пшеница отправляется дальше с  торговым караваном  не то в
Сирию, не то  в Йемен.  Сборщик налогов,  которому он разбил голову мотыгой,
был  родом  не  из Сиджильмасы,  а  из Кайруана. Это спасло семью Имрана  от
кровной мести. Но, на  всякий случай,  он  отправил их  в горы. Имран  купил
лепешку с жареным мясом и, жадно поедая ее, стал бродить меж торговых рядов,
с любопытством  деревенского  жителя разглядывая  горы сырых и  обработанных
кож, византийские шелковые  и  шерстяные ткани,  пурпурные ткани  из овечьей
шерсти,  различное сукно, стеклянную посуду, металлические изделия, оружие и
множество других товаров, привезенных из Аравии, Сирии, Йемена и Индии.
     Мастерская красильщика находилась рядом с рынком. Плут-мальчишка, скаля
зубы, вызвался проводить его за пол даника.
     Дверь мастерской была открыта, хозяин сидел в глубине помещения, что-то
объясняя ученикам, которые тщательно растирали краски.
     - Я от начальника полиции, - шепнул ему Имран.
     - Одну  минуту, - сказал Бургин,  -  я  сейчас закончу с этими олухами,
присядь пока, - и  обращаясь к ученикам: -  Я еще раз повторяю,  что краски,
которые  клиент  хочет  употреблять  на  бумаге, надо  смешивать  с  настоем
аравийской камеди. Если же надо приготовить краски для смазывания деревянных
предметов, то их замешивают на яичном желтке, чтобы они были блестящие и  не
скоро портились. Всякую  краску, которую употребляют для окрашивания калыбов
для  тканей,  следует  смешивать с  кровью, растворенной  в воде.  Сейчас вы
будете  делать краситель для  волос. Запоминайте хорошенько,  я не собираюсь
весь день это  повторять. Возьмете одну укию хны, две укии листьев  индиго и
по  одной  медной  окалины,  квасцов,  каменной  соли,  один  ратль  зеленых
чернильных  орешков  и  одну  укию  железной  окалины. Все  это растолочь  и
растереть с уксусом. Приступайте.
     - Уф-ф, - сказал мастер, - в горле пересохло.
     С этими словами он отпил воды прямо из кувшина.
     - Прошу, - сказал он Имрану, указывая на дальний угол мастерской. Имран
поднялся и  пошел за  мастером. За пологом  оказалась комната  с выходом  во
внутренний дворик.
     - Посиди здесь, - сказал Бургин, - я сейчас пошлю за человеком, который
будет говорить с тобой.
     Имран остался один. Огляделся и, подойдя к дверному проему, выглянул во
двор. Две маленькие девочки играли в куклы.  Некоторое время Имран с улыбкой
глядел  на них.  Затем  вспомнил своих  детей и, скривившись  от  сердечного
холода, присел на корточки, продолжая наблюдать за девочками.
     - Бог не дает мальчиков, - сказал Бургин.
     Имран не заметил, как тот возник за его спиной.
     - Не теряй надежды, - поднимаясь, сказал Имран.
     Красильщик улыбнулся и спросил:
     - У тебя есть дети?
     - Есть.
     - Да храни их Аллах.
     - Да хранит Аллах твоих детей.
     В эту  минуту  Абу-л-Хасан,  следуя  за мальчишкой посыльным,  вошел  в
мастерскую. Мальчишка  исчез за пологом, и тут  же оттуда  выглянула  голова
хозяина.
     Прошу вас сюда, господин, - пригласил он гостя.

     * * *

     Абу-л-Хасан  покинул мастерскую красильщика  во второй  половине  дня и
направился в  мечеть на молитву салят аль-аср ,, во время которой он  должен
был  встретиться  с  начальником полиции. Добравшись  до мечети, Абу-л-Хасан
обошел ее со всех сторон. На всякий случай. Стены были сложены из обоженного
кирпича  и  покрыты  известковой  обмазкой,  которая  местами  облупилась  и
попадала  на землю. Сама стена  была  расчленена  пилястрами и укреплена  по
углам башенными выступами.  В нескончаемой длине белых стен  и в  монотонном
чередовании пилястров было что-то неестественное, ему стало не  по  себе,  и
Абу-л-Хасан  вернулся  к входу, прошел через  портал  и очутился  в  залитом
беспощадным  солнечным  светом  мощеном  дворе.  Абу-л-Хасан  огляделся.  По
периметру  двор окружала открытая арочная  галерея. Высокий  айван  оформлял
вход в молитвенный зал. В центре двора находились два низеньких  колодца, их
украшали прорезанные мраморные базы  античных  колон. До начала молитвы  еще
оставалось время,и Абу-л-Хасан  решил подняться  на  минарет.  Узкие стертые
ступени в толще башни, обвиваясь вокруг глухого центрального столба, привели
его на верхнюю площадку, откуда открывался вид на бескрайнюю  ровную степь и
раскинутые на ней древние кладбища. Сверху здание  мечети представляло собой
неправильный  четырехугольник,  а  город  казался   составленным  из  мелких
кубиков.
