го
фамилия. У  Жердева не только лицо было круглым,  но и  весь он был похож на
самовар, у которого не только пузо, но и руки, и  носик, и ножки -- все было
круглое.
     -- А что там у него за зверь? -- не удержавшись, спросил Кольцов.
     -- Занда.
     -- Какая?
     -- Лайка. Уже год живет. А вы не знали?
     -- Ни в одном письме не писал. Намылю шею...
     Майор тем временем уже разговаривал с кем-то по телефону.
     -- На  грозу ушли? Сидят? Да, Жердев. Передай Кольцову -- брат приехал.
Пусть мне позвонит  на  квартиру. -- И, положив трубку, добавил:  --  Сейчас
объявится.
     -- А машина у него цела? -- спросил Кольцов.
     -- Бегает.
     -- Удивительно.
     --  Он за ней следит, --  с гордостью, словно  говорил  о себе, ответил
Жердев.  --  С  правами,  правда, неувязка бывает. И все  по  одной  статье:
превышение  скорости. Пункт первый талона предупреждений.  Это у них у всех.
Им все кажется, что они в небе. А Жердев потом бегай, выручай...
     Владимир не  позвонил.  Он  просто  приехал.  И  поднял  такой  звон  у
жердевских дверей,  что Занда за стенкой залаяла снова. Но Владимир окликнул
ее, и лай тотчас сменился радостным визгом. В квартиру соседа он ввалился, в
чем был на старте: в противоперегрузочном костюме, в защитном шлеме. Женщины
с любопытством уставились  на него. А  Владимир,  никого  не  замечая, сразу
шагнул  к  брату, крепко  обнял его,  попытался  приподнять от пола.  Сергей
засмеялся, хлопнул брата по плечу:
     -- Каши  мало ел! И вести себя еще  не  научился.  С  женщинами сначала
здороваться надо!
     Владимир послушно разжал объятия.
     -- Я почем знал, что они приехали с тобой!
     -- Не имеет значения.
     --  Прошу  извинить,  --  улыбаясь  белозубым  ртом, слегка  поклонился
гостьям Владимир. -- На пять минут отпустили.
     Через минуту Сергей, Юля и Ирочка были уже у Владимира. Кольцов-младший
занимал  просторную  однокомнатную квартиру с балконом-лоджией,  на  котором
стояла искусно  отделанная  резьбой  собачья  конура. Квартира была  неплохо
обставлена.  Но  не  убранство завладело  вниманием гостей.  Занда оказалась
такой красавицей, что от нее нельзя было оторвать глаз. Высокая, статная, со
стальными  ушками, в виток закрученным хвостом и длинной  лисьей  мордой. Ее
черная шерсть  на спине лоснилась. Шея, грудь и надбровья блистали белизной.
Но  удивительнее  всего показалось гостям ее  поведение. Она не взглянула на
незнакомых ей людей. Бросилась  к хозяину, встала на  задние лапы, передними
почти коснулась его плеч, лизнула в щеку и,  дав себя потрепать за загривок,
тут же ушла в конуру. Это  вызвало целую бурю протестов у Ирины. Но Владимир
объяснил,  что  звать  ее оттуда бесполезно,  что выйти из  лоджии она может
только по его  команде, а ему  сейчас не до нее, так как через  минуту может
раздаться звонок -- и их встреча закончится.
     -- Куда ты летишь? -- спросил Сергей.
     -- Куда-нибудь  на север. Короче, в ближайший  туман. Отрабатываем одну
систему...
     -- С датчиками Бочкарева? -- спросила Юля.
     -- Совершенно верно... А откуда вам это известно?
     -- Работа нашего КБ.
     -- Правда? -- с недоверием взглянул на брата Владимир.
     -- Правда, -- подтвердил Сергей.
     Ирина потребовала:
     -- Ну вызовите ее! Это нечестно! Я хочу ее погладить!
