ока импульсы, несущие
информацию о  тексте Диккенса, достигли  подсознания специалистов. Не  успел
еще показаться Палатинский холм,  как все уже знали содержание сентябрьского
выпуска, того  самого, для  которого  автор  не успел  к 8  июня  1870  года
дописать  шести-семи  страниц  и  который   читатель   найдет  на  следующих
страницах...
     ЛОРЕДАНА. Но...

     Ах да, одну  минуту, читатель. Увлекшись обсуждением предыдущей главы и
достопримечательностями  древней  столицы,  мы  совсем  забыли  упомянуть  о
паре-тройке важных вещей.
     А. Двадцатая глава называется в  оригинале  "Divers  Flights". Для тех,
кто  не  знает английского языка,  Лоредана  поясняет,  что у слова "flight"
имеется два  значения: одно подразумевает перемещение в воздухе, а другое --
бегство. Следовательно, divers flight  -- это,  во-первых,  бегство Розы  из
Клойстергэма; во-вторых,  стремительное  движение  поезда  "над  лондонскими
крышами"   (железнодорожное  полотно  проложено  по   эстакаде);  в-третьих,
восхождение в "воздушный сад" посланного самим небом мистера Тартара[93].

     [93] В русском переводе этот эпизод относится к главе XXI.

     B.  По поводу разговора "из окна в окно", состоявшегося  между мистером
Тартаром и "бедным  студентом", Порфирий Петрович  в шутку  обвиняет Кафку в
плагиате.  Почему? Да потому, что  Кафка,  прилежный читатель Диккенса  (чью
"широкую  душу и  огромную беззаботную  щедрость"  он  превозносил  в  своем
дневнике), почти наверняка написал  сцену  беседы с балкона на балкон  между
Карлом  и  "бедным студентом"[94],  находясь под впечатлением  именно  этого
эпизода ТЭД.

     [94] Из романа "Америка".

     C. Латинист во  все более оживленной беседе  с  Антонией  объявил  себя
горячим поклонником Уилки Коллинза. Как странно это для  латиниста, замечает
она.  Дело  в том, отвечает  тот, что латынью он увлекся под  влиянием одной
страстной почитательницы романа Коллинза. А что это был за роман и как звали
почитательницу,  немедленно  осведомляется Антония. Вместо  ответа  Латинист
густо краснеет и  отворачивается  в сторону. Так что отложим выяснение этого
вопроса до более подходящего случая.

(ТЭД. Глава XXI. Встреча старых друзей)
(ТЭД. Глава XXII. Настали скучные дни)
(ТЭД. Глава XXIII. Опять рассвет)

14

     И  вот  мы  наконец  добрались  до  Большого  цирка и  одновременно  до
окутанной дымом сцены в опиумном притоне, которая развеяла последние надежды
Жабы.
     --  Одно  из  двух, --  уныло говорит  этот  бескомпромиссный  ценитель
преступлений.  -- Либо Джаспер  стремится  с  помощью  опиума успокоить свою
совесть,  несколько растревоженную после  убийства племянника,  убийства,  о
котором он  так долго мечтал и которое наконец свершилось; либо прав Эйлмер,
и  Джаспер отнюдь не  мучим угрызениями совести, уверенный, что прикончил не
своего племянника, а неизвестного  убийцу, который в действительности  бежал
после того, как задушил Друда и спрятал труп[95]. Как бы там  ни  было, дело
Друда отныне потеряло свою привлекательность, по крайней мере для меня.

     [95]  В "реконструкции"  Эйлмера неизвестный убийца  уверен,  что  убил
Друда, задушив его шелковым шарфом, который перед тем выкрал у Джаспера.  Но
на самом  деле  Друд  выжил, очнулся  и, увидев  этот  шарф,  решил, что его
пытался  убить  любящий   дядюшка.  Поэтому,   окончательно  очухавшись,  он
немедленно бежал  в Египет  и  должен вернуться  в Англию  лишь к счастливой
развязке. (Прим. авт.)

     Но Дюпен и Кафф не собираются так просто сдаваться.
     -- Ясно только одно, -- говорит Дюпен, -- автор всеми  силами стремится
не допустить, чтобы герои  романа вели какие-либо разговоры о случившемся. И
в первую очередь Джаспер, который поклялся, что не станет обсуждать эту тему
ни  с  одним  человеком,  пока  не  отыщет  убийцу.  Криспаркл  из  принципа
отказывается кого-либо подозревать. Роза не может  не подозревать  Джаспера,
но не  хочет признаваться в этом даже самой себе.  Грюджиус не скрывает, что
испытывает "неумолимую  враждебность"  к  Джасперу,  но эту  враждебность он
"даже отдаленным  намеком  не  возводил  к такому источнику",  как убийство.
Елена  же  решила не  говорить подруге о "слабости"  своего брата,  и автор,
воспользовавшись  этим предлогом,  лишает ее  права распространяться  на эту
печальную тему. Что же касается самого Невила, то  он с головой  погружен  в
свои занятия, и отрывает оную от книг только для того, чтобы в очередной раз
поблагодарить  Криспаркла и объявить, что он  "отмеченный и заклейменный, но
невиновный". И такое положение вещей, -- продолжает Дюпен, -- сохраняется на
протяжении шести  месяцев. Настал момент, когда сам Диккенс, как справедливо
отметил сержант Кафф, сообразил, что если  продолжать в том  же  духе, то  у
читателя неизбежно зародятся  свои собственные подозрения. И он обещает, что
между Еленой и Розой состоится беседа наедине. Но, как и предвидел Кафф...
     Обезумевший хор автомобильных  клаксонов не дает Дюпену договорить. Все
вскакивают   с   мест.    Что   происходит?   Похоже,   водитель   настолько
заинтересовался делом Друда, что начисто забыл о своих прямых обязанностях и
тем самым вызвал праведный  гнев прочих  жертв  автомобильной пробки. Однако
постепенно  все успокаивается и вновь наступает затишье. Раздраженно урчащее
автомобильное  стадо,   кажется,  навечно   замирает  на  площади  Капенских
Ворот[96].  Однако  прекрасная  Антония  авторитетно  сообщает,  что  вскоре
автобус выберется из  пробки, свернув на виа Деи  Черки, что  тянется  вдоль
аллеи  Большого  цирка,   где,  как  известно,   имело  место   историческое
изнасилование сабинянок[97].

     [96] Ворота в  Сервилиевой стене в юго-восточной части Рима, от которых
начиналась знаменитая Аппиева дорога..
     [97] Сабиняне -- соседи древних латинов.  Их  поселения  на холмах Рима
датируются VIII --  началом VII в. до н.э. В  легенде о  похищении сабинянок
отразился факт  слияния  двух  этнических элементов  в  римской  гражданской
общине.

     -- Да,  -- замечает  Кафф, --  я  действительно  предвидел,  что  автор
выпутается с  помощью какой-нибудь хитрости  -- очередного свидетельства его
таланта.  Что же происходит  в романе?  Диккенс умудрился обставить все так,
что разговор  Елены с Розой происходит  одновременно и наедине, и не совсем.
Они беседуют друг с другом, высунувшись из окон, и их разговор могут слышать
абсолютно все, в том числе и "бедный Невил". Результат? Милая сценка, словно
выдернутая из  оперетты. Девушки  беседуют о чем  угодно, только  не  о том,
из-за чего  они обе здесь очутились. О таинственном исчезновении  Друда даже
не  упоминается.  Создается впечатление,  что  само  это имя  находится  под
запретом.

     ВОДИТЕЛЬ. Дело ясное, профессор, Диккенс не хочет связывать себе руки.
     КАФФ.  Совершенно  верно.  Обстоятельства  исчезновения  Друда  окутаны
мраком, и  автор дает нам понять: тема эта подниматься больше не будет. Все,
что нам известно, мы  узнали при первом допросе Невила, когда тот утверждал,
что вернулся домой в десять минут первого, после того, как перекинулся парой
слов с Друдом  на  берегу реки. Все остальное покрыто  мраком совершеннейшей
тайны.  Официальное расследование  проходит мимо  нас: мы  узнаем о нем лишь
потому, что шесть месяцев спустя Роза мимоходом упоминает о своих показаниях
в полиции.
     ВОДИТЕЛЬ. Я так скажу, профессор: раз автор нас не позвал, значит, он и
не собирался отвечать на наши вопросы.
     ДЮПЕН. Именно!  Почему,  спрашивается,  Криспаркл  не  стал  дожидаться
своего  подопечного? Может, он почувствовал внезапную сонливость после того,
как выпил травяного чая, который его маменька (так по крайней мере думал он)
оставила на столике у  кровати? А всегда беспокойный  Джаспер, у которого до
рассвета горел свет? Почему он так долго ждал, прежде чем поспешил на поиски
своего  племянника? Может,  его  тоже одолел  сон?  Теперь давайте  займемся
Еленой. Нам известно, что обычно она ночевала в одной комнате с Розой, а это
значит, что если бы Елена решила прогуляться, то Роза непременно заметила бы
это.  Но на  рождественские  праздники  пансион  опустел,  так  что,  вполне
возможно,  Елена  под каким-нибудь благовидным предлогом  сменила комнату...
Даже  в  столь   бездарном  расследовании,   возглавляемом  Сапси,  все  эти
обстоятельства не могли не всплыть на поверхность. Но вместо этого...

