сякая  перелетная
птаха где-то народилась; птенец улетает, а в  старом  и  грязном  гнезде
горюет ласточка-мать. И только потом начинает строить новое гнездо.
   - Как вы предполагаете устроиться? - спрашивает сестру брат. -  Здесь
слишком тесно, чтобы принимать детей твоего супруга.
   Одиль осторожно поглядывает на своего  супруга,  щедро  выданного  ей
раньше срока.
   - Будут некоторые трудности, - сдержанно соглашается она.
   И  в  молчании  есть   своя   сила.   Из-за   трудностей,   тщательно
проанализированных, Алина не  меньше  трех  лет  оттягивала  расторжение
брака.  Пасхальная  неделя  рождала  одну  такую  проблему,  не  слишком
сложную, но  срочную,  поэтому  Луи,  к  собственному  удивлению,  вдруг
вмешался в беседу.
   - Сначала, - сказал он, - хотелось бы мне знать, что я буду делать  с
ними эти восемь дней? Взять отпуск на работе не  могу.  Рассчитывал  без
достаточных оснований на своих родителей, но они едут лечиться  в  Дакс.
Единственный выход: воспользоваться их  квартирой,  призвать  на  помощь
сестру отца - тетушку Ирму, чтобы она стряпала.
   Пусть послушают! Пришли сюда этакие скромники,  поджав  губки.  Пусть
знают, с какими трудностями приходится сталкиваться ради прекрасных глаз
их сестры.
   А ведь трудности только начинаются! Нелегкое  это  дело  -  примирять
требования двух кланов. А ведь скоро их будет три и  даже  четыре,  если
мадам вновь выйдет замуж. Какая была бы удивительная игра генов!  Однако
раз Луи тут, его балуют любезностью и пониманием.
   - Если бы все было улажено,  -  говорит  невестка,  -  то  я  бы  вам
предложила отправить детей вместе с Одилью к нам в Ля-Боль. Но, конечно,
пока не...
   Пауза. Разговор становится определеннее. Назовите дату, дорогой мсье,
мы очень хотели бы привезти в Ля-Боль эту дату. Одиль растерянно мигает,
она  явно  раздосадована  настойчивостью  своей  родни.  Покинул  старую
любовь, превратившуюся в простую обязанность, чтобы погрузиться в новую,
и опять  оказался  в  ловушке.  Но  если  уже  целых  пять  лет,  триста
шестьдесят пять дней в году любовное желание и радости плоти не угасают,
значит, ты в том невыразимом состоянии,  когда  тебе  без  этой  женщины
труднее, чем наркоману без наркотиков, и  не  к  чему  обманывать  себя,
говоря:  я  человек  конченый.  Пусть  приходится  менять   Ребюсто   на
Милоберов. Но гораздо важнее  и  другой  обмен:  вместо  сорока  двух  -
двадцать пять, вместо уксуса - мед, вместо увядшего стручка  -  душистый
горошек. Луи склонился, чтобы лишний раз чмокнуть Одиль за ушком.
   - Все будет улажено в июле, - сказал он.

10 апреля 1966
8 часов

   Чемодан открыт. Вернувшись ночным поездом (конечно же,  поездом,  раз
машины уже нет - кстати, если Луи успел записать ее на свое имя,  теперь
надо будет бдительно следить, чтобы при разделе имущества  он  возместил
ей половину), Алина  начала  развешивать  свои  вещи  в  гардеробе.  Она
повесила голубое платье,  взяла  еще  одну  вешалку,  вдруг  передумала,
оставила ее болтаться  на  металлической  перекладине  и  повернулась  к
тумбочке, стоявшей у  изголовья.  Вот  она,  выписка  из  решения  суда,
которую  принесли,  когда  Алины  не   было   дома;   это   уведомление,
адресованное Луи, но Алина внимательно перечитала его не  меньше  десяти
раз. Три ценнейших листка!
   Один напечатан на голубой бумаге - на бланке  суда  высшей  инстанции
департамента Сены; два других - белые; этот вот на бланке Первой  палаты
первой секции за номером 21168, с маркой в два франка пятьдесят сантимов
и так же, как последний, с текстом на обеих сторонах. Восемьдесят восемь
строк - Алина сосчитала. Четырнадцать "ввиду того, что", и в  частности:
"ОСНОВНОЕ ТРЕБОВАНИЕ МУЖА: Ввиду того,  что  Давермель  возбудил  против
своей жены дело о разводе; ввиду того, что мадам Давермель  возбудила  с
той же целью встречный иск; ввиду того, что согласно заключению судебной
инстанции от 18 февраля  1966  года  Давермель  заявляет,  что  не  смог
собрать   необходимые   свидетельства   и    отказывается    подтвердить
доказательствами факты, изложенные им по пунктам..."
