о
важными проблемами.
   - Боже мой! - почти с мистическим ужасом восклицала Эльжбета. -  Надо  же
было такому случиться! Раз в  жизни  отцу  удалось  огрести  кучу  денег,  и
ищи-свищи! Следовало сразу же спросить Хлюпа, уверена,  он  -  единственный,
кто мог что-то знать.
   - Хватит пилить, меня и без того замучила  совесть.  Но  ведь  твой  отец
велел мне молчать, говорил, не совсем законно...
   -  Наверняка  незаконно,  разве  законным  путем  можно  такие   деньжищи
заработать? А сколько он тогда отсутствовал? Часа два?
   - Наверное, меньше. От силы полтора.  Время-то  тянулось  медленно,  ведь
приходилось присматривать за Клепой.
   - Ладно, допустим, он потратил  около  часа,  -  рассуждала  Эльжбета.  -
Поехал, спрятал, вернулся. Где за столь короткое время можно найти  надежный
тайник? В каком-нибудь костеле? На кладбище? Фамильного склепа  у  нас  нет.
Хлюпа не воскресить, остается лишь неизвестный сообщник, он  мог  что-нибудь
знать, раз принес деньги. Ты сказала - именно он принес деньги?
   - Такое у меня создалось впечатление. Принес в тот  вечер,  когда  к  нам
заявился холерный Клепа, а мы с  Хенриком  на  следующий  день  должны  были
уезжать.
   Эльжбета задумалась, молча попивая  кофе.  Для  своих  лет  девушка  была
серьезной и рассудительной. Этими достоинствами она была обязана второй жене
отца, злой мачехе. Ей же,  впрочем,  принадлежала  заслуга  и  в  воспитании
высоких интеллектуальных и духовных качеств падчерицы. А все потому,  что  о
падчерице этой мачеха редко вспоминала, целиком и полностью  предоставив  ее
самой себе. Отец дочерью не занимался, у него не было времени, он вкалывал с
утра до ночи, чтобы обеспечить  достойную  жизнь  требовательной  жене.  Вот
почему с самого раннего детства девочка научилась сама  о  себе  заботиться.
Знала, что  если  сама  не  умоется  -  останется  неумытой,  если  сама  не
приготовит себе чего-то поесть - останется голодной, если сама  не  ляжет  в
постель - отлежит все косточки на жестком полу или вывернет  шею  в  кресле.
Если простудится и заболеет - потом будет мучиться и никто  ей  не  поможет,
так уж лучше сделать так, чтобы не заболеть. Не у кого было спросить совета,
некому было пожаловаться. Сложную науку жизни приходилось изучать путем проб
и ошибок, что поневоле развивало в  ребенке  сообразительность  и  выдержку,
закаляло характер.
   Поскольку Эльжбетка росла без присмотра, легко могла стать двоечницей или
вообще бросить школу, удариться в наркоманию, пристать к преступной шайке  и
в результате оказаться в исправительном заведении. Если этого не  случилось,
то лишь благодаря книгам.
   Читать Эльжбетка научилась  рано  и  к  чтению  пристрастилась  с  первых
школьных лет, причем свято верила  написанному  в  книгах.  К  счастью,  это
оказались старые добрые романы, высоконравственные и поучительные. Зло в них
всегда  наказывалось,   а   доброта   вознаграждалась,   глупость   всячески
осуждалась, а разум всегда побеждал. Вот  девочка  и  воспитала  сама  себя,
руководствуясь высокими нравственными критериями. Кроме толстых романов  она
прочла  множество  детективов,  а  ведь  добротный  детектив  -  не   только
интереснейшее чтение, но и кладезь познаний о жизни и людях.  Если  к  этому
присовокупить умение Эльжбеты учиться на горьком  опыте  глупых  подружек  и
соучениц, то не приходится удивляться уму и жизненной  зрелости  этой  очень
еще молодой особы.
