северного  барда
(само это общение с тенями шло от Оссиана) и в итоге приемлет  завет  барда,
"безыскусного  голоса  души",  который  призывает  к  созданию  национальной
поэзии, самобытной и действенной. {См.: Гейман В.  Я.  Клопшток.  -  В  кн.:
История немецкой  литературы,  т.  II.  М,  1963,  с.  174-175.}  Декларация
Клопштока  была  воспринята  группой  близких   ему   поэтов   (Герстенберг,
переводчик Оссиана Денис, Кречман,.Хартман и др.); они гордо именовали  себя
"бардами" и, подражая Оссиану, создавали стилизацию под древнюю поэзию.
     Знакомство с Оссианом оказало  влияние  на  созданную  И.  Г.  Терьером
теорию народной поэзии, которая в свою очередь явилась одним из литературных
манифестов движения "Бури и натиска". Перевод Дениса дал немецкому мыслителю
повод для рассуждений о характере и стиле  народной  поэзии,  оформленных  в
виде статьи "Извлечения из переписки об Оссиапе и о песнях древних  народов"
(1771). Считая шотландского барда оригинальным гением, равным Гомеру, Гердер
писал: "... стихотворения Оссиана представляют собою  песни,  песни  народа,
необразованного, но одаренного  непосредственным  чувством,  песни,  которые
долгие годы жили в устной традиции, передаваемой от отца к сыну". {Гердер И.
Г. Избр. соч. М.-Л., 1959, с. 24.}  С  поэмами  Оссиана  Гердер  сопоставлял
песни других народов и стремился выяснить  особенности  народной  поэзии,  -
естественной, живой, свободной и чувственной; понять ее,  считал  он,  можно
только в обстановке, где она возникла (так, он вспоминал, что читал "историю
Утала и Нинатомы - в виду острова, на котором она произошла"). {Там  же,  с.
32. Утал и Нинатома - герои поэмы "Бератон".} Только  в  соприкосновении  со
стихией живой народной поэзии видел  Гердер  возможность  преодолеть  упадок
современной литературы -  книжной,  рассудочной  и  искусственной.  "Оссиан,
песни диких народов, песни  скальдов,  романсы,  областные  песни  могли  бы
вывести нас на лучший путь, если бы мы захотели научиться у них  чему-нибудь
большему, чем только форме, внешним приемам, языку", - заключал он. {Там же,
с. 59. См.: Gillies A. Herder und Ossian. Berlin, 1933.}
     Оссиан вызвал живой интерес у молодого Гете; последующее его знакомство
с Гердером несомненно этот интерес усилило. В 1771 г. Гете  перевел  отрывок
из "Теморы" и "Песни в Сельме". {См.: Hennig  J.  Goethe's  translations  of
Ossian's Songs of Selma. - The Journal of English  and  Germanic  philology,
1946, vol. XLV, N 1, p. 77-87.} Последний перевод он позднее приписал  герою
романа  "Страдания  юного  Вертера"   (1774),   которого   наделил   многими
собственными чертами. Кельтский бард овладевает душой  юноши  в  трагическую
пору его жизни;  именно  в  его  поэзии  страдалец  Вертер,  близкий  уже  к
самоубийству, находит отклик своим душевным мукам. "Оссиан вытеснил из моего
сердца Гомера. В какой мир вводит меня этот великан!  Блуждать  по  равнине,
когда кругом бушует буря и с клубами тумана, при тусклом свете  луны,  гонит
души предков слушать с гор сквозь  рев  лесного  потока  приглушенные  стоны
духов из темных пещер и горестные сетования девушки над четырьмя  замшелыми,
поросшими  травой  камнями,  под  которыми   покоится   павший   герой,   ее
возлюбленный!". {Гете. Страдания юного Вертера. М., 1957, с. 199-200.}
     Оссианическая "радость скорби"  при  посредстве  Вертера  сближалась  с
"мировой скорбью" (Weltschmerz), и  уже  в  таком  преломлении,  осложненная
новым комплексом нравственных идей  и  социального  протеста,  вторая  волна
оссианизма прошла по Европе и даже проникла обратно в Великобританию.  {См.:
Stewart A. M. Ossian and Germany. - Scottish literary news, 197 vol. III,  N
3, p. 12-13.} В некоторых странах (в том числе и в России)  само  имя  барда
было впервые напечатано на страницах романа Гете. {Впоследствии Гете изменил
свое отношение к Оссиану, как и ко многим другим увлечениям молодости. Когда
в 1829 г. английский путешественник Г. К. Робинзон заметил ему,  что  именно
"Вертер" ввел Оссиана в моду, Гете, улыбнувшись, сказал: "Это отчасти верно,
но критики не обратили внимания на то, что Вертер восхвалял Гомера, пока был
в здравом уме, а Оссиана, - когда уже сошел с ума"  (Robinson  H.  С.  Diary
reminiscences and correspondence, vol. II.  New  York,  1877,  p.  106).}  -
Однако уже к  концу  века  в  Германии  отчетливо  проявляется  спад  былого
увлечения.  В.  Шредер,  публикуя  в  1800  г.,  новый  перевод   "Фингала",
жаловался, что Оссиана больше почитают, чем читают. {См.: Tombo R. Ossian in
Germany, p. 74.}  Некоторая  вспышка  интереса,  вызвавшая  появление  новых
немецких переводов в начале XIX в., была, видимо, связана с полемикой  после
смерти Макферсона и публикацией  "оригиналов".  В  дальнейшем  же  Оссиан  в
Германии перешел в основном в руки ученых специалистов.
