чивый, это у него на лице было написано.
Он  стоял со стаканом хереса  в руке, на  висках  бисеринки пота, видно, что
человек  не  в  своей тарелке  и  мучительно  старается преодолеть смущение.
Правда,  там  никто не  был-- или не  была -- в своей тарелке. Я еще, помню,
подумала, что мы пришли сюда с целью купить  себе кого-нибудь, но  не знаем,
как за это взяться, в нашем обществе не учат, как покупать людей.
     Стюарт для начала попробовал рассказать несколько анекдотов. Получилось
не очень  удачно, так  как он был скован,  да и  анекдоты оказались плоские.
Затем  упомянули Францию, он сказал что-то банальное, вроде того,  что, мол,
всегда можно узнать по запаху, что находишься во Франции, даже с завязанными
глазами.  Но  главное  -- он старался, старался подействовать не  только  на
меня, но и на себя самого, и это было очень трогательно. На самом деле очень
трогательно.
     Интересно,  что сталось с тем  заикой,  который  хотел  рассказать  про
Германию? Надеюсь, он нашел себе кого-нибудь.
     И что сталось с Дженкинсом?
     ОЛИВЕР:  Не  говорите.  Дайте  мне  самому  догадаться.  Сейчас  наведу
телепатию  на  мирную, взъершенную  и слегка стеатопигую фигуру  моего друга
Спо. Стеатопигий?  Это  такой  термин, означает--  с оттопыренной  задницей;
готтентотский derriere*.
     "Жюль и Джим".  Правильно? Я попал в точку. Он одно время часто говорил
про этот фильм, но только со мной. А
     * зад (фр.). 26
     с Джилиан -- никогда. Оскар Вернер, невысокий  такой  блондин, возможно
даже  --  рискну  сказать,  --  стеатопигий,  Жанна   Моро,  и   долговязый,
темноволосый,  элегантный  --  как  бишь  его?  забыл фамилию  -- красавчик.
Словом, подбор исполнителей не вызывает вопросов. Вопрос только в том, какой
там  сюжет. Вроде бы все едут вместе на велосипедах, переезжают по  мосткам,
всячески  резвятся, так? Ну, вот.  Но как характерно для  Стюарта припомнить
для  сравнения  именно этот  фильм -- неплохой, но  далеко  не центральный в
истории   послевоенного   кинематографа.  Стюарт,   я  должен  вас   заранее
предупредить,  принадлежит  к тем людям, для которых  моцартовский концерт К
467  -- это  "концерт Эльвиры Мадиган". А вершина классической музыки -- это
когда  струнный  оркестр   изображает  птичье  пение,  или  бой  часов,  или
забирающийся в гору пыхтящий  паровозик. Какое милое простодушие, не  правда
ли?
     Возможно, он прослушал курс лекций по  французскому  кино в расчете  на
то,  что оно ему поможет знакомиться  с девушками. В этом он  был  не силен.
Иногда я ему помогал:  устраивал двойные  свидания, но  каждый раз кончалось
тем, что обе девушки дрались за вашего покорного слугу,  а Стюарт куксился в
углу, демонстрируя обаяние улитки.  Бог ты  мой,  что  это были  за  вечера!
Боюсь, после них наш Стюарт проявлял склонность валить  с  больной головы на
здоровую.
     -- Ты бы должен был больше мне помогать, -- с чувством корил он меня.
     --  Я? Помогать тебе?  Я  нашел девушек,  я познакомил с  ними  тебя, я
организовал вечер по нарастающей, а ты  сидел  в сторонке и сверкал глазами,
как карлик Хаген  из  "Гибели богов", прошу  меня простить за интеллигентное
сравнение.
     -- Я иногда думаю, что  ты берешь меня с  собой, только чтобы было кому
платить по счету.
     --  Если бы я загребал монету на  бирже, -- напомнил я ему, -- а ты был
бы моим самым близким другом и без
     27
     работы,  и ты привел  бы  двух вот таких  классных девиц, я бы почел за
честь заплатить по счету.
     --  Прости,  -- согласился он.  -- Просто, по-моему,  тебе не следовало
говорить им, что я чувствую себя неуверенно в женском обществе.
     --  Ах, вот, оказывается,  в чем  дело!  Теперь понятно.  Но ведь общая
сверхзадача была -- чтобы все держались естественно и раскованно.
     -- А мне кажется,  ты не хочешь, чтобы у  меня  была девушка, -- мрачно
заключил Стюарт.
     Вот почему я  так удивился, когда он откопал Джилиан. Кто бы  мог в это
поверить? И тем  более кто бы  мог  поверить, что  он подцепил  ее  в  баре?