   Вот и теперь она на равных  обсуждала  с  Кристиной  серьезные  жизненные
проблемы.
   - Я понимаю, - говорила Эльжбета, - отцу фамилии в блокноте ни о  чем  не
говорят. А тебе? Хоть немножко?
   - Немножко говорят, кое-кого я знаю, о других что-то слышала.  Но  больше
половины мне совершенно незнакомы. Среди них надо искать!
   - Так давай для начала вычеркнем знакомых, другого выхода я  не  вижу.  В
первую очередь вычеркивай всех многочисленных директоров,  вон  их  сколько,
только и видишь - "дир." такой-то.
   Работа оказалась  кошмарно  трудоемкой.  Карпинский  послушно  отправился
спать, а обе женщины просидели над блокнотом до трех часов ночи, выпили море
кофе, Кристина подкрепилась еще и рюмочкой коньяка, а  ощутимых  результатов
добиться не удалось. Все дело в том, что даже от знакомых не  так-то  просто
было отлепиться.
   - Ну и что с того, что он бабник! - не соглашалась Эльжбета. - Бизнесом и
бабник может заниматься, одно другому не мешает.
   - Так я Бордовского прекрасно знаю, для него интересно лишь то, что  ниже
пояса! - сердилась Кристина. - Из него  такой  же  бизнесмен,  как  из  меня
Эйнштейн!
   - Ну ладно, а вот этот, Вальчак?
   - Трус вонючий.
   - Полятовский?
   - Законопослушный кретин. Улицу всегда переходит по переходу.
   - Кручник тоже отпадает, клеился к мачехе, я сама видела. Они с отцом  не
выносили друг Друга.
   - А я что  говорю!  Оставим  в  покое  знакомых,  давай  займемся  совсем
незнакомыми.
   После основательного вычеркивания в  блокноте  осталось  сто  одиннадцать
совершенно неведомых фамилий.  К  тому  же  неожиданно  вынырнула  еще  одна
проблема.
   - Интересно, кто  такая  эта  Басюлечка?  -  язвительно  поинтересовалась
Кристина. - Ты знаешь такую? Нет худа без добра, надеюсь, из-за амнезии твой
отец и эту подозрительную особу забыл.
   - Наверняка. Не отвлекайся, у нас полно  своих  трудностей.  Вот  смотри,
одни буквы, МО, ведь не Милиция же Обывательска, она ушла в прошлое вместе с
ПНР.
   - Есть телефон. Позвоним и узнаем. А этой Басюльке я тоже звякну, уж я ей
звякну, холера ее побери!
   - Вот что надо сделать! - оживилась Эльжбета. - Видишь, ясно  написано  -
Маслякович, коллега по работе. Позвоним ему и  порасспрашиваем  о  некоторых
неизвестных нам фамилиях. Ведь тоже могут быть коллеги по работе.
   - Во главе с Басюлькой? А впрочем, ты права, попробовать стоит. Но  потом
придется с каждым из них побеседовать один на один.
   - И подипломатичнее разузнать, не разбогател ли кто внезапно...
   План казался гениальным, и обе женщины чуть было не принялись тут же  его
осуществлять, да спохватились - вряд ли в три часа ночи стоит будить людей и
проводить опрос. К каторжной работе они  приступили  наутро,  поделив  между
собой  фамилии  из  записной  книжки.  Очень  помог  упомянутый  Маслякович,
сослуживец Карпинского. Из ста одиннадцати фамилий сразу исключили  тридцать
семь -  их  носителями  оказались  люди,  с  которыми  Карпинский  и  другие
сотрудники отдела поддерживали чисто деловые отношения, к тому же изредка.
