска, которую ты надеваешь перед людьми, а реальность - то, что  чувствуешь
на самом деле. Реальность - это смерть, кровь,  обреченность.  Реальность  -
это ад. Карл заявил, что я все напутала, что мучения  и  зло  не  более  чем
видимость. Реальность же - есть добро, и он докажет мне  это  своей  жизнью.
Открыв  для  себя  христианский  экзистенциализм,  он   ясно   увидел,   что
страдание - всего лишь испытание,  очищающий  огонь.  Поэтому  мы  не  могли
спать вместе. Ради чистоты наших душ.
     Карл стал быстро терять в весе.  Той  весной  он  превратился  в  комок
нервов, не мог спокойно усидеть за книгами. Иной раз я всю ночь слышала  его
шаги в гостиной. Я думала, что если сумею уговорить его  лечь  со  мной,  то
это поможет ему соснуть хоть ненадолго, успокоит его. Меня  осаждали  всякие
шальные мысли. Я расхаживала по квартире в развратно-обольстительных  ночных
рубашках и беспрестанно душилась духами и старалась изо всех сил  соблазнить
его. Собственного мужа. Однажды в мае поздним вечером я  устроила  ужин  при
свечах, подала вино, и он захмелел...
     Однако это не принесло облегчения никому из  нас.  Моя  душа  поднялась
надо мной и стала парить над кроватью. Я глядела вниз  и  видела,  как  Карл
использует мое тело. И я возненавидела его. Он не любил меня.  Он  не  хотел
понять меня. Я подумала, что мы оба мертвы, и в постели  лежат  наши  трупы.
Зомби. Наши души не соприкасались.
     Когда я вечером следующего дня вернулась домой, Карл  продолжал  лежать
в постели. Он не пошел на лекции, за весь день ни разу не вставал. Сперва  я
подумала, что он болен, физически болен, и вызвала врача. Карл  сказал  ему,
что небесный  огонь  погас.  Он  сделал  это  сам,  потушив  огонь  в  своем
сознании. Теперь в его голове не осталось ничего, одна темнота.
     Д-р Левин отозвал меня  в  соседнюю  комнату  и  сказал,  что  у  Карла
нарушена психика. Вероятно, его следует поместить  в  клинику.  Я  позвонила
отцу Карла, и д-р Левин повторил ему то, что  сказал  мне.  Сенатор  заявил,
что  идея  с  клиникой  абсурдна.  Карл  просто-напросто   перезанимался   и
единственное, что ему нужно - хороший физический труд.
     Назавтра приехал отец Карла  и  забрал  его  домой.  Я  расплатилась  с
квартирной хозяйкой, бросила работу и через несколько  дней  последовала  за
ними. Мне не стоило ехать, но я хотела быть рядом. Я не доверяла его  семье.
И у меня было тайное желание даже при сложившихся  обстоятельствах  жить  на
ранчо и утвердиться как миссис Карл Холлман в Пуриссиме. Я своего  добилась,
однако все складывалось хуже,  чем  я  предполагала.  Его  семья  невзлюбила
меня. Они винили меня в нездоровье Карла. У хорошей  жены  муж  должен  быть
здоровым и счастливым.
     Единственный, кто по-настоящему привязался ко мне, - ребенок  Зинни.  Я
придумала игру, в которой воображала, что Марта - мое  дитя.  Так  я  сумела
пережить эти два года. Я воображала, будто живу с ней вдвоем в этом  большом
доме. Остальные все уехали или же умерли, и я - мама Марты - все  делаю  для
нее сама, воспитываю так, как полагается, безо всякого  дурного  влияния  со
стороны. Случалось, мы от души с  ней  веселились.  Иногда  я  по-настоящему
верила, что того кошмара в кабинете доктора никогда не было.  И  Марта  тому
доказательство, моя родная деточка, которой скоро исполнится два годика.
     Но частые визиты д-ра Грантленда  на  ранчо  напоминали  мне,  что  все
было. Он приезжал как врач  к  Карлу  и  его  отцу,  к  обоим.  Сенатору  он
нравился, поскольку не брал дорого за визиты и  не  предлагал  дорогостоящих
методов лечения, вроде помещения в клинику или курса  процедур.  Отец  Карла
был весьма прижимист. На столе у нас вместо масла стоял маргарин,  и  ничего
кроме бракованных апельсинов. С меня даже брали плату за питание,  пока  мои
деньги не кончились. Около двух лет я не имела нового  платья.  Может,  если
бы оно у меня было, я не убила бы сенатора.