     --  Далась она  вам! -- засмеялся  Владимир и  негромко скомандовал: --
Занда! Ко мне, девочка! Ко мне!
     Собака тут же  легким прыжком влетела в комнату. Ирина бросилась к ней,
но, неожиданно испугавшись, отдернула руки.
     -- Не укусит?
     -- Никогда. Но и гладить не дастся, -- предупредил Владимир и обратился
к Сергею: -- Ты-то как тут очутился? В отпуске?
     -- В командировке.
     -- В Москву? Надолго?
     -- С месяц проторчу.
     -- А где остановился?
     -- У Ирочки, вернее, на квартире у ее брата.
     -- Да-а?
     -- Не надо  делать такой рыбий глаз.  Все равно ничего  не  поймешь, --
посоветовал Сергей.
     -- Где уж... -- согласился Владимир.
     Юля  отошла в сторону и села в кресло. Отсюда удобней было наблюдать за
братьями. Кольцовы были почти одного роста и одного склада. У них даже жесты
были одинаковы, и манера улыбаться была схожей. Их вообще можно было принять
за  близнецов, если бы не чувствовалось, что Сергей все же старше.  Впрочем,
эта  разница улавливалась не столько во внешности, сколько при разговоре,  в
умении держаться.
     -- Ты совершенно перестал писать о своих академических делах, -- сказал
Сергей.
     -- Отложил я их...
     -- Почему?
     -- Не это мне сейчас надо.
     -- Ничего не понимаю...
     -- Сразу так, с ходу, и не поймешь, браток. Сам-то ты почему до сих пор
за диссертацию не берешься?
     -- Ты отвечай толком! --  нахмурился  Сергей. --  Почему ушел из полка?
Зачем  тебе  понадобилась  эта  работа?  Почему  ни  с  кем   ни  о  чем  не
посоветовался? Разве из твоего письма можно было что-нибудь понять?
     -- Из письма -- нет, -- согласился Владимир. -- Потолкуем, браток.
     -- Когда?
     -- Созвонимся. Телефон есть?
     -- Есть.
     -- Давай. И адрес. Хочешь, я сам к тебе приеду?
     Сергей достал записную книжку,  написал,  как его найти. Вырвал листок.
На столе зазвонил телефон. Владимир проворно снял трубку. Кому-то ответил:
     -- Еду! -- и, виновато улыбнувшись, сказал, обращаясь сразу ко всем: --
Вот и все.
     -- А с кем же останется Занда? -- удивилась Ирина.
     -- Сосед накормит. Он и погуляет. Не первый раз...
     -- Он и права из милиции вернет, -- подсказал Сергей.
     -- Угу! -- поперхнулся от неожиданности Владимир.  -- У него же брат --
начальник ГАИ, а не физик пополам с танкистом, как у меня!..

Глава 17

     Книг,  схем,  справочников  Кольцову  подобрали  столько,  что,  увидев
сложенные на столе книги, он поначалу оторопел. Подумал: "Тут  не то что  за
месяц, и за два все это не перечитаешь". Но, как говорится, глаза страшатся,
а руки делают. Робостью Кольцов не отличался никогда. За дело всегда  брался
решительно. А в эту работу тем более сразу  окунулся с головой. Он воскресил
выработанный еще в университете метод выписывать нужные формулы и справки по
определенной, самим же им разработанной системе, и уже к концу первой недели
заложил  солидный  фундамент  для  своего будущего доклада.  Жаль было  лишь
одного:  не  давали работать по вечерам. В  восемнадцать часов в его комнату
являлся  сотрудник  книжного фонда и  забирал  всю  документацию. А без  нее
Кольцов был как без рук, и  волей-неволей  ему приходилось заканчивать  свои
занятия.
     В начале  второй недели  ему  удалось обосновать один из  сделанных  во
время испытаний  вывод:  "Сова" слепла  в огне.  Кольцов  еще в  полку нашел
объяснение  этому  совершенно недопустимому  явлению.  Теперь  же,  детально
изучив схему прибора, он обосновал математически, что ошибку надо  искать не
в  расчетах,  а  именно  в  схеме  прибора.  Он  радовался,  когда удавалось
продвинуться  в  деле хоть на  шаг вперед, когда, перечитав десятки страниц,
мог  прибавить  к своим  записям  еще  одну  формулу,  собрать  новую толику
материала для очередного обоснования. А  его с каждым днем накапливалось все
больше,  больше...  И  вдруг Кольцов  почувствовал,  что он теряет  над этим
материалом контроль  и уже не может увязать  его  в один  узел, выстроить  в
едином, нужном ему направлении.  Раскритиковать "Сову" труда по-прежнему для
него не составляло. Но обосновать расчетами все ее пороки, объяснить, почему
она плоха, было несравненно труднее. А ведь  именно  этого добивался от него
Ачкасов.
     Выход из  создавшегося положения Кольцов нашел довольно простой. "Пойду
к шефу. В консультации  академик не  откажет",  -- решил он, хотя знал,  что
идти к Верховскому с пустыми руками  нельзя. Академик  не любил отвечать  на
неподготовленные вопросы. Если кто-нибудь спрашивал у него:  "Что  делать?",
Верховский хмурил брови и очень недовольным тоном отвечал: "Вот  именно это,
голубчик, вы  и должны знать". Консультироваться у него можно  было, и очень
успешно, по  вопросу: "Как сделать лучше?". В таких случаях  лицо  академика
сразу  принимало  доброжелательное  выражение, а в глазах зажигались искорки
любопытства.  Фантазер  он  был  поистине  неуемный.  И  если   цель  поиска
действительно оказывалась интересной, он готов был анализировать и первый, и
второй, и третий  варианты.  Он любил мыслящих  людей, любил сам "пошевелить
мозгами"...
     Отлично зная все это, Кольцов уселся за составление  доклада, в котором
попытался выразить  математически весь рабочий процесс "Совы". На это у него
ушло два дня. И хотя доклад получился годным именно лишь для консультации и,
как это понимал и сам  Кольцов, во многом  был  еще недоказательным, тем  не
менее это уже был вариант. И  с  ним  вполне можно  было  идти к  академику.
Кольцов лишь намеревался еще кое-что в нем уточнить.
     За  этим  занятием  и застал  его Ачкасов,  когда неожиданно появился в
комнате Кольцова. Кольцов  не видел  генерала  больше недели. И теперь сразу
заметил, что  Ачкасов  чем-то  озабочен.  Он  выглядел усталым  и  даже, как
показалось Кольцову, больше сутулился. Генерал молча протянул  руку Кольцову
и сел на стул возле него. Вопрос, который он задал Кольцову, прозвучал глухо
и настороженно:
     -- Вы какие сигареты курите, Сергей Дмитриевич?
     -- "Яву"!...
     -- Вот и я тоже, -- обрадовался  генерал. -- Вернее, тоже  курил.  Пока
совсем не запретили.
     -- Почему?
     -- Сердце, -- вздохнул Ачкасов  и  легонько хлопнул себя по груди. -- У
адъютанта и то сигарету не выпросишь. Угостили бы хоть вы...
     -- А  может, в  таком случае не стоит, Владимир Георгиевич? --  замялся
Кольцов.
     -- Ну сам пойду куплю...
     Кольцов понял, что отказывать глупо, взял со стола пачку  и протянул ее
генералу. Ачкасов с  удовольствием затянулся, на губах у него появилась едва
заметная улыбка.
     --  Ну, так что у  нас  получается? -- спросил он, оглядывая заваленный
бумагами стол Кольцова.
     -- Все идет по графику.
     -- Литературы хватает? Довольны?
     -- Вполне. Времени не хватает.