   Оставшиеся вели себя очень прилично,  а  именно  проявляли  отзывчивость,
когда слышали по телефону текст следующего содержания: "Прошу извинить меня,
уважаемый  пан  (пани),  мой  муж   (отец)   Хенрик   Карпинский   попал   в
автокатастрофу и потерял память. Не помнит  никого  и  ничего.  Мы  пытаемся
помочь ему  восстановить  память,  обзванивая  его  знакомых  по  телефонам,
обнаруженным в блокноте отца (мужа). Согласны ли вы нам помочь?"
   Итак, большинство  опрошенных  немедленно  подключались  к  терапии,  вот
только не все из них отвечали по существу,  и  многие  телефонные  разговоры
затягивались самым устрашающим образом, не принося никакой пользы.  Состояли
они сплошь из эмоций, ахов и охов, и говорить  приходилось  не  кандидату  в
сообщники, а Кристине с Эльжбеткой. Знакомые  Карпинского  желали  знать,  в
какую именно катастрофу угодил  Карпинский,  как  проявляется  его  амнезия,
может ли Карпинский вообще говорить, а если может, то как. Когда, по  мнению
врачей, вернется к несчастному память, разрешено ли с ним встречаться, умеет
ли он самостоятельно есть, пить и ходить в туалет, прибегали  к  шокотерапии
или нет, не собираются ли показать Карпинского по телевидению - вот была  бы
потрясная передача.., и прочее, и прочее до бесконечности.
   Наряду с расспросами доброхоты выдвигали свои методы  лечения:  поместить
Карпинского на месяц-другой в пещеру  (путая  амнезию  с  астмой);  полетать
больному самолетом на большой высоте (путая амнезию с коклюшем); не  держать
больного дома, а немедленно определить  в  психушку  (надо  заметить,  такое
предложение высказывалось в  весьма  деликатной  форме);  лечить  с  помощью
электрошока или почаще водить в зоопарк. Смысл последнего средства борьбы  с
амнезией был довольно туманным, правда, собеседник  что-то  бормотал  насчет
обезьян, возможно путая их  со  слонами,  которые,  как  известно,  обладают
отличной  памятью.  Сердобольная  и  невыносимо   разговорчивая   сотрудница
посоветовала даже приобрести кошку,  ибо  эти  домашние  животные,  как  она
слышала, умеют сами по себе обнаруживать больные  места  у  хозяина;  многие
настоятельно рекомендовали обратиться с  молитвой  к  Богу  и  даже  уйти  в
монастырь.
   В результате проверка фамилий по списку заняла целых четыре дня, хотя обе
женщины  занимались  этим  с  утра  до  вечера,  и  резко  возросла   оплата
междугородных переговоров, несмотря на то что  Кристина  самым  бессовестным
образом несколько раз звонила днем по рабочему телефону.
   Провернув  гигантскую  работу,  Эльжбета  и  Кристина  подвели  итоги,  и
выяснилось  -  шесть  фамилий  не  удалось  идентифицировать.  "Инкогнитами"
остались пятеро мужчин и одна баба. Никто не мог сказать, кто  они  такие  и
что их связывало с Карпинским.  К  счастью,  бабой  оказалась  не  Басюлька.
Кристина успокоилась, выяснив, что подозрительная Басюлька -  кузина  одного
из сотрудников Хенрика,  уникальный  талант  в  области  зубопротезирования,
причем на талантливости не сказались ни  сто  килограммов  живого  веса,  ни
возраст намного выше среднего. Такую особу Кристина сочла безопасной.
   За обедом Эльжбета с горечью резюмировала:
   - Блестящая была идея, а потерпели полный провал! Никакого толку. Сегодня
я проверила последнего. Он уехал  из  Варшавы  полтора  месяца  назад,  жена
утверждает - , в неизвестном направлении. Кажется, за границу. А  отца  она,
эта самая жена, не знает, никогда в жизни о нем не слышала.
   - Как фамилия?  -  без  всякого  интереса  спросила  вконец  обессилевшая
Кристина.
   - Рестнер. У отца записан как Казик Рестнер.