     Милдред произнесла это тихо, не меняя тона, без видимых эмоций.  На  ее
лице отсутствовало всякое выражение. И лишь указательный палец  двигался  по
закрытому юбкой колену, рисуя маленький узор: кружок, а в нем крест,  словно
она пыталась отогнать дурные мысли.
     - Разумеется, я не убила бы его, если бы он  умер  в  положенный  срок.
Д-р Грантленд дал ему год, но год прошел, заканчивался  второй.  Не  одна  я
томилась в ожидании. Джерри и Зинни ждали не  меньше.  Они  вовсю  старались
стравить Карла с отцом, и это было не трудно сделать.  Карлу  стало  немного
лучше, однако он все еще был подавлен и угрюм.  Отношения  с  отцом  у  него
окончательно  испортились,  и  старик  постоянно  грозился   изменить   свое
завещание.
     Как-то вечером Джерри спровоцировал Карла на ужасный скандал по  поводу
японцев, которые некогда владели частью  долины.  Сенатор,  естественно,  не
остался в стороне, как и было задумано. Карл заявил ему, что  не  претендует
ни на  малейшую  часть  ранчо.  Даже  если  он  унаследует  какую-либо  долю
поместья, он вернет ее людям, владения которых были  проданы  с  молотка.  Я
никогда не видела старика таким взбешенным. Он сказал, что Карлу  не  грозит
опасность унаследовать что-либо. И на сей раз это была не пустая угроза.  Он
попросил Джерри, чтобы тот связался с адвокатом и договорился о  встрече  на
следующее утро.
     Я позвонила  д-ру  Грантленду,  и  он  приехал  под  предлогом  осмотра
сенатора.  Позже  я  переговорила  с  ним  во   дворе.   Он   был   настроен
пессимистически. Не то чтобы  он  был  жадным,  но  деньги  утекали  из  его
кармана. Тогда он впервые рассказал мне  о  том  человеке,  Рики  или  Рике,
который начал шантажировать его сразу после смерти Алисии и выудил  не  одну
тысячу долларов. Тот самый человек, который вчера бежал вместе с Карлом.
     - Грантленд никогда раньше не заговаривал с вами о нем?
     - Нет, он сказал, что старался оберегать  меня.  Но  теперь,  когда  из
него выкачали все до последней капли, требовалось что-то предпринять.  Прямо
не сказал, что я должна убить сенатора. Мне не нужно было об этом  говорить.
Я даже не раздумывала. Я просто заставила себя  позабыть,  кто  я  такая,  и
проделать все, как заводной механизм.
     Ее указательный палец без устали вычерчивал на колене эмблему креста  в
круге. Она произнесла, словно отвечая на вопрос:
     - Если вдуматься, я вынашивала эти планы долгие годы, всю  свою  жизнь,
с того самого времени, когда...
     Она замолчала и прикрыла  ладонью  невидимую  эмблему  на  колене.  Она
встала, будто сомнамбула, и подошла к окну. Во  дворе  на  фоне  светлеющего
неба виднелся резко очерченный силуэт дуба, словно его  вырезали  из  черной
бумаги.
     - С того самого времени,  когда  что?  -  спросил  я,  адресуясь  к  ее
застывшей спине.
     - Я пытаюсь вспомнить. Когда ушел мой отец, после  этого.  Я  лежала  в
постели, и перед тем как заснуть, думала о разных нехороших вещах. Я  хотела
разузнать, где он, найти его и...
     - Убить?
     - О нет! - вскричала она. - Я хотела сказать ему, что нам  так  его  не
хватает, и привести обратно к маме и  снова  зажить  счастливой  семьей.  Но
если бы он не вернулся...
     - Что тогда?
     - Не хочу об этом  говорить.  Я  не  помню.  -  Она  ударила  рукой  по
собственному отражению в окне, но недостаточно сильно, и стекло уцелело.


                                Глава XXXIV

     Заря  осветила  верхушки  деревьев,  словно  флуоресцентные   лампы   в
операционной. Милдред отвернулась от резкого белого  света.  Вспышка  эмоций
миновала, лицо ее стало спокойным, голос - ровным. Изменились только  глаза.
