евшего меда?! Мура  вздохнула  и,
нажав на соответствующую клавишу, стерла уже  написанное.  М-да...  Муки
творчества, о которых  благодарные  читательницы  даже  не  подозревали,
принимали поистине космические масштабы.
   Творилось что-то неладное: Мура уже второй  час  топталась  на  одном
Месте. Любовная сцена решительно ?не шла?, а ведь  раньше  это  была  ее
специализация! До сих пор никто  лучше  Алены  Вереск  не  мог  описать,
как ?мужественный красавец сжал ее в своих объятиях?.
   - Неужели я исписалась? - спросила она себя в  тревоге  и  сама  себе
ответила:
   - Нет, тут дело в другом... В этом убийстве!
   Увы, ей не давало  покоя  это  дурацкое  пестрое  платье,  неожиданно
всплывшее на поверхность из глубин подсознания.  Точнее,  даже  не  само
платье, а всего лишь его край, мелькнувший в длинном, как  прямая  кишка
удава,  коридоре  Дома   культуры   строителей.   Из-за   этого   самого
воспоминания Муру мучило неотступное беспокойство. Она  уже  сомневалась
во всем и прежде всего в том, что  манекенщицу  зарезал  Лоскутов.  Если
убийство  и  впрямь  произошло  в  считанные  минуты,   как   утверждает
коренастый следователь, совершенно не годящийся на роль героя-любовника,
то женщина (в платьях все-таки ходят преимущественно женщины) в коридоре
возникла неспроста!
   - Я не смогу работать, пока не докопаюсь до истины! - решила  Мура  и
закрыла  файл.  Сначала  Мура  посидела,  подперев   голову   на   манер
роденовского ?Мыслителя? и пытаясь  сосредоточиться,  -  безрезультатно.
После чего сменила тактику: устроилась на диване и закрыла глаза.  Долго
она так не пролежала, подскочила и стала с бешеной скоростью  одеваться.
Кое-как расчесалась, небрежно мазнула помадой по губам  и  выскочила  из
квартиры, предусмотрительно прихватив с  собой  диктофон,  который,  как
показали  последние  события,  наряду  с   косметичкой   всегда   должен
присутствовать в сумке уважающей себя женщины. Мура спешила  на  вокзал.
Почему? Да потому, что она вспомнила разговор  между  Лоскутовым  и  его
помощником,  подслушанный  ею  накануне,  когда  еще  она  находилась  в
загородном   особняке   на   положении   полуфабриката   или,    вернее,
промежуточного  материала,   предназначенного   для   преобразования   в
бессловесный кусок мяса. Ладно, теперь это уже  неважно,  а  важно,  что
Лоскутов упомянул о бабке манекенщицы, доживающей свой век в Озерске,  в
доме для  престарелых.  Может,  Мура,  и  ошибалась,  но  в  детективной
литературе, сколько  она  помнила,  корни  всех  преступлений  искали  в
прошлом. А кто может лучше знать прошлое  мертвой  манекенщицы,  чем  ее
бабка?
   Муре повезло: электричка на Озерск уже стояла у платформы. Она купила
билет, газету, чтобы скоротать время в дороге, а также - уже в последний
момент - бублик, щедро усыпанный маком. Все-таки Мура ничего  не  ела  с
самого утра,  впрочем,  ее  это  мало  беспокоило,  поскольку  увлекшись
чем-нибудь, она всегда забывала о таких  пустяках,  как  хлеб  насущный.
Обычное дело для творческой натуры.
   По прибытии на место назначения Мура вступила в общение с аборигенами
и очень скоро узнала, где ей следует искать бабку манекенщицы. Уселась в
автобус и отправилась искать прошлое убитой красавицы,  причем,  как  ей
представлялось, непременно темное.

***

   В  интернате  для  престарелых  и  инвалидов  Муру   ждало   страшное
разочарование.  Нет,   искомая   старушенция   там   наличествовала,   и
администрация  богоугодного  заведения  не  чинила  никаких  препятствий
самодеятельной следопытке. Беда  была  в  другом:  Ефросинья  Степановна
Калачева, та самая бабка Лики Столетовой, ничего не могла рассказать  ни
Муре, ни кому-нибудь еще.
   - Рассеянный склероз,  -  со  вздохом  пояснила  такое  ее  состояние
пожилая нянечка, протиравшая тряпкой окна.
   От нее же Мура узнала, что несколько дней  назад  бабку  уже  посещал
товарищ с удостоверением  сотрудника  МВД  и  тоже  отправился  восвояси
несолоно хлебавши.
   - И давно она такая? - поинтересовалась  Мура,  косясь  на  бабулю  в
белом платочке, дремлющую на скамейке в лучах теплого майского солнышка.
   - Давно... Уже года три не в памяти. Да ее внучка сразу спровадила  к
нам, как только она перестала себя обихаживать. А у нее,  у  Степановны,
жисть была чижелая, так что не удивительно...
   - А вы знали ее раньше? - наконец спохватилась Мура.
   - А как же, - поведала словоохотливая нянечка,  -  мы  же  вместе  на
фабрике работали, только она на пенсию раньше пошла. Ох и  жисть  у  нее
была, ох и жисть... Сама дочку без мужа вырастила - ну, не  сложилось  у
нее там чего-то, - а та дочка тоже дитя нагуляла, да на бабку и бросила.
Уехала кудысь на Севера, да там гдей-то и пропала, с тех пор от  нее  ни
слуху ни духу. Внучку Степановна  выходила,  вынянчила,  а  она  тоже  в
Москву завеялась, и, говорят, убили ее там... А  я  вот,  как  вышла  на
пенсию, все тут, с тряпкой... У меня тоже дочка больная и внуков трое, -
закончила она свой рассказ краткой автобиографической справкой.
   - А внучка что же,  не  навещала  ее?  -  Мура  торопилась  разузнать
побольше, пока нянька не проявила  бдительность  и  не  поинтересовалась
Муриной личностью. С какой это, собственно, стати она здесь  расхаживает
и задает свои подозрительные вопросы?
   Однако нянечка оказалась патологически  доверчивой  и  не  собиралась
проявлять бдительность, а напротив, охотно отвечала:
   - Анжелка-то? Да ни разу! Как привезла сюда, так и забыла.  Вот  она,
благодарность. Какая дочка,  такая  и  внучка.  Чем  она  там  в  Москве
занималась, интересно?
   - Манекенщицей была, - механически пробормотала Мура.
   - Это что ж такое? - охнула нянечка.
   - Одежду демонстрировала...
   - Смотри-ка, - цокнула языком бабулька, споласкивая тряпку в ведре  с
надписью ?1 эт.?, - она с детства дрыгалка была. Мы тогда рядом  жили  в
фабричных домах, это уж потом я к дочке  переехала...  И  она,  Анжелка,
можно сказать, на глазах у меня выросла. А что, она ладная была,  ничего
не скажешь, только, видать, как и ее  мамаша,  без  царя  в  голове.  Не
знаете, за что ее убили-то?
   Мура покачала головой.
   - А вы что же, им родня? -  в  первый  раз  за  всю  беседу  выказала
любопытство нянечка.
   - Дальняя, - потупилась Мура.
   - Понятно. - Нянечка  снова  принялась  драить  стекла.  -  Только  у
Степановны теперь  ничего  нет...  Квартиру  Анжелка  сразу  продала  по
дешевке - дом ведь барачный, деревянный - - А где она жила?  -  спросила
Мура, сама не вполне понимая, зачем ей это знать.
   - Сомневаешься, что ли? - по-своему расценила ее въедливость нянечка.
-  Я  тебе  точно  говорю,  что  продала.  Ну,  если  хочешь,  выясни  в
домоуправлении, они тебе там  все  обскажут.  -  И  она  назвала  адрес,
добавив, что это довольно отдаленный микрорайон.
   Мура поблагодарила ее,  попрощалась  и  двинулась  туда,  где  прошло
детство  мертвой  красавицы.   В   душе   она   сильно   сомневалась   в
целесообразности своего путешествия.
   Это был двухэтажный деревянный дом, недавно оштукатуренный, к тому же
утопающий в зелени, а потому выглядевший почти  пасторальной  картинкой.
Внутри, конечно, все было совсем не так. Мура даже  не  предполагала,  а
точно знала, что там сыро, пахнет затхлостью и кошачьей  мочой  и  почти
наверняка нет горячей воды.
   В небольшом симпатичном  скверике  возле  дома  сновала  ребятня,  за
которой  наблюдали  три  старушки,  сидящие  на  скамье.  К   ним-то   и
направилась Мура,  полная  воспоминаний  о  словоохотливости  няньки  из
интерната  для  престарелых.  Старушки  посмотрели  на  нее   не   очень
приветливо, но Муру это обстоятельство  не  насторожило,  как  оказалось
впоследствии, совершенно напрасно.
   - Здрасьте, - вежливо сказала Мура, устраиваясь на скамейке с другого
края. В ответ - настороженная тишина. Мура почувствовала себя не в своей
тарелке, а такое случалось с ней нечасто, и решила зайти издалека.
