лный порядок.
     --  Вот  это  уже хорошо, --  удовлетворенно  кивнул Фомин  и  замер. В
морозном воздухе завыла сирена. Звук ее,  истошный и требовательный, налетел
на городок,  как вихрь. Он  не успел еще докатиться  до заснеженных холмов и
вернуться  эхом  обратно,  а  в  городке  уже  сорвались  со  своих  мест  и
стремительно  бросились  к  хранилищам танков  десятки  людей.  Звук  сирены
властно распахнул ворота боксов, двери казарм, повинуясь ему, захлопали люки
танков.
     "Так вот  почему  тянули с контрольной  проверкой! Решили  начать  ее с
учений  и готовились  к  ним! --  подумал Фомин  и вспомнил  о  транспортных
самолетах,  только  что пролетевших  над  городком.  --  Они  наверняка  уже
выбросили десант..."

Глава 27

     В начале декабря Кулешову позвонил Ачкасов.
     -- Алексей Кузьмич приглашает нас на беседу, -- сообщил он.
     -- Когда именно? -- пожелал уточнить Кулешов.
     -- Завтра. А время, как всегда, послеобеденное. Шестнадцать ровно.
     -- Я буду. А к чему, если не секрет, готовиться?
     --  Мне точно  неизвестно.  Думаю, однако, что  разговор может пойти  о
каком-нибудь новом заказе.
     -- Но я, как говорится, со старым еще не развязался...
     -- Не будем гадать.
     -- Не будем, -- согласился Кулешов. -- А кого еще приглашает?
     -- Никого.
     Привычку маршала авиации совещаться во второй половине дня Кулешов знал
хорошо.  Маршал превратил  ее  в правило. Первую половину рабочего дня,  как
наиболее  продуктивную, он  целиком посвящал боевой подготовке. После  обеда
решал  все остальные вопросы.  "Ачкасов  не в  счет,  ему  до всего дело.  А
конкретно -- я один. Похоже на заказ. Похоже", -- рассуждал Кулешов.
     В  пятнадцать  сорок пять  на следующий  день  он  подъехал  к  штабу и
огляделся. Возле широкой лестницы стояло десятка два машин. Кулешов  поискал
машину Ачкасова, но не нашел ее и  поднялся  в подъезд, а потом и в приемную
маршала. Привычно взглянул не вешалку. Она была пуста.
     -- Выходит, я первым приехал! -- вслух подумал Кулешов.
     -- Генерал Ачкасов уже давно здесь, -- доложил адъютант маршала.
     -- Даже давно? -- удивился Кулешов. -- И уже у Алексея Кузьмича?
     -- Никак нет. Зашел к главному инженеру.
     -- Доложите Алексею Кузьмичу, что я прибыл, -- попросил Кулешов.
     -- Маршал сказал, чтобы ровно в шестнадцать заходили без доклада.
     --  Понятно,  -- недовольно  буркнул Кулешов  и сел  на  диван.  Достал
сигару. Оторвал у нее кончик и прикурил. "Мог  бы к инженеру зайти вместе со
мной, -- подумал он об Ачкасове. -- Все-таки что-нибудь стало бы известно. А
так, с ходу, хуже нет..."
     Без трех  минут в приемной  появился Ачкасов. Протянул Кулешову руку и,
открывая дверь кабинета, сказал:
     -- А мы с Главным думали, что ты задерживаешься...
     -- Извините, пожалуйста. Я прибыл без четверти, -- доложил Кулешов.
     -- А почему же не зашел?
     -- Сами знаете, незваный гость...
     -- Это ты-то незваный? -- усмехнулся Ачкасов. -- Придумает же такое...
     Маршал сидел  за  своим  рабочим  столом  и  что-то  писал. Но,  увидев
генералов, отложил ручку, встал и, приветливо  улыбаясь, пошел им навстречу.
Сколько бы раз Кулешову ни доводилось  встречаться  с ним, он всегда пытался
припомнить, каким же в конце сороковых годов маршал был слушателем академии.
Кулешов тогда уже работал в КБ. Но  окончательно с преподавательской работой
еще не порвал  и изредка читал лекции специального  курса в  академии. Тогда
оба они были полковниками. В те годы полковников  в академии было немного. И
Кулешов, казалось, должен был бы его запомнить. Но он не запомнил. Он хорошо
знал и помнил многих генералов. Но генералы со временем куда-то разъехались,
и он почти всех их потерял из виду. А вот этот полковник стал маршалом...
     Предложив генералам место за столом, маршал сел напротив них.
