ялась, расстегнула плащ и сняла его. Красное  платье  выглядело
таким же безукоризненно свежим, как и  за  ленчем.  Элли  была  единственным
ярким пятном в этой кремово-коричневой комнате и, похоже, сознавала это.
   - Что-нибудь выпить? - предложил я.
   - Да рановато еще...
   Она еще раз огляделась, как бы ожидая  увидеть  что-то  кроме  диванов  и
кресел.
   - А игрушки ты здесь не держишь?
   - Игрушки в мастерской, - сказал я. - Внизу.
   - А можно посмотреть?
   - Пожалуйста.
   Мы снова спустились в прихожую и направились  в  глубь  дома.  Я  отворил
обычную деревянную дверь. За ней ковер сменялся бетоном, белый воротничок  -
рабочим комбинезоном, шампанское - перекурами (впрочем, я не курю). Здесь, в
темноте, ждал меня знакомый запах машинного масла. Я включил яркие  лампы  и
отступил, давая Элли пройти.
   - Да это же фабрика! - она, похоже, была ошеломлена.
   - А ты что думала?
   - Н-не знаю... Я думала, она поменьше. Мастерская была футов пятьдесят  в
длину. Именно ради нее я и купил этот дом. Мне тогда было двадцать три года,
и дом я купил на деньги,  заработанные  мной  самим.  Три  верхних  этажа  я
перепродал. Этого хватило, чтобы обставить мою квартиру на втором этаже.  Но
сердце дома было  здесь,  в  допотопной  мастерской,  принадлежавшей  раньше
какой-то фирме, которая прогорела.
   Система приводов, которая позволяла почти всем станкам работать от одного
мотора, сохранилась еще с прошлого века, только теперь паровая  машина  была
заменена электродвигателем. Я  заменил  пару  станков,  но  в  целом  старая
техника работала вполне прилично.
   - А для чего все это? - спросила Элли.
   -  Ну..,  вот  этот  электромотор,  -  я  показал  ей  компактный  кожух,
смонтированный на полу, - соединен вот  с  этим  приводным  ремнем,  который
вращает вон то большое колесо.
   - Ага, - она задрала голову.
   - Колесо присоединено к вон тому длинному валу, который идет под потолком
вдоль всей мастерской. Когда вал вращается, он приводит  в  движение  другие
приводные ремни, которые идут к станкам. Сейчас покажу.
   Я включил мотор. Ремень привел в движение большое колесо, которое  начало
вращать вал, и другие приводные ремни тоже пришли в движение. Слышалось лишь
жужжание мотора, тихое поскрипывание вала и шуршание ремней.
   - Прямо как живые! - сказала Элли. - А как работают станки?
   - Подключаются каждый к своему приводу, и ремень вращает ось станка.
   - Как в швейной машинке.
   - Примерно так.
   Мы пошли вдоль ряда станков. Элли спросила, для чего предназначен  каждый
из них.
   - Вот это фрезерный станок, для ровных поверхностей. Это токарный станок,
для работы по дереву и по металлу. Вот этот маленький  станочек  я  купил  у
часовщика, для мелких деталек.  Это  пресс.  Это  шлифовальный  станок.  Это
циркулярная пила. А это сверлильный станок. А вон тот, что стоит отдельно, -
я указал на другую сторону, - это большой токарный станок, для особо крупных
деталей. Он работает от своего электрического привода.
   - Невероятно! И все это...
   - И все это для игрушек?
   - Ну...
   - На самом деле все эти станки  совсем  несложные.  Они  просто  экономят
массу времени.
   - Неужели для игрушек нужна такая.., такая точность?
   - Модели я обычно делаю в дереве и металле. В массовом  производстве  они
делаются в основном из пластика, но, если первоначальный  образец  не  будет
точным, игрушки будут плохо работать и часто ломаться.
   - А  где  ты  их  держишь?  -  Элли  осмотрела  голую,  чисто  выметенную
мастерскую без малейших признаков деятельности.
   - Вон там, справа. В шкафу.
   Я подвел ее к шкафу и открыл широкие дверцы. Она распахнула их пошире.
   - О-о!
   Элли была потрясена. Она стояла перед полками, разинув рот, и глазела  на
игрушки, как малое дитя.
   - О-о! - повторила она, словно утратила дар речи.  -  Это  же..,  это  же
вертушки!
   - Они самые.
   - Что ж ты сразу-то не сказал?
   - По привычке. Я никому не говорю. Она улыбнулась мне, не отводя глаз  от
рядов ярких игрушек на полках.
   - Что, у тебя так часто просят бесплатные образцы?
   - Да нет, просто надоело рассказывать.
   - Я же  ими  сама  играла!  -  она  внезапно  уставилась  на  меня,  явно
озадаченная. - У  меня  дома,  в  Америке,  была  куча  таких  игрушек,  лет
десять-двенадцать тому назад!
   Она явно имела в виду, что я слишком молод, чтобы быть их изобретателем.
   - Первую я сделал в пятнадцать лет, - объяснил я. - У моего дяди в гараже
была мастерская.., он сам был сварщиком. Он мне показал,  как  обращаться  с
инструментами, когда мне было еще лет шесть. Дядя  был  мужик  толковый.  Он
заставил меня взять запатентовать игрушку прежде, чем я ее кому-то  показал,
и одолжил денег на патенты.
   - Одолжил?
   - Патенты очень дорого стоят, а для каждой страны  надо  брать  отдельный
патент, если не хочешь, чтобы твою идею  сперли.  Кстати,  самые  дорогие  -
японские.
   - О господи!
   Элли снова обернулась к  шкафу  и  достала  оттуда  игрушку,  послужившую
основой моего состояния, - юлу-карусель.
   - У меня была такая юла, - сказала Элли. - Точно такая же, только другого
цвета.
   Она раскрутила юлу пальцами, и разноцветные лошадки побежали по кругу.
   - Просто не верится!
   Она  поставила  юлу  на  место  и  принялась  доставать  другие  игрушки,
восклицая при виде старых друзей и внимательно разглядывая незнакомые.
   - А двигатель от них у тебя есть?
   - Конечно, - сказал я, доставая его с нижней полки.
   - Ой, можно я?
   Элли была взбудоражена, как маленькая. Я поставил двигатель на верстак, а
она притащила туда четыре игрушки.
   Двигатель для вертушек представлял собой большой плоский ящик.  В  данном
случае он был квадратный, два на два фута, и  в  шесть  дюймов  высотой,  но
бывали и побольше, и поменьше.  Сбоку  у  него  торчала  ручка,  которой  он
заводился. Внутри коробки  был  вращающийся  вал  -  почему  эти  игрушки  и
назывались "вертушками". Длинный вал, на который наматывалась широкая лента,
усаженная рядами зубчиков, как у шестеренки. А на верхней части  ящика  были
ряды дырочек. Каждая из механических игрушек, таких, как юла и сотни других,
вращалась на оси, которая торчала снизу и заканчивалась  шестеренкой.  Когда
эту ось вставляли в дырочку, она цеплялась за зубчики на  ленте,  и,  стоило
повернуть рукоятку, как  лента  приходила  в  движение  и  игрушки  начинали
работать  -  каждая  по-своему.  Внизу  каждой  игрушки   было   простенькое
устройство, которое не позволяло вертеться ей самой.
   Элли принесла карусель и американские горки из набора "Луна-парк", корову
из набора "Ферма" и стреляющий танк  Она  расставила  игрушки  в  дырочки  и
повернула рукоятку. Карусель завертелась, по  американским  горкам  забегали
вагончики, корова принялась качать головой и  размахивать  хвостом,  а  танк
начал вращаться и пускать искры из ствола.
   Элли радостно рассмеялась.
   - Просто не верится! Я и не думала, что это ты изобрел те самые вертушки.
   - Я и другие изобрел.
   - Какие, например?
   -  Ну,  вот..,  последней  в  магазины  поступила  шифровальная  машинка.
Говорят, очень хорошо расходится перед Рождеством.
   - Это что, "тайный шифр", что ли?
   - Да.
   Я удивился, что она о нем слышала.
   - Ой, покажи! Сестра купила ребятам к Рождеству по такой машинке, но  они
уже запакованы в подарочные пакеты...
   И я показал  ей  шифровальную  машинку,  которая  обещала  позволить  мне
завести еще пару-тройку скаковых лошадей. Она  нравилась  не  только  детям.
Недавно  выпустили  новый  вариант,  для  взрослых.  Он   был   сложнее   и,
соответственно, стоил дороже, а значит, приносил мне больше процентов.
   Снаружи машинка в детском варианте выглядела как  ящичек,  чуть  поменьше
обувной коробки, со скошенной верхней частью. На этой скошенной крышке  были
клавиши с буквами - такие же, как у обычной пишущей машинки, только без цифр
и знаков препинания и без пробела.
   - А как она работает? - спросила Элли.
   - Просто печатаешь какую-нибудь фразу, и она получается зашифрованной.
   - И все?
   - Вот попробуй.
   Она с хитрой улыбкой посмотрела на меня, повернулась так, чтобы я не  мог
видеть ее пальцев, и умело напечатала одной  рукой  около  сорока  букв.  Из
коробки выползла узкая бумажная полоска, на которой были  напечатаны  группы
из пяти букв.
   - И что теперь?
   - Оторви бумажку, - сказал я. Она так и сделала.
   - Как телеграфная лента!
   - Это и есть телеграфная лента. По крайней мере, она той же ширины.
   Она протянула ленту  мне.  Я  посмотрел,  что  там  напечатано,  и  почти
покраснел, хотя мне это в принципе не свойственно.
   - Что, ты это просто так читаешь? - удивилась  Элли.  -  Ты  что,  крутой
шифровальщик?
   - Я ведь ее сам изобрел, - сказал я. - Я все эти шифры наизусть знаю.
   - А как она действует?
   - Там внутри цилиндр с двенадцатью вариантами полного алфавита, все буквы
разбросаны в случайном порядке, и ни один не повторяется. Поворачиваешь  вот
этот диск и устанавливаешь его на любую цифру от  одного  до  двенадцати,  а
потом печатаешь то, что хочешь зашифровать. А клавиши внутри печатают не  те
буквы, на которые ты нажимаешь, а те, которые соответствуют им  внутри.  Еще
внутри есть пружина, которая автоматически делает пробел после  каждых  пяти
букв.
   - Просто фантастика! Сестра говорит,  мальчишки  уже  давно  просили  эту
игрушку. У многих их приятелей уже есть такие, и  они  обмениваются  тайными
посланиями. Матери с ума сходят.
   - Можно делать и более  сложные  шифры,  пропуская  каждую  запись  через
машину несколько раз. Или меняя шифр через каждые несколько  букв.  А  чтобы
его расшифровать, надо только знать номер шифра.
   - А как расшифровывать?
   - Передвигаешь вот этот рычажок и впечатываешь зашифрованную фразу. И она
напечатается в расшифрованном виде, только, разумеется, снова в  группах  по
пять букв. Попробуй.
   Теперь Элли сама смутилась. Смяла ленту, рассмеялась.
   - Да нет, я тебе и так верю!
   - Хочешь такую? - робко спросил я.
   - Конечно!
   - Красную или синюю?
   - Красную.
   В другом шкафу у меня хранились авторские экземпляры машинок, упакованные
в коробки, как в магазине. Я открыл одну из картонок, убедился, что  машинка
действительно красная, снова закрыл и протянул ее Элли.
   - Если будешь писать мне поздравление с Рождеством,  -  сказала  Элли,  -
пусть оно будет зашифровано шифром номер четыре.

***

   Обедать мы снова поехали в ресторан - я не умею готовить  ничего  сложнее
яичницы с беконом, а Элли все-таки в отпуске, и вовсе незачем заставлять  ее
возиться у плиты.
   В том, чтобы пригласить девушку в ресторан, не было ничего особенного.  И
в самой Элли тоже не было ничего особенного. Мне  нравилась  ее  простота  и
естественность. С ней было легко общаться. Она не воспринимала мое  молчание
как личное оскорбление, не жеманничала, не  требовала  слишком  многого,  не
кокетничала и не возбуждала особого влечения. Не  слишком  интеллектуальная,
но умненькая.
   Но это, конечно, не  все.  Была  между  нами  какая-то  искорка,  которая
притягивает одного человека к другому. Элли, похоже, это тоже чувствовала.
   Я отвез ее в Хэмпстед и остановил машину перед домом ее сестры.
   - А завтра? - спросил я. Она не ответила напрямик.
   - Я уезжаю домой в четверг.
   - Я помню. Во сколько у тебя самолет?
   - Вечером. В полседьмого.
   - Можно, я отвезу тебя в аэропорт?
   - Я, может быть, с сестрой буду...
   - Да бога ради!
   - Ну ладно.
   Мы немного посидели молча.
   - Завтра... - сказала она наконец. - Ну, может быть.., если хочешь...
   - Хочу.
   Она коротко кивнула, отворила дверцу машины, оглянулась через плечо.
   - Спасибо за чудный день.
   Я не успел помочь ей выйти - она уже была  на  тротуаре.  Она  улыбнулась
мне. Насколько я мог судить, она действительно была довольна.
   - Спокойной ночи, - она протянула мне руку. Я пожал ей руку  и  в  то  же
время наклонился и поцеловал ее в щеку. Мы посмотрели друг другу в глаза. Ее
рука все еще была в моей. Я просто не мог упустить такого  случая.  Я  снова
поцеловал ее - на этот раз в губы.
   Она ответила мне, как я и ожидал: дружелюбно и сдержанно. Я поцеловал  ее
еще дважды, так же, как и в первый раз.
   - Спокойной ночи, - повторила она, улыбаясь. Я  смотрел  ей  вслед.  Элли
махнула рукой и скрылась за дверью. Я сел в машину и  поехал  домой,  жалея,
что она не со мной. Вернувшись домой, я  зашел  в  мастерскую  и  достал  из
мусорной корзины смятую бумажку с шифром. Разгладил ее и перечитал послание.
Я не ошибся.
   - Приятно, черт возьми! "Игрушечник такой же классный, как его  игрушки".
Я сунул полоску бумаги в свой бумажник  и  поднялся  наверх,  чувствуя  себя
полным идиотом.

Глава 5

   В среду утром Чарли Кентерфильд позвонил мне в половине восьмого. Я сонно
протянул руку и нащупал трубку.
   - Алло?
   - Где тебя черти носили? - спросил Чарли, непринужденно перейдя на  "ты".
- Я тебе с воскресенья звоню.
   - Меня не было.
   - Это-то понятно! - он на самом деле не сердился, наоборот,  развлекался.
- Послушай... Не мог бы ты мне уделить сегодня некоторое время?
   - Сколько угодно.
   Моя щедрость была вызвана тем печальным фактом,  что  Элли  сочла  нужным
провести свой, считай, последний день в Англии с сестрой. Сестра уже  купила
билеты и строила планы. Я догадывался, что, ради того чтобы провести со мной
понедельник и вторник, Элли отменила несколько походов в  разные  культурные
учреждения, так что я не имел права ворчать. Вторник мы провели даже  лучше,
чем понедельник, если не считать того, что завершился он так же.
   - Утром, - сказал Чарли. - В полдесятого, идет?
   - Ладно. Забегай.
   - Я собираюсь привести с собой одного приятеля.
   - Хорошо. Как добираться, знаешь?
   - Таксист найдет,  -  сказал  Чарли  и  повесил  трубку.  Приятель  Чарли
оказался крупным мужчиной, примерно его ровесником, с плечами грузчика  и  с
такой же манерой выражаться.
   - Берт Хаггернек, - сказал Чарли, представляя мне гостя.
   Берт Хаггернек пожал мне руку своей лапищей. Мои косточки хрустнули.
   - Друзья Чарли - мои друзья, - буркнул он без особой теплоты.
   - Идемте наверх, - сказал я. - Вам кофе? Или завтрак?
   - Кофе. - сказал Чарли. Берт  Хаггернек  сказал,  что  не  возражает,  но
наложил себе тарелку  бекона  с  консервированными  бобами,  залив  все  это
кетчупом. Он сам отыскал все это среди моих скудных припасов и  с  аппетитом
принялся уплетать.
   - Недурная жратва, - заметил он, - для такого...
   - Чего - такого? - поинтересовался я. Он глянул на меня поверх тарелки  и
махнул рукой, указывая на обстановку квартиры и, видимо, окружающие дома.
   - Для такого буржуя, как ты. Он произнес "буржуя". Видимо,  с  его  точки
зрения, это было самое страшное оскорбление.
   - Расслабься, - дружески сказал  Чарли.  -  Его  происхождение  не  менее
безупречно, чем твое или мое.
   - Хм-... -  отозвался  Берт  Хаггернек  с  недоверием.  Что,  однако,  не
помешало ему взять еще кусок хлеба. - Джем есть?
   - Увы, нет.
   Он обошелся половиной банки мармелада.
   - Какое там происхождение? - с подозрением спросил он у Чарли.  -  Буржуй
все снобы.
   - Его дед был механик, - сказал Чарли. - Так же, как мой был молочник,  а
твой - землекоп.
   Я улыбнулся про себя. О моих родителях - школьном учителе и медсестре,  -
Чарли   предпочел   не   упоминать.   Куда   респектабельнее   упомянуть   о
дедушке-механике, дяде-сварщике и куче кузенов - членов профсоюза.  Впрочем,
если политики всех мастей тщательно выискивают у  себя  предков-пролетариев,
ежедневно трижды отрекаясь от родственников-аристократов до того, как успеет
пропеть петух, чем я хуже? На  самом  деле,  именно  две,  казалось  бы,  не
пересекающихся ветви рабочих и интеллигенции дали мне  лучшее,  что  есть  в
обоих мирах: умение работать руками и  образование,  которое  позволяет  мне
изобретать веши, которые я умею делать. А деньги и опыт сделали остальное.