   - Какой милый дом, - легкомысленно прощебетала она, - и вообще у  вас
здесь как в деревне, природа и всякое такое... Вы в этом доме живете?
   Старухи хранили упорное молчание. Прямо  партизанки  какие-то,  да  и
только! Попробуй разговори таких. Только  одна  из  них,  самая  щуплая,
неожиданно  вскочила  и  резво,  практически  не  опираясь  на  костыль,
засеменила в сторону пасторального домика.
   Но не затем Мура тряслась полтора часа на электричке, чтобы  вот  так
вот за здорово живешь вернуться ни с чем.
   - Вы тут, наверное, всех знаете? Старухи безмолвствовали. Может,  они
глухие, подумала Мура и почти прокричала:
   - Вы здесь всех знаете?
   Старуха, сидящая к ней ближе, отодвинулась и зло огрызнулась:
   - Чего разоралась? Пришла сюда и орет! Мура стушевалась:
   - Так вы же не отвечаете... Я вас спрашиваю, спрашиваю...
   Та же  старуха  ощупала  ее  водянистым  взглядом  и  безапелляционно
заметила:
   - А кто ты такая, чтобы я тебе отвечала? Ходют тут всякие,  а  ты  им
отвечай!
   Вторая полностью солидаризировалась с первой:
   - И правда, чего пристала, спрашивается? Сидим тут, отдыхаем,  а  она
заявилась и орет на ухо. И без тебя голова болит! Мы тебя звали, что ли?
Иди отсюда!
   Такая бесцеремонность задела Муру за живое.
   - А вы что, эту скамейку оккупировали?
   - Чиво-чиво? - Злые старухи переглянулись.
   - А чего вы меня прогоняете? Где хочу, там и сижу, -  вполне  резонно
заявила Мура. - Может, я специально из Владивостока приехала,  чтобы  на
вашей скамейке посидеть!
   Старухи в едином порыве сорвались с  нагретого  места  и  скрылись  в
доме. От Муры не  ускользнуло  то  обстоятельство,  что  они  немедленно
заняли наблюдательный пост в одном из окон  на  первом  этаже.  Что  тут
скажешь, дружеской беседы не получилось. Мура посидела на  скамейке  еще
пару минут, чтобы, так сказать, закрепить свое законное право сидеть где
ей вздумается, после чего со вздохом поднялась. Она все  еще  не  знала,
что  ей  предпринять  дальше.  Похоже,  расследование,  на  которое  она
возлагала большие надежды, окончательно и бесповоротно зашло в тупик.
   - Ваши документы! - неожиданно раздалось за ее спиной.
   - Что-о? - Мура медленно обернулась. Позади  скамейки  стоял  крепкий
тип в камуфляже и, насупившись, смотрел на нее.
   - Ваши документы! - повторил он и крепко вцепился в ее локоть.

Глава 26

БОЙНЯ В КВАРТИРЕ ј 4

   - Ну вот, еще одна, - констатировал юркий товарищ из  ЖЭКа,  ломавший
дверь, - на прошлой неделе старуха в соседнем доме  преставилась.  Между
прочим, до девяноста трех годков дожила - мы при нашей  нервенной  жизни
до таких лет не дотянем, это точно.
   Жэковский Спиноза шмыгнул носом, а Рогов подумал,  что  загнется  тот
скорее всего не от ?нервенной жизни?, а от долгой и всеобъемлющей  любви
к известному народному напитку. По крайней мере, о ней свидетельствовали
некоторая лиловость в районе его носа и не очень уверенное  обращение  с
инструментом по причине  характерной  дрожи  в  мозолистых  пролетарских
конечностях.
   Между тем бытовой алкаш вытянул по-гусиному шею и присвистнул:
   - Маманя, кто же это ее так?
   Поскольку ?мамани?, которая могла  бы  обстоятельно  рассказать,  кто
именно искромсал лежащую на полу  женщину  в  линялом  домашнем  халате,
поблизости не оказалось, Рогов оттеснил товарища из ЖЭКа  на  лестничную
площадку и велел подождать там. Шуру он  послал  к  соседям  -  вызывать
подмогу в виде  местных  оперативников  и  криминалистов.  Сам  же  пока
присмотрелся к убитой.
   Тот, кто ее исполосовал, несомненно, был настоящим  живодером.  Рогов
оглядел заляпанные кровью пол и стены и пробормотал:
   - Прямо как на бойне...
   Женщина лежала ничком, вытянув руки вперед, словно упала на  бегу,  и
на ее левом запястье виднелась  небольшая  синяя  буковка  ?С?,  которую
вполне можно было принять за подкову. Рогов печально  поздравил  себя  с
потерей важного свидетеля по делу Лики Столетовой.
