из машины.
     Юля назвала водителю  адрес и удобно откинулась  на спинку сиденья. Она
надеялась появиться в лаборатории раньше всех. Но уже в холле третьего этажа
встретила своих  коллег майоров-инженеров  Остапа Зарубу  и  Олега  Окунева.
Рослый, не  по годам тучный, рыжеволосый, с маленькими синими, как васильки,
глазами на круглом  веснушчатом лице, Заруба казался неповоротливым и грубым
рядом   с   худощавым,  проворным  Окуневым.   Зарубу  нельзя  было  назвать
талантливым. Звезд с неба он  не хватал. Но это не мешало ему занимать среди
других  сотрудников  лаборатории  особое  положение.  Во  всяком  случае,  у
руководства  он  был на  особом счету,  ибо  обладал большой  усидчивостью и
упорством.  В  противоположность  ему  Окунев  был  человеком  одаренным.  С
фантазией. Но совершенно не способным доводить начатое дело до конца.
     Увидев Юлю, офицеры направились ей навстречу.
     -- Похоже, прямо с поезда? -- пробасил Заруба.
     Юля пожала им руки.
     -- Угадал. Здравствуйте, друзья.
     Они прошли в лабораторию.
     -- Молодец. Тебя ждут тут как  манну небесную, --  похвалил Юлю Заруба.
-- Рассказывай, как съездила?
     -- А ты знаешь, -- развела руками Юля,  -- я вернулась, можно  сказать,
ни с чем.
     -- Как! Это что-то новенькое в нашей практике, -- не поверил Окунев. --
Ты действительно не шутишь?
     --  Честное  слово! --  поклялась  Юля. -- Кое-что, конечно,  есть.  Но
многое не в нашу пользу.
     -- Ты хочешь сказать, что мы срезались? -- допытывался Окунев.
     --  Во   всяком   случае,   того  эффекта,  которого  мы   ожидали   от
усовершенствования конструкции, не получилось.
     -- Так! -- не удержавшись, воскликнул Окунев, и глаза у него загорелись
недобрым огоньком. -- Я же предупреждал...
     -- А что там опять? Что  не вытанцовывается? -- явно недовольно спросил
Заруба.
     --  По-прежнему  нет  точных показаний дальномера.  По-прежнему  мешает
работе туман... -- начала перечислять Юля.
     -- Конечно!  Да вы хоть пять раз ее модернизируйте, он будет мешать! --
запальчиво воскликнул Окунев.  --  Не захотели тогда  прислушаться  к  моему
предложению! Вот и результат!
     --  Подожди, не тарахти!  -- остановил его  Заруба.  --  Что значит нет
показаний дальномера? Мы  же  установили в приборе шкалу расстояний.  А  что
показывают контрольные замеры?
     -- Их-то я и не привезла, -- призналась Юля.
     -- Как же так?
     -- Очень просто. Танкисты сломали на последнем заезде измеритель, и вся
работа пошла насмарку, -- объяснила Юля.
     -- Да тебя тут  сырую без  соли съедят! И первый -- твой муж. Чтоб меня
украли! -- в сердцах выпалил Заруба.
     О муже Юля уже подумала и -- в который раз! -- представила себе,  как у
Игоря вздернутся плечи, на лице появится выражение недоумения, а возможно, и
удивления, он произнесет свое излюбленное "Не понимаю!", а потом  разразится
потоком   тирад   по   поводу   "совершенно   очевидной   безответственности
испытателей", -- и  глаза ее невольно сощурились. Она взглянула на  Зарубу и
очень сдержанно проговорила:
     -- Конечно, это все нелепо, но что я могла поделать?
     --  Ты,  наверное,  ничего,  --  согласился Заруба.  --  А  Ачкасов?  А
Бочкарев? Да они душу могли из них вытряхнуть!
     В  лабораторию один  за  другим  стали  собираться  сотрудники.  Пришел
Резцов, Пахомов.  Появилась разносчица чертежей  хорошенькая Ирочка Власова.
Увидев  Юлю,  она  сразу  же  бросилась  к  ней,  чмокнула  в  щеку,  весело
защебетала:
     -- Бонжур! Бонжур! Как ты чудесно загорела! Там была хорошая погода?
     "Все  было", --  хотела ответить  Юля  и  неожиданно увидела  в  дверях
лаборатории  отца.  Генерал  Кулешов,  попыхивая  дымом  неизменной  сигары,
неторопливо вошел в  помещение, кивком головы кому-то ответил на приветствие
и увидел Юлю. И обрадовался:
     -- А, вы уже вернулись!
     -- Я только что с поезда, -- ответила Юля.