     Никогда  не следует вовлекать  в  разговор водителя. Увлеченный беседой
сыщиков, водитель нашего автобуса  оборачивается и снова совершенно забывает
о своих  прямых  обязанностях.  В чувство  его  приводит  оглушительный  рев
клаксонов. Когда шум стихает, слово берет суперинтендант Бэттл.
     -- В последней главе последнего выпуска Диккенс сам дает  краткий обзор
положения дел и после этого преспокойно заключает: "Так обстояли дела к тому
времени, о  котором  теперь  пойдет речь".  В действительности  о  том,  как
обстоят  дела, мы не  знаем практически ничего. Кафф  и Дюпен  уловили  суть
проблемы,   которая   стоит   перед   нами:   необходимо   найти   косвенные
доказательства  вины  в  условиях,  когда  показания  свидетелей практически
отсутствуют, а все  персонажи предпочитают отмалчиваться на интересующую нас
тему.
     -- Какая любопытная задачка, -- вмешивается водитель, сворачивая на виа
Деи Черки.
     -- Самое обычное дело,  если преступление  связано  с  мафией, -- резко
отвечает полковник карабинеров.

     Замечание  о  мафии  воодушевляет   наших  экскурсантов.  Настроение  в
автобусе явно улучшается, тем более  что маневр, связанный с выездом на  виа
Деи  Черки  завершается полным  и  оглушительным успехом.  Автобус,  оставив
позади исходящую клаксонным визгом автомобильную пробку, на весьма приличной
скорости мчится  между склонами Палатинского и Авентинского  холмов. Правда,
последний  с этой стороны ничем  не  примечателен, если  не считать нелепого
памятника  Мадзини[98],  застывшему в  крайне  неудобной  позе  на  огромном
мраморном   постаменте  в   окружении   статуй  помельче  и   многочисленных
барельефов.

     [98]       Джузеппе       Мадзини      (1805--1872)      --       вождь
республиканско-демократического крыла Рисорджименто, движения за объединение
Италии.

     Слово берет доктор Уилмот.
     --  Диккенс,  --  говорит  он,  --  высоко  ценил  великого генуэзского
идеалиста, которого знал лично. Он всемерно поддерживал школу в Клеренвилле,
которую  Мадзини открыл для  итальянских мальчишек-шарманщиков, промышлявших
на улицах Лондона.
     Автобус тем временем  приближается  к Бычьему  форуму  (самому древнему
рынку  в Риме, возникшему  еще до  основания Города), и тут  же  перед  нами
встает  проблема, как добраться  до римского Форума. Мы должны либо пересечь
этот рынок (ныне пьяцца Делла Бокка Делла Верита, одно из самых интересных и
живописных  мест  города,  но  также и наиболее  любимое автомобилистами)  и
продолжить путь по улице Театра  Марцелла, дабы столкнуться с неизвестностью
на  площади Венеции;  либо попытаться  проскочить  по  улице  Святого Иоанна
Предтечи, улице Успокоения и вырулить на улицу Тюрьмы Туллия.
     Бокка Делла Верита (Пасть Истины, древняя крышка  водостока, вырезанная
из камня в виде человеческого лица;  существует поверье, что эта самая Пасть
кусает руку лжеца)  привлекает, по-видимому, многих, в том числе и Лоредану,
которая замечает, что если бы можно было  заставить Джаспера вложить  руку в
этот каменный провал, то дело было бы раскрыто.
     --  Совсем  не  обязательно,  --  возражает  Ниро  Вулф,  --  поскольку
джекилианцы утверждают, что существуют два Джаспера: один хороший и честный,
а второй --  мерзкий лжец. Как бы эта самая каменная  крышка отличила одного
от другого?
     В итоге  почтенное  собрание решает пробиваться по улице Святого Иоанна
Предтечи. Улица  эта  весьма  узкая и  тесная, но  автобус сбавляет скорость
совсем по  другой причине:  друдисты  вдруг  проникаются интересом к  церкви
шестнадцатого  века  (принадлежавшей  Флорентинскому  Братству[99],  которое
облегчало  души  приговоренных  к  смерти),  точнее,  Историческая  комната,
имеющаяся в этой церкви.