     Ачкасов развел руками.
     -- Сам всю жизнь думаю, у кого бы занять денек-два. Со временем, Сергей
Дмитриевич, даже очень  скверно. А для срока окончательной  сдачи "Совы" оно
давно уже исчисляется с минусом.
     --  Но  неужели  нельзя  сделать так, чтобы  я работал  и вечерами?  --
спросил Кольцов.
     -- Почему нельзя? Можно.
     -- Тогда почему не разрешили сразу?
     -- На  это нужна была ваша добрая  воля.  А неволить  вас не хотел и не
хочу.
     -- Я прошу вас об этом!
     -- Пожалуйста. Что вы уже успели сделать?
     Кольцов положил  перед  Ачкасовым первый  вариант  обоснований. Ачкасов
внимательно  просмотрел  запись.  Задумался.  Потом   подчеркнул  карандашом
выходную формулу. Сказал:
     -- Очень любопытно. А на ЭВМ просчитывали?
     -- Так точно, Владимир Георгиевич. Ваши  товарищи сделали все как надо.
Ошибки не будет, -- доложил Кольцов.
     -- "Ку" в кубе их ошеломит.
     -- Но именно через выходные данные  я и хочу  показать основную  ошибку
проекта.
     -- Правильно, -- задумчиво проговорил Ачкасов. -- Очень даже правильно.
Видите ли, при  проектировании "Совы" мы не  нацелили КБ на решение каких-то
конкретных   практических   задач.  А   КБ   воспользовалось   деликатностью
руководства   весьма   откровенно.   Проект,  как  вы,  очевидно,  заметили,
разработан оригинально, но совершенно по-школьному -- от и до. Я рассказываю
это вам для ориентировки.
     -- Благодарю. Кое о чем я уже догадался сам, -- заметил Кольцов.
     Ачкасов еще раз  внимательно просмотрел запись, положил лист  на  стол,
снова задумался. Кольцов не мешал ему. Ждал.
     -- Делайте  эту работу,  Сергей  Дмитриевич, без  оглядки  на  чьи-либо
авторитеты,  --  заговорил  генерал  снова.  --  Не  думайте  о  том,   кому
понравится,  а кому не понравится ваша точка зрения. Мне нужна  ваша  полная
раскованность.  Очень  важно, повторяю  -- очень,  чтобы вы нашли правильные
обоснования своим критическим  замечаниям. Но и  не  менее  важно,  чтобы вы
нашли в этой работе себя как молодого ученого,  уже наделенного определенным
опытом службы. А впрочем, найти себя -- это даже важнее...
     Ачкасов говорил, не глядя на Сергея. Взгляд его был устремлен в дальний
угол комнаты. Но Кольцов почему-то все время чувствовал его на себе.
     --  Что  вы уже  успели  посмотреть  в  Москве? --  неожиданно  спросил
Ачкасов.
     Этого вопроса Кольцов не ожидал.
     -- Честно говоря, ничего. В кино был два раза.
     -- Это нехорошо. Москва,  Сергей Дмитриевич, остается Москвой.  Кстати,
вы знаете, почему москвичи мало ходят в Третьяковку? Они считают, что всегда
успеют там побывать. Но вы-то не москвич!
     -- Но в Третьяковке я бывал много раз!
     -- А на французском балете наверняка не были. Вот и сходите.
     Ачкасов достал из кармана кителя бумажник, вытащил из него два билета и
протянул Кольцову.
     -- В Большой. Пойдете?
     --  С  удовольствием!  -- обрадовался Кольцов, подумав  о том, что  Юля
наверняка не откажется от билета.
     --  Вот и отлично!  --  довольно проговорил генерал и встал. На лице  у
него  снова  появилось  что-то  вроде  улыбки.  Но  взгляд  серых  глаз  был
сосредоточенным. И  Кольцов понял, что эти  последние слова были  сказаны им
механически, что в мыслях Ачкасов где-то очень далеко. Кольцов вспомнил, что
такой задумчивый взгляд он уже видел сегодня у Ачкасова, когда тот говорил о
"Сове", о времени с минусом.