Они были напряженными, цвета спелой сливы.
     - Когда это произошло впервые, все было иначе. В тот же  раз  я  ничего
не испытывала. Странно,  когда  убиваешь  человека  и  ничего  при  этом  не
ощущаешь. Я даже не  чувствовала  страха,  когда  поджидала  его  в  ванной,
спрятавшись в стенном шкафу. По вечерам он всегда  принимал  горячую  ванну,
чтобы лучше спалось. У меня был с собой молоток с полукруглой  головкой  для
обработки металла, который я нашла на  рабочем  столе  Джерри  в  оранжерее.
Когда старик лег в ванну, я выскользнула из шкафа и ударила его молотком  по
затылку. Я держала его голову под водой, пока не перестали идти пузыри.
     Это заняло несколько секунд. Я отперла дверь ванной и вновь закрыла  ее
на ключ снаружи,  вытерла  ключ  и  протолкнула  под  дверь.  Затем  вернула
молоток на прежнее место, где лежали инструменты Джерри.  Я  надеялась,  что
смерть сенатора воспримется как несчастный случай, а если нет, то я  хотела,
чтобы заподозрили Джерри. Ведь это с его подачи Карл ввязывался  в  ссоры  с
отцом.
     Но, как вам известно, подозрение пало на Карла. Казалось, он сам  этого
хотел. Думаю, какое-то время он действительно был уверен, что  это  его  рук
дело,  и  все  решили,  что  так  оно  и  есть.  Шериф  даже   не   назначил
расследования.
     - Он вас защищал?
     - Нет. Может,  только  подсознательно.  Джерри  заключил  с  ним  некую
сделку, чтобы сэкономить полицейский бюджет и спасти репутацию семьи. Он  не
хотел судебного разбирательства по делу об убийстве в  его  именитой  семье.
Как, впрочем, и я. Я старалась не вмешиваться, когда Джерри договаривался  о
помещении Карла в клинику, и подписала бумаги без единого слова.
     Джерри знал, что делает. Адвокат по образованию, он  устроил  так,  что
стал официальным опекуном Карла. Это означало, что он контролировал  все.  У
меня не было никаких прав на собственность семьи. На  следующий  день  после
отправки Карла в клинику Джерри вежливо намекнул,  что  мне  пора  убираться
вон. Полагаю, Джерри подозревал меня, но он был  хитрой  лисой.  Ему  больше
подходило свалить всю вину на  Карла  и  никому  не  показывать  собственных
карт.
     Д-р Грантленд также от меня отвернулся.  Он  сказал,  что  порывает  со
мной, так как я испортила все дело. Он сказал, что  больше  не  станет  меня
покрывать. Даже если шантажист пойдет в полицию и заявит на  меня,  ему  все
равно. И мне не следует думать, что удастся  ему  отомстить,  впутав  его  в
неприятности. Мне никто не поверит на слово,  а  уж  он-то  докажет,  что  я
законченная шизофреничка. Он ударил меня и выставил за  дверь.  Сказал,  что
если мне это не по душе, он немедленно вызовет полицию.
     Последние шесть месяцев я только  и  делаю,  что  жду,  когда  за  мной
придут, - сказала она. - Жду, когда в дверь постучат. Иной ночью  я  хотела,
чтобы они пришли, мечтала о том, чтобы они пришли и  положили  всему  конец.
Иной ночью мне было безразлично, придут или  нет.  Иной  ночью  -  это  было
самое худшее время - я лежала в холодном ознобе, смотрела на  тикающие  часы
и вела счет секундам - всю ночь. Часы начинали тикать, словно рок, громче  и
громче,  будто  Обрекающие,  стукнувшие  в  дверь  и  затопавшие  вверх   по
лестнице.
     Я извелась настолько, что ночью боялась заснуть. Последние четыре  ночи
и не сомкнула глаз, с того времени, как узнала о товарище Карла по  клинике.
Он, этот Рика, знал обо мне все. Я представляла, как он рассказывает  Карлу.
Карл от меня отворачивается. Во всем мире не останется  никого,  кому  бы  я
просто нравилась. Когда вчера утром мне позвонили и сказали, что Карл  бежал
на пару с ним, я поняла, что мне конец. -  Она  посмотрела  на  меня  ясным,
спокойным взглядом. - Остальное вам известно. Ведь вы находились здесь.
     - Я видел это с внешней стороны.
     - А  больше  и  не  было  ничего,  только  внешняя   сторона.   Никакой
внутренней стороны, по крайней мере, для меня.  Все  происходило  словно  по
ритуалу, который я придумала. Всякий предпринимаемый мною шаг имел  значение
в данный момент, но сейчас я не могу вспомнить ни одно из этих значений.
     - Расскажите, что вы делали с того времени, как  решились  на  убийство
Джерри.
     - Это решилось само собой, - ответила она. - Решения я не принимала,  у
меня не осталось выбора. Незадолго до того, как вы приехали в город, мне  на
работу позвонил д-р Грантленд. Это был его первый звонок за  6  месяцев.  Он
сказал, что Карл раздобыл  заряженный  револьвер.  Если  бы  Карл  застрелил
Джерри, многие проблемы разрешились бы. Появились бы деньги на случай,  если
Рика станет представлять для нас большую опасность.  Кроме  того,  Грантленд
сможет оказать влияние на Зинни, чтобы  не  допустить  расследования  других
смертей. У меня даже появится шанс получить свою долю наследства. Если  Карл
не застрелит Джерри, то все сорвется.
     Между тем Карл и не собирался убивать кого-либо. Я выяснила это,  когда
поговорила с ним в  апельсиновой  роще.  Бывшее  при  нем  оружие  оказалось
пистолетом его матери, которым  Карла  снабдил  сам  Грантленд.  Карл  хотел
задать  Джерри  несколько  вопросов  об  этом...  о  ее  смерти.   Очевидно,
Грантленд сказал ему, что Джерри убил ее.
     Я не была абсолютно уверена в том,  что  Джерри  подозревает  меня,  но
боялась, что он расскажет Карлу. Я должна была убить его по  этой,  а  также
многим другим причинам, за все его издевки и придирки, которые мне  пришлось
вытерпеть. Я сказала Карлу, что  сама  поговорю  с  Джерри,  и  убедила  его
отдать мне  револьвер.  Если  обнаружится,  что  Карл  вооружен,  его  могут
пристрелять безо всяких вопросов. Я посоветовала ему  схорониться  от  чужих
глаз и, если удастся, прийти домой, когда стемнеет. Обещала, что укрою его.
     Я спрятала пистолет - засунула его во влагалище - было так больно,  что
я упала в обморок на лужайке. Когда я осталась одна, я переложила  револьвер
в сумочку. Позже, когда Джерри отправился в  оранжерею,  я  пошла  следом  и
выстрелила ему дважды в спину. Я вытерла пистолет и  оставила  его  рядом  с
телом. Больше он не был мне нужен.
     Она вздохнула с такой безмерной  усталостью,  которая  накапливается  в
человеке годами. Даже мотор ее вины сбавил обороты. Однако в  круге  убийств
оставалась еще одна смерть.
     У меня на языке продолжали вертеться вопросы, одни  только  вопросы,  с
привкусом ответов на них, соленым, как море или слезы, горьким,  как  железо
или страх, кисло-сладким, каким становится запах денежных  купюр,  прошедших
через множество рук.
     - Почему вы убили Зинни? Неужели действительно верили, что вам  удастся
выпутаться, получить деньги и зажить счастливой жизнью?
     - Я не думала о деньгах, - сказала она, -  или  о  Зинни,  коли  на  то
пошло. Я отправилась туда, чтобы встретиться с д-ром Грантлендом.
     - Но вы взяли с собой нож.
     - Нож предназначался для него, - сказала она. - Когда  я  доставала  из
кухонного ящика нож, я думала о нем. Доктора я не застала, но там  оказалась
Зинни. Я убила ее, сама не знаю, почему. Мне стало стыдно  за  нее,  лежащую
голой в его постели. Это было почти то же самое, как если бы я  убила  себя.
Затем в передней комнате заговорило радио. Передавали сообщение,  что  Карла
видели на Пеликан Бич.
     Мне  показалось,  что  сообщение  адресовано  специально  для  меня.  Я
подумала, что для нас остается хоть какая-то надежда,  если  только  удастся
найт