ой пост выставили.
     -- Стой! Кто идет? Стрелять буду! -- снова послышалось в темноте.
     -- Это я, капитан Кольцов! -- назвал себя Кольцов.
     И в этот момент, как назло, погас фонарик.
     -- Чтобы тебя разорвало! -- в сердцах прошипел Кольцов, тряся фонарик.
     -- Ло-жись! -- скомандовал  часовой, и в темноте ночи гулко раскатилась
автоматная очередь.
     Кольцов,  не мешкая,  схватил  Юлю за  плечи и  свалил на  землю. Он не
видел, куда она упала. Но, почувствовав, как быстро у него  самого на локтях
и коленях промок комбинезон, понял: и под ней такая же болотина.
     -- Ни в коем случае не поднимайтесь! -- шепотом предупредил он.
     -- А зачем он стрелял? -- тоже шепотом спросила Юля.
     -- Порядок такой.
     -- Ничего себе!..
     -- Вы уже промокли?
     -- До костей.
     -- Двигайтесь ко мне. Тут вроде посуше, -- предложил Кольцов.
     Юля проворно подтянулась к нему.
     --  Сейчас попробую с  ним  поговорить, --  сказал  Кольцов и  окликнул
солдата: -- Караульный! Это я, капитан Кольцов. Ты что, не узнаешь меня?
     Часовой молчал.
     -- Я попробую сейчас зажечь фонарик, -- предложил Кольцов.
     -- На меня не светить! -- послышался грозный окрик.
     -- Да я на себя! На себя!
     -- Что же вы не зажигаете? -- спросила Юля.
     --  Черт бы его зажег! -- сердито ответил Кольцов,  беспомощно повертев
фонарь в руках. И снова окликнул часового: -- Вызывай разводящего!
     Караульный не отвечал. На стрельбище было тихо. Только где-то в стороне
по-прежнему гудел трактор.
     -- Что же он вас не слушается? -- уже с иронией спросила Юля.
     -- Ему вообще с нами разговаривать не положено...
     -- И долго мы будем лежать?
     -- Пока не придет разводящий.
     -- Это тоже такой порядок?
     -- Глупость ужасная получилась, -- смутился вдруг Кольцов. -- Я во всем
виноват.  Забыл,  что тут выставили этот дурацкий пост.  Хорошо еще, что все
так обошлось. Вы не бойтесь, пожалуйста.
     --  А я  и не боюсь, --  поняв смущение капитана, ответила Юля. -- Я  с
вами... Лежу в грязи. Очень мягко. Даже приятно.
     Кольцов понял, что Юля успокаивает его, и с благодарностью посмотрел на
нее. Но ничего не увидел. Он глубоко вздохнул. И вдруг понял:  ему не только
нельзя сетовать на судьбу, а надо благодарить ее. Ибо, не окажись на их пути
этого, как  он выразился, дурацкого поста,  никогда, быть может, Юля не была
бы  с  ним  так  близка.  А она  лежала почти у него на плече, и  ее волосы,
одурманивающе  пахнущие  ландышем  и  миндалем,  касались  его  лица...  Ему
захотелось сказать  ей что-нибудь ласковое,  теплое, значительное. Сказать о
том,  что таких красивых, обаятельных  женщин он еще не знал. Что он ночи не
спал от волнения, как бы вместо нее не приехал кто-нибудь другой.
     -- А вы теплый, -- сказала вдруг Юля. -- Сильный и теплый...
     "Я -- дубина!  Кретин и осел! Еще неизвестно, чем все это кончится", --
с негодованием на самого себя подумал Кольцов и спросил:
     -- Вы насморка не боитесь?
     -- Я вам уже сказала, что ничего не боюсь, -- спокойно ответила Юля.
     --  А  ведь  можете получить,  --  продолжал  Кольцов, подумав:  "Какую
околесицу, однако, я несу!"
     -- Конечно, если этот ваш  разводящий не придет до утра, -- согласилась
Юля.
     Кольцов не успел  ответить. До слуха его  неожиданно  донеслось далекое
урчание  автомашины. А едва он  приподнял голову и посмотрел в сторону этого
звука, как увидел в темноте прыгающие вверх и вниз лучи автомобильных фар. В
направлении  поста  из   городка  двигалась  машина.  Кольцов  догадался:  к
караульному спешила подмога.
     -- Он будет здесь минут через пять, -- рассчитал он.
     -- Откуда вы знаете?
     -- Знаю... -- не стал уточнять Кольцов.