   Позади скорбно скрипнула дверь, Рогов обернулся, не  скрывая  досады:
Шура Тиунова стояла в прихожей, торжественная и  многозначительная,  как
на дипломатическом рауте.
   - Думаете, ?почерк? похож? - спросила она шепотом.
   - Ничего я не думаю, - огрызнулся Рогов и не преминул кольнуть:
   - Я не аналитик, я практик. Получу заключение экспертизы  -  тогда  и
буду строить предположения... - И осведомился с издевкой:
   - Надеюсь, вы не забыли, о чем я вас просил? Я  имею  в  виду,  чтобы
сначала вы позвонили криминалистам, а потом уже подружке...
   Шура вспыхнула  до  корней  своих  обесцвеченных  перекисью  волос  и
процедила, делая ударения буквально на каждой букве:
   - Криминалисты будут с минуты на минуту, а моя единственная  подружка
сейчас находится в самолете, а самолет летит в Америку.
   Рогов промолчал, только подумал: ?Надо же, какие у нас подружки?.
   Шура же тем временем побледнела, охнула - это она наконец рассмотрела
место кровавого побоища, - но в обморок не грохнулась. Рогов  так  и  не
понял, разочаровало его это или обрадовало. А спустя  минуту  произнесла
прерывающимся голосом:
   - Это она.., это она приходила тогда ругаться из-за племянницы.
   Хотя Рогов и сам уже об этом догадался, он все-таки уточнил:
   - Точно?
   - Уверена, - твердо заверила Шура, - да вот же, посмотрите...  У  нее
наколка на руке, видите? Видите, видите, а вы надо мной смеялись!
   Не  исключено,   что   Шура   еще   долго   восторгалась   бы   своей
прозорливостью, если бы их миролюбивую беседу  не  прервали  подоспевшие
местные пинкертоны с собакой и криминалисты. Работа закипела,  а  с  нею
начались расспросы, что да почему.  Рогов  коротко  обрисовал  ситуацию,
пронаблюдал, как вытянулась физиономия у участкового, который, вероятно,
догадался, что обычной бытовухой в данном случае  не  пахнет,  а  пахнет
кое-чем похуже, а именно ?висяком?, и засобирался по следующему  адресу.
Пришла пора навестить юную гангстершу,  заработавшую  сотрясение  мозга.
Шуру он оставил на месте преступления, вменив  ей  в  обязанность  опрос
соседей и прочих возможных свидетелей.

***

   - А, это вы... - Красивые синие  глаза,  полуприкрытые  опахалами  из
ресниц, с испугом остановились на Рогове.
   Рогов поискал взглядом, куда бы  ему  присесть,  и  не  нашел  ничего
подходящего за исключением старых больничных кроватей  с  металлическими
сетками.
   - А пойдемте во двор, -  предложила  девушка,  -  мне  уже  разрешают
гулять, - и прибавила, спохватившись:
   - Не бойтесь, я не убегу...
   Как показалось Рогову, со времени их неожиданной встречи в гастрономе
девчонка еще больше побледнела  и  истончилась,  и  он  заопасался,  что
печальная новость ее добьет, хотя главный врач и заверил его, будто  она
пошла на поправку и не сегодня завтра ее выпишут.
   Они вышли в больничный двор, заросший старыми кряжистыми деревьями, в
котором было сумрачно, как в лесу. Рогов снова заозирался  по  сторонам,
высматривая какую-нибудь  скамейку  или  что-нибудь  в  таком  роде,  но
девушка сказала:
   - Тут сидеть негде, можно только гулять.
   - Хорошо, давай гулять, - согласился Рогов, и они стали  ?гулять?  от
большого мусорного бака до глухой бетонной стены, отделяющей  больничные
владения от прочего мира.  Справедливости  ради  следует  отметить,  что
остальные маршруты были еще менее живописными.
   Девушка шла медленно, склонив голову и пиная носком  туфли  маленький
гладкий камушек. Видно было, что она собирается с мыслями, и Рогов решил
дать ей возможность высказаться первой.
   - Вы, наверное, думаете, что я  какая-нибудь...  -  наконец  решилась
она, - а я, я даже не знаю,  как  это  вышло...  Фильмов,  наверное,  по
телевизору насмотрелась... - Похоже,  она  повторяла  чьи-то  слова,  не
иначе своей тетки Светланы Петровны Бельцовой. Так оно и оказалось. - Вы
только на тетю Свету не подумайте, - зачастила девчонка,  -  а  то  чуть
что, она такая, она сякая... А  ей,  если  хотите,  просто  в  жизни  не
повезло. Вот сейчас на работу никак не может устроиться, а она  хорошая,
честное, слово!.. И она не пьяница, так, выпьет иногда,  но  это  же  не
запрещено? И потом, вы бы сами постояли на  рынке  зимой,  в  мороз,  по
пять-шесть часов, да там все выпивают, чтобы согреться...
   Рогов  вспомнил,  как  Бельцову  описала  Шура  Тиунова,  и  невольно
поежился. ?Аналитик в юбке? прямо как в воду смотрела: и насчет выпивки,
и насчет работы на рынке. А знаменитая наколка? М-да,  слава  богу,  она
всего этого не слышала! Ничего не попишешь, Юрий  Викторович  Рогов  был
всего лишь скромным трудягой с  задатками  неудачника  и  комплексом  по
поводу собственного не очень атлетического сложения, а  такие  не  любят
признавать свои ошибки.
   - М-м-м... Юля, можно, я буду так тебя называть?
   Девчонка кивнула своей понурой головой.
   - Так вот. Юля, когда твоя тетя навещала тебя в последний раз?
   - Вчера вечером... А что, что-нибудь случилось? - Резко  вскинувшиеся
ресницы-опахала обнажили такую запредельную синь, что Рогову  захотелось
зажмуриться.
   - Вечером... А точнее, в котором часу?
   - Часов  в  семь...  А  что,  что  случилось?  -  повторила  она  уже
требовательнее.
   - У меня очень плохие новости, - пробормотал Рогов и сильно  пожалел,
что согласился на прогулку. Вот станет ей плохо, что  он  будет  делать?
Впрочем, в данный момент они находились в непосредственной  близости  от
мусорного бака, а от него до больничного корпуса рукой подать...
   - Какие новости?  -  Юля  вцепилась  тонкой  бледной  рукой  в  ворот
застиранного халатика, очень похожего на тот, что  был  на  ее  тетке  в
смертный час.
   Отступать было некуда, и Рогов выдохнул:
   - Плохие новости. С твоей теткой случилось несчастье.
   Сообщив эту полуправду, он впился глазами в бледное Юлино лицо,  дабы
вовремя разглядеть в нем перемены, грозящие серьезными последствиями,  и
поддержать ее в прямом и переносном смысле в случае необходимости.
   Она только остановилась, замерла  на  минуту,  после  чего  обреченно
спросила:
   - Ее убили, да?
   Несколько растерявшийся Рогов подтвердил  ее  предположение  коротким
кивком.
   - Она этого боялась, - тихо сказала Юля и, развернувшись у  мусорного
бака, медленно пошла к бетонной стене.
   - Почему? - так же тихо осведомился Рогов, словно боясь ее вспугнуть.
Девушка пожала плечами:
   - Она всегда этого боялась.  Читала  сводки  происшествий  и  страшно
переживала, вдруг с ней такое произойдет... И на рынке у них  нескольких
убили, ну, это в основном богатых, тех, у кого был свой  товар,  а  тетя
Света, она же чужой продавала. Она и имела-то с этого мало...
   Они наконец достигли стены, где и случилось  то,  чего  Рогов  больше
всего опасался. Девчонка глухо зарыдала, прижавшись спиной  к  холодному
бетону, а Рогов заметался, не зная, что предпринять, если с ней случится
приступ. От переживаний он весь покрылся  испариной  и  чувствовал  себя
так, словно ему предстояло самостоятельно принять роды.
   - Только не плачь, только не  плачь,  тебе  нельзя,  -  бормотал  он,
мысленно прикидывая расстояние до больничного корпуса.
   А она вдруг отняла руки от заплаканного лица и четко сказала:
   - Это все из-за того медальона. Зачем она его только взяла?
   От  неожиданности  Рогов  тоже  привалился  плечом  к  стене  и  стал
судорожно шарить во внутреннем кармане пиджака:
   - Какой медальон ты имеешь в виду? Этот? Наконец он достал  ту  самую
фотографию манекенщицы  с  колье  на  шее  и  показал  ее  девчонке.  Та
взглянула не очень пристально и ответила:
   - Ну да, кажется, этот...
   - Посмотри, пожалуйста, повнимательнее, -  попросил  Рогов.  Девчонка
всхлипнула:
   - По крайней мере, очень похож. Я же  его  видела  только  один  раз,
позавчера, когда тетя Света приносила его, чтобы показать. Сказала,  что
он очень дорогой, она его продаст и у нас  будут  деньги...  А  кто  эта
женщина?
   - А твоя тетя про нее ничего не