   - Видимо, мистер Хаггернек здесь не по своей воле, - заметил я.
   - Да что ты! - сказал Чарли. - Ему нужна твоя помощь.
   - Ах, вот как? А как же он стал бы вести себя, если бы хотел дать  мне  в
морду?
   - Он не стал бы у тебя завтракать.
   Что ж, это достаточно благородно. Вкусив соли под кровом человека, ты уже
не можешь его ограбить. Если это правило еще  соблюдается,  значит,  не  все
потеряно.
   Мы сидели за столом на кухне, Чарли курил  сигарету,  стряхивая  пепел  в
блюдце, а я удивлялся, чего ради он так срочно меня разыскивал.  Берт  вытер
тарелку оставшимся куском хлеба и запил все это кофе.
   - А что у тебя  на  ленч?  -  поинтересовался  он.  Это,  видимо,  вместо
"спасибо".
   Чарли, похоже, решил, что пора перейти к делу.
   - Берт работает клерком у букмекера, - начал он.
   - Полегче, приятель, - перебил его Берт. - Работал.
   - Работал, - поправился Чарли. - И будет работать. Но в настоящий  момент
тот, на кого он работал, обанкротился.
   - Босс прогорел, - кивнул Берт. -  Пришли  пристава  и  вынесли  все  эти
гребаные конторские столы, стулья и все прочее.
   - И всех этих гребаных машинисток?
   - Не! - сказал Берт, удивленно вскинул брови, и на  его  лице  наконец-то
появилось нечто вроде улыбки. - А ты, стало быть, не такая уж дрянь!
   - Я загниваю на корню, - сказал я. - Ну, так что?
   - Ну,  что  босс  просчитался.  Или,  как  он  изволил  выразиться,  "его
математические расчеты были основаны на неверных предпосылках".
   - То есть не та лошадь выиграла? Берт улыбнулся.
   - Соображает, а? Да, и притом не одна. Понимаешь, я на него отпахал  хрен
знает сколько лет. У него есть - то  есть  было  -  место  на  всех  больших
скачках: и в Тэтте, и на Серебряном Круге тоже. Я все больше работал у  него
самого, то есть лично, сечешь?
   - Да.
   Букмекеры всегда ездят на скачки с клерком,  который  записывает  ставки.
Каждая букмекерская контора высылает команду из двух  человек,  а  иногда  и
больше, на большинство скачек в округе. Чем крупнее фирма,  тем  на  большем
количестве скачек бывают ее представители.
   - Ну вот, я, - значит, его пару раз предупреждал, что дела наши идут  все
хуже и хуже. После того как я проторчал  там  столько  лет,  я  неприятности
просто задницей чуял, понимаешь? А за этот год он не раз влипал по-крупному.
Я ему говорил, что он доиграется, что нас опишут. И доигрался ведь, верно?
   - А он что говорил?
   - Говорил, что, мол, не лезь не в свое дело, - ответил Берт. - А  как  же
не Мое, когда это как раз и есть мое дело, верно? В смысле,  тут  ведь  дело
шло о моей работе. Я ею себе на жизнь зарабатывал, все равно как и он. Я ему
говорю, мол, где же я тогда возьму на  хлеб  с  маслом  и  на  пару  пинт  с
приятелями, а он мне на это отвечает, что, мол,  не  волнуйся,  у  меня  все
схвачено, я, мол, знаю, что делаю!
   Голос Берта выражал крайнее презрение.
   - Но это было не так, - заметил я.
   - Вот то-то и оно, черт возьми! Я ему говорю, а он и ухом не  ведет.  Как
последний идиот, блин. А десять дней тому назад он  прогорел  по-настоящему.
Влетел на крупную сумму. Вся контора - псу под хвост. И мы все оказались  на
улице, и без выходного пособия. Он перебрал кредитов в банке и сидит по  уши
в долгах.
   Я покосился на Чарли. Тот чрезвычайно внимательно изучал пепел  на  своей
сигарете.
   - А почему ваш босс не обращал внимания на ваши предупреждения  и  очертя
голову ринулся в пропасть? - спросил я.
   - Да никуда он не ринулся! Сидит целыми днями в пивнушке и квасит.
   - Я имел в виду...
   - Да не, я понял. Почему он пустил все это чертово предприятие на  ветер?
А потому, что кто-то запудрил ему мозги, вот что я думаю. В день  скачек  он
был весь из себя, пальцы веером и сопли пузырем. А потом возвращается  домой
и говорит, что фирма  накрылась  медным  тазом.  Белый  весь,  как  мел.  Аж
трясется. Я ему говорю, чт