     [99] (?)

     -- В этой комнате, -- поясняет Лоредана, -- собраны различные предметы,
имеющие отношение к  смертной казни.  В том числе и  к казни  Беатриче Ченчи
(прозванной "прекрасной отцеубийцей") и ее  брата Джакомо[100]. И кто знает,
может,  эта  мрачная  семейная  история  (тема  знаменитой  трагедии  Шелли)
вдохновит кого-нибудь на новые идеи относительно близнецов Ландлесов.

     [100]  В  1605 г.  в  Риме  были  казнены четыре члена семьи  Ченчи  --
Беатриче,  два  ее брата и мачеха, обвиненные  в убийстве их  отца  и  мужа,
Франческо  Ченчи,  человека  крайне  развращенного,  который,  как  сообщают
современники,  покушался на  честь  своей  дочери.  Казнь  четырех  Ченчи, и
особенно Беатриче, глубоко  потрясла современников. Этот исторический эпизод
не раз служил  темой литературных произведений, так, например, Шелли написал
свою знаменитую трагедию "Ченчи".

     Водитель ухитряется втиснуть автобус на  крохотную стоянку. Но церковь,
к великому разочарованию наших  экскурсантов,  оказывается закрытой. Антонии
приходится довольствоваться описанием  фасада;  в заключение она  добавляет,
что   за  церковной   оградой  имеется  семь  общих  могил   для   казненных
преступников. Шесть мужских и одна женская.
     -- Счастливое было времечко, -- замечают  Марлоу и Арчер, как всегда, в
унисон, правда, явно не испытывая особой радости.
     Тут доктор Уилмот просит обратить внимание  на  стену напротив, где  за
проржавевшей решеткой можно разглядеть запущенный древний дворик.
     -- Возможно,  именно здесь, -- говорит он, -- 8 марта 1845 года Диккенс
взобрался на  груду  старых тележных  колес,  чтобы  увидеть  казнь  некоего
грабителя, который до смерти избил одну германскую графиню, упорствовавшую в
своем нежелании расстаться с драгоценностями.
     -- Баварскую, -- уточняет  полковник карабинеров -- он прекрасно помнит
это дело.  -- Бедняжка  совершала  паломничество в  Рим, причем  пешком и  в
одиночку, что было  совершенно неосмотрительно. Убийца,  молодой человек  из
окрестностей Витербо, нанес ей несколько ударов дубинкой и завладел деньгами
и  драгоценностями несчастной синьоры. Он допустил  непростительную  ошибку,
подарив кое-что из  безделушек жене, которая  встревожилась  и рассказала об
этом своему исповеднику.  А тот в свою очередь...  Не  знаю, сообщает ли  об
этом Диккенс...
     -- Сообщает, -- уверяет его Уилмот.
     -- А тот  в свою  очередь передал  ее рассказ  нашему  представителю  в
Витербо. После чего в действие вступил закон.
     --  Преступника обезглавили на этом самом месте, -- продолжает редактор
"Диккенсианы", --  и описание казни в  "Картинах Италии" полно мрачных, даже
садистских  подробностей.  В  частности, автор  замечает, что,  несмотря  на
совершенную  работу гильотины, шея словно бы исчезла. "Голова была срезана у
самого основания, так  что, казалось,  еще  немного --  и  нож раздробил  бы
нижнюю челюсть  или  отсек ухо,  а у  тела был  такой вид, точно над плечами
решительно ничего не осталось."
     -- Какой ужас! -- хором восклицают милейшие Лоредана и Антония.
     Водитель слегка вздрагивает, бросая автобус прочь от страшного места. В
салоне надолго повисает тягостное молчание. Прерывает его Порфирий Петрович.
     --  Я  хорошо  знаю  "Картины Италии",  --  говорит  он,  --  и  должен
признаться, описание  казни  этого  бедняги меня всегда смущало.  Не  только
потому, что Диккенс, некогда противник смертной казни, стал вдруг ее горячим
сторонником. И не  только  из-за глупых  шуточек,  которые  он  отпускает по
поводу  Иоанна  Крестителя,   вероятно,   по   причине   своего  врожденного
антипапизма. Нет, мне становится не  по себе, когда он  презрительно смотрит
на  толпу,  которая  пришла, чтобы  "на  время  отбросить всякие  помыслы  о
торговле и отдаться  полностью  удовольствию".  А  для  чего  же,  позвольте
спросить,  сам он пришел  за  три  часа  до казни? -- да  чтобы занять место
поудобнее! "Но  я не такой как они!" -- должно быть, говорил он себе, так же
как  часто,  слишком часто говорил в своей жизни. Все  это,  разумеется,  не
может повлиять на мое восхищенние Диккенсом-писателем.
     --  Автобус  -- не  лучшее место  для  обсуждения  подобных  тем...  --
откликается доктор Уилмот, испытывая вполне понятную неловкость.
     Инспектор  Баккет,  хорошенько обдумав  случай  с  баварской  графиней,
возвращается к делу Друда.
     -- Убив  Эдвина  своей  тяжелой тростью, --  говорит он (приставляя при
этом указательный палец к уху и как бы приглашая всех высказаться), -- Невил
мог бы снять с тела драгоценности, чтобы  симулировать ограбление. Заколку и
часы он выбросил в запруду, а кольцо мог отдать Елене. Невил прекрасно знал,
что  она  не станет  уподобляться  крестьянке  из Витербо  и  исповедоваться
преподобному Криспарклу. Но возможно, автор действительно собирался устроить
все так, чтобы Елена призналась в содеянном злодействе в самом конце.
     Это простодушное предположение вызывает одобрение Жабы.
     -- Какие могут быть сомнения, -- говорит этот гурман криминалистики, --
конечно, дело сингальских  близнецов списано с дела молодчика из  Витербо. С
той лишь разницей, что Елена  закончит свои дни не под ножом гильотины, а на
эшафоте.  Не  будем  забывать,  добавляет  он,  что  среди  общих могил  для
казненных имеется и женская.
     Полковник карабинеров выглядит не столь убежденным.
     --  Действительно,  злодей из  Витербо подарил жене  именно кольцо,  --
говорит  он, -- но скорее всего это было  не  слишком дорогое  кольцо, и  уж
точно без алмазов и  рубинов. Кроме того, я не совсем точно выразился, когда
сказал, что  он убил ее  дубинкой. В  качестве  орудия  преступления  убийца
воспользовался  странническим посохом  тевтонской  туристки.  Разница  между
этими двумя делами весьма значительная.
     --  Да,  --  снова  вступает  в  дискуссию  Жаба,  --  но  когда  Невил
демонстрирует трость своей так называемой сестре, он именует трость посохом.
Намек достаточно откровенный.
     Тем временем  автобус  выруливает на площадь Успокоения у южного склона
Капитолия[101],  и Антония  призывает обратить  внимание  на  западный  утес
великого холма, где темнеет обнажившаяся порода.