   Отказался подтвердить доказательствами! Теперь он навсегда  останется
в роли обвинителя,  взявшего  свои  слова  обратно.  Алина  наклоняется,
хватает свое серое платье, расправляет  его  на  плечиках  и  продолжает
читать: "ПО  ЭТИМ  ПРИЧИНАМ  считаем,  что  иск  Давермеля  недостаточно
обоснован..."   Слышите   вы,   Четверка?   Необоснован!   Слушайте   же
продолжение: "Приняв встречный иск мадам Давермель,  выносим  решение  о
разводе супругов по ходатайству супруги и в ее пользу..."
   Алина повесила в шкаф шаль из ангорской шерсти. Но  самое  главное  в
конце, после слишком  великодушных  по  отношению  к  виновнику  развода
оговорок о том, кому поручается воспитывать и опекать детей, и  о  праве
отца на встречи с ними. Именно так он и назван  -  "виновник".  Так  его
определяет закон, таков и  глагол,  употребленный  для  разъяснения  его
обязанностей: "Приговорить Давермеля к уплате алиментов в  пользу  жены.
Приговорить  Давермеля  к  уплате  всех  судебных  издержек".   Конечно,
известно,  что  все  суды,  даже  гражданские,  других  формулировок  не
употребляют, что в этих учреждениях никому не приходит на  ум  применить
менее убийственные глаголы вроде: принудить, обязать,  потребовать.  Ну,
это просто великолепно: Луи - приговорен. Слушайте  дальше:  "Вследствие
вышесказанного  Французская  Республика  требует  и   приказывает   всем
судебным исполнителям привести в исполнение вышеизложенное и учредить за
его выполнением прокурорский надзор, а представителям  власти  оказывать
поддержку". Что, непонятно разве: законодательные  органы  хотят,  чтобы
все  были  извещены  о  решении  суда,  и  оно  должно  стать  публичным
достоянием.  Алина  укладывает  чулки  -  на  двух   спустились   петли.
"Вследствие чего..." Надо бы этот приговор оставить в гостиной на столе,
чтобы о нем узнали все,  чтобы  каждый  гость,  если  Алина  отвернется,
заглянул в эту бумагу.
   Раздался звонок, и Алина, побежав было вниз, вернулась и бросилась  к
окну, выходящему на улицу. Это пришли гости на  традиционный  пасхальный
ужин: яйца в майонезе, баранья ножка,  маринованная  стручковая  фасоль,
присланная из Шазе, пирог с консервированными сливами, тоже оттуда. Есть
и некоторый запас на случай, если явится кто-то  неприглашенный.  Сестра
Анетта,  которая  по  субботам,  дважды  в  месяц,  ночует  у   Жинетты,
сопровождает семейство Фиу, а вон и  сыновья,  Артюр  и  Арман,  уже  на
добрую голову выше своего папаши-коротышки. Алина стучит по стеклу,  это
условный сигнал: а ну-ка, девочки, поднимайтесь наверх! Мальчики ушли  к
ее сыновьям, в комнату внизу. Сам Анри Фиу,  у  которого  своего  садика
нет, счел, что грядки Алины заброшены, возмутился, бросился за тяпкой и,
как отличный помощник бухгалтера, посеял  морковь  и  горох  аккуратными
рядами, напоминавшими колонки цифр в ведомостях. Хоть это сделано - и то
хорошо.
   Лестница  уже   поскрипывала   под   каблучками-гвоздиками.   Комната
заполнилась гостями. Поцелуи  в  обе  щеки.  На  линолеуме,  испещренном
маленькими вмятинками, подпрыгивают тощая  Анетта  и  пухлая  Жинетта  -
впрочем, довольно похожие, а Луи даже как-то заметил,  что  если  слегка
накачать тощую, то  ее  совершенно  не  отличить  от  толстой.  Радостно
подпрыгивает и Агата, выскочившая из  ванной,  дабы  принять  участие  в
диспуте  о  бюстгалтерах.  Не  хватает  только  Розы.  Но  Роза  в  этих
праздниках обычно не принимает участия.
   - Ну  как,  ты  хочешь  лишить  его  встречи  с  детьми?  Не  боишься
неприятностей? - спрашивает очень возбужденная Жинетта.
   Если есть на свете образец телефонного  симбиоза,  то  это,  конечно,
Алина и ее сестры, а также подруги, которые звонят из конторы, из  кафе,
из автомата или из дому, чтобы  в  любое  время  быть  в  курсе  событий
семейной хроники и распространять ее дальше.  Алина,  вернувшись  домой,
позвонила только Эмме, чтоб узнать ее мнение. Однако  новость  мгновенно
разнеслась. Сестер не приходилось убеждать: они все были заодно,  им  не
требовалось обсуждать  детали,  чтобы  признать  правоту  сестры.  Агата
внимательно  прислушивалась:  пристрастная  защита  ободряет.  Алина  же
пустилась в объяснения:
   - У Леона самая настоящая ангина, у  Ги  тоже  небольшая  краснота  в
горле. На сей раз весьма кстати. Во всяком случае, надо попробовать. Моя
маленькая Агата и сама вам скажет, что с нее  хватит!  Ведь  всю  неделю
дети заняты. Прежде воскресенье  было  в  их  распоряжении,  делали  что
хотели. Теперь же каждое второе воскресенье по решению суда  принадлежит
их отцу. Нравится им это или нет, он их все равно увозит. А вот  сегодня
"его" воскресенье совпадает с пасхой и еще  с  днем  рождения  Агаты.  Я
просила Луи оставить дома всю Четверку еще на денек и приехать  за  ними
на следующий день... И разговаривать не стал! Даже  кричал:  он,  видите
ли, глубоко сожалеет, что уступил мне рождество и что я пользуюсь  любым
случаем, лишь бы урезать его в законных правах.
   Агата снова начала кусать ногти, и не мудрено догадаться, почему. Как
плохо все получается! Времени  мало,  пора  приободриться.  Ну  что  же,
подарки она все равно  получит,  но  сам  праздник,  свечки  на  пироге,
веселая вечеринка с приятелями - все пропало!  Может,  ей  справят  день
рождения там, на улице Вано? Однако разве это можно сравнить с  весельем
дружеской пирушки!
   - Свидание с папой, - говорит она, - не должно стать наказанием..
   Алина послала нежный взгляд своей милой девочке. И тут же поспешила к
окну - обозреть улицу, будто враг уже близок.
   - Я запретила  Луи  приходить  до  обеда.  У  детей  тринадцать  дней
каникул, а половина тринадцати - это шесть с половиной. Нет, права Эмма:
нужно нажимать, нужно вывести его  из  терпения.  Уже  целых  полгода  я
отказываюсь  менять  дни  свиданий  с  детьми,   переносить   с   одного
воскресенья на другое. Но отныне, если Луи до десяти часов не  появится,
будем считать свидание отмененным. -  Алина  вынула  из  кармана  жакета
крохотную записную книжку, перелистала ее. - Я кое-что тут  подсчитываю.
Луи три свидания пропустил, один раз не предупредив заранее.  Дважды  он
пришел после десяти часов. Он еще достаточно осторожен и  старается  без
задержки переводить алименты. Даже досадно.  Мы  уже  заблокировали  его
счет в банке до конца раздела имущества. В случае необходимости мы можем
наложить арест и на его жалованье. А если он перестанет платить нам и  я
подам на него жалобу, он рискует получить три  месяца  тюрьмы...  Вы  об
этом знали?
   Глаза Анетты мстительно сузились. Жинетта, более  сухая,  промолчала.
Агата снова принялась грызть ногти. Может,  Алина  хватила  через  край?
Некогда в Индокитае, во времена колониальных законов, можно было изгнать
наложницу-туземку, но детей, зачатых от белого, она могла оставить себе.
А развод, разве не похож на  такое  изгнание:  ведь  и  за  ним  следуют
притязания на тех, что зачаты в твоем чреве. Спровадьте суку -  и  щенят
больше не будет. Подрубите яблоню - и останетесь без яблок.
   Алине все же пришлось, к великому сожалению, сбавить тон:
   -  Итак,  двое  больных  и  одна  идти  отказывается.  Поглядим,  как
отреагирует папенька.
   - Но Розе ты не сможешь помешать, - сказала Агата.
   - Ну и пусть отправляется, - выкрикнула Алина. - Силой  я  никого  не
держу. - Усмехнулась и повторила:
   - Пусть отправляется! Это подтвердит нашу добрую волю.

10 апреля 1966
Утро

   Какой прекрасный день! В восемь часов утра, после телефонного  звонка
брата,  остановившегося  с  женой  в  маленькой  гостинице  Двенадцатого
округа, Одиль позволила себя убедить и решила: Раз  ты  собираешься  все
шесть дней провести со своими детьми на улице Вано,  то  я  воспользуюсь
этим и съезжу в Ля-Боль. Конечно, она права, принимая такое решение.  Но
уехала она впервые за время их прекрасного  уединения,  уехала  с  целью
узаконить их союз в глазах своего клана и  других  кланов  тоже,  а  что
такое клан, Луи отлично знал.
   В половине десятого позвонил  Габриель,  на  этот  раз  подстрекаемый
Алиной: Алина просит напомнить тебе, что сегодня  день  рождения  Агаты.
Агата хочет отметить свой праздник непременно дома, в Фонтене,  того  же
хотят ее братья и сестра, к тому же двое из них больны. Я  думаю,  будет
лучше, если ты заедешь за детьми не сегодня, а завтра. Луи, однако, счел
это неприемлемым по двум причинам: уступить Алине означало вызвать сотню
других притязаний; к тому же допустить, что день рождения  можно  хорошо
провести только у матери, значит признать за отцом второстепенную роль
   В десять часов утра Луи позвонил к Гранса. Адвокат, к счастью, никуда
не уехал - опасался  предпасхальных  заторов  и  несчастных  случаев  на
дорогах. Гранса тут же начал ворчать, что Луи вытащил  его  из  постели,
что он забыл послать ему гонорар, который полагался еще в начале месяца.
Все это вызвало у Луи раздражение. Авансы, судебные расходы, определения
издержек, акты об описи имущества  за  подписью  судебного  чиновника  и
многое другое - это  уже  стоило  ему  около  полумиллиона.  Пять  тысяч
франков? - повторил Гранса,  который  считал,  что  исчисление  в  новых
франках выглядит скромнее.  -  Делу  так  быстро  дали  ход,  поднажали,
уловили благоприятную ситуацию, провернули вне всякой  очереди  в  суде,
все "прояснили" - за такую работу это не дорого. Луи  перевел  разговор,
поговорил о судебном решении - два  дня  назад  он  получил  официальное
уведомление - и добавил, что некоторые выражения  стоят  у  него  просто
поперек горла. Это форма, - сказал Гранса, - всего только форма. Я  ведь
тебя предупреждал. Архаическая,  оскорбительная,  отжившая,  согласен  с
тобой! Мы все во Дворце правосудия  добиваемся  изменений.  Но  пока  во
Франции еще нет утвержденного развода -  есть  только  санкционированный
развод. Еще хуже то, что мы выносим решения, исходя  только  из  фактов,
без анализа породившей их причины. Измена -  это  факт,  даже  если  она
может быть объяснена длительным  конфликтом  с  женой.  Твоя  супруга  в
восторге, можешь мне поверить. Ты в глазах всех черный баран,  а  она  -
белая невинная овечка. Луи рассказывает о своих распрях.  Должен  ли  он
уступить в  отношении  пасхальных  каникул?  Гранса  из  адвоката  вновь
превращается в кузена. Он сердится: Только этого не хватало.  Брак  свой
вы уже испортили - можно было бы не портить развода.  Оба  вы  чертовски
надоедливы, и ты,  и  она,  честное  слово!  Вам  мало  ссор,  надо  еще
отыгрываться на детях...
   Растерянный, озадаченный Луи в  одиннадцать  часов  надел  пальто.  В
одиннадцать часов пять минут он его снял. В одиннадцать  двадцать  снова
набросил, вскочил в машину и, боясь опоздать, с места дал газ.  В  итоге
он приехал на десять минут раньше. Позвонил,  дверь  открылась  и  сразу
закрылась, пропустив лишь короткую р плику:
   - Полдень еще не наступил!
   За портьерами кто-то ходил. Толстая Жинетта, смеясь  приподняла  одну
из них. Ее сменил Леон, с  серьезны  лицом  показывая  пальцем  на  свое
завязанное горло. Ладно, допустим. Но если Леон на ногах, значит,  ангин
у него не сильная, он слишком благоразумен, чтобы  обманывать.  У  самой
двери шел спор: слышно  было,  как  Роза  перебивает  мать...  Соседские
стенные часы пробил полдень - удары донеслись  через  открытое  окно.  Н
дверь не открылась. Луи позвонил второй раз. Никто н отозвался. Спор уже
превратился в перебранку. Оставался единственный способ: повторить  опыт
осады  Иерихона:  одолеть  противника  шумом,  заставить  его  считаться
соседями.  Нерешительность,  которая  вначале  владел   Луи,   сменилась
раздражением, перешла в ярость; хорошо  знакомая  атмосфера  торга.  Луи
нашел осколок стекл и умудрился загнать его  в  звонок.  Затем  вернулся
машине, уселся и стал выжимать из клаксона бесконечные очереди.  Местные
собаки с лаем присоединились к этому шуму. В домах ј  20,  ј  30,  ј  33
отдернулись  занавески,  открылись  окна,  показались   жильцы,   только
начавшие обедать. Из дома ј 38 уже вопили: "Когда ж кончится этот гвалт?
У меня спит малыш..." Уже не нужно было идти на штурм, перелезать  через
решетку. Дверь открылась, и вышла Роза.
   - Разве ты хотела, чтобы я сегодня не приходил? - спросил Луи,  обняв
дочь.
   - Я? Вовсе нет! - ответила Роза, лицемерить она н умела.
   Все ясно. Можно было удовольствоваться и частично; победой, а  завтра
призвать на помощь власти: сегодня у них тоже праздничный день, как и  у
их подопечных и никто не согласится идти на подмогу. Клаксон уже  умолк,
а вот звонок, к несчастью, все еще дребезжит Алина в отчаянии  открывает
окно своей комнаты, котором она, как на  церковной  кафедре,  возвышаете
над шоссе и садиками. Общественное мнение? Ну и пусть!  С  улицы  хорошо
видно, как она тащит к себе упирающуюся  Агату,  громко  крича  urbi  et
orbil :
   - Агата просит тебя уступить нам полдня на  пасху,  чтобы  она  могла
отпраздновать с нами свое шестнадцатилетие. Другого подарка от  тебя  ей
не нужно. Тебе так уж  трудно  доставить  ей  удовольствие?  Ты,  видно,
проникся к Четверке внезапной страстью. До развода ты их видел куда реже
- не больше чем дважды в месяц...
   - Потому что мне приходилось и тебя тогда видеть! - вопит Луи.
   - Брось, - говорит Роза, потянув отца за руку. - Вы оба бог весть  до
чего договоритесь.
   Надо признать, что и Агата там, наверху, делает то же, что и Роза. Но
не раскрыта еще одна тайна: где же Ги?
   - Я сам хотел бы видеть больных, - говорит Луи уже более спокойно.  -
Хочу проверить, действительно ли они больны.
   И тут же Алина вновь взрывается истошным криком:
   - Раз не веришь, ступай за полицейским комиссаром. Пусть  он  измерит
им температуру! Но тебе я запрещаю совать к нам нос.
   - Ты этого добиваешься? Ну и отлично: я сейчас подам жалобу.
   - Да перестань же, - настойчиво просит Роза.
   А  как  можно  поступить  иначе?  На  глазах  все  еще   разъяренной,
побледневшей Алины, которая уже поняла, что ее слова легко  использовать
против нее же, Луи резко трогает с места, и машина мчится в комиссариат.
   Но уже десять минут спустя Луи крупным шагом выходит из комиссариата,
сопровождаемый с фланга Розой. Грязный  флаг,  свисающий  над  скучающим
караульным, даже не шевелится от ветерка. Никакого усердия не проявил  и
мелкий чинуша, находящийся на дежурстве.
   - Сегодня, знаете ли...
   Пространные  разъяснения  заставили  его  усомниться   в   том,   что
вмешательство с его стороны необходимо.
   - Вы же сами говорите: двое больных, одна тут,  вместе  с  вами.  Мне
кажется, барышня права. Из-за того, что один ребенок не пошел...
   Барышня - это он так о Розе, уже надоевшей  Луи  своими  непрерывными
просьбами:
   - Перестань, папа, пожалуйста, перестань. Полицейский ее поддержал  и
затянулся сигаретой, торчавшей у него во рту:
   - Ох уж эти истории с разводами! Если вмешиваться по каждому спорному
делу, мы бы, пожалуй, с ног сбились!
   Наконец ему все надоело, и в раздражении он буркнул,  предостерегающе
подняв руку:
   - Я, конечно, могу принять ваше заявление и  дать  ему  ход.  А  есть
свидетели, которые подтвердят, что вам отказано в свидании с детьми?
   - Да вся улица! - сказал Луи.
   - Улица  -  это  еще  не  фамилия,  -  отпарировал  любящий  точность
чиновник. - С собой у вас брачное  свидетельство?  А  выписка  судебного
решения есть - та, что разрешает вам брать детей?
   Луи похлопал  себя  по  карманам.  Брачное  свидетельство?  Оно  ведь
спрятано у Алины. Выписка из решения суда? Трехстраничный текст, да  еще
на плотной бумаге довольно большого формата -  кто  же  будет  постоянно
носить ее с собой, даже вчетверо сложенной в бумажнике?
   - Весьма сожалею! -  заключил  чиновник  с  выражением  сочувствия  и
напоследок добавил:
   - На вашем ме