Вообразите сцену:  у  стойки на табурете  сидит Джилиан  в  атласной юбке  с
разрезом  до  бедра,   Стюарт   непринужденно   поправляет   узел  галстука,
подсчитывая  на компьютере  в своих часах виды на дальнейшее повышение курса
иены, а бармен  без слов знает,  что "мистер  Хьюз, сэр" желает сухой мадеры
урожая  1918  года  позднего сбора, и  подает ее в рюмке  специальной формы,
обеспечивающей  концентрацию запаха.  Стюарт  подса^  живается  на  соседний
табурет,  испуская  тонкий  мускусный  дух  мужской  сексуальности,  Джилиан
просить  огонька прикурить  сигарету,  Стюарт  вынимает  из  кармана  своего
мешковатого пиджака от Армани зажигалку "Данхилл" в черепаховом корпусе и...
     Словом,  ладно врать.  Обратимся к реальности.  Я имел случай выслушать
его  подлинный рассказ со  всеми  трепетными,  придыхательными  деталями  и,
честно признаться,  он производит  именно такое впечатление, какого  и можно
было   ожидать.  Некий   скудоумный  банковский  служащий,   неделю   спустя
умудрившийся вылететь с работы (а надо быть действительно скудоумным,  чтобы
тебя выгнали  оттуда),  однажды  вечером  после работы  зашел  со Стюартом в
винный бар "Сквайре". Я заставил Стюарта несколько раз повторить это: винный
бар "Сквайре".
     28
     -- Как надо понимать? -- затеял я перекрестный допрос. -- Это заведение
принадлежит лицу, считающему себя  сквайром,  или  же там собираются сквайры
вроде тебя, когда желают пропустить по стаканчику?
     Стюарт подумал, потом сказал:
     -- Я тебя не понял.
     --  Тогда спрашиваю иначе:  это множественное число  или притяжательная
форма?
     -- Не знаю.
     --  Но  как же так? Должно же что-то  подразумеваться.  -- Мы несколько
мгновений смотрели друг другу в глаза. По-моему, Стюарт так и не уразумел, о
чем  я  толкую. Он,  кажется,  заподозрил, что я  просто не хочу слушать его
оперу  "Поль  и Виргиния"* в  современных костюмах.  --  Ну  ладно,  прости.
Рассказывай дальше.
     И вот, значит, сидят они, Скудоумец и Стю, в винном баре  "Сквайре",  и
вдруг, представьте себе, туда входит  vieille Camme** скудоумца, а за нею не
кто-нибудь, а наша Джилиан.  Дальнейший ход событий в этом любовном квартете
был  бы  вполне предсказуем, если  бы  только  одним  из  его  участников не
выступал Стюарт, каковой  Стюарт в подобных ситуациях  ведет себя, как батон
хлеба,  еще не  вынутый из  обертки.  Каким  образом  ему удалось на сей раз
вырваться на  свободу  из сумрачной темницы незаметности? Я задал  ему  этот
трудный вопрос, разумеется,  в более тактичной форме,  и бесценный его ответ
храню в памяти до сих пор:
     -- Мы вроде как разговорились, И вроде как нашли общий язык.
     Узнаю Стюарта. Кто это сказал?  Тристан?  Дон-Жуан? Казакова? Или очень
нехороший маркиз? Нет, это слова моего  друга и приятеля Стюарта  Хьюза. "Мы
вроде как разговорились. И вроде как нашли общий язык".
     Опера  французского  композитора Виктора  Массэ  на сюжет Бернардена де
Сент-Пьера, постановка 1876 г. ** старинная пассия (фр.).
     29
     Вы, кажется, опять  смотрите  на меня с  осуждением?  Можете  ничего не
говорить.  Я  знаю.  Вы  находите  меня высокомерной дрянью,  верно?  Но  вы
неправы. Вы не уловили интонацию. Я это рассказываю в таком тоне, потому что
Стюарт  -- мой друг. Мой  лучший друг. И я его люблю, вот  такого. Мы дружим
давным-давно, с  незапамятных  лет, когда  еще  продавались  пластинки моно;
когда  еще  не  был выведен  фрукт  киви;  когда представитель Автомобильной
ассоциации   в   полувоенной  форме  еще  приветствовал  на  шоссе  проезжих
автомобилистов; когда за полтора медных гроша можно было  купить пачку "Голд
флейк"  и еще оставалось на  кувшинчик  медового напитка. Вот какие мы с ним
старинные друзья, со  Стюартом. И кстати,  не советую вам его недооценивать.