     Несколько  иначе  сложилась  его   судьба   во   Франции.   {Подробному
исследованию французского оссианизма посвящена монография:  Van  Tieghem  P.
Ossian en France, t. I, II. Paris, 1917.}  Господство  эстетики  классицизма
было здесь несравненно более прочным, чем в Англии  или  Германии,  и  новые
тенденции утверждались с трудом. Когда в 1760  г.  государственный  деятель,
мыслитель  и  литератор  А.-Р.-Ж.  Тюрго,   много   переводивший   античных,
английских и немецких авторов, поместил в "Journal etranger"  переводы  двух
из "Отрывков старинных стихотворений", он в специальном предисловии, как  бы
извиняясь  перед  читателем,  отмечал  их  исключительную  необычность:  "Вы
найдете в этих двух отрывках  беспорядочное  движение,  резкие  и  внезапные
переходы  от  одной  мысли  к  другой,  нагромождение  и  смешение  образов,
относящихся к великим  явлениям  природы  или  привычным  явлениям  сельской
жизни, частые повторения, короче говоря,  -  все  красоты  и  все  уродства,
характерные для так называемого восточного стиля". {Ibid., t. I, p. 114.}  В
устах Тюрго "восточный стиль" означал все  то,  что  отличало  поэзию  диких
народов, противопоставлявшихся цивилизованным нациям.
     Когда появился "Фингал", парижский "Journal encyclopedique" заявил, что
французский его перевод был бы невыносим. А в 1770 г. сам Вольтер критиковал
и пародировал оссианический  стиль.  Все  это  не  могло  не  отразиться  на
характере  первых   переводов.   Переводчики   старались   достичь   некоего
компромисса: с одной стороны, познакомить  читателей  с  новым  литературным
явлением, вызвавшим широкий интерес, но, с другой - не слишком  выходить  за
рамки общепринятого стиля.
     В 1772 г. в Париже и Амстердаме  вышел  двухтомный  сборник  "Избранные
эрские  сказки  и  стихотворения",  где  во  второй  части   были   помещены
четырнадцать переводов из Оссиана. {Choix de contes  et  de  poesies  erses.
trad, de l'anglois, pt.  II.  Amsterdam-Paris,  1772,  p.  5-90.}  Анонимный
переводчик,   {По   поводу   атрибуции   переводов   нет   единого   мнения.
Исследовательница творчества П. Летурнера  считала  переводчиком  его  (см.:
Gushing M. G. Pierre Le Tourneur. New York, 1908, p. 90-92). Ей возражал Ван
Тигем, доказывая, что это был не сам Летурнер, но,  видимо,  кто-то  из  его
окружения (см.: Van Тieghem P. Ossian en France, t. I, p. 248).}  оставив  в
стороне "Фингала" и "Темору" и обратись к  малым  поэмам,  поступал  с  ними
весьма вольно. В одних случаях он перелагал целые поэмы, в других - делал из
них извлечения, в третьих - соединял фрагменты  разных  поэм.  Особенно  его
привлекали лирические пассажи. Так, начало "Кромы"  превратилось  у  него  в
отдельное  произведение  "Мальвина,  оплакивающая  смерть   Оскара,   своего
любовника", а из приложения к той же поэме  возникло  "Описание  октябрьской
ночи на севере Шотландии". Менялись имена для  придания  им  благозвучности:
Fovargormo становилось Forar, Mal-orchol - Malor и т. п. В итоге  получались
изящные скорбные прозаические элегии, довольно  далекие  от  Макферсона,  но
зато приближенные к господствующему вкусу.
