и,
она утонула в заливчике возле самого Мандерли...



                                    5

     Как хорошо, что первая любовь не может повториться. В  двадцать  один
год мы  не  очень-то  смелы,  и  я  испытывала  страхи,  меня  непрестанно
лихорадило. Я всех и всего боялась, особенно - если все  станет  известным
миссис ван Хоппер.
     - Что вы делали сегодня днем? - спрашивала она, обложившись в кровати
подушками. Ее все раздражало, как и каждого, кто, не будучи  по-настоящему
болен, слишком долго лежит в постели.
     - Играла в теннис с тренером... - и тут же  подумала,  что  случится,
если тренер навестит ее и скажет, что уже много  дней  не  видел  меня  на
корте.
     - Конечно, пока я хвораю, у вас нет никакого  дела,  и  я  просто  не
знаю, чем вы  занимаетесь  все  это  время.  А  когда  я  посылаю  вас  за
покупками, вы, вернувшись, объясняете, что забыли купить для меня таксоль.
Надеюсь, что вы, по крайней мере, научитесь играть в теннис. Такой  слабый
игрок, как вы, не годится ни в какую компанию. Вы же все время мажете.
     Да, на этот раз она  удивительно  точно  охарактеризовала  меня.  Уже
больше двух недель я не была на корте, но все эти дни регулярно завтракала
с мистером де Винтером, а потом каталась в его автомобиле.
     Я уже забыла, о чем мы беседовали, объезжая окрестности  Монте-Карло,
но хорошо помню, как дрожали мои руки, когда я надевала шляпу, как  бежала
по коридору, опережая швейцара, спешившего открыть мне  дверь.  Он  обычно
уже сидел в автомобиле и просматривал газету.
     - Ну, как себя чувствует сегодня "близкий товарищ", и куда он  желает
отправиться? - спрашивал он.
     Но у меня не было никаких желаний, и если бы он просто  гонял  машину
по кругу, я бы даже не заметила этого. Он стал гораздо мягче в обращении и
не казался таким недоступным, как вначале.
     - Сегодня довольно прохладно. Я накину на вас свое пальто.
     И я, как школьница, радовалась, что на мне его пальто, радовалась его
присутствию, возможности сидеть рядом с ним, даже если он  со  мной  и  не
разговаривал. Я мечтала, чтобы память  сохранила  мне  эти  минуты  в  его
обществе. Я сказала ему об этом, и он рассмеялся.
     - Что именно хотите вы запомнить: погоду, красоту Монте-Карло или мое
умение водить автомобиль?
     - Я хотела бы, чтобы мне было тридцать шесть лет, чтобы на  мне  было
черное шелковое платье, а на шее - нитка жемчуга.
     - Если бы вы были такой, то не сидели бы  со  мной  в  автомобиле.  И
перестаньте грызть ногти, они и так достаточно некрасивы.
     - Боюсь, вы сочтете меня дерзкой, но я  все-таки  спрошу:  почему  вы
ежедневно катаетесь со мной? Я понимаю, что вы  делаете  это  из-за  своей
доброты. Но почему вы выбрали именно меня объектом своего милосердия?
     - Я не выбрасываю вас из машины потому, что вам не тридцать шесть лет
и вы одеты не в черный шелк.
     Его лицо не выражало ничего, и было непонятно, смеялся ли он про себя
или нет.
     - Вы знаете обо мне решительно все. Правда, рассказала я вам немного,
но ведь и прожила-то я короткую жизнь и со мной ничего не случилось, кроме
потери моих близких. О вас же я знаю столько же, сколько  знала  в  первый
день знакомства.
     - А что вы знали тогда?
     - Что вы жили в Мандерли и потеряли свою жену...
     Слово "жена" соскользнуло с языка, но тут  же  я  испугалась:  нельзя
было это говорить, он  никогда  не  простит  мне  этого,  никогда  уже  не
вернутся часы нашей приятной дружбы и болтовни.  Возможно,  он  завтра  же
уедет,  а  миссис  ван  Хоппер  встанет  с  постели  и  возобновится  наш,
опостылевший мне образ жизни. Я  так  углубилась  в  свои  мысли,  что  не
заметила, как автомобиль остановился перед отелем.
     Я взглянула в его лицо, оно было совсем чужим. Не было ни  друга,  ни
брата, который еще недавно бранил меня за привычку грызть ногти.  Наконец,
он повернулся ко мне и заговорил:
     - Сегодня вы сказали, что хотели бы сохранить свои воспоминания.  Ну,
а у меня как раз обратное: я  хотел  бы  забыть  прошлое,  так  будто  его
никогда и не было. Мне не всегда удается изгнать свои воспоминания, иногда
они выскакивают, как джин из запечатанной бутылки. Так было, например,  во
время нашей самой первой прогулки, когда я привез вас на край пропасти. Вы
спросили меня, изменилось ли здесь что-нибудь, и я ответил - нет. На самом
деле изменилось что-то во мне. Я был там несколько лет назад  с  женой.  А
сейчас вдруг  почувствовал,  что  воспоминания  изгладились  из  памяти  и
прошлое стало мне безразличным. Изгладились благодаря вашему  присутствию.
Лишь из-за вас я остался в Монте-Карло, иначе уже давно уехал бы в Италию,
Грецию, а может быть, и дальше... К черту  ваше  пуританство,  ваши  слова
насчет моей доброты и милосердия!.. Я ездил с вами на  автомобиле  потому,
что хотел быть с вами, находиться в вашем  обществе.  А  если  вы  мне  не
верите, можете вылезать из автомобиля и идти домой пешком...
     Я сжалась на сиденье рядом с ним и не знала, как поступить.
     - Ну так что же? Почему вы не вылезаете?
     - Я хочу домой... - голос предательски дрожал, я покраснела  и  могла
сейчас заплакать.
     Он молча включил мотор. Быстро, слишком быстро мы доехали  до  отеля.
По моим щекам текли слезы, но  я  не  хотела,  чтобы  он  их  заметил,  не
доставала платок и молча глотала их. Он вдруг взял мою руку, поцеловал  ее
и вложил в нее свой носовой платок.
     В романах, описывающих страдания героини, обычно говорят, что  "слезы
украшали ее". Я взглянула в зеркальце. Со мной случилось как раз наоборот:
красные глаза, распухший нос, в своей убогой одежде я выглядела еще  хуже,
чем обычно.
     Меня больше не ожидали никакие радости. Мне предстоял ленч наедине  с
миссис ван Хоппер, так как сиделка отпросилась у  нее  на  сегодня.  После
завтрака она заставит меня играть с ней  в  безик.  Я  буду  задыхаться  в
душной комнате, а он  в  это  время  уедет  куда-нибудь  к  морю  и  будет
наслаждаться свежим ветром и солнцем.
     Я чувствовала себя брошенной маленькой девочкой, но, несмотря на свое
смущение, высморкалась в его платок и вытерла лицо.
     - К черту! - со злостью произнес он, затем неожиданно положил руку на
мои плечи и привлек меня к себе. - По возрасту вы годитесь мне в дочери, а
я уже отвык обращаться с такими молоденькими.
     Правя одной рукой, он все ускорял и ускорял ход машины.
     - Можете ли вы забыть все, что я наговорил вам сегодня? В семье  меня
называли Максимом, может быть, и вы  станете  называть  меня  так  же?  Мы
слишком долго обращались друг к другу официально.
     Он снял  с  меня  шляпу,  забросил  ее  на  заднее  сиденье,  наконец
наклонился ко мне и поцеловал в макушку.
     - Обещайте мне, что никогда не будете носить черные шелковые  платья,
- и он рассмеялся.
     И снова солнце засияло для меня, и жизнь заиграла всеми  красками,  и
миссис ван Хоппер была изгнана из моей жизни. Ленч и игра в карты  отнимут
лишь несколько часов, а затем начнется другая жизнь. И если  она  спросит,
почему я опоздала к игре в  безик,  я  отвечу:  "Я  забыла  о  времени,  я
завтракала с Максимом".
     Сегодняшний день сблизил нас больше, чем все предыдущие. Он поцеловал
меня, но я вовсе не смутилась. Это произошло так естественно, и  мне  было
приятно, но никакого волнения, непременно сопровождающего поцелуй, судя по
романам, не вызвало.
     - А что, Макс де Винтер все еще живет в отеле? - спросила миссис  ван
Хоппер после завтрака.
     - Да. Он бывает в ресторане, - ответила я.
     Я боялась, что теннисный тренер или еще  кто-нибудь  рассказал  ей  о
моем время провождении, но она  больше  ничего  не  спросила  и  принялась
неудержимо болтать:
     - Он очень привлекателен, но труднодоступен. Конечно,  он  мог  бы  и
пригласить меня в Мандерли, но не сделал этого, был очень сух и сдержан...
Я никогда не видела его жену,  но,  говорят,  она  была  очень  красива  и
элегантна, словом - блестящая женщина. Насколько я знаю, он обожал  ее.  А
погибла она трагически и совершенно неожиданно... Говорят, что, когда  она
была жива, они устраивали в Мандерли грандиозные приемы... И она  называла
его Максом, а не Макисом, как остальные родственники - бабушка,  тетки.  Я
тоже должна называть его Максимом.  Максом  называла  его  только  она,  и
только она имела на это право.



                                    6

     Мы с миссис ван Хоппер вели жизнь на колесах, а я  всегда  ненавидела
деятельность, связанную с переездами, - укладывать чемоданы,  запаковывать
вещи... Заглянешь в опустевшие шкафы и ящики стола, и становится  грустно,
будто что-то утеряла навсегда.  Частичка  нашей  души,  частичка  прожитой
жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся.  Очередная
глава нашей  жизни  заканчивается,  тяжелые  вещи  запакованы  и  стоят  в
коридоре, а мелочь будет уложена в последний  момент.  Корзина  для  бумаг
заполнена разорванными письмами и  записками,  везде  валяются  полупустые
пузырьки из-под лекарств и пустые банки из-под кремов.
     Утром, когда я наливала ей  кофе,  миссис  ван  Хоппер  передала  мне
письмо и сказала:
     - Элен уезжает в субботу в Нью-Йорк. У  маленькой  Нэнси  был  острый
приступ аппендицита, и Элен возвращается домой. Я  тоже  решилась.  Европа
надоела мне до смерти. Я тоже еду домой. Как вы относитесь к  тому,  чтобы
побывать в Нью-Йорке?
     Это сообщение подкосило меня, что, по-видимому,  отразилось  на  моем
лице.
     - Какая вы странная девушка. И вечно недовольны. Не могу вас  понять.
Неужели вы не знаете, что в Штатах девушка, не имеющая ни  копейки,  может
очень удачно устроиться? Там много  молодых  людей  вашего  класса,  много
развлечений и  веселых  сборищ.  У  вас  там  будет  свой  маленький  круг
знакомых, и вы сможете  развлекаться,  как  вам  захочется.  Ведь  вам  не
нравится в Монте-Карло?
     - Я уже привыкла к нему.
     - Ну, а теперь вам придется привыкнуть к Нью-Йорку! Мы едем на том же
пароходе, что и Элен. Ступайте в контору и распорядитесь, чтобы  билеты  и
все остальное было немедленно заказано. Сегодня у вас столько работы,  что
некогда будет огорчаться из-за отъезда из Монте-Карло.
     Я не сразу пошла вниз. Зашла в ванную, села там и уронила  голову  на
руки. Итак, это случилось. Я должна уехать и уже завтра буду сидеть в купе
спального вагона, напротив миссис ван  Хоппер  и  держать  на  коленях  ее
шкатулку с драгоценностями или большую сумку, как горничная. Мы будем мыть
руки и чистить зубы в крохотном туалете, где всегда стоит графин  с  водой
до середины, лежит кусок мыла с прилипшим волоском, а  неизбежная  надпись
гласит: "Таз под умывальником".
     Каждый стук колеса будет напоминать мне, что я все  больше  и  больше
удаляюсь от него, а он спокойно сидит в ресторане и даже не вспоминает обо
мне. Я, конечно, сумею увидеть его и  попрощаться,  но  нам  нечего  будет
сказать друг другу: мы будем прощаться, как чужие.  А  голос  внутри  меня
будет кричать: "Я так  тебя  люблю!  Я  так  несчастна!"  Мы  перебросимся
несколькими  ничего  не  значащими  фразами  и  расстанемся  навсегда.   В
последний момент из мрака выйдет  миссис  ван  Хоппер  и,  увидев  ее,  он
вернется на свое место, за свой столик и углубится в газету.
     Я пережила все это, не выходя из ванной, и даже представила себе  наш
приезд в Нью-Йорк.  Услышала  пронзительный  голос  Элен,  этой  несколько
уменьшенной копии с миссис ван  Хоппер.  Увидела  ее  маленькую  уродливую
дочку Нэнси. Представила себе американских студентов и банковских  клерков
с  их  стандартной  внешностью  и   стандартными   разговорами:   "Давайте
встретимся в среду", "Любите ли вы джаз?" А я должна  отвечать  вежливо  и
любезно, хотя хочу только одного:  остаться  совсем  одна,  как  сейчас  в
ванной.
     - Что вы там делаете? - послышался крик миссис ван Хоппер.
     - Сколько можно там сидеть? Хотя бы сегодня, когда у вас столько дел,
вы можете не витать в облаках?
     ...Он, конечно, вернется недели через две в Мандерли. Там  его  будет
ожидать груда писем и среди них мое, написанное на пароходе. Я постараюсь,
чтобы оно было забавным, опишу спутников и  мелкие  события.  Может  быть,
через несколько недель он снова наткнется на  мое  письмо,  лежащее  среди
неоплаченных счетов. Второпях напишет несколько слов в ответ...  И  больше
ничего вплоть до  Рождества.  Тогда  я  получу  открытку  с  отпечатанными
золотым шрифтом словами: "Счастливого Рождества и  счастья  в  наступающем
году. Максимилиан де Винтер". А  поперек  золотых  строк  он,  желая  быть
любезным, напишет чернилами:  "От  Максима".  Возможно,  на  открытке  еще
останется место, и он напишет: "Надеюсь, вам понравилось в Нью-Йорке"...
     Я стряхнула фантазии и вернулась в реальную жизнь. Миссис ван  Хоппер
впервые после болезни спустилась в ленчу в ресторан. Я знала, что его  там
нет: он еще вчера предупредил меня, что уедет в Канны. И все-таки в зал  я
входила  со  страхом,  боялась,  что  официант  спросит   меня:   "А   вы,
мадемуазель, будете завтракать, как всегда, с мистером де Винтером?" Но он
промолчал.
     Весь день я укладывала вещи, а вечером к  миссис  ван  Хоппер  пришли
знакомые, чтобы попрощаться. После обеда она немедленно легла в постель, а
я около половины девятого спустилась в  контору  под  предлогом,  что  мне
нужны багажные квитанции. Клерк улыбнулся мне.
     - Жаль, жаль, что вы уезжаете завтра. На будущей неделе у  нас  будет
балет. Знает ли об этом миссис ван Хоппер? - Помолчав, он добавил: -  Если
вы ищете мистера де Винтера, то могу вам сообщить: он  звонил  из  Канн  и
предупредил, что вернется не - раньше полуночи
     - Мне нужны квитанции, - повторила я, но вряд ли он мне поверил.
     Вот так. Вышло, что и последний вечер мне не удалось провести с  ним.
А может быть, это и к лучшему: я была бы  очень  грустной  и  скучной,  и,
возможно, не сумела бы скрыть свое горе.
     Всю ночь я проплакала. Так плачут только в двадцать один год. Потом -
уже  иначе.  Утром  у  меня  были  распухшие  глаза,  пересохшее  горло  и
воспаленное лицо.  Холодной  водой,  одеколоном  и  пудрой  я  постаралась
привести себя в порядок. Затем открыла настежь окно и высунулась  в  него:
может быть, утренний воздух взбодрит меня. Утро было  чудесным.  Было  так
хорошо, что я, кажется, охотно согласилась бы остаться  в  Монте-Карло  на
всю жизнь. А  между  тем  я  в  последний  раз  причесывалась  перед  этим
зеркалом, мылась над этим умывальником и никогда больше не  буду  спать  в
этой постели.
     - Надеюсь, вы не простудились? - спросила миссис ван Хоппер, взглянув
на меня.
     - Нет, не думаю... - неуверенно сказала я, ища соломинку, за  которую
хватается утопающий.
     - Терпеть не могу сидеть и ждать, когда все уже уложено. Мы могли  бы
уехать и более ранним поездом, если бы вы постарались. Телеграфируйте Элен
о том, что мы приедем раньше срока.  указанного  в  первой  телеграмме,  и
распорядитесь в конторе, чтобы нам поменяли билеты.
     Я  пошла  в  свою  комнату,  надела  выходной  комплект:   неизбежную
фланелевую юбку и самодельный джемпер. Моя нелюбовь к  миссис  ван  Хоппер
превратилась в лютую ненависть. Даже это - последнее - утро она ухитрилась
испортить и отнять у меня всякую надежду. Раз так, решила я, то отброшу  и
скромность, и выдержку, и гордость!
     Из своей комнаты я бросилась наверх, шагая  через  две  ступеньки.  Я
знала номер его комнаты. Добежав до таблички "148", я постучала в дверь.
     - Войдите, - послышался его голос.
     Открывая дверь, я уже раскаивалась  в  своей  смелости:  вернулся  он
поздно и, возможно,  еще  лежит  в  постели.  Может  быть,  он  утомлен  и
раздражителен. Но он не лежал в постели, а  брился  у  окна  в  верблюжьей
куртке, наброшенной поверх пижамы.
     - В чем дело? Что-нибудь случилось?
     - Я пришла попрощаться. Мы сейчас уезжаем.
     Он посмотрел на меня, положил бритву.
     - Закройте дверь. Не понимаю, о чем вы говорите.