Может,  он не такой уж  прыткий,  может,  турбина  у  него  на верхнем этаже
раскручивается не так быстро, как в моторе гоночного автомобиля. Но  в конце
концов он все соображает, все что требуется. И бывает, что раньше меня.
     "Не  мог бы я  занять у  тебя один фунт?" Мы  сидели  с ним на соседних
скамейках в  этой  нашей  школе, не помню,  как ее  называли (Стюарт помнит,
спросите  его). Я  полагал,  что  элементарная  вежливость требует  завязать
добрососедские  отношения с  этим мальчиком,  который  до сих пор не блистал
способностями, а  теперь вот как-то сумел временно подняться к  вершинам.  И
можете   себе   представить?   Вместо   того  чтобы   немедленно   раболепно
раскошелиться, как поступил бы на его месте всякий уважающий себя плебей, за
право   подышать  одним  воздухом   с  высшими,  он  принялся   выдвигать  и
обговаривать   условия.   Проценты,  начисления,  дивиденды,  законы  рынка,
коэффициенты оборачиваемости,  и  так далее,  и  тому  подобное. Чуть  ли не
убедил меня присоединиться  к Общеевропейской Монетарной Системе, когда все,
что  мне  было  надо,   это  стрельнуть  у   него  золотой.   А   потом  еще
поинтересовался,
     30
     для чего  мне эти деньги!  Как будто это его касается.  Как будто я сам
знал. Я ушам своим не поверил  и рассмеялся, так что старый геккон,  который
руководил классом, неодобрительно расфуфырил горжетку и посмотрел на меня  с
осуждением. Я как-то отбрехался, успокоил его  и продолжил переговоры с моим
округлым и финансово-цепким новым приятелем. Спустя несколько  месяцев я ему
долг вернул, хотя  и пренебрег его дурацкими условиями,  предостережениями и
процентами, поскольку, честно говоря, ничего в них не понял, и с той поры мы
с ним -- закадычные друзья-приятели.
     У  него была подружка. Я имею  в  виду, до Джилиан. Еще  в те  времена,
когда за полтора медных гроша,  и т.д. И можете себе представить? -- я знаю,
он  не против,  чтобы это стало известно, -- он  с  ней не спал! Вы  поняли?
Ничего такого. Отказывался вступать во владение ее узкими чреслами*. А когда
после нескольких  месяцев такого стахановского целомудрия отчаявшаяся девица
позволила себе сунуться к нему с лаской, он ей сказал, что, видите ли, хочет
сначала узнать ее получше. Она же тебе это как раз и  предлагала, dummkopf*,
сказал я ему. Но Стюарт и слушать не стал. Нет, он не из таких.
     Конечно,  не исключено, что он мне наврал,  но на  это потребовалось бы
более богатое воображение.  Кроме того, у меня есть и подтверждающие данные.
Специалисты из военного  ведомства выявили  определенное  соотношение  между
аппетитом  и  сексом.  (Не  верите?  Тогда  позвольте   привести   следующее
неопровержимое доказательство. Один из самых главных человеческих феромонов,
иначе говоря, сексуальных возбудителей, изобутиральдегид,  в ряду угле-родов
стоит непосредственно после запаха... молодой фасоли! Вот так-то, amigo***.)
Стюарт, как вы вскоре убедитесь,
     * Фраза из романа И. Во "Возвращение в Брайдсхед". ** дурак (нем.). ***
друг (исп,).
     31
     если  еще не  убедились,  убежден,  что  основной  raison d'etre*  пищи
состоит  в  том, чтобы  скрывать  от  людских глаз  уродливые узоры  на  дне
тарелки.  В  то  время как,  скажем не  хвастая,  с молодым  Олли  мало  кто
сравнится в скорости очистки тарелок.
     Ergo**, в смежной области человеческого поведения у меня тоже не бывало
особых затруднений. "Воздержание" никогда не было моим девизом. Не исключаю,
что моя  репутация  ходока  по  бабам  помешала своевременному  сексуальному
развитию  Стюарта.  Тем  более  работа  в  английской  школе  имени Шекспира
открывает  тут  богатые  возможности.  Взять хотя  бы дополнительные занятия
после уроков один  на  один и лицом  к  лицу.  Стюарт, конечно, неоднократно
звонил  ко мне в  будуар  по телефону и  убедился, что  автоответчик у  меня
отзывается на пятнадцати иностранных языках.  Но теперь у него по этой части
все в порядке, у него же есть Джилиан.
     Честно сказать,  у  меня  как раз не было  постоянной подруги, когда он
вплыл белым  лебедем  в винный  бар "Сквайре"  и  выплыл  оттуда  об руку  с
Джилиан. У меня было дурное настроение, а в дурном настроении я всегда бываю
насмешлив,  так  что  я  мог  отпустить   в  разговоре  пару-тройку  злых  и
несправедливых  шуток.  Но за  него  я радовался.  Как  же  иначе? Когда они
впервые посетили вдвоем мое жилище, он вел себя ну совершенно как шаловливый
щенок, вилял хвостом, играл  добытой  косточкой, так и хотелось почесать его
за ушком.
     Я позаботился о  том,  чтобы моя  квартира все-таки  имела не такой  уж
пугающий вид. Набросил на тахту  коричневое  африканское покрывало, поставил
на  проигрывателе 3-й акт "Орфея", зажег индийскую ароматическую  палочку. И
тем ограничился. Эффект: bienvenue chez Ollie***, та
     *  смысл  существования  (фр.).  **  Следовательно  (лат.).  ***  добро
пожаловать к Олли (фр.).
     мне  казалось. Конечно,  можно было  пойти дальше --  приколоть к стене
афишу боя быков, чтобы Стюарт чувствовал себя как  дома,  -- но по-моему, не
стоит совсем  уж затушевывать  свою  индивидуальность, а  то  гости не будут
знать,  с кем  разговаривают.  Услышав  звонок в  дверь, я  закурил сигарету
"Галуаз" и пошел навстречу своей  погибели. Или  Стюартовой  погибели, видно
будет.
     По  крайней мере  Джил  не  спросила,  почему у меня задернуты шторы  в
дневное  время. Объяснения,  которые  я  каждый  раз  даю  по  этому поводу,
становятся все более вычурными, на что только не ссылаюсь, начиная от редкой
глазной болезни  и кончая данью  уважения к раннему Одену*. Впрочем, Стюарт,
наверно, ее предупредил.
     -- Здравствуй, -- сказала она. -- Стюарт много о тебе рассказывал.
     Я изящно поклонился, точно Наталья Макарова  в "Ромео и Джульетте",  --
чтобы разрядить обстановку.
     --  Боже мой! -- воскликнул я  и бросился на марокканское покрывало. --
Неужели он проболтался про мое боевое ранение? Ай-ай-ай, Стюарт! Я, конечно,
понимаю, что не всякий является потомком албанского царя Зога, но зачем было
так уж прямо все выбалтывать?
     Стюарт тронул ее за  локоть --  до сих пор я  не замечал за  ним  таких
мягких жестов -- и тихо сказал:
     -- Я же предупреждал, что нельзя верить ни одному его слову.
     Она кивнула, и я  вдруг почувствовал, что  меня превосходят числом. Это
было  странно. Всего только двое против одного, обычно мне требуется гораздо
больше народу, чтобы почувствовать численное превосходство противника.
     Сейчас я попытаюсь припомнить, как она тогда выглядела. Я не удосужился
заложить  в бюро забытых вещей своей памяти точный рисунок ее лица  и манер,
но думаю, что она была в светлой рубашке цветом где-то между шал-
     * Уистен Хью Оден (1907--1973) -- известный английский поэт.
     32
     2 Варне Д.
     33
     феем и приворотным зельем навыпуск  поверх серых "вареных"  джинсов, на
ногах зеленые  носки  и  крайне  неэстетичные  кроссовки. Каштановые волосы,
зачесанные  назад и заколотые  над ушами, свободно  падали сзади; отсутствие
косметики придавало лицу  бледность,  на фоне  которой по-особенному звучали
широко  распахнутые  карие  глаза;  маленький  рот  и  бодро вздернутый  нос
расположены  довольно  низко  в удлиненном  овале  лица, чем  подчеркивается
надменная выпуклость высокого лба. Уши, я обратил внимание,  почти без мочек
-- генетическая черта, получающая сейчас все большее  распространение, разве
что Дарвин мог бы объяснить почему. ,
     Да,  вот  такой, мне кажется,  я  ее  увидел.  Признаюсь, я  не из  тех
гостеприимцев, которые считают, что переходить в разговоре на личности можно
только  после  долгих обходных  маневров.  В  отличие от чибиса  я не  увожу
собеседника  от гнезда,  заводя  речи  на  такие  животрепещущие  темы,  как
политические  события  в  Восточной Европе, очередной африканский переворот,
шансы на выживание китов или зловещая область низкого атмосферного давления,
нависающая  над нами со  стороны Гренландии. Налив Джилиан и  ее кавалеру по
кружке китайского чая "Формоза Улонг", я без  дальних слов стал задавать  ей
вопросы: сколько ей лет, чем она занимается и живы ли
     еще ее родители.