     -- Помните, профессор, -- начал он  разговор безо  всяких  предисловий,
обращаясь  к Кулешову, --  кажется,  совсем  недавно  вы учили  нас,  что на
самолете-бомбардировщике установлено две тысячи электронных узлов и деталей?
А  сегодня их там уже  десятки тысяч. А через годик-другой наверняка  и  еще
больше будет.
     -- Идет к этому дело, товарищ маршал, -- согласился Кулешов.
     -- А  всех  задач  все  равно они  не решат, хотя их с каждым годом все
прибавляется и прибавляется, -- невесело усмехнулся маршал. -- А потому, что
выдвигает их сама  жизнь. Перевалили наши  самолеты за два  "м", прижались к
земле -- и сразу потерял летчик цель. Не успевает он ее разглядеть даже днем
при ясной  погоде. А ему  надо уметь  выполнять  боевую задачу в любое время
суток, при любых метеоусловиях --  в дождь, в туман, в метель. И никогда еще
эта задача не была столь  актуальна, как сейчас. Вот почему командование ВВС
обратилась  к  вам. Мы познакомились с  вашей  "Совой".  Прибор  интересный.
Поздравляю  вас,  Александр   Петрович.   Знаем,  что  вы   делали  его  для
сухопутчиков. Но что-то примерно такое нужно и нам.
     --  Я так  понимаю, товарищ маршал, что один прибор никак этой проблемы
не решит, -- ответил Кулешов. -- Думать придется о целой системе.
     --  Очевидно.  И системе  очень  сложной, --  согласился  маршал. -- Но
думать надо уже сейчас. Время пришло.
     -- А я не исключаю даже комплексного варианта успешного решения задачи,
-- заметил Ачкасов. --  Совершенно бесспорно, что над этой  проблемой  будут
работать и в конструкторских бюро, и в  научно-исследовательских институтах,
и даже на  инженерных кафедрах академий.  И именно  как результат совместных
усилий представляется мне рождение такой системы.
     -- Конечно совместных, -- поддержал его маршал. -- И мы сейчас даже  не
будем пытаться намечать  какие-то конкретные  пути или принципы ее создания.
Но нам хотелось  бы, уважаемый Александр Петрович, чтобы  вы знали  о  наших
нуждах, чтобы ваша  конструкторская мысль  работала в их направлении. Я ведь
не зря вспомнил о  вашей  "Сове".  Мы, конечно, будем совершенствовать и уже
существующие системы. И уже  сейчас  проводим некоторые эксперименты у себя.
Но очень надеемся и  на вас. Надо расширить собственные возможности летчика,
сделать их такими, чтобы он  мог видеть землю  ночью и в  туман так же ясно,
как видит днем. А ваша "Сова", профессор, уже во многом решила эту проблему.
     Кулешов поблагодарил за доверие. Однако предупредил, что  сможет начать
работу  не раньше, чем в новом году. И  то, естественно, если эта новая тема
будет утверждена для КБ.
     -- Об этом вы не беспокойтесь. Утверждена будет, -- заверил его маршал.
--  Задача эта большой государственной важности. Она,  если хотите, имеет не
только оборонное, но  и  народнохозяйственное  значение.  Вспомните, сколько
недовыполняет заданий наш  гражданский  воздушный флот из-за  неустойчивости
погоды,   из-за  ее  капризов?  В  переводе  на  деньги  по   стране   сумма
оборачивается десятками миллионов рублей.
     --  Можете  не сомневаться, мы не пожалеем  усилий, -- ответил Кулешов,
давая понять и маршалу, и Ачкасову, что он свою задачу понял, цель  для него
ясна.
     --  Рад был  вас  повидать,  -- как и обычно, этим добрым  приветствием
закончил беседу маршал.
     Он пожал Кулешову руку и проводил его до  дверей кабинета. Кулешову это
было особенно приятно, и он невольно подумал о том, что, значит, чего-то еще
стоит,  если   с  ним  не  только  советуются,  но  и  так  вот  подчеркнуто
обходительны.
     Следом за ним в приемную вышел и Ачкасов.
     -- В КБ? -- спросил он.
     Кулешов достал из кармана массивные золотые часы, полученные  в подарок
от отца, с которыми не расставался  никогда в жизни, открыл крышку, заглянул
на стрелки, ответил:
     -- Конечно. Быстро закончили.
     --  Поедем  со мной. Проводи  меня,  а  свою  машину  пошли  следом, --
предложил Ачкасов.
     -- С удовольствием, -- согласился Кулешов.
     Они поехали вдоль улицы, и, когда свернули в переулок, Ачкасов спросил:
     -- Ну так как? По душе тебе это?
     Кулешов никогда  не спешил отвечать на такие вопросы. Это было не в его
правилах  -- слишком  открыто высказывать готовность  или,  наоборот,  прямо
расписываться  в  беспомощности. В разговоре  с  начальством, а  имея дело с
Ачкасовым, он об этом не забывал никогда, предпочитал выражать свои  чувства
умеренно.
     --  Работа  может оказаться  очень интересной, -- ответил  он  в  своей
обычной манере.
     -- И сейчас уже она крайне  важна. Пойми меня правильно, в самом лучшем
смысле она может стать твоей лебединой песней.
     -- Я неожиданно тоже почему-то об этом подумал, -- признался Кулешов.
     -- Почему неожиданно? Разве мы с тобой вечны?
     --  На  этот счет не заблуждаюсь. Знаю, в новый век сам не войду. Разве
на коляске ввезут. Но пока еще силы есть.
     -- Н-да... Время быстро пролетело! -- задумался Ачкасов. -- А  впрочем,
я вот всю жизнь спешил, часы экономил, считал  минуты. И всю  жизнь садился,
если так можно выразиться,  на  отходящие поезда.  Спешил,  а  за  жизнью не
успевал. Теперь думаю: может, один-другой пропустить надо было?
     -- И что было бы? -- пытливо взглянул на Ачкасова Кулешов.
     -- Пропустил --  и стал бы жить  в другом темпе. Перестал бы следить за
временем.
     -- Пустое, Владимир Георгиевич, -- простодушно ответил Кулешов, подумав
про  себя:  "Я-то этот  маршальский поезд не пропущу.  Такие  предложения не
часто бывают".  --  Не только от вас это зависело. Да и долго  ли вы с вашим
характером в том, другом, темпе прожили бы?
     -- Не знаю...
     Машина уже подъезжала  к высокому зданию, в  котором работал Ачкасов, и
Кулешов решил заговорить о делах практических и насущных.
     --  Я думаю, через  месяц-другой  закончим схему нового образца "Совы".
Споткнулись, честно говоря, на четвертом узле...
     Ачкасов  ничего не ответил. Он как будто  не  слышал, о чем ему говорил
Кулешов. Александра Петровича это несколько удивило и насторожило. Все  лето
Ачкасов  торопил его, прямо-таки  подстегивал. А теперь вдруг  словно воды в
рот набрал.
     Машина остановилась  возле  подъезда  с  массивными  дубовыми  дверями.
Кулешов и Ачкасов вылезли на тротуар.
     -- Как только найдем  оптимальное решение четвертого узла, я сообщу, --
пообещал Кулешов.
     --  Хорошо, --  протянул ему руку  Ачкасов. -- Мы обговорим это еще сто
раз.
     Сказал  и ушел.  А  Кулешов  пересел в  свою  машину  и  закурил. Такое
поведение  Ачкасова  его  не  только  насторожило,  но  и  озадачило.  Он-то
рассчитывал, что  Ачкасов,  как  всегда, проявит  к "Сове" должное внимание,
возможно, даже поинтересуется какими-нибудь  подробностями.  Тогда  и  будет
самое  время  рассказать  ему  о  том, какое  смелое  новаторство  предложил
Руденко... Но Ачкасов стал словно непробиваемым.  Вместо обычных вопросов он
вдруг почему-то  разговорился сам, разоткровенничался, чего раньше никогда с
ним  не  бывало. А может, лишь его самого вызывал на откровенность? А может,
снова  проснулось  в нем меценатство и он  опять  решил устроить  что-нибудь
вроде  того,  что  однажды уже  устроил на обсуждении  результатов испытания
"Совы"? Но  нет, вроде бы этого быть  не  должно.  Все  поправки  к  проекту
согласованы.  И новый  образец  будет  выполнен строго  по заданным  нормам.
"Ладно. Чего я так разволновался? Мало ли что у него на душе? Время, возраст
-- не вода. Стороной,  как камень,  никого не обтекут.  Да и сколько над ним
тоже всяких инстанций! Пройдет  неделя-другая  -- и станет ясно, что  за чем
кроется,  -- решил  в  конце  концов Кулешов.  И, уже  поднимаясь  к себе  в
кабинет, подумал о предстоящей новой работе.  И  хотя он еще не  знал, как к
ней  приступиться,  одно  было  ему  уже  совершенно  ясно:  что бы  там  ни
разработали  и ни предложили  специалисты ВВС,  за ним,  за  его  КБ, должно
остаться последнее  слово. Ачкасов мог  оказаться провидцем: может, и впрямь
этой работе суждено стать его лебединой песней...

Глава 28

     Кольцову нравились учения. Он даже любил их.  Как и все, выматывался на
учениях,  недосыпал;  если  они проводились  зимой  -- мерз,  если  летом --
обливался  в  раскаленной   стальной  коробке  ручьями  пота.  Но  какой  бы
напряженной ни складывалась на  учениях обстановка, как бы круто и быстро ни
разворачивались  события, он всегда  оставался бодр душой, в любой  ситуации
мог найти для  себя что-то новое, интересное. Он любил учения потому,  что в
поле куда чаще, чем в казарме, действовал  самостоятельно.  Там он не только
принимал решения, но и сам претворял их в жизнь.  Его инициатива на  учениях
чаще, чем  обычно, находила поддержку.  И еще он любил учения за то, что  на
маршах, при  выполнении  боевых  задач,  когда  неожиданно и  резко менялась
обстановка,  когда экипажам приходилось напрягать  все свои  силы и  нередко
выручать  друг друга  из сложных  ситуаций, у людей  необычайно  обострялось
чувство  ответственности за порученное им дело,  а сами они преображались до
неузнаваемости,   раскрывая  лучшие   качества  своих   характеров,  ярко  и
устремленно  проявляя  способности.  В  такие  минуты  и  Кольцов  испытывал
необычайный прилив энергии, забывал все свои неурядицы и сомнения.
     На  исходе вторых  суток,  когда рота заправлялась топливом, к Кольцову
подошел  старшина  Доля  и  протянул  письмо.  На  конверте  стояли  штампы:
"Заказное", "Авиа". "Кому это  так не терпится?"  -- подумал Кольцов. Почерк
отправителя,  однако, был  незнаком. Кольцов взглянул  на обратный адрес.  И
тоже ничего  не понял. И вдруг его осенило: "Да это же квартира Кулешова! От
Юли!" Сердце у него взволнованно забилось. Он  хотел было вскрыть  конверт и
тут же прочитать  письмо. Но так же быстро передумал, сунул конверт в карман
и, стараясь не выдавать волнения, спросил старшину:
     -- Давно пришло?
     -- Только что заправщик привез.
     -- Я хотел  напомнить тебе,  Иван  Семенович, -- сменил тему  разговора
Кольцов, -- что, когда вчера второй взвод перетаскивал через болото машины и
ребята  возились с тросами, у кого-нибудь наверняка промокли  ноги.  Но сами
солдаты в этом ввек не признаются. Так ты проверь...
     -- Напрасно беспокоитесь.  Две пары сапог еще утром заменил,  -- поджав
губы, с обидой доложил старшина. -- Это ж надо ухитриться: так грязи было по
щиколотку, а они через голенища ее начерпали... Нарочно, что ли?
     -- Старались...
     --  То-то  и видно.  А  сапоги я  потом специально в воде проверял. Как
паяные, хоть бы каплю где пропустили.
     -- Хорошо,  -- одобрил  действия Доли Кольцов.  -- Проследи, чтобы  при
заправке второпях чего-нибудь не оставили на дороге. Бывает...
     Доля  козырнул  и  побежал  к   роте.  А  Кольцов,  оставшись  один,  с
нетерпением вытащил письмо из кармана.
     "Сергей Дмитриевич" -- писала Юля. -- Мне очень жаль, что я опоздала  к
отходу  поезда  и не  смогла проводить  вас.  Мне  кажется,  что  вы  уехали
обиженным.  И  я,  поверьте,  расстроена этим.  Конечно,  я  не  имела права
отпускать вас, не  сказав несколько теплых слов. Но вы  настоящий  мужчина и
простите меня. По крайней мере, мне этого очень хочется..."
     Далее  Юля  писала  о себе.  Она  здорова,  хотя и  устала. Год выдался
напряженным.  Было бы неплохо в конце концов уехать отдохнуть.  Но  ситуация
складывается так,  что,  пока не будет  закончена  работа, об  отпуске можно
только мечтать. В связи с этим  настроение у нее не ахти какое бодрое и даже
выглядит она не очень хорошо. Не так уж, конечно,  чтобы плохо.  Но и совсем
не так, как, допустим, летом или даже тогда, когда они ходили в театр.
     Дочитав до  этого места, Кольцов невольно улыбнулся. Юля раньше никогда
не  была так  с ним откровенна. А он  никак не мог представить себе, как это
Юля может выглядеть неважно.