Глава 12

     Минут  через пять к посту подъехала машина. А  еще минут через тридцать
Юля и Кольцов были  на Садовой  улице. Хозяйка  уже спала.  Свет  в ее окнах
давно был потушен. Юлю  это  несколько озадачило. Но Кольцов мигом  успокоил
ее:
     -- Я знаю тут все наизусть. Ключ у вас?
     -- В тайнике.
     -- За трубой?
     Юля кивнула. Кольцов быстро нашел ключ, открыл дверь.
     -- Вот вы и дома. Располагайтесь, -- жестом пригласил он Юлю в дом.
     Вы  меня не оставляйте,  --  попросила  Юля. --  Я, признаться, днем  и
осмотреться-то хорошенько не успела, где тут что...
     -- Пожалуйста, покажу, -- с готовностью согласился Кольцов.
     Они зашли в комнату. Кольцов включил электричество.
     -- Первым делом  я хочу вымыться, -- сказала юля, осматривая вымазанный
в грязи комбинезон.
     -- Придется греть воду...
     -- Не надо. Великолепно обойдусь холодной.
     -- Где же вы будете мыться?
     -- В саду
     -- Да ведь холодно, Юлия Александровна!
     --  Эх вы, мужчины! -- улыбнулась  Юля. --  Берите полотенце и  идите в
сад. И ждите меня. Я следом за вами.
     После яркого света комнаты в саду  Кольцову показалось особенно  темно.
Но  скоро  он пригляделся.  Из  бокового  окна  в сад  через занавеску падал
желтоватый  луч. Кольцов разглядел тропу, прошел к сараю, заглянул в  бочку.
Она была  полна воды. Хозяйка собирала ее здесь для  того, чтобы она за день
могла  нагреться,  и  вечером  перед  самым  заходом солнца поливать  цветы.
Кольцов сунул в бочку руку . Воду нельзя было назвать теплой. Но она не была
и холодной. Тут же, на скамейке, Кольцов нашел и ковш. Он зачерпнул из бочки
и услышал за спиной голос Юли:
     -- Ну вот и прекрасно...
     Кольцов обернулся. Юля стояла в полосе света в халате и босиком,  держа
в руке туфли.
     -- Юлия Александровна, вы простудитесь! -- воскликнул он.
     -- Вы считаете,  что здесь холоднее, чем в вашем болоте? -- усмехнулась
Юля.
     -- Но босиком-то, босиком-то зачем?
     -- Люблю, -- просто ответила Юля. -- Ну так где вода?
     -- Вот... -- указал Кольцов на бочку.
     Юля сняла халат и осталась в комбинации.
     -- Поливайте, -- сказала она и взяла мыло.
     У Кольцова на щеках выступил румянец. Он давно уже понял, что Юля очень
проста в обращении, но такой бесцеремонности не  ожидал.  А больше всего  не
ожидал так близко увидеть перед собой ее полуголое тело. Кровь ударила ему в
голову. Он не мог понять, что все это означает: обычная непринужденность или
откровенное желание подразнить его... А Юля как ни в чем не бывало поставила
на скамейку ногу, густо намылила ее и снова обернулась к нему:
     -- Что же вы? Воды жалко?
     Он поспешно вылил ей на ногу ковш.
     -- Какое блаженство! -- сказала она и начала намыливать другую ногу.
     Кольцову казалось,  что он чувствует исходящее от нее тепло. Кожа у Юли
была блестящая, словно мраморная.  Ногти на ногах покрыты темным лаком. Смыв
пену, Юля ловко вытерла ноги полотенцем. Потом распустила  волосы, несколько
раз пропустила их сквозь пальцы рук и с облегчением вздохнула:
     -- Кажется, можно и не мыть. Вымазать  не успела. -- Кольцов смотрел на
нее как завороженный.  А  Юля не торопясь  вымыла плечи, руки и спросила: --
Сколько времени?
     Кольцов взглянул на часы.
     -- Три, --  ответил он и вдруг не сдержался, сказал то, о чем думал все
время,   пока   был  с  ней   в  саду:  --  Вы  необыкновенная  женщина!  Вы
очаровательная женщина! Вы само очарование!..
     --  А вы знаете,  --  сказала она, -- я, пожалуй, хочу  есть. Хорошо бы
после такого купания выпить чаю и съесть бутерброд с ветчиной.
     -- Я  мигом организую! -- обрадовался Кольцов тому, что ему не придется
так быстро от  нее  уходить, хотя совершенно не  представлял,  где и что  он
найдет в такой поздний час.
     -- У меня  все есть, --  выручила Юля.  -- Идите  в дом и  приготовьте,
пожалуйста.