     Особого успеха этот сборник  все  же,  по-видимому,  не  имел  (правда,
оссианические фрагменты занимали в нем скромное место). Не  вызвал  интереса
читателей и появившийся два года спустя перевод "Теморы", создатель которого
маркиз М.-А. де Сен-Симон постарался передать эпос Макферсона по возможности
точно. {Temora: poeme epique en huit  chants,  compose  en  langue  erse  ou
gallique par Ossian, fils de Fingal. Trad,  d'apres  l'edition  anglaise  de
Macpherson par le Marquis de St. Simon. Amsterdam, 1774.}  Решающую  роль  в
распространении во Франции "Поэм Оссиана" сыграл Пьер Летурнер  (Letourneur,
1736-1788), известный пропагандист английской литературы, который ранее  уже
перевел поэму "Ночные мысли"  и  другие  произведения  поэта-сентименталиста
Эдуарда Юнга, прозаические "Размышления среди  могил"  Джеймса  Харви,  а  в
середине 1770-х годов принялся  за  основной  труд  своей  жизни  -  перевод
Шекспира. В 1777 году он выпустил полный перевод: "Оссиан, сын Фингала, бард
III века. Галльские  стихотворения",  {Ossian,  fils  de  Fingal,  barde  du
troisieme siecle. Poesies galliques, trad, sur Vanglois  de  M.  Macpherson,
par M. Le Tourneur, t. I, II. Paris, 1777.} куда  входили  обе  эпопеи,  все
двадцать малых поэм, а  также  извлеченные  из  приложений  и  примечаний  в
издании 1765 г. и представленные в виде отдельных поэм "Минвана",  "Описание
октябрьской ночи в северной Шотландии" и "Смерть Оскара и Дермида". Заключая
обширное введение (где главным образом излагались "рассуждения" Макферсона),
Летурнер бегло коснулся своих переводческих принципов. Он  подчеркивал,  что
"Оссиан пел для народа, не видевшего вокруг ничего кроме картин природы",  и
"из этих картин он без конца заимствовал свои образы и сравнения". "Мы же, -
указывал Летурнер, - сильно урезали эти сравнения, поскольку  повторение  их
утомляет, но мы знаем,  что  их  осталось  еще  слишком  много  для  всякого
читателя, который захотел бы, чтобы горы Шотландии  непременно  походили  на
цветущий холм Франции, а век Оссиана - на век г-на де Вольтера". {Ibid.,  t.
I, p. LX-LXI.}
     Перевод, таким образом, был компромиссным: Летурнер считал себя  вправе
"улучшать" оригинал согласно принятым литературным нормам и в  то  же  время
старался в умеренных  дозах  передавать  особенности  нового  оссианического
стиля. Он сглаживал живописность описаний, устраняя излюбленные  Макферсоном
эпитеты и сравнения, заменял простые предложения торжественными  перифразами
и т.  п.  Но  именно  это  приноравливание  поэм  к,  господствующему  вкусу
обеспечило переводу успех и  способствовало  распространению  известности  и
славы Оссиана не только во Франции, но и за ее пределами  -  в  странах,  не
имевших еще своих  переводов,  где  французский  язык  был  распространен  в
образованном обществе (в Испании, в России, в Польше). Некоторых французских
поэтов прозаический перевод Летурнера побудил перелагать Оссиана стихами,  в
их числе был Мари-Жозеф Шенье, создавший пять таких переложений. А с  другой
стороны,  этот  перевод   способствовал   формированию   жанра   французской
прозаическои поэмы. {См.: Clayton V. The prose poem in French literature  of
the eighteenth century. New York, 1936, p. 61-71.}
     Популярности Оссиана во Франции  немало  способствовало  пристрастие  к
нему Наполеона Бонапарта, первого консула  республики,  а  затем  императора
французов. Итальянский перевод Чезаротти сопровождал его во всех походах. На
какое-то  время  оссианическая  мода  приобрела  официозный  характер.  Поэт
П.-М.-Л. Баyp-Лормиан (Baour-Lormian, 1770-1854) создал для первого  консула
том стихотворных переложений со  всеми  риторическими  украшениями  парадной
поэзии. {Ossian, barde  du  troisieme  siecle.  Poesies  galliques  en  vers
francais. tar P. M. I, Baour-Lormian. Paris, an IX [1801].} На оссианическне
сюжеты сочинялись драмы, оперы; художники Жерар, Жироде, Энгр писали картины
для наполеоновской резиденции Мальмезон.