   - Холера! Столько работы псу под хвост.
   -  А  чем  вы,  собственно,  занимались?  Какая  работа?   -   добродушно
поинтересовался, покончив с супом, Карпинский.
   Эльжбета с Кристиной переглянулись.
   - Может, скажем ему? - неуверенно предложила девушка.
   Немного подумав, Кристина кивнула. Память к  Карпинскому  возвращалась  в
потрясающем темпе. Вернее, не память возвращалась, а он  сам  в  потрясающем
темпе привыкал к жизни заново, схватывая на лету науку  жить  без  прошлого.
Происходило это, разумеется, при самоотверженной  помощи  обеих  женщин,  не
щадящих сил для терапевтических процедур.  Шаг  за  шагом  Карпинский  вновь
становился полноправным членом общества.
   - Я сказала Эльжбетке о твоих деньгах, - пояснила она Хенрику.  -  Теперь
мы ищем их вместе.
   - А, о моих миллиардах? - расцвел Карпинский. - Тех,  которые  я  спрятал
неизвестно где?
   - Вот именно.
   - А она не проболтается?
   - Ну, знаешь, папа! - возмутилась девушка.
   - Ты что, в собственной дочери не  уверен?  -  поддержала  ее  возмущение
Кристина. - Что-что, а уж язык за зубами она держать умеет.
   - В самом деле? - почему-то усомнился Карпинский. - Впрочем, тебе виднее,
я ведь ее слишком мало знаю...
   - О Езус!
   - Ну ладно, ладно, верю. А добавку тефтелей можно взять?  Такие  вкусные.
Интересно, я всегда их любил?
   - Всегда. И вообще больше всего любил мясо, так что вкусы у тебя остались
прежние.
   - А салат я тоже любил?
   - К сожалению, нет. Но теперь появляются шансы полюбить. Постарайся, тебе
же на пользу пойдет.
   - Хорошо, постараюсь, - согласился покладистый Карпинский, но в  качестве
добавки  взял  одни  тефтели.  -  Ну  рассказывай,  я  помню,  на   чем   мы
остановились.
   - Зато я забыла! - вырвалось у Кристины.
   - Ты рассказала Эльжбетке о деньгах. И что?
   - Надо же, а до автокатастрофы отец был  таким  рассеянным!  -  удивилась
дочь. - Гляди, придерживается  темы,  как  репей  собачьего  хвоста.  Я  еще
позавчера обратила на это внимание, он запоминает каждое слово.
   - Ведь что-то же должно оставаться в моей памяти, раз она совсем пуста, -
пояснил Карпинский. - Так мне сказали в клинике. Мозг человека требует пищи,
и если прошлого в нем не осталось - кормится сегодняшним днем.  Ну,  сказала
ты Эльжбетке, и что?
   - И теперь мы пытаемся вычислить твоего сообщника, - вздохнула  Кристина.
- Исходя из предположения, что у тебя должен быть его  телефон.  Взяли  твой
блокнот, выписали все фамилии с  телефонами  и  обзвонили  множество  людей.
Сотни две удалось исключить, а вот шесть штук осталось.
   - А сообщник мой вам зачем? - удивился Карпинский.
   - Он должен знать, что именно принес тебе, - подключилась дочь. - И может
нам сказать, как они выглядели, твои деньги, в  чем  были,  мешок,  сверток,
чемодан? А  мы  бы  потом  пораскинули  мозгами,  и,  глядишь,  какие-нибудь
творческие мысли пришли бы в голову. Но, увы, ничего не вышло, а шестеро нам
вообще недоступны.
   - А почему?
   - Или никто не отвечает, или тебя вовсе не знают, или уехали с концами.
   - А те, что не отвечают, не умерли?
   - Черт их знает, может, и умерли! - проворчала Кристина. - Хотя  могли  и
переехать куда.
   - У одного телефон сменился, - уточнила  Эльжбета.  -  Номер  он  получил
недавно, а чей этот номер раньше был, без понятия.
   Карпинский  задумался,  закусил  тефтели  салатиком  и  вдруг  неожиданно
заявил:
   - Вчера, возвращаясь из клиники, я зашел к себе на работу. Жутко  смешно,
меня все узнали и не обиделись, что я их не узнаю. По очереди  представились
мне, и удивительная штука... Оказывается, я не только вспомнил их  всех,  но
припомнилась и одна мелочь. Один  из  них  меня  не  любит,  почему,  трудно
сказать. Я скоро вернусь на  работу,  что  там  делать,  знаю,  оказывается,
совсем не трудно, я проверил. Может,  если  с  кем-нибудь  из  них  я  тогда
провернул ту операцию, так он сам мне намекнет? Как считаете?
   Ответа не последовало. От неожиданности обе женщины  потеряли  дар  речи,
только во  все  глаза  смотрели  на  Карпинского.  Немного  смутившись,  тот
пояснил:
   - Ведь если  я  занимался  каким-то  дополнительным  бизнесом..,  на  это
наверняка понадобилось время, может, я отпрашивался с работы, может, выезжал
куда-то. Они должны это помнить. И скажут мне.
   Кристина радостно встрепенулась.
   - Ну конечно же, Хенричек, я тебе говорила то же самое! Ты и  без  памяти
можешь нам помочь. Пообщаешься с людьми...
   - А все, что они тебе скажут, сообщишь нам! - подхватила Эльжбета. - И мы
сделаем выводы. Папуля, как я рада, что память к тебе возвращается!
   - Насчет памяти не уверен,  а  разумом  я,  слава  богу,  не  обделен.  В
энциклопедии уже добрался до буквы "п" и все понял.  Врачи  утверждают,  что
голова у меня всем хороша, вот только не желает помнить прошлое. Зато быстро
обучаюсь всему,  а  уж  особенно  тому,  что  раньше  умел,  так  что  смогу
приступить к прежней работе, как только снимут гипс с руки. Очень  рад,  что
теперь мы все трое возьмемся за решение проблемы, уверен,  отыщем-таки  наши
денежки. Если, конечно, я спрятал их в безопасном месте. Хотя надеюсь, что и
до того кретином не был.
   Кристина  с   Эльжбетой   почему-то   немного   помедлили,   прежде   чем
одновременным "нет" заверить  Карпинского  -  какие  сомнения,  кретином  он
никогда не был.
   - Ну так должны быть в сохранности. Не волнуйтесь,  мои  дорогие,  мы  их
найдем.

***

   Вскоре гипс Карпинскому сняли. Врачи нашли руку в  порядке  и  заявили  -
теперь потребуется недели две  на  восстановление  двигательных  функций,  а
потом можно и к работе приступать. Вечером того  же  дня  зазвонил  телефон.
Трубку подняла Кристина.
   - Можно попросить Хенрика? - поинтересовался в трубке  мужской  голос.  -
Мне хотелось бы с ним поговорить.
   - Попросить я могу, - ответила Кристина. - Вот только не уверена, что  вы
сможете с ним поговорить.
   - А в чем дело?
   - А вы с ним уже общались после катастрофы? - вопросом на вопрос ответила
Кристина.
   - Какой катастрофы? - встревожился голос.
   - Боже, так вы не в курсе?
   - Кто там? - поинтересовался Карпинский. - Это меня?
   - Да что произошло-то? - нервничал в трубке голос. -  Расскажите  толком,
что случилось.
   Теперь Кристине пришлось одновременно говорить с двумя собеседниками.
   - Тебя, но не мешай, дай ответить, это я не вам.  А  теперь  вам,  Хенрик
попал в автокатастрофу, в принципе он сейчас совсем здоров,  только  потерял
память.
   - А кто там? - добивался Карпинский.
   - Это как же - потерял память? - кричали в трубке.
   - Не знаю - это я не вам, - у него амнезия, полная утрата памяти.  Ничего
не помнит из того, что с ним было раньше.
   - Но хоть что-нибудь о себе знает?
   - Если ему сказать. А так никого из знакомых не узнает, даже родную  дочь
не признал. И если вы желаете с Хенриком говорить, должны это учесть...
   - Ни фига себе, кто бы мог подумать! - Похоже,  собеседник  Кристины  был
потрясен. - Ну да ладно, проше  пани,  дайте  ему  трубку,  попробую  с  ним
поговорить.
   Только передав мужу трубку, Кристина спохватилась - как же не  сообразила
поинтересоваться, кто звонит. Явно новенький, ими  не  опрошенный.  Знакомый
Хенрика, а о катастрофе не слышал. Может, один из шести  сомнительных?  Надо
попросить Хенрика, чтобы выяснил имя мужчины.
   А Карпинский уже слушал, как тот в волнении кричал:
   - Хенек, чтоб мне подохнуть, ты и в самом деле - полный отпад? Надо же, а
я собирался тебя сюда вытащить!
   - Куда вытащить? - заинтересовался Карпинский.
   - Ну сюда, к себе, в Амстердам. Тут, знаешь, биржа...
   - Что такое биржа  -  я  знаю!  -  гордо  ответствовал  Карпинский.  -  А
вообще-то ты кто?
   - Спятить можно... Ты что, не узнал меня? Казик я, Рестнер.
   - Не узнал, - сокрушенно признался Карпинский.
   - И мое имя тебе ничего не говорит?
   - Абсолютно ничего. Хотя погоди, вроде я где-то слышал это имя...
   - У тебя и в самом деле не все дома?
   - Нет, все, и жена, и дочь...
   - Господи, я и сам спячу!
   В этот момент Кристина, которая уже минуты две слушала  разговор,  подняв
трубку в спальне, решила вмешаться:
   - Проше пана, я тут подключилась... У Хенрика и в самом деле не все дома,
и я воспользуюсь случаем, чтобы кое-что выяснить. Ваша  фамилия  встретилась
мне в блокноте Хенрика, а сейчас мы с Эльжбеткой пытаемся восстановить  круг
знакомых мужа, потому что сам он никого не помнит,  как  я  вам  только  что
сказала.
   - Крыся, минутку, - мягко перебил жену Карпинский, - я сам его расспрошу.
Алло, Казик, ты еще там?
   - Здесь я, - донеслось мрачно.
   - Так напомни мне, парень, о себе. Откуда мы знаем друг друга и вообще.
   - Знаем мы с тобой друг дружку еще по средней  школе,  -  так  же  мрачно
пояснил амстердамский Казик. - После  окончания  ее  давно  не  виделись,  а
встретились недавно, и теперь уже много общались. И в день моего отъезда...
   Тут у Кристины екнуло сердце и мурашки побежали по спине.
   - А когда пан уехал? - чуть дыша, спросила она.
   - В мае. Скоро два месяца будет. А что?
   - Боже! Вы были у Хенрика в день отъезда? -  почти  кричала  Кристина.  -
Приходили к нему сюда, к нам домой?
   - Ну приходил. А что?
   Карпинский уже не перебивал, а сам с интересом слушал разговор.
   - Проше пана, проше пана, - умоляюще произнесла Кристина. - Это для  всех
нас страшно важно. Вы тогда что-нибудь приносили Хенрику?!
   Казик не отозвался. В трубке напряженно молчали.
   - Алло! - отчаянно взывала Кристина. - Вы еще там? Алло!
   - Ну здесь я, - нехотя признался Казик.
   - Так ответьте нам! Вы тогда что-то принесли Хенрику, ведь так?
   - А что? - осторожно донеслось из Амстердама.
   Карпинский счел нужным подключиться к разговору:
   - Ты, ка