     -- Что значит "я"? Ты приехала одна? -- удивился Кулешов.
     -- С Владимиром Георгиевичем.
     -- Как, он тоже был там? -- еще больше удивился Кулешов.
     -- Два дня.
     --  И  вы  даже не  соизволили  мне  позвонить? А почему  задерживается
Бочкарев? Он что,  собирается там зимовать? -- засыпал Юлю вопросами Кулешов
и взял ее под руку. -- А ну-ка, пожалуйста, ко мне!
     Так, под  руку с отцом, она дошла до двери его кабинета и, уже открывая
ее,  подумала:  "А  они,  кажется,  правда  ждут  меня  с  нетерпением".  Но
заговорила с отцом совершенно о другом:
     -- Как мама?
     -- В полной панике. Врачи не разрешают ей  ехать на Золотые пески. А ты
на самом деле прямо с поезда?
     -- Буквально.
     -- А почему не предупредила? Я бы послал машину.
     -- Владимир Георгиевич дал свою. Кстати, он просил передать тебе привет
и сообщить, что сегодня же будет в КБ.
     -- Вот как? Впрочем, сейчас ты мне все расскажешь поподробней.
     Кабинет   у   Кулешова   был   богато   обставлен   старинной  мебелью,
преимущественно красного  дерева.  Сам  Кулешов  сидел за  массивным  резным
полированным  столом.  Посетителей  усаживал  в  глубокие,  мягкие кресла за
небольшой столик. Вдоль глухой стены кабинета выстроились, как близнецы, три
книжных шкафа. На окнах висели тяжелые гардины.  В левом заднем углу  стояли
часы.  В правом -- телевизор с  широким экраном. Мебель эту Кулешов  собирал
многие годы. Ни за  что не пожелал с ней расстаться даже тогда,  когда стало
известно,  что  со  временем  КБ  переедет из  старинного особняка  в  новое
помещение.
     Зайдя в  кабинет, Александр Петрович первым делом распахнул окно и снял
фуражку. Потом  открыл  бутылку боржома, налил  в  стакан  себе, Юле, жестом
предложил  ей  выпить  и, отхлебнув несколько глотков сам, сел в  кресло  за
маленький столик.
     Юля  ожидала,  что отец  в  первую  очередь  начнет расспрашивать  ее о
результатах  испытаний.   Но  генерал   не   спешил   с   этим   вопросом  и
заинтересовался совершенно иным.
     --  Так, говоришь,  Владимир Георгиевич  обещал  приехать?  А когда? --
начал он разговор.
     -- Время не уточнял.
     -- Очевидно, раньше второй половины дня не выберется, -- решил Кулешов.
-- Ну а что еще он говорил? Хвалил нас? Ругал?
     -- Не было ни того, ни другого. Интересовался кое0какими подробностями.
А в одной из последних бесед спросил: сами-то мы довольны этой работой?
     -- Ну и что ты ответила?
     -- Сказала, что в эту систему вложены три года напряженного труда. Что,
в конце концов, заказ министра мы выполнили в срок.
     -- Не то, Юля, -- неодобрительно покачал головой Кулешов. -- Сколько мы
возимся с этой  штукой, ему отлично известно  и без тебя. Надо было обратить
его  внимание   на  то,  что  мы  применили  в   системе  ряд   оригинальных
конструкторских решений. Вот что очень важно!
     -- Это он и сам отметил...
     -- Сам? Что же  ты  тогда молчишь?  -- взметнул брови Кулешов. --  Ведь
именно об этом я тебя и  спрашиваю. Уж раз он что-то отметил, это неспроста.
Это очень важно. Ачкасов не последний человек в министерстве. С  его мнением
считаются.
     Сказав это,  Кулешов откинулся на спинку  кресла и,  похлопав  себя  по
карманам тужурки, достал спички. Потом  протянул руку к коробке, стоявшей на
его большом  столе, вытащил  из нее  сигару, взял ножницы,  обрезал у сигары
кончик и закурил. Все  это он проделал не торопясь,  степенно,  с выражением
глубокой задумчивости на лице. Юля пристальнее вгляделась в лицо  отца, и ей
вдруг почему-то стало жаль  его. То ли потому, что сегодня она особенно ясно
увидела набрякшие у него под глазами мешочки, заметила, как еще ниже сползли
его  щеки,  глубже залегли  борозды над переносицей и весь он стал почему-то
очень  похож  на нахохлившегося воробья.  То ли потому, что он, вместо  того
чтобы решать сейчас действительно серьезные и важные вопросы, связанные с ее
командировкой, занимается  выяснением  самой,  как ей  показалось, настоящей
ерунды.
     --  Ну а еще что? С чем еще приехала?  -- прервал  неожиданно мысли Юли
Кулешов.
     --  Еще? --  Юля решила  сразу  начать с  главного.  --  Система, отец,
по-прежнему нуждается в серьезной доработке.
     Кулешов выпустил из рта густое облако дыма.
     -- В серьезной? -- переспросил он.
     -- Именно так.
     -- Чье это мнение?
     -- Испытателей.
     -- И только?
     --  Мое. --  И, видя,  что Кулешов  оставил ее  добавление  без всякого
внимания, добавила: -- Ачкасова.
     -- Он так и сказал?
     -- Почти. Сказал,  что  идем  мы  правильно. Но ходим пока  что  где-то
около.
     Кулешов срезал с сигары пепел о край пепельницы.
     -- Все карточки  замечаний я  привезла  с  собой.  Тебе будет интересно
просмотреть их.
     -- Очень, -- согласился Кулешов.
     -- Они здесь, со мной.
     -- Сдай в отдел.  Пусть их  зарегистрируют и доложат  мне. Я не  только
просмотрю, я их изучу. А недоделки, дочка, найти можно во всем.
     -- Ты так  спокойно об этом говоришь, будто ждал неудачи! -- откровенно
заметила Юля.
     Кулешов покачал головой.
     --  Неудачи  не  может  быть,  --  проговорил  он. -- Могут  быть  лишь
отдельные недоработки. И вот их я не  исключал никогда. Электроника --  дело
сложное. Проторенных путей в ней  нет. Наращивать не с чего. Модернизировать
нечего.  Каждый узел, каждую деталь  приходится  создавать заново. Но  разве
можно  при  этом  все   абсолютно  предусмотреть?  Все  предвидеть?  Ошибки,
недочеты,  промахи  в  нашей  работе неизбежны  отчасти  и  потому,  что  на
протяжении  целого ряда лет,  когда в мире уже существовала атомная бомба  и
электронно-вычислительные  машины, мы  упорно  в  угоду чьему-то непониманию
объективных  законов  технического  прогресса,  или,  я бы  сказал, попросту
невежеству, повторяю, упорно продолжали щелкать на счетах. Ты знаешь,  о чем
я  говорю. И знаешь,  что  теперь мы  предпринимаем гигантские усилия, чтобы
наверстать упущенное. Но  пока мы его наверстываем, ошибки, к сожалению, еще
будут  совершаться там, где  по времени их уже и  не должно быть.  Вот что я
имел  в  виду, дочка,  когда говорил,  что не  исключал недоработок в  нашей
системе. Посмотрим, что они собой представляют. Давай контрольные замеры.
     -- Я не привезла замеров, отец...
     -- Не понимаю, -- поднял глаза на Юлю Кулешов.
     -- Во время испытаний был сломан  прибор и уничтожена лента  с записью.
Мне удалось привезти лишь записи командира роты.
     Кулешов медленно поднялся  из-за стола и так же медленно подошел к Юле.
Теперь он уже совсем не был похож на воробья. Лицо его, казалось, окаменело.
Юля рассказала ему  все, что  произошло на танкодроме. Кулешов слушал молча.
Но  когда  Юля  снова  упомянула  о  записях  Кольцова,  Александр  Петрович
взорвался.
     -- Нюни вы там  распустили,  милая! -- расхаживая по  кабинету, сердито
крикнул  он.  -- При чем тут его  записи? Кому они нужны? Что он,  этот твой
капитан, понимает?
     -- Он в прямом  смысле  побывал с нашим прибором в огне, --  попыталась
заступиться за Кольцова Юля.
     Но Кулешов и слышать ничего не хотел.
     -- А кто просил его туда лезть? -- гремел его бас.
     Юля промолчала.
     -- А завтра он в  воду сорвется. Скажет, что и под водой "Сова"  ничего
не  видит. А  ты все  будешь  слушать? Да где  это видано:  три  года ученый
коллектив  бьется  над  важнейшей  научной проблемой, воплощает ее  в  конце
концов  в жизнь, а командир роты одним  махом,  видите  ли, решает,  что это
никуда не годиться! Да ты бы  лучше  спросила  его: а  вы,  любезный товарищ
капитан, все ручки у прибора как надо крутите, разобрались вы в нем?
     -- Ну, это ты напрасно. Он образованный человек. И замечания  его очень
серьезны, -- решительно заговорила Юля.
     -- Да с простой газовой зажигалкой еще полмира обращаться не научились.
А ты хочешь, чтобы за день, за два вошли в  контакт  со сложнейшим прибором.
Навыки для этого нужны. На-вы-ки! А их вырабатывать надо.
     -- Он представил обоснования, -- упрямо возразила Юля.
     -- А я  их в вычислительную машину не заложу, -- категорически  отрезал
Кулешов.  --  Мне  лента нужна. Показатели. Цифры. За-ме-ры! Да ты просто не
имела  права  уезжать  оттуда  без  контрольных  показаний!  Черт  с  ним, с
прибором! Мы через два дня выслали бы тебе новый измеритель.
     --  Не я  принимала решение.  Бочкарев  дал такую команду, -- объяснила
Юля.
     -- Тоже блеснул сообразительностью! Надо было  сюда  позвонить,  а тебе
дать  другую работу. Что за нужда раскатывать взад-вперед? Ведь  не  за свой
счет, -- не  мог успокоиться Кулешов. -- Ну как, на основании  каких  данных
прикажешь мне вести  дальнейшую  доработку?  Что необходимо  менять в схеме?
Какие  усиливать  узлы?  Одним  словом,  голубушка,   собирайся-ка  снова  в
командировку! Как новый измеритель подготовят, так и отправляйся. И сиди там
до  тех  пор,  пока все не выяснишь до  конца. Представляю, как  всему этому
обрадуется Игорь...

Глава 7

     Вечером  Александр  Петрович  повез Юлю  к  себе,  в  высотный  дом  на
Котельнической  набережной.   Кулешовы   занимали  просторную  трехкомнатную
квартиру. До замужества Юля тоже жила здесь. Потом переселилась на Ленинский
проспект. Но квартиру на Котельнической  продолжала  считать своей родной  и
любила ее. Там, где теперь в квартире размещался кабинет отца, когда-то была
ее комната, очень светлая, солнечная, с балконом и чудесным  видом на город.
Когда Юля приезжала к родителям, она непременно выходила на балкон и подолгу
смотрела на  снующие  внизу  машины,  на  блестящую  ленту  Москвы-реки,  на
маленьких пешеходов.
     Тяжелую дубовую дверь квартиры Александр Петрович  открыл своим ключом.
Но уже в передней их встретила мать Юли, Маргарита Андреевна, женщина еще не
старая,  одетая  всегда  подчеркнуто  аккуратно, с  большим вкусом. Когда-то
Маргарита Андреевна была очень  привлекательна, а по мнению некоторых,  даже
красива. Ее большие глаза, унаследованные Юлей, и теперь еще излучали тепло.
Она  была стройна,  хотя  уже  и  потеряла  былую  легкость  движений.  Дочь
Маргарита  Андреевна любила самозабвенно  и всегда  была рада ее появлению в
своем доме. И сейчас встретила Юлю так, будто  она вернулась по меньшей мере
из кругосветного путешествия и отсутствовала бог знает как долго.
     -- Наконец-то! Наконец-то! -- облегченно вздохнула Маргарита Андреевна,
целуя дочь, и  тотчас  же  обратилась к мужу: -- Честное слово, Александр, я
ничего не понимаю! Неужели у тебя больше некого посылать в командировки?
     -- Представь себе, некого, --  буркнул  в ответ  Кулешов и, повесив  на
оленьи  рога  фуражку, добавил:  -- Представь себе, что у меня каждый  занят
своим делом.
     --  Но  ведь она же все-таки не  солдат. А ты  ее  третий  раз  за лето
отправляешь с какими-то заданиями! -- заметила Маргарита Андреевна.
     -- И в четвертый поедет! -- решительно заявил Кулешов. -- И вообще, это
была от начала до конца ваша затея определить ее на работу в КБ.  Вот теперь
и расхлебывайте.
     -- Перестаньте ссориться! -- засмеялась Юля.  -- Я с удовольствием езжу
и буду ездить.
     -- Тем  более, -- подвел  итог этому  разговору  Кулешов. -- Ужинать мы
будем?
     -- Конечно. А разве Игорь не заедет?
     --  Он  звонил. Задерживается на производстве. Ждать его не  будем,  --
успокоила мать Юля.
     Маргарита Андреевна никогда не  готовила сама.  Раньше, когда  Юля была
еще маленькой, а Маргарита  Андреевна целыми днями  и вечерами была занята в
театре, кухней  целиком и полностью заведовала Юлина бабушка.  Потом,  когда
бабушки  не стало,  в доме  появилась  прислуга.  Долгое  время  она жила  у
Кулешовых постоянно,  а когда Маргарита Андреевна оставила сцену, стала лишь
приходить готовить. Собирала же на стол Маргарита Андреевна всегда сама.