     Она отнеслась к  этому вполне благодушно, хотя Стюарт  задергался,  как
носовая  перегородка  кролика.  Выяснилось,  что  ей  двадцать  восемь;  что
родители  (мать  --  француженка,  отец --  англичанин)  несколько  лет  как
разошлись,  отец дал деру с какой-то крошкой; и что  она --  в  прислугах  у
изящных искусств, обновляет потускневшие краски минувшего.  Как  вы сказали?
Да нет, просто реставрирует живопись.
     Перед  их уходом  я  не  утерпел, отвел Джилиан в  сторону  и сделал ей
бесценное замечание, что джинсы-варенки с
     34
     кроссовками -- это катастрофа, просто удивительно, что  она среди  бела
дня прошла по улицам до моего дома и не была пригвождена к позорному столбу.
     -- А скажи-ка, -- проговорила она в ответ, -- ты не... -Да?
     -- Ты не красишь губы?
     3. В то лето я блистал
     СТЮАРТ: Только,  пожалуйста, не судите Оливера  так строго.  Его иногда
заносит, но по существу он человек добрый и  сердечный. Многие его не любят,
некоторые даже терпеть не могут, но вы узнайте его с лучшей стороны. Девушки
у него нет, денег, можно сказать, ни гроша, да кще работа, от которой с души
воротит. Почти весь его сарказм -- это просто бравада, и если я мирюсь с его
насмешками,  неужели   вы  не   можете?   Постарайтесь  отнестись   к   нему
снисходительнее. Ну, я прошу. Я счастлив. Не расстраивайте меня.
     Когда нам  было по шестнадцать,  мы  с  ним  отправились  автостопом  в
Шотландию.  На ночь  останавливались в  молодежных общежитиях.  Я  готов был
голосовать  любой проезжающей  машине, но  Оливер выставлял  большой  палец,
только  если  машина отвечала  его  тонкому вкусу,  а  на  те,  что  ему  не
нравились, смотрел  волком. Так что нам с  автостопом не особенно  везло. Но
все-таки до  Шотландии мы в конце концов добрались.  Там почти все время лил
дождь. Когда нас в дневное время выставляли из  общежития, мы разгуливали по
улицам  или отсиживались под крышей на автобусных станциях. У нас обоих были
ветровки с капюшонами,  но Оливер свой на  голову не натягивал, говорил, что
не хочет быть похожим на монаха и тем
     2* 35
     поддерживать христианство. Поэтому он промокал сильнее, чем я.
     Раз  мы  целый день просидели в телефонной будке --  это было где-то  в
окрестностях Питлохри,  мне  помнится,  -- играли  в морской бой. Это  такая
игра,  когда чертят сетку на клетчатой бумаге, и у каждого  игрока есть один
линкор  (четыре клеточки), два крейсера  (по три клеточки), три эсминца  (по
две клеточки) и так далее. И надо потопить весь флот противника. Один из нас
должен  был сидеть на  полу  будки,  другой стоял, облокотясь на  полку  для
телефонной книги. Я просидел  на полу  до полудня, а после полудня была  моя
очередь стоять у полки. Днем мы поели размокших овсяных лепешек, купленных в
деревенском магазине. Целый день мы  играли в морской бой,  и ни одной живой
душе не  понадобилось  позвонить по телефону.  Кто  выиграл,  не помню. А  к
вечеру  распогодилось, и мы пешком вернулись в общежитие. Я стянул с  головы
капюшон, у меня волосы оказались сухие, а у Оливера -- хоть выжми. Выглянуло
солнце.  Оливер  держал  меня под  руку.  Он  поклонился  женщине,  вышедшей
покопаться в  пали-садничке, и  сказал: "Взгляните,  мадам,  вот идет  сухой
монах и мокрый грешник".  Она удивилась, а мы пошли дальше, под руку и шаг в
шаг.
     Спустя две-три недели  после нашего знакомства я привел Джилиан в гости
к Оливеру.  Сначала  мне пришлось  ее немного подготовить, потому  что  мало
знать меня, чтобы составить представление о моем лучшем друге,  Оливер может
произвести на постороннего человека неблагоприятное впечатление. Я объяснил,
что у  Оливера есть некоторые странные вкусы и привычки, но если не обращать
на них  внимания,  то легко доберешься до настоящего Оливера.)  Предупредил,
что  окна  у него  могут