     Абу-л-Хасан шел за махди третий год, начиная с того времени, когда тот,
покинув Саламию, возглавил карматские восстания в Сирии и Ираке.
     Его деятельность не  на шутку  встревожила халифа, и он отдал приказ  о
его  задержании.   Ответственность  за  эту   операцию   была  возложена  на
Абу-л-Хасана,   катиба  дивана  тайной   службы.   Этот   диван   подчинялся
непосредственно  Ал-Аббасу ибн Хасану вазиру халифа ал-Муктафи. Задумавшись,
дабир не услышал звука  шагов и  поэтому  вздрогнул от неожиданности, когда,
повернув  голову,  увидел муэдзина.  Это  был человек лет  тридцати с редкой
бороденкой. Он постоял, бормоча под нос слова  шахада,  затем вдруг замер  и
неожиданно спросил, глядя на Абу-л-Хасана:
     - Кто здесь?
     Муэдзин был слеп.
     Абу-л-Хасан, помедлив, отозвался.
     - Что ты здесь делаешь? - строго спросил муэдзин.
     -  Смотрю,  не идет  ли махди,  - неожиданно  для  самого себя, ответил
Абу-л-Хасан.
     Муэдзин  провел ладонями по  воздуху,  пытаясь  коснуться  собеседника.
Черты лица его смягчились.
     - Это правда, - спросил он, - что махди восстановит справедливость?
     - Так говорят, - уклончиво сказал Абу-л-Хасан.
     - Значит, он вернет мне зрение, - блаженно улыбаясь, сказал муэдзин.
     - Я не знаю, - осторожно ответил Абу-л-Хасан.
     -  Должен  вернуть.  Это же несправедливость,  что я рожден  слепым. За
какие грехи я наказан?
     Абу-л-Хасан молчал.
     - А ты знаешь, что сказал ибн Исхак?
     - Нет.
     -  Ибн  Исхаку  рассказал  Саур бинт  Йазид, со  слов некоего  знающего
человека,  что посланник Аллаха  с  одним из братьев пас ягнят за шатрами, и
тут подошли к нему два человека в белых одеждах, в руках они держали золотой
таз, полный снега. Они  схватили Мухаммада, вынули его сердце, рассекли его,
извлекли  из него  черный сгусток крови  и выбросили его.  Потом  они обмыли
сердце этим снегом.
     Муэдзин помолчал, а затем сказал, мечтательно улыбаясь:
     - Я очень хочу  увидеть золотой таз полный белого снега.  Наверное, это
очень красиво.
     - Да, - подтвердил Абу-л-Хасан.
     - Махди придет с севера, - сказал муэдзин.
     - Почему с севера?
     - Я чувствую,  - сказал муэдзин, затем добавил, - а теперь уходи, здесь
нельзя находиться посторонним.
     Спускаясь по ступенькам, Абу-л-Хасан услышал протяжный крик муэдзина, а
затем слова азана: "О верующие, придите в дом молений".

     * * *
     У двери сидел человек и, раскачиваясь,  что-то  напевал. В сгустившихся
сумерках еще можно было разглядеть, что это дервиш.
     - Эй, сеид, - обратился к нему Имран, - где тут собрание?
     Дервиш перестал петь и подозрительно глянул на Имрана:
     - Какое ты ищешь собрание, прохожий?
     - Я ищу тех, кто ждет седьмого совершенного.
     Дервиш поднялся, толкнул дверь и крикнул в темноту сада:
     - Эй, Алим.
     Появился новый человек, приблизился вплотную к Имрану и спросил, сверля
взглядом:
     - Кто такой, раньше я тебя не видел?
     - Я сегодня  из  тюрьмы бежал,  -  объяснил Имран, запинаясь  и опуская
взгляд, - товарищ мой по камере, много говорил о вас.
     - Как его зовут?
     - Имени я не знаю, он называл себя рафиком, умер два дня назад.
     - А кто ты?
     - Меня зовут Имран.
     - За что тебя посадили?
     - Я убил мутаккабиля. Я родом из деревни Гадрут.
     Человек переглянулся с дервишем. Тот кивнул.
     - Проходи, - сказал Алим.
     Следуя  за хозяином, Имран  прошел через сад. У дверей  дома провожатый
остановился и сказал:
     - Ты опоздал. Входи и не мешай никому. Сядь, где найдешь место.
     Имран согласно кивнул и открыл дверь.
     У  стены,  завешенной  белой  тканью,  стоял  оратор,  замолчавший  при
появлении нового человека. На Имрана зашикали, потянули за полы джубы.
     - Садись, садись, - послышались голоса. Комната была полна людей. Имран
опустился на пол и сел, скрестив ноги.
     - Продолжай, просим тебя, - крикнул кто-то.
     Человек, стоящий  у стены, согласно  кивнул, протянул  руки к лампадам,
стоящим слева и справа  от него, сделал  руками жесты, словно гладил их (его
огромная тень за спиной повторила эти движения) и продолжил:
     - ...Рассказывают также,  что посланник Аллаха  -  да  благословит  его
Аллах и да приветствует - сказал: "Пользуйтесь индийским алоэ, в  нем - семь
лекарств".  Он  также сказал: "Лучшее благовоние -  мускус". Он  умащал себя
алоэ, в которое добавлял камфару. Уважаемые горожане, обращаю ваше  внимание
на то, что идеальным соотношением частей в благовонии он назвал число семь.
     Запомните это число. А  вот что сказал Ибн Хишама со слов Вахб Кайсана,
которому рассказал Убейд: "Посланник Аллаха проводил в уединении целый месяц
каждый год и кормил  приходивших к нему бедняков. А когда заканчивалось  это
месячное  уединение,  первое,  что  он делал, выйдя  из  своего уединения, -
приходил к ал-Каабе  и совершал обход ее  семь раз, прежде чем  войти в свой
дом".
     А теперь хочу  напомнить  вам, что  имеется семь  планет: Марс, Юпитер,
Сатурн, Венера, Меркурий, Уран и Нептун. Мы знаем семь различных металлов, а
именно: золото, серебро, железо, медь, олово,  свинец и  ртуть... Наконец, в
неделе всего семь  дней, не шесть, не восемь,  а семь... Все  это говорит об
исключительном значении числа семь.  Вот имена пророков от сотворения мира -
Адам, Нух, Ибрахим, Муса, Иса ибн  Масих,  Мухаммад и  Мухаммад сын Исмаила.
Сколько их? Назовите число.
     - Семь, семь, - вразнобой сказали несколько голосов.
     - Теперь ответьте мне, ради Бога, сколько должно быть имамов?
     - Семь, - дружно сказали из зала.
     - Шестым  имамом, как вы  все знаете, был  Джафар  ас-Садик,  да  будет
доволен  им  Аллах, значит  после его  смерти седьмым  имамом стал  его  сын
Исмаил. Так ли братья?
     Гул одобрения был ему ответом.  Но вдруг, чей-то одинокий, но звучный и
уверенный голос спросил:
     -  Скажи, ради  Аллаха,  каким  образом Исмаил, умерший в  145 году  от
неумеренного потребления вина,  мог стать седьмым имамом, в то время как его
отец Джафар ас-Садик умер в 148 году, то есть на три года позже своего сына.
К тому же  Джафар лишил Исмаила  права  наследования  имамат  за непотребное
поведение.
     -  Кажется, среди нас  шпион, - угрожающе воскликнул  оратор,  -  пусть
встанет тот, кто это сказал!
     В задних рядах поднялся человек  в  зеленой чалме и спокойно произнес в
ответ:
     - Я не шпион братья. Меня зовут ходжа Кахмас, я богослов  и так же, как
вы  желаю познать  истину.  Пусть  докладчик  отвечает  на  наши вопросы  не
оскорблениями, а убедительными доводами.
     - Верно! Правильно говорит, - послышались голоса, - пусть отвечает.
     - Ну  что же, я отвечу, - сказал оратор, - некоторые люди говорили, что
Исмаил  действительно  умер.  Другие говорили, что в действительности он  не
умер, но было объявлено о его смерти из боязни  за него,  дабы  не замышляли
убийство.   Для  этого  утверждения  имелись  доказательства,  в  том  числе
следующие  -  его брат  по матери Мухаммад, будучи еще маленьким, подошел  к
кровати, на  которой  лежал  Исмаил, поднял покрывало,  посмотрел  на него и
увидел, что тот открыл глаза. Он вернулся к своему отцу испуганный и сказал:
"Мой брат жив, мой брат жив!".  Отец его  сказал: "Таково положение потомков
посланника - мир ему - в будущей жизни". Другие люди донесли, что они видели
в  Басре  Исмаила  после  его  смерти,  как  он,  проходя  мимо  паралитика,
благословил его и тот исцелился по воле Аллаха всевышнего.
     Вновь раздался голос ходжи Кахмаса:
     - Говорили  люди, что  имам  Джафар  ас-Садик  вел  жизнь  пассивную  и
праздную. У него был  дом, имение. Он получал отчисления от доходов верующих
и пенсию  из фонда  Хумс.  Он жил,  окруженный  многими одалисками  из числа
рабынь. Кроме того, однажды к имаму Джафару прибыл посланник от Абу-Муслима,
возглавившего  тех,  кто  поднялся на  защиту истинной  веры, с предложением
встать во  главе  восстания.  В письме  было написано: "Я  уже бросил клич и
призвал  народ  к   отвержению  правительства   Омейядов   и   к   признанию
покровительства семьи  пророка. Если ты хотел этого, то больше тебе и желать
нельзя". Но  имам спокойно прочитал  это письмо, сжег  его  на светильнике и
попросил беднягу рассказать об этом Абу-Муслиму.
     - Все  не  так,  братья! - воскликнул оратор.  -  Имам вел аскетический
образ  жизни.  Его  презрение к  деньгам достигало  таких размеров,  что  он
никогда  не  прикасался к ним руками.  Путешествуя,  он никогда не  принимал
угощение от хозяев. В отношении Абу-Муслима он сказал: "Ты не из моих людей,
и сейчас не мое время".
     Человек в зеленой чалме спросил:
     - Как случилось, что имам Джафар предал Абу-л-Хаттаба и тот погиб?
     - Это ложь, - сказал оратор.
     - Расскажи об этом, - послышались голоса.
     -  Среди  приближенных   Джафара  ас-Садика  в  самом  деле  был  некий
Абу-л-Хаттаб. Имам говорил о нем: "Я боюсь его всегда  - стою  ли я, сижу ли
или лежу в постели". В то  время выступить открыто против Аббасидов означало
обречь себя  на погибель. Но фанатика Абу-л-Хаттаба не интересовали тонкости
политики. В одном из споров он  даже схватил имама за бороду, и окружающие с
трудом  смогли  оттащить безумца. Абу-л-Хаттаб  объявил  Джафара  "Богом  на
земле".
     Когда Джафар ас-Садик узнал о его ложном преувеличении в отношении его,
он отрекся  от него  и проклял. И своим  приверженцам  приказал отречься  от
него. Он  проявил в этом настойчивость и употребил все усилия в отречении от
Абу-л-Хаттаба и  в  проклятии его. Когда  же он  отмежевался  от  него,  тот
объявил  свои  притязания  на  имамат.  Когда  Иса  ибн  Муса,  военачальник
ал-Мансура узнал о его гнусном притязании, он убил его в солончаках Куфы.
     - Друзья,  - сказал  ходжа Кахмас, обращаясь к собранию.  - Пусть  этот
человек объяснит нам, почему власть Аббасидов от дьявола?
     Оратор поднял руку и сказал:
     - После  смерти  пророка халифом должен  был быть признан Али, муж  его
дочери Фатимы, который приводился  ему двоюродным братом, халифы Омар, Осман
и  Абу-бекр были узурпаторами. Омейяды обеспечили себе власть убийством сына
Али Хусейна и его, близких под Кербелой в 60 г. Аббасиды затем сменили  их у
кормила власти. Но  фактическое  обладание властью не может уничтожить права
Али и его жены Фатимы.
     - Почему именно Али? - воскликнул ходжа Кахмас. - После  смерти пророка
избрали  халифами  наиболее  достойных людей.  А уж  если говорить  о  праве
наследования по родству, то Аббас,  родной дядя пророка, ближе по крови, чем
двоюродный брат Али.
     Оратор поднял руку и сказал:
     -  Коран открыт для всех,  но  сокровенный смысл  его Мухаммад утаил от
недостойных сподвижников.  Пророк  оставил  его  своей семье, в  которой  он
передается по наследству. Таким образом, законными наследниками являются Али
и  его  потомки.  Последним видимым имамом  был  Исмаил, затем были  скрытые
имамы,  они передвигались по стране тайно, наступило  время ас-сатра. Пророк
сказал: "Семья дома моего для вас подобна Ноеву ковчегу, кто плывет в нем ,-
спасется, а кто не плывет в нем - утонет".
     Имам времени - один, все остальные имамы - ложные. Потому что наместник
пророка должен назначаться по воле Аллаха, а не по воле общины.
     Оратор замолчал, скрестив на груди руки.
     - Как же мы узнаем волю Аллаха, - воскликнул ходжа Кахмас, - от кого?
     Тут поднялся человек в  белом берберском плаще,  сидевший у  стены. Это
был уже известный нам Бахтияр.
     - Во всяком случае, - сказал он, отвечая ходже  Кахмасу, - волю Бога мы
узнаем не от этого мошенника.
     Говоря,  он  подошел к  оратору и схватил его за ворот.  Тот  попытался
вывернуться, но двое, сидевших в первом ряду, бросились к нему и схватили за
руки.  В зале  поднялся шум, многие  повскакивали с мест, но  Бахтияр поднял
руку и произнес:
     -  Всем  оставаться  на  местах,  дом  окружен  полицией.  Я  мухтасиб.
Сохраняйте  спокойствие, никому не будет причинено вреда. Выходите в сад  по
одному. Этот смутьян и его сообщники арестованы. А вас всех сейчас отведут в
полицию, разберутся и невиновных отпустят.
     Люди в смятении стали выходить в  сад, где им связывали руки  и по двое
вели в  полицию. Имрана отправили вместе с оратором. Их вели двое конвойных,
один  - впереди,  другой  - сзади.  Когда дорога  завела их в тупик,  идущий
впереди выругался и сказал:
     -  Фарух,  кажется,  мы  заблудились,  пошли  обратно.  Подожди,  -  он
наклонился и стал поправлять сандалии.
     Проповедник толкнул Имрана в бок и еле слышно сказал:
     - Возьми его на себя.
     А  сам повернулся и  бросился на стоящего сзади стражника,  который  от
неожиданности,  пытаясь  взмахнуть  пикой,  выронил  ее.  Выхватить  топорик
проповедник ему не дал, несколькими ударами  он свалил конвоира  на  землю и
бросился на помощь Имрану, который барахтался  в  пыли со вторым стражником.
Еще  один сильный  удар, и полицейский остался на земле.  Даи  помог  Имрану
подняться, и побежал, увлекая попутчика за собой.

     * * *

     Они долго шли по узеньким переулкам. В ночном небе, подгоняемые ветром,
неслись облака, в прорехах которых то и дело показывалась луна. Даи, видимо,
хорошо знал город, так как шел уверенно и скоро. Имран едва поспевал за ним.
Наконец, ведущий остановился у неприметной двери в стене и постучал условным
стуком.
     - Кто там? - спросили за дверью.
     - Попутчики  семерых просят пристанища, - отозвался  проповедник. Дверь
отворилась. Хозяин дома, держа в руках светильник, проводил  их в  комнату с
двумя лежанками.
     - Дай нам поесть, - попросил даи, - и вина дай.
     Хозяин молча кивнул, вышел и через некоторое время вернулся с  подносом
в руках. Его сопровождала  женщина. Она взмахнула белой скатертью, расстилая
ее на полу. Хлеб,  белый овечий сыр, вареное мясо  и овощи, кувшин с  вином,
две чаши перекочевали с подноса на скатерть.
     - Хорошо, - сказал даи.
     Хозяева поклонились и направились к двери.
     Даи остановил их вопросом:
     - Как мы будем, есть в темноте?
     Хозяин извинился  и  поставил на скатерть светильник  -  плошку, где  в
расплавленном масле плавал горящий фитилек. После этого они удалились.
     - Как тебя зовут? - спросил проповедник.
     - Имран.
     - А меня Ибрахим. Ешь.
     Он разлил вино по чашкам, разломил хлебную лепешку и произнес:
     - За целость наших голов.
     После этого выпил вино и принялся за еду.
     - Ну что же ты? - спросил Ибрахим, заметив, что Имран не притрагивается
к вину. - Пей.
     - Пророк запретил вино, - нерешительно сказал Имран.
     - Да, это  верно, - легко согласился Ибрахим, -  но  он запретил его не
всем.
     - Как прикажешь  тебя понимать?  - возмутился  Имран.  -  Час  назад ты
толковал об истинной вере. Что  же получается, на людях  ты говоришь одно, а
сам делаешь другое?
     -  Во-первых,  на проповеди я ни  слова  не сказал о вине. Но раз уж ты
спросил, я  отвечу.  Тому, кто познал  внутреннее,  не обязательно соблюдать
внешнее, я имею в виду законы шариата.
     - Но что же получится, если все вообразят, что они познали внутреннее и
перестанут соблюдать шариат.
     - Не  все это могут позволить, а только адепты, достигшие определенного
положения. Я могу себе это позволить. Я - даи, я познал внутреннее.
     - Я же не вхожу в число упомянутых тобой лиц, -