     --  Вы очень озабочены ситуацией с  "Совой"? --  тоже вставая,  спросил
Кольцов.
     Ачкасов утвердительно кивнул:
     -- Очень. Эта  вещь нам очень  нужна. Одним словом, готовьтесь к своему
докладу,  Сергей  Дмитриевич.  И  давайте на  прощание  еще  раз закурим  по
последней...
     -- Очень часто, Владимир Георгиевич!..
     -- Нормально...
     -- Так ведь...
     --  Давайте-давайте!  --  не  стал  слушать  Ачкасов. -- Научим  "Сову"
смотреть, и -- даю слово -- сам брошу.
     И, выпустив изо рта густое облако  дыма,  генерал ушел. А Кольцов, едва
дождавшись, когда за ним  закроется дверь, бросился к  телефону и немедленно
набрал  Юлин номер. Он  не видел ее с  прошлой  субботы  и очень обрадовался
возможности пригласить ее на балет.
     Юля не возражала, хотя  сказала, что с французским балетом  она знакома
достаточно хорошо.  Договорились, что  встретятся  возле театра,  на стоянке
автомашин.
     Предстоящая  встреча  несказанно   радовала  Кольцова.  Но  только  что
закончившийся разговор с Юлей оставил привкус неудовлетворенности. Уж  очень
деловой  тон  выдерживала  она  во  всех беседах  с  ним по телефону: "Да!",
"Нет!", "Хорошо"...
     Кольцов, конечно, понимал, что сдерживает Юлю.  При встречах, когда они
бывали  вдвоем,  он  это  заметил,  она  была  совершенно иной:  отзывчивой,
приветливой. И тем не менее ее вынужденная холодность вызывала в нем чувство
досады. Впрочем, обо всем этом  Кольцов подумал лишь мельком. Так или иначе,
а в  театр  идти Юля согласилась без колебаний.  Куда больше расстроила  его
откровенная   озабоченность  Ачкасова.   С  некоторых  пор   Кольцов   вдруг
почувствовал  себя  причастным  ко   всему,  что  волновало   этого  умного,
корректного  и очень симпатичного ему  человека. И теперь, после разговора с
ним, Кольцов чувствовал беспокойство. И захотелось сейчас же, не  откладывая
дело  ни  на минуту, сделать для  Ачкасова  что-то нужное, полезное. Решение
пришло само  собой. "К Верховскому!  Зачем тянуть?" -- подумал Кольцов  и  в
последний раз просмотрел  лист со своими записями. Все, что  он предлагал, с
чем шел  на  суд к  академику,  было  правильно.  По  крайней  мере  с  его,
кольцовской,  точки  зрения. А если что  окажется  не так  --  на  то она  и
консультация.
     Накануне  Кольцов  звонил  на  кафедру.  Верховский  был  в  Москве,  в
университете. Читал, как обычно, лекции, вел семинары.  По времени он  скоро
должен был заканчивать занятия. Кольцов  быстро собрался, сдал документацию,
опечатал комнату.
     Троллейбус,  сравнительно  свободный  в  этот  час  дня,  прямым рейсом
доставил  его на  Ленинские горы. Университетский парк горел как в  огне. За
неделю осень пришла в  город. После  каждого порыва ветра деревья  окутывало
желто-бурое облако листопада. Большие, блеклые -- кленовые; маленькие, почти
круглые, как золотые  монеты -- березовые; покрупнее, помягче и посветлей --
липовые;  жесткие,  багровые -- осиновые --  листья  густым дождем  сыпались
вниз,  ложились на  дорожки, засыпая лужи,  пестрым  ковром устилали газоны.
"Найти себя -- это даже важнее!" -- вспомнил вдруг Кольцов слова  Ачкасова и
подумал: "Сказано не  зря. А что  это значит?  Что  значит "себя"? Разве как
личность я недостаточно четко выражен?  Я все  чего-то  ищу. Ищу приемы, как
лучше  обучать моих  солдат. Ищу решения задач.  Поиск --  моя суть. Но  что
значит "себя"? Свое место в жизни? Но зачем это нужно Ачкасову?"
     Кольцов  и не  заметил,  как  прошел  мимо  памятнику  Ломоносову,  как
очутился возле здания физического  факультета. Все здесь так хорошо было ему
знакомо,  что он и  впрямь  мог  безошибочно  добраться  сюда с  завязанными
глазами.
     В дверях корпуса его остановила пожилая вахтерша.
     -- Пропуск! -- категорически потребовала она.
     Кольцов сразу оторвался от своих мыслей, улыбнулся, сказал приветливо:
     -- Давно уже сдал, Анна Григорьевна.
     Пожилая  вахтерша  повнимательней  вгляделась  в  него.  И  вдруг  тоже
заулыбалась:
     -- Батюшки! Да это, никак, вы?
     -- Самый что ни на есть!
     -- Или проведать кого?
     -- С Владиславом Андреевичем хотел встретиться.
     -- Тут он, тут, -- подтвердила вахтерша. -- Что ж с вами делать-то?
     -- Пропустить служивого.
     -- Да ну уж ладно, --  махнула рукой  вахтерша. -- Времени-то  сколько?
Пока будете звонить,  он и уедет.  Идите. Ладно. А  назад пойдете,  заявку с
кафедры принесите.
     --  Все сделаю!  --  пообещал Кольцов  и проворно  направился  к лифту.
Шагал,  беззвучно  повторяя: "Альма  матер! Альма матер!"  В коридоре  и  на
лестничной   площадке  было  оживленно.   Студенты,  ассистенты,  лаборанты.
Промелькнули  двое  военных.  Кольцов  поднялся  на  третий  этаж.  И  возле
аудитории наткнулся  на Верховского. Кольцов шел  к  нему, искал  его, но  в
общем-то встреча произошла совершенно неожиданно. Уж очень как-то просто.
     Кольцов вытянулся по стойке "смирно" и негромко сказал:
     -- Здравия желаю, Владислав Андреевич!
     Академик метнул на него быстрый взгляд и даже, как показалось Кольцову,
вздрогнул. Но уже в следующие момент мохнатые брови его  вскинулись вверх, и
по лицу промелькнула тень удовлетворения.  Он узнал своего любимого ученика.
Узнал  безошибочно.  Но, как  при  прошлой и  при  позапрошлой  их  встрече,
улыбнулся довольно скептически:
     -- А-а... это вы...
     -- Так точно! Я рад вас видеть! -- не  обращая ни малейшего внимания на
его тон, проговорил Кольцов.
     -- Я тоже. Каким же ветром вас сюда занесло?
     -- Хотел увидеть своего учителя. Хотел посоветоваться с вами.
     --  Даже так?  --  с любопытством  оглядел с  ног  до  головы  Кольцова
Верховский. -- В каких же вы теперь чинах? Я плохо разбираюсь в погонах.
     -- Капитан.
     -- Великолепно. Значит, скоро будете полковником?
     -- Майором, Владислав Андреевич.
     -- Прекрасно! Прекрасно! -- повторил Верховский. --  О чем же вы хотели
со мной посоветоваться? Как устроиться к нам в охрану?
     -- О другом, Владислав Андреевич! -- подавил улыбку Кольцов.
     Разговаривать, и даже об очень серьезных вещах, в коридоре, на лестнице
было  обычной манерой  Верховского. Кольцов это хорошо знал.  Но сегодня его
лично  такая ситуация не  устраивала. И  прежде чем ответить Верховскому, он
для нача