     "Тем не менее все это мелочи.  И никакого серьезного значения  я  им не
придаю, -- заключила  она. -- Куда  больше меня  интересует  и волнует  ваше
настроение и  то, чем вы теперь заняты. Я  не получила  от вас еще ни  одной
весточки,  хотя вы и обещали писать часто.  Ладно. Наверно,  и без меня  дел
много. Однако, несмотря на это, и мысли не допускаю, что вы забросили работу
над прибором. Конечно, продолжать  ее в ваших условиях неимоверно трудно. Но
я  помню,  как  горячо  отстаивали вы  свою идею во  время нашей  беседы  на
балконе, на дне  рождения вашего  друга, кстати,  передайте им  всем от меня
самый большой  привет,  помню записи в  вашей тетради,  которую тогда же  вы
передали  мне,  и очень  хочу надеяться на то, что вы  эту идею воплотите  в
жизнь.  Не берусь предугадывать, каким путем вам  это  удастся, но я  твердо
верб  в  ваши силы,  в  ваше будущее. Не разочаровывайте  меня. Если  вы  не
дойдете до финиша, мы все  потеряем  нечто гораздо большее, чем просто новая
система. Учитывая вашу занятость, мне не  хотелось бы отрывать вас от вашего
основного поиска и на минуту. И тем  не менее обращаюсь к вам с просьбой: не
предавайте забвению  и того, о чем говорили у нас на разборе. Нам, во всяком
случае молодым специалистам,  ясно,  что самое оригинальное  и перспективное
решение  проблемы  намечено  вами.  Скоро у вас отпуск.  Вы будете в Москве.
Непременно дайте знать о себе. Нам  очень нужна ваша консультация.  И пишите
мне. Не забывайте, пишите..."
     Заканчивалось  письмо коротким  "Юля"  и  небольшой  припиской:  "Вчера
разговаривала с вашим Братом по телефону. Он звонил Ирине. Не знаю, пишет ли
он вам. Но мне он сказал, что у него все в порядке. Того и вам желаю".
     Кольцов  аккуратно свернул  письмо и  убрал  в  карман.  Он  знал,  что
перечитает его  еще  и  еще  раз, что время  для  этого  будет, еще раз  все
обдумает,  прочувствует.   Но   и   сейчас  уже   он   чувствовал   огромное
удовлетворение от сознания, что Юля все же была на вокзале. Если бы он  знал
об этом раньше!.. Тяжелый, как танковый каток,  груз скатился у него с души.
Ему даже показалось, что много светлее стало в воздухе, ослепительнее и ярче
заблестел  снег. Напрасно она  беспокоится, он и не думал останавливаться на
половине  дистанции.  И  если у него в  эти дни  совершенно не было времени,
чтобы присесть за свои записи,  то  мозг не прекращал  работы ни  на минуту.
Иногда Кольцову казалось,  что он даже во сне  продолжает напряженный поиск,
так как по утрам совершенно неожиданно находил ответы на те вопросы, которые
еще поздно вечером накануне казались почти неразрешимыми.
     "А буду в Москве, конечно, позвоню и дам не только консультацию,  а всю
трансформированную схему "Совы" с вариантом "дельта". Теперь после встречи с
Владиславом Андреевичем  она стала совершенно мне  ясна, --  подумал он. Ему
захотелось  ответить  Юле  немедленно.  Он  огляделся,  подыскивая   удобное
местечко, чтобы присесть, и неожиданно услыхал голос Звягина:
     -- Товарищ капитан, вас вызывает Десятый.
     Это был  позывной Семина. Кольцов подошел  к своему танку, включился  в
сеть.
     -- Я -- Ноль-первый. Прием! -- доложил он.
     -- Я -- Десятый. Заправку закончили? -- спросил Семин.
     -- Заканчиваем.
     -- Возьмите карту! -- приказал Семин. -- Слушайте задачу.
     Кольцов быстро раскрыл планшет.
     -- Готовы? -- торопил Семин.
     -- Так точно.
     --  Немедленно вышлите взвод  для разведки  переправы  в  изгибе  реки.
Понятно?
     -- Так точно!
     -- Там их будут ждать саперы. Понятно?
     -- Понятно.
     -- Переправу разведать в трех, минимум в двух местах. Ясно?
     -- Так точно!
     --  Самому  в  десять  тридцать быть на западной  опушке леса,  квадрат
двадцать четыре ноль-семь. Нашли?
     -- Нашел.
     -- Повторите!
     Кольцов повторил задачу.
     -- Кого высылаете в разведку?
     -- Старшего лейтенанта Аверочкина.
     -- Высылайте!
     Кольцов переключил переговорное устройство и скомандовал:
     -- Аверочкин, ко мне!
     Чтобы  выиграть  время и уложиться в  срок,