     - Это правда. Мы сейчас уезжаем. Она предполагала ехать более поздним
поездом, а теперь перерешила: мы едем немедленно. Ну, а я боялась, что  не
увижу вас больше и даже не сумею поблагодарить...
     - Почему вы не сказали мне об этом раньше?
     - Она ведь только вчера решила ехать. Ее дочь отплывает в  субботу  в
Нью-Йорк. Мы встретимся с ней в Париже, поедем оттуда в Шербур и дальше.
     - Она хочет взять вас в свой Нью-Йорк?
     - Да... А  мне  ненавистна  даже  мысль  об  этом...  Я  буду  ужасно
несчастлива.
     - Так чего ради вы едете с ней?
     - Ведь я же вам объясняла: я работаю у нее из-за жалованья и не  имею
возможности отказаться от него.
     - Сядьте. - Он снова взялся за бритву. - Я  не  отниму  у  вас  много
времени. Оденусь в ванной и через пять минут буду готов.
     Схватив со стула одежду, он скрылся в ванной, а я села на  кровать  и
огляделась. Комната была безличной. Лежала груда ботинок - их было гораздо
больше, чем могло понадобиться, - и груда галстуков. На туалетном  столике
- шампунь и пара головных щеток, оправленных в слоновую кость. Я надеялась
увидеть хотя бы одну фотографию, но увидела только книги и папиросы.
     Через пять минут он вышел из ванной.
     - Пойдем вниз. Побудьте со мной, пока я завтракаю.
     - У меня нет времени. Я  должна  бежать  в  контору,  чтобы  обменять
билеты.
     - Мне нужно поговорить с вами - и он  спокойно  пошел  к  лифту.  Он,
видимо, не понимал, что поезд отходит через полтора  часа,  и  миссис  ван
Хоппер наверняка уже звонила в контору и спрашивала - там ли я. Мы сели за
стол.
     - Что будем есть?
     - Я уже завтракала. Кроме  того,  я  могу  побыть  с  вами  не  более
трех-четырех минут.
     - Принесите мне кофе, яйцо,  тосты,  джем  и  апельсин,  -  отдал  он
распоряжение официанту. Затем достал из кармана пилочку и  спокойно  начал
подтачивать ногти. - Итак. миссис ван Хоппер  надоело  Монте-Карло,  и  ей
захотелось домой? Со мной то же самое. Только она едет в Нью-Йорк, а  я  в
Мандерли. Что предпочитаете вы? У вас есть возможность выбора.
     - Не смейтесь надо мной! Это неблагородно.
     - Вы ошибаетесь. Я  не  из  таких  людей,  которые  шутят  за  первым
завтраком. По утрам я всегда в прескверном настроении...  Итак,  повторяю,
выбирайте - желаете ли вы ехать с миссис ван Хоппер в Нью-Йорк или со мной
в Мандерли?
     - Вы предлагаете мне место секретаря или что-нибудь в этом роде?
     - Я предлагаю вам свою руку, глупышка!
     Подошел официант, и я молчала, пока он не удалился.
     - Вы понимаете... я же не  из  тех  девушек,  на  которых  вы  можете
жениться...
     - Что вы хотите этим сказать, черт возьми!
     - Не знаю, как вам это объяснить... ведь я  не  принадлежу  к  вашему
кругу...
     - Каков же он, мой круг?
     - ...Богатое поместье Мандерли... и его окружение...
     - Вы почти так же невежественны, как миссис ван Хоппер, и  почти  так
же глупы. Я единственный человек, который имеет право судить, кто подходит
для Мандерли, а кто - нет. Не думайте, что я действую под влиянием момента
или из вежливости.  Вы  думаете,  что  я  делаю  вам  предложение  из  тех
соображений, по которым якобы катал вас на своей  машине,  то  есть  из-за
доброты? Боюсь, дорогая, что когда-нибудь вы  заметите,  что  я  отличаюсь
особой добротой и никогда не занимаюсь филантропией. Но вы не ответили  на
мой вопрос: согласны ли вы стать моей женой?
     Даже в самых смелых моих мечтах я никогда не думала об  этом.  Как-то
раз я вообразила, что он тяжело  заболел  и  вызвал  меня,  чтобы  за  ним
ухаживать. Дальше этого мои мечты не заходили.
     - Мое предложение, кажется, не  принято?  -  продолжал  он.  -  Очень
сожалею. Я-то думал, что  нравлюсь  вам.  Какой  ужасный  удар  для  моего
самолюбия.
     - Вы... вы нравитесь мне... и даже очень... Я  безумно  люблю  вас...
Сегодня я п