     В то же время шотландским бардом увлекались и  оппозиционные  к  новому
режиму писатели-романтики:  мадам  де  Сталь,  Шатобриан;  проза  последнего
сложилась под прямым влиянием оссианического стиля. Если в Англии и Германии
подобные увлечения приходились в основном  на  преромантический  период,  то
французский оссианизм проявлялся преимущественно  в  эпоху  романтизма.  Ему
отдали дань и Виньи, и Гюго, и Мюссе, и, особенно, Ламартин, который  писал:
"Оссиан стал Гомером моих первых лет. Ему я отчасти  обязан  меланхолическим
характером моей манеры. Это  скорбь  океана.  Лишь  изредка  пытался  я  ему
подражать, но  я  непроизвольно  воспринял  от  него  эту  неопределенность,
мечтательность, полную погруженность в раздумья, этот взгляд, прикованный  к
смутным видениям вдали". {Lamartine A. Oeuvres, t. I. Paris,  1849,  p.  14.
См.: Poplawski Th.  A.  L'influence  d'Ossian  sur  l'oeuvre  de  Lamartine.
Heidelberg, 1905.} Это была уже иная интерпретация Оссиана, далекая, скажем,
от вертеризма.  Французский  поэт  толковал  барда  применительно  к  своему
творчеству с  его,  по  выражению  Белинского,  "медитациями  и  гармониями,
сотканными из вздохов, охов, облаков, туманов, паров,  теней  и  призраков".
{Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. VII. М., 1955, с. 235.}
     Но и увлечение французских романтиков имело свои границы. Уже  в  конце
1830-х годов  Бальзак  устами  одного  из  персонажей  "Утраченных  иллюзий"
вспоминал: "Прежде мы пускались в оссиановские  туманы.  То  были  Мальвины,
Фингалы, облачные видения, воители со звездой на лбу,  выходившие  из  своих
могил". Теперь  же,  заключал  он,  все  это  стало  "поэтической  ветошью".
{Бальзак О.  Утраченные  иллюзии.  М.,  1973,  с.  100.  -  Заметим,  что  у
Макферсона призраки не имеют никакой звезды на  лбу.  Возможно,  этот  образ
возник у Бальзака под впечатлением известной картины Ф.  Жерара  "Оссиан  на
берегу Лоры заклинает духов звуками арфы" (1801).}
     Мы остановились более подробно на Франции и  Германии,  ибо  на  рубеже
XVIII и XIX вв. это были основные культурные центры континентальной  Европы,
а также и потому, что, как мы покажем ниже, они  имели  наибольшее  значение
для первоначального  проникновения  оссиановской  поэзии  в  Россию.  Но  ее
европейское распространение этими странами  не  ограничивается.  В  1788  г.
выходит испанский перевод поэм Оссиана. {Obras de Ossian,  poeta  del  siglo
tercero  en  las  montanas  de  Escocia.  Traducidas  del  idioma  у   verso
Galico-Celtico al Ingles por el celebre Jaime Macpherson: у del Ingles a  la
prosa у verso Castellano par el Lie. Joseph Alonzo Ortiz, t. I.  Valladolid,
1788. См.: Peers E. A. The influence of  Ossian  in  Spain.  -  Philological
quarterly. 1925, vol. IV,  N  2,  p.  121-138.}  В  1790-е  годы  появляются
датский, голландский и шведский их переводы. Тогда  же  они  проникают  и  в
славянские страны. С перевода Летурнера их переводят в России (см.  ниже)  и
Польше.  {Piesni  Ossjana,  syna  Fingala,  z  angielskiego  tlumaczone   na
francuski jezyk, a z francuskiego na polski przez I.  Krasickiego...  [Lwow,
ok.  1792-1793].  См.:  Szyjkоwski  M.  Ossyan  w  Polsce  na   tie   genezy
romantycznego ruhu. Krakow, 1912, s. 54-62.} В Чехии с  ними  знакомятся  по
русскому и немецким переводам. {См.: Dolansky J. Zahada Ossiana v rukopisech
kralovedvorskem a zelenohorskem. Praha, 1975, s. 8-14.}  Оссианические  темы
вдохновляли  европейских  драматургов,   композиторов,   художников.   {См.,
например: Malek J. S. Eighteenth-century  British  dramatic  adaptations  of
Macpherson's "Ossian". - Restoration  and  18th  century  theatre  research,
1975, vol. XIV, N 1, р. 36-41, 52; Okun Henry. Ossian in painting. - Journal
of the Warburg and Courtauld Institutes, 1967, vol.  XXX,  p.  327-356.  См.
также  каталог  международной  выставки:  Ossian  und  die  Kunst  um  1800.
Miinchen, 1974.}
     Но  к  20-м  годам  XIX  в.  "оссианический  мираж"   начал   понемногу
рассеиваться.  Вопрос  уже  стоял  не  о  подлинности  поэм;  сама   поэтика
Макферсона становилась вчерашним днем литературы: с изменением  эстетических
критериев она уже представлялась слишком эфемерной, надуманной,  далекой  от
насущных задач жизни и литературы. Английские поэты-романтики, как  правило,
в  той  или  иной  мере  испытали  ее  воздействие,  но  в  дальнейшем   они
преодолевали ее, как своеобразное увлечение  молодости.  {См.:  Schnabel  B.
Ossian in der schonen Litteratur  England's  bis  1832.  Mit  Anschluss  der
sogenannten "Englischen Romantiker". - Englische Stndien, 1897, Bd XXIII, S.
366-401; Dunn J. J. The role of Macpherson's Ossian in  the  development  of
British  romanticism.  Duke  university,  1966  (диссертация,  машинопись).}
Колридж в 21  год  еще  написал  два  оссианических  стихотворения:  "Жалобу
Нинатомы" и "Подражание Оссиану" (1793). Позднее 18-летний Байрон,  имитируя
Макферсона, создает  "Смерть  Калмара  и  Орлы"  (1806).  {См.:  Wilmsen  F.
Ossian's Einfluss auf Bvrons Jugendgedichte.  -  Ztschr.  fur  vergleichende
Litteraturgeschichte, 1904, n. F., Bd XV, H. 1-2, S. 119-146.} А в  1805  г.
34-летний Вальтер Скотт, признавшись, что в детстве он "не то что  читал,  а
просто поглощал" Оссиана, тут  же  оговаривался,  что  эти  поэмы  "обладают
большими чарами для юнца, нежели для человека зрелого возраста".  {Письмо  к
А. Сьюард (Lockhart J. G. The life of Sir Walter  Scott.  London,  1896,  p.
128).}
     Прошло еще десятилетие, и романтик Вордсворт буквально  восстал  против
Оссиана и Макферсона. В "Дополнительном  очерке  к  предисловию"  в  издании
стихотворений 1815 г. он заявил: "Имея счастье родиться и вырасти  в  горной
стране,  я  с  самого  детства  ощущал  фальшь,  которая  пронизывает  тома,
навязанные  свету  под  именем  Оссиана.  Основываясь  па  том,  что   видел
собственными глазами, я понял, что эта образность лживая. В  природе  всякий
предмет ясен, однако ничто не существует в полном независимом одиночестве. В
произведении  Макферсона  как  раз  наоборот:  каждый  предмет...   выделен,
обособлен, смещен, умерщвлен - однако ничто не ясно. Так всегда  получается,
если слова подменяют предметы. Сказать, что такие характеры никогда не могли
существовать, что  такие  нравы  невозможны  и  что  даже  в  сновидении  мы
обнаружим больше вещественности, чем в обществе, как оно там описано, -  это
значит воздать Макферсону по заслугам". {Wordsworth W. The  poetical  works.
Complete in one vol. Paris, 1828, p. 12.}
     Конечно, Вордсворт в раздражении несколько  преувеличивал  литературные
прегрешения Макферсона: это была  реакция  на  былые  неумеренные  восторги.
Главное  же,  что  содержалось  в  его  протесте,  соответствовало   истине.
Сближение литературы с  действительностью  за  прошедшие  полвека  оказалось
роковым для Оссиана.  То,  что  в  середине  XVIII  в.  было  встречено  как
откровение, теперь воспринималось  как  искусственная  надуманная  риторика:
"...слова подменяют предметы". Это звучало  как  приговор.  И  оссианическая
мода мало-помалу шла на убыль во всех странах, что дало повод Ипполиту  Тэну
иронизировать: "Оссиан вместе с Оскаром, Мальвиною и всей своей ратью обошел
Европу, а кончил тем, что к 1830 г. сделался чем-то вроде  набора  имен  для
гризеток и парикмахеров". {Тaine H. Histoire de la litterature anglaise,  t.
IV. Paris, 1905, p. 209.}
     Во второй половине  XIX  в.  поэмы  Оссиана  были  уже  прочно  забыты.
Увлечение ими, которое испытал Уолт Уитмен,  -  факт  исключительный,  {См.:
Carpenter F. I. The vogue of Ossian in America: a study in taste. - American
literature, 1931, vol. II, N 4, p. 413-417.} другого такого  примера  мы  не
найдем. Даже на родине Макферсона критик с грустью констатировал:  "...среди
тысячи англичан или шотландцев средней литературной  культуры  (если  только
они не г