     Александр Петрович  сразу  же прошел  к себе в  кабинет. А Юля включила
телевизор  и  устроилась  в  большом мягком  кресле  в  углу  столовой,  под
картинами Шишкина и Клевера. С тех пор, как она помнила эту столовую, в  ней
почти ничего не  менялось. Как и рабочий кабинет  Кулешова в  КБ,  она  была
уставлена старинной мебелью,  но только не красного дерева,  а из карельской
березы. От нее  в столовой  всегда было  светло, да и сама столовая казалась
гораздо просторней, чем  была на самом деле. Мебель была изящна и невысока и
едва достигала половины высоты  стен.  Подбиралась она  так специально.  Ибо
выше  кресел, горок, стола,  столика  и  серванта  размещалась  великолепная
коллекция картин мастеров русской школы конца прошлого --  начала  нынешнего
века.  Картины  Александр  Петрович  начал собирать еще  до войны. Но  тогда
коллекцию составляли лишь несколько полотен, перешедших к нему по наследству
от тетки. Наиболее ценными из них были картины Корзухина, Перова и небольшой
этюд Айвазовского. По  чистой случайности  примерно столько же  произведений
живописи оказалось у его будущей жены, молодой ленинградской балерины. Когда
они поженились, совместная коллекция Кулешовых  уже выглядела  внушительно и
сразу  же  стала незаурядным  частным собранием картин.  Тогда-то  Александр
Петрович и начал серьезно заниматься пополнением своей коллекции. И стены не
только  столовой,  но  и  бывшей  комнаты  Юли  и  спальни  Кулешовых  мягко
засветились тусклым блеском золоченых рам. Кулешовы  собирали  живопись, как
говорится, для души. Но со временем это стало их страстью.  Когда Юля уехала
из высотного здания, на новом месте ей больше всего недоставало картин.  Она
выросла среди них. На них воспитался ее вкус. Благодаря им она познала смысл
подлинного  искусства. Пополняя свою коллекцию,  Кулешовы не просто собирали
работы  известных  мастеров  кисти, не просто приобретали  очередной  шедевр
живописи.   Они   непременно   заботились  о   том,  чтобы   новая   картина
соответствовала  тому   настроению,   которое  уже  было   создано   другими
произведениями. Так, в столовой преобладали мягкие  тона Левитана, Поленова,
Коровина.   В  кабинете  Александра  Петровича  господствовали  Айвазовский,
Судковский...
     Маргарита Андреевна расставила  на столе  тарелки,  закуску,  разложила
приборы,  поставила  бутылку коньяку  и белого сухого  вина  и как  бы между
прочим спросила Юлю:
     -- Отец не в духе?
     -- Как видишь, -- просто ответила Юля.
     -- Что-нибудь на работе?
     -- Естественно.
     -- Н-да, раньше  он ко многому  относился легче,  -- заметила Маргарита
Андреевна. -- Ко многому. Ну, а когда же ты пойдешь в отпуск?
     -- По плану. В конце месяца.
     -- Путевки, надеюсь, уже заказаны?
     -- Игорь ими занимается. Наверно, все будет в порядке.
     -- А  меня,  ты  представляешь,  не  пускают  на  Золотые пески. Врачам
почему-то  не  понравилась  моя  щитовидка.  А  я  ничего  не  чувствую,  --
пожаловалась Маргарита Андреевна.
     -- Поедешь в Прибалтику. Разве там хуже?
     -- Не хуже. Но мне тоже хотелось немного загореть. Что они нашли в этой
щитовидке? --  Юля  не  успела  успокоить мать:  в дверях кабинета  появился
Александр Петрович. Маргарита Андреевна спохватилась: -- Несу, несу жаркое.
     -- Давно пора, -- проворчал Кулешов и сел за стол.  Он налил себе рюмку
коньяку,  выпил, поддел  на  вилку  шляпку  белого  маринованного гриба,  не
торопясь прожевал его и вдруг объявил: -- Ну вот и Игорь приехал.
     И  тотчас в  прихожей раздался звонок.  Юля сделала  вид, что  увлечена
телевизором и ничего не слышит. Дверь Игорю открыла Маргарита  Андреевна.  В
течение дня Юля разговаривала  с  мужем по  телефону уже  несколько  раз. Не
вдаваясь  в подробности, рассказала ему о  своей неудаче  и  уже выслушала в
ответ немало  всяких  замечаний,  потому  сейчас  не спешила продолжать этот
неприятный, а главное, как ей казалось, совершенно никчемный разговор. Но он
возобновился, едва Игорь  сел  за стол. Молчал Александр Петрович,  хоть  на
душе у  него  весь этот ден