ме и есть что-то пошлое  и вульгарное, то, учитывая
адресата, это  лишь  слово, данному сокращению предшествующее. Увы, на такой
выпад она не сумела ответить с буддийской безмятежностью, как хотелось бы.
     130
     5*
     131
     С  любовью &с.  Тут все  просто. Человечество делится на две категории:
одни верят, что смысл, суть, басовая  педаль и главная мелодия жизни  -- это
любовь, а  все прочее -- абсолютно все прочее -- это лишь &с; а другие,  все
несчастное множество  людей,  верят как раз  прежде всего в  это &с, для них
любовь, как она ни  приятна,  остается только мимолетным  волнением  юности,
прелюдией к пеленкам  и далеко не  так важна, неизменна и основательна, как,
скажем, домашний интерьер. Это--  единственное существенное.  различие между
людьми.
     СТЮАРТ: Оливер.  Старый  друг  Оливер.  Власть  слова.  Власть  вздора.
Неудивительно, что он кончил уроками разговорного английского.
     ОЛИВЕР:  Я, кажется, не  совсем ясно все  изложил.  Когда я в  тот  раз
закрыл за  собой дверь, уклонившись от  упоительной  щекотки ее  притворного
гнева, я  сказал ей (О, я помню, помню -- у  меня в черепе черный  ящик, где
хранятся все  записи.): "Я тебя не люблю. Я не обожаю тебя.  Не хочу быть  с
тобой всегда. Не  хочу завести с  тобой роман. Не хочу жениться на тебе.  Не
хочу всю жизнь слышать твой голос".
     Найдите лишнее.
     СТЮАРТ: Сигарету?
     ОЛИВЕР: И  еще  я проверяюсь на  СПИД. Это вас удивляет  /  это вас  не
удивляет? Ненужное зачеркнуть.
     Только не торопитесь с выводами. По крайней мере с такими выводами, как
заразные иглы,  дикарские нравы,  общие  бани.  Быть  может, мое  прошлое  в
некоторых отношениях и  мрачнее, чем у  других  (а поскольку  другие --  это
прежде  всего  Стюарт  Хьюз, эсквайр,  банкир и домовладелец, то  безусловно
мрачнее), но у нас не исповедная теле-
     132
     передача "Слушаем вместе с мамой" плюс боевик "Полицейская пятерка".
     Я хочу положить мою жизнь к ее ногам, понимаете? Я начинаю жить заново,
я совершенно чист, tabula rasa, я не валяюсь с кем ни попадя, черт подери, я
даже не  курю больше. Разве это не идеал? Или хотя  бы один из двух идеалов?
Первый  идеал такой:  вот он я  весь, целиком, живу богатой,  полной жизнью,
зрелый и взрослый, найди во мне, что пожелаешь, бери все, все твое. А второй
-- я  пуст, распахнут,  во мне нет ничего, только потенциальные возможности,
делай из  меня что хочешь, наполни меня чем пожелаешь. Большую часть жизни я
потратил  на  то,  что   заливал  сосуды  сомнительными  жидкостями.  Теперь
опорожняю их, промываю, выполаскиваю.
     Вот и проверяюсь на СПИД. Ей я, может быть, даже и не скажу.
     СТЮАРТ: Сигарету? Берите, закуривайте.
     Смотрите на это так:  если вы поможете мне  прикончить пачку, значит, я
выкурю меньше,  и меньше  вероятность, что умру от рака легких,  может быть,
даже, как заметила моя жена, доживу до болезни Альцгеймера. Так что возьмите
сигарету,  это будет  знаком, что  вы на моей  стороне. Можете, если хотите,
засунуть за ухо на потом. А вот если вы не возьмете, то...
     Ну конечно, я пьян. А вы бы на моем месте не напились?
     Нет, не то чтобы вдрызг пьян.
     Просто пьян.
     ДЖИЛИАН: Пусть никто не думает, что я вышла за Стюарта из жалости.
     Так бывает.  Я  знаю,  видела сама. Помню, была одна девчонка  у  нас в
колледже, тихая такая,  целеустремленная девочка по имени Розмери. У нее был
вроде как друг Сай-
     133
     мои,  здоровенный  верзила,  одетый всегда  как-то  нелепо,  потому что
натаких одежда продается только в специальных магазинах, "Исполин*, кажется,
они называются. Сдуру он об этом  кому-то сболтнул,  и девчонки стали у него
за спиной над ним потешаться. Сначала беззлобно:  "А как  наш мистер Исполин
поживает, Розмери?" Потом начали  его  задирать.  Была  у нас одна девчонка,
маленькая,  остро-морденькая, со  злым язычком,  она сказала, что в жизни не
согласилась бы пойти  с ним на свидание, а то еще мало ли. во что там у него
носом ткнешься. Обычно  Розмери  к  этому относилась спокойно, как будто тем
самым и над ней тоже подшучивают. Но потом однажды -- хотя ничего особенного
и  не было сказано, просто как всегда, -- та языкастая, помню, внятно  так и
язвительно сказала: "Интересно, как у него все остальное, пропорциональное?"
Большинство  девчонок  покатились со смеху, Розмери тоже, но  потом  она мне
рассказала, что именно тогда решила выйти за Саймона замуж. До этого дня она
и не  очень даже  влюблена в него была. Она просто  подумала: "Ему всю жизнь
предстоит страдать, и раз так, я буду на его стороне". Взяла и вышла за него
замуж.
     Но я вышла не поэтому. Если выходишь  за кого-то  замуж или женишься из
жалости, то  и  не расстаешься с ним или  с ней тоже из жалости.  Я так себе
представляю.
     Я  всегда  умела разобраться  и  понять,  что  происходит.  Но  сейчас,
кажется, никакое  объяснение не подходит. Например, я  вовсе не принадлежу к
людям,  которые  всегда недовольны  тем,  что имеют,  и я  не из  тех,  кому
обязательно  нужно  то,  чего  у них  нет.  Я  не  придаю  особого  значения
внешности, скорее даже наоборот, красивые  мужчины не внушают мне доверия. Я
никогда  не  уходила  первая,  обычно  тянула  слишком  долго. И  Стюарт  не
переменился, остался таким же, каким был, когда  я  его полюбила  в  прошлом
году, -- у меня не было неприятных открытий, какие бывают у других женщин. И
     134
     еще (на  случай,  если вы об этом  подумали), у нас  полный  порядок  с
сексом.
     Так что приходится признать  тот факт, что я  люблю Стюарта, и в то  же
время похоже, что влюбляюсь в Оливера.
     Теперь  это происходит  ежедневно,  каждый  вечер.  Надо бы,  чтобы это
прекратилось.  Нет, не  надо. Я не могу, чтобы это прекратилось. Тогда  бы я
должна была вообще  не подходить к телефону. Всегда около половины седьмого.
Я жду Стюарта  с работы. Иногда вожусь  на кухне, иногда заканчиваю работу в
мастерской, и приходится бежать к телефону вниз. Звенит телефон, я знаю, кто
это, знаю, что вот-вот появится Стюарт, но все равно бегу и поднимаю трубку.
И  говорю: "Да?" Я даже не называю наш  номер. Как будто мне не терпится. Он
говорит:
     -- Я тебя люблю.
     И  знаете,  что  теперь  бывает?  Я  кладу  трубку  и  чувствую  влагу.
Представляете? Какая-то  порнография  по телефону.  Стюарт вставляет  ключ в
замок,  а я ощущаю влагу  от голоса другого  мужчины. Может быть, завтра  не
ответить на звонок? Представляете себе?
     МАДАМ УАЙЕТТ:  L'Amour plait  plus que le manage, pour la raison que le
romans  sont  plus amusants  que  1'histoire.  Как  это  перевести?  "Любовь
приносит больше радости, чем  брак, подобно  тому, как романы  увлекательнее
истории"? Примерно в этом  духе. Вы, англичане, плохо  знаете  Шамфора*. Вам
нравится Ларошфуко, на ваш взгляд, он такой "типичный француз". Откуда-то вы
взяли,  что  высшим  проявлением  французского  "логического  ума"  является
блестящая эпиграмма. Не знаю.  Я, например, француженка, и мне  не  особенно
нравится Ларошфуко. Он слишком циничен  и  слишком... блестящ, если  угодно.
Ему непременно нужно показать, сколько труда он
     * Шамфор Никола (1714--1794)-- французский писатель, особенно знаменита
его книга "Максимы и мысли".
     135
     вложил  в то,  чтобы  казаться  мудрым.  Но мудрость,  она не  такая. В
мудрости больше жизни, больше веселья, чем остроумия. Я предпочитаю Шамфора,
Он еще вот что сказал: "L'hymen vient apres 1'amour, comme la fumee apres la
flamme". "Брак приходит после любви, как  дым -- после огня". Не так-то  это
очевидно, как кажется на первый взгляд.
     Меня зовут  мадам Уайетт. Меня  считают мудрой.  Откуда она у меня, эта
репутация? Оттого что я, женщина  не . первой молодости, несколько лет назад
оставленная мужем и больше в брак не вступившая,  сохранила здоровье и ясную
голову,  больше  слушаю,  чем  говорю,  и  даю  советы,  только  когда  меня
спрашивают. "О, вы глубоко правы, мадам Уайетт, вы такая мудрая", -- говорят
мне  люди,  но  обычно  этому  предшествует  подробное повествование  об  их
глупостях или  ошибках.  Так  что я  себя такой уж мудрой не  считаю.  Но по
крайней  мере  я  знаю,  что мудрость относительна и что никогда не  следует
выкладывать все, что знаешь, все, чем владеешь. Если покажешь все, ты только
вмешаешься, а помочь не сможешь.  Хотя порой так трудно удержаться, чтобы не
выложить все.
     Моя дочь Джилиан приходит ко мне в гости. Ей плохо. Ей кажется, что она
перестает любить мужа.  Другой человек  говорит, что любит ее, и она боится,
что  начинает  любить  его. Кто это,  она  не  говорит, но  я,  естественно,
догадываюсь.
     Что  я об этом думаю? Да, собственно, ничего. То есть не  имею мнения о
такой ситуации в общем виде.  Знаю только, что так бывает. Но конечно, когда
речь идет о реальном случае с  моей родной  дочерью, тут мнение у меня есть.
Но оно предназначено для нее одной.
     Она страдает. И я страдаю -- за лее. В конце концов, это  вам не машину
сменить.  Она  плакала у меня, и я старалась ей помочь, то  есть  помочь  ей
разобраться в собственном сердце. Что же еще можно сделать? Если,
     конечно, в ее браке со  Стюартом  нет ничего ужасного. Она уверяет, что
нет.
     Я  сидела, обняв ее,  и слушала  ее  плач.  А какая взрослая она была в
детстве! Когда Гордон оставил нас, не я ее, а она меня утешала. Обнимет меня
и говорит: "Я  буду о  тебе заботиться, maman". Знаете, ужасно горько, когда
тебя утешает тринадцатилетнее дитя. Вспомнила вот и сама чуть не заплакала.
     Джилиан старалась  объяснить,  что ее  так пугает:  неужели  она  может
разлюбить Стюарта, когда еще только недавно  полюбила? Ненормальная она, что
ли? "Я  думала, maman,  опасное время  наступает  позже.  Думала,  ближайшие
несколько лет мне ничего  не  угрожает". Обернулась  ко  мне, заглядывает  в
глаза.
     -- Опасное время -- всегда, -- отвечаю.
     -- То есть как это?
     -- Всегда.
     Она  отвернулась,  кивнула.  Я  знала,  о  чем  она  думает.  Надо  вам
объяснить,  что  мой  муж Гордон в  сорок  два года, когда мы  уже прожили в
браке... ну, не важно сколько, долго, сбежал  с семнадцатилетней школьницей.
Джилиан слышала, что, как  у  вас говорят, через семь лет уже не сидится  на
месте, и видела на примере отца, что через пятнадцать лет тоже не сидится; и
вот  теперь на своем опыте убедилась, что это случается и раньше семи. И еще
она думала, что я сейчас вспоминаю Гордона и, наверно, сокрушаюсь, что, мол,
дочь пошла в отца, и мне это  больно. Но ничего такого у меня и  в мыслях не
было, о чем я думала, я и сама не знаю.
     ОЛИВЕР: Хотите расскажу одну смешную вещь? Дж. и С. познакомились вовсе
не  в баре, как  они оба  притворялись, а в  "Черинг-Кросс  отеле" на вечере
знакомств для молодых работников умственного труда.
     136
     137
     Моя тонкая интуиция  подсказала мне упомянуть в разговоре с Джилиан про
эту  якобы встречу  в  баре  "Сквайре".  Она  сначала  вообще не отозвалась,
послюнявила  ватный  тампон  и  стала  снова  катать  по  картине.  А  потом
призналась,  как  было на самом  деле.  Заметьте,  мне даже не  понадобилось
спрашивать. Так что, по-видимому, и обратное верно: она тоже решила не иметь
от меня секретов.
     Оказывается, существуют такие места  для  испытывающих  любовный голод,
куда можно приезжать по пятницам -четыре  недели подряд всего за 25 фунтов в
общей сложности. Я  был шокирован, это  первая моя реакция. А потом подумал:
смотри-ка, ты  недооценивал косматого  коротышку Стю. У него к амурным делам
такой же подход, как к бизнесу -- прежде всего изучается рынок.
     -- Сколько раз ты там была до того, как познакомилась со Стюартом?
     -- Первый раз пришла.
     -- Выходит, он тебе достался за 6 фунтов 25 шилингов? Она рассмеялась:
     -- Нет, за все 25. Внесенные деньги не возвращаются. Какая милая шутка.
     --  Внесенные деньги не возвращаются, -- повторил  я за  ней, и на меня
напал смех, как приступ болотной лихорадки.
     -- Я тебе ничего этого не говорила. Я не должна была этого говорить.
     -- Ты и не говорила. Я уже забыл.
     И я  прекратил  всякие  смешки.  Но  держу  пари,  Стюарт  свои  деньги
вытребовал обратно. Иногда он бывает  таким крохобором. Как, например, в тот
раз,  когда я встретил их в Гатвике, и ему во  что бы то ни стало  надо было
вернуть деньги за  неиспользованный  обратный билет  на  поезд.  Так что  он
обошелся ей в 25 фунтов, а она ему -- в 6,25. Сколько бы он теперь запросил?
Какая будет наценка?
     И  кстати  о   презренном   металле:  миссис  Дайер,  которую  я  бы  с
удовольствием  похитил, не  будь мое  сердце уже занято  по  другому адресу,
вчера уведомила меня, что я занесен в списки местных налогоплательщиков. Ну,
разве они не преследуют нас, эти сборщики налогов? Разве не норовят вытянуть
все  до  последнего  гроша,  до  последней  драхмы?  Может   быть,  все-таки
существуют гуманитарные исключения? Уж конечно, Оливер -- это особый случай,
он должен значиться под отдельной рубрикой.
     ДЖИЛИАН:  Теперь он делает это каждый  раз. Не  приходится  даже ждать,
чтобы волосы растрепались, -- берет с табурета гребень, отстегивает заколку,
зачесывает волосы назад и снова закалывает. А я вся горю.
     Я  встала  и  поцеловала его.  Открытым ртом  прямо  в  рот. Поглаживая
пальцами затылок и плечи, прижимаясь всем телом-, чтобы он мог тронуть меня,
где  захочет.  Так  я стояла, целуя его, пальцами лаская его затылок,  телом
готовая к прикосновению его ладоней, даже расставив ноги. Целовала и ждала.
     Я ждала.
     Он ответил на поцелуй, рот в рот. А я все ждала.
     Потом он отстранился. Я  смотрела ему  в глаза. Он взял  меня за плечи,
повернул от себя и подвел обратно к мольберту.
     -- Пойдем в постель, Оливер.
     А  он  знаете что  сделал? Надавил мне на плечи,  чтобы я  села на свой
рабочий стул, и даже вложил мне в пальцы ватный тампон.
     -- Я не могу работать. Сейчас не могу.
     Что характерно в Оливере, это что он наедине со мной совсем другой, чем
при людях. Вы бы его не  узнали. Тихий, больше слушает,  говорит безо всяких
выкрутасов. И вовсе не выглядит таким самоуверенным, каким, наверно, кажет-
     138
     139
     ся  другим. Знаю,  что вы хотите услышать: "Оливер на самом деле  очень
ранимый". Знаю и поэтому не скажу. Он сказал:
     -- Я  тебя доблю. Я тебя  обожаю. Я  хочу  быть с тобой всегда. Я  хочу
жениться на тебе. Хочу все время слушать твой голос.
     Мы в это время сидели рядом на диване.
     -- Оливер, возьми меня. Так надо.
     Он  встал. Я думала, он  поведет меня в спальню, но он стал  ходить  по
мастерской, из угла в угол.
     -- Оливер, это будет правильно. Будет правильно, если.,.
     -- Я хочу тебя всю, -- сказал он. -- Я не хочу часть. Мне нужно все.
     -- Я -- не товар.
     -- Я  не  в  том смысле. Мне не  нужна только любовная  связь  с тобой.
Романы... любовные связи, они...  ну, не  знаю...  все равно  как снимать  с
кем-то  на  пару,  тайм-шером,  квартиру   в  Марбелье.  --   Тут  он  вдруг
остановился, испуганно взглянул на меня,  словно ужаснулся, что  обидел меня
таким сравнением.  И сказал, как бы оправдываясь: -- На  самом деле Марбелья
-- это прекрасно. Ты даже не представляешь себе, до чего там хорошо. Я помню
одну маленькую площадь,  всю обсаженную апельсиновыми деревьями. Когда я там
был, шел сбор апельсинов. Кажется,  в феврале. Естественно, приезжать надо в
межсезонье.
     И знаете, чувствовалось, что он в панике. Вообще на  самом деле Оливер,
я думаю, гораздо менее самоуверен, чем Стюарт. В глубине души.
     -- Оливер, -- говорю я ему, -- мы же договорились,  что я не квартира в
Марбелье, снятая по тайм-шеру. Перестань,  пожалуйста,  ходить. Поди сюда  и
сядь.
     Он подошел и послушно сел на диван.
     -- Знаешь, меня отец бил.
     -- Оливер...
     140
     -- Правда, правда.  Не в том смысле, что шлепал, когда я был маленький.
Это-то, конечно, тоже. Но он любил бить меня бильярдным кием сзади по ногам.
Любимое  его наказание. Довольно  болезненно, между прочим. Спрашивал  меня:
"По  ляжкам  или  по икрам?"  И я должен был  выбирать. В смысле боли особой
разницы нет.
     -- Бедный. -- Я положила ладонь ему на затылок. Он заплакал.
     --  А когда умерла мать, стало совсем плохо. Он как бы взыскивал с меня
за  это. Может,  я слишком на нее похож был. Но  потом, однажды, мне было, я
думаю, лет  тринадцать-четырнадцать, я решил больше не  поддаваться  Старому
Подлецу.  Не помню,  чем я провинился,  на  его взгляд,  я постоянно  что-то
делаю, заслуживающие наказания. Он, как  обычно, спросил: "По  ляжкам или по
икрам?"  Но я ответил:  "Сейчас ты  сильнее меня.  Но не всегда так будет, и
если ты теперь еще хоть раз меня тронешь, клянусь, когда я  стану сильнее, я
изобью тебя так, что ты костей не соберешь".
     -- И как же?
     ---Я не  надеялся, что  это на него  подействует. Я весь дрожал, я  был
меньше ростом и  я думал: "Какое  это дурацкое  выражение:  изобью  так, что
костей не соберешь. Он  просто посмеется надо мной".  Но он не посмеялся. Он
перестал меня бить. Перестал раз и навсегда.
     -- Бедняжка Оливер.
     -- Я  его  ненавижу.  Теперь он старый,  но  я все равно  его ненавижу.
Ненавижу за то, что он сейчас тут, с нами, в этой комнате.
     -- Его нету. Он уехал. Снял квартиру тайм-шером в Марбелье.
     -- Господи, почему  у  меня не  получается?  Почему  я  не могу  ничего
правильно  сказать, тем более  -- сегодня? -- Он снова  встал с дивана. -- Я
все это говорю не так. -- Он опустил голову и не  смотрел на меня. -- Я тебя
люблю. Я
     141
     буду любить  тебя  всегда. И никогда не перестану. А теперь  мне  лучше
уйти.
     Часа через три он мне позвонил.
     Я ответила;
     -Да?
     -- Я тебя люблю.
     Я положила  трубку. И  почти в  ту же минуту  в замке  заскрежетал ключ
Стюарта.  Я  вся  горела.  Захлопнулась  входная  дверь.  "Есть кто дома? --
громко, нараспев крик-, нул Стюарт, как он  всегда кричит, чтобы было слышно
повсюду. -- Есть тут кто-нибу-удь?"
     Что мне делать?
     ОЛИВЕР: Доводы против  любовных связей,  записанные тем, кто имел  их в
избыточном количестве:
     1) Вульгарность. Любовные связи бывают у всех, то есть абсолютно у всех
-- у  священнослужителей, у членов  Королевской  Семьи, даже  монахи  как-то
умудряются  завести интрижку. Интересно,  почему  они не натыкаются  друг на
друга, шныряя по своим коридорам из спальни в спальню? Бум-бум -- кто тут?
     2) Предсказуемость. Ухаживание, победа, охлаждение,  разрыв. Одна и  та
же набившая оскомину сюжетная линия. Оскомину набила, но тем не менее манит.
После каждого краха -- поиски следующего. Не откроется ли новый, свежий мир?
     3) Система  тайм-шера.  По-моему,  я  очень точно выразил  эту  мысль в
разговоре  с Джилиан, Как  можно отдыхать  в  свое  удовольствие,  зная, что
хозяева ждут, когда  ты уедешь  и  они смогут  вернуться в свою  квартиру? В
постели с возлюбленной наперегонки со временем -- это не мой стиль. Хотя при
некоторых условиях это тоже бывает чертовски заманчиво.
     4) Ложь. Прямое  следствие  пункта 3.  Любовные связи растлевают--  это
говорю я, тот, кто... и т.д. Неизбежное
     142
     следствие.  Сначала  лжешь  одной  партнерше,  затем,  и  очень  скоро,
начинаешь  лгать  второй.  Зарекаешься,  что  не будешь лгать, но  все равно
лжешь. Вычерпываешь  маленький  прудик  чистых  эмоций  тяжелым  бульдозером
хитрых уловок. Вот муж в тренировочном костюме выбегает из  дому на пробежку
трусцой,  а у него в кармане побрякивает мелочь на телефон. Бряк, звяк -- "а
вдруг захочется по пути выпить газировки, дорогая". Звяк, бряк, звенит ложь.
     5)   Предательство.   Все   радуются   успеху  мелкого   предательства.
Удовлетворенно  потирают  руки,  когда  Ловчила  Роджер в  27-й серии  снова
выходит  сухим из воды -- тем более  это делается