     [101] Часть Рима, расположенная на Капитолийском холме, где сохранились
развалины многих памятников античности. Здесь же находится основанный папами
Музей древностей.

     --  С этого  места,  -- говорит она, --  сбрасывали  тех, кто  совершил
государственную измену или  покрыл себя позором. Ученые сходятся во  мнении,
что Тарпейская скала  получила свое название  по имени дочери консула Спурия
Тарпея,  которая  обновила  место   казни,  когда   сабиняне  ворвались   на
Капитолий[102].

     [102] Мстя за своих женщин  (см. примеч. выше),  сабиняне начали  войну
против  Рима.  Благодаря   предательнице  Тарпее  им  удалось  ворваться  на
Капитолий. Войну остановили похищенные сабинянки, вставшие между враждующими
сторонами. Тарпею казнили  на скале в юго-западной  части Капитолия,  откуда
сбрасывали  вниз преступников. Чтобы усугубить вину Тарпеи, римские писатели
изображали ее весталкой (см. прим. ниже.)

     ЛОРЕДАНА, улыбаясь.  А чье  тело мы бы  увидели распростертым на земле,
если бы смогли хоть краешком глаза взглянуть на опиумные фантазии  Джаспера?
Я помню, как он  вскрикивает: "Все  кончилось!" --  подразумевая,  наверное,
зрелище, открывшееся ему с вершины башни.
     КАФФ, припоминая. Но разве он при этом не добавляет слова "так быстро"?
Или это сказала женщина из притона? Во всяком случае, Елена произносит почти
те  же  слова, когда  говорит  Невилу накануне преступления:  "Подумай, ведь
скоро все это уже буде