     Кольцов проворно  взбежал по ступенькам крыльца,  зашел  в  комнату. На
столе  в прозрачной  хлорвиниловой  сумочке лежали  продукты. Кольцов достал
ветчину,  колбасу,  масло,  две  московские  булки, сыр,  нашел  коробочку с
дорожными пакетиками чая, кипятильник, изящную серебряную ложечку,  стакан с
подстаканником, соль, сахар и даже тюбик с горчицей. Он выложил  все на стол
и  подумал, что  Юля неплохо умеет собираться  в  дорогу. Он налил в  стакан
воды,  включил  кипятильник, нарезал  булки,  намазал их  маслом, положил на
масло ветчину, и хотя сам в этот момент испытывал необычайный, просто волчий
аппетит, все его  мысли  были  заняты только Юлей. Она стояла  у него  перед
глазами  -- стройная, нежная, притягательная.  У него руки начинали дрожать,
когда он думал о том,  как сейчас войдет в дом, сядет за стол напротив  него
--  и он  снова увидит ее малахитовые глаза, распущенные волосы. Юля  вошла,
мельком взглянула на его приготовления, улыбнулась и  остановила на Кольцове
долгий, пристальный взгляд. Он смутился под этим взглядом, спросил:
     -- Что-нибудь не так?
     -- Вам, кажется, повезло больше, чем мне, -- заметила она.
     -- А, да,  --  понял он, что имела она  в виду. -- Я  действительно  не
промок. Сбросил комбинезон, вымыл сапоги -- и чист.
     -- Что же  вы стоите? Вы ведь тоже голодны, ужинайте, -- предложила она
и подошла к этажерке, на которой стояли зеркало, флакон духов, еще  какие-то
баночки и  коробочки. Она открыла духи, смочила палец и легонько дотронулась
до  шеи за ушами. И  сейчас  же  Кольцов уловил запах миндаля и ландыша.  Но
теперь он показался ему  более терпким.  Юля вроде  бы не замечала его.  Она
вела себя так, будто была в комнате одна.  И в то же время он чувствовал: ей
было приятно сознавать, что он любуется ею. Она  закрутила  волосы  в жгут и
уложила его на левое плечо. При этом  открылась  чуть загорелая шея. Кольцов
не отрываясь следил за ее неторопливыми движениями и вдруг почувствовал, что
его  словно  толкнули  к  этой   женщине,   так  спокойно   и  непринужденно
укладывавшей свои волосы.  Он попытался бороться  с этой неведомой силой, но
понял: все старания напрасны. Чувствуя,  что теряет над собой  контроль,  он
подошел к Юле и поцеловал ее в шею раз, другой, потом в плечо, потом снова в
шею...
     --  Можно  подумать,  мы  с  вами на  четырнадцатом этаже, --  негромко
сказала она.
     -- Конечно.  То есть  кругом только сад, -- прошептал он в ответ что-то
несвязное,  шагнул к выключателю и  выключил  свет.  А когда  обернулся,  то
скорее почувствовал, чем  увидел, что  Юли уже нет возле этажерки. Он напряг
зрение, пытаясь увидеть ее в темноте. Но не увидел. Лишь услышал мягкие шаги
и  легкий  шелест халата. Потом  что-то  скрипнуло. И он  понял: Юля села на
кровать. У него забилось сердце  так, что каждый удар отдавался в висках. Он
шагнул  к ней,  сел рядом, робко обнял  и стал покрывать поцелуями  ее лицо,
шею, плечи... Юля спокойно принимала его ласки, будто ждала их.
     Потом, позднее, когда он  на  ощупь  нашел сигареты и  взял  одну,  Юля
сказала:
     -- Я тоже хочу.
     Он протянул пачку,  зажег спичку, поднес ей. И пока она прикуривала, не
сводил с  нее глаз.  Выражение лица у  Юли было довольным, веки полусмежены.
Кольцов  жадно  выкурил   сигарету,  потянулся  за  второй.  Но  она  жестом
остановила его и, держа за руку, продолжала лежать молча. Он тоже не говорил
ничего, только думал и думал о ней. Он плохо понимал ее. И совершенно не мог
объяснить себе ее поступок. Да  и не старался понять. Зато свое  собственное
состояние  и настроение он  взвешивал  до мелочей  и прекрасно  отдавал себе
отчет во всем. В его жизни произошло нечто огромное, ни с  чем не сравнимое,
ни  на  что  не  похожее. Как и подобает  цельной натуре,  редко принимающей
решения, но зато принимающей  их раз  и навсегда, он понял:  отныне может  и
должен принадлежать только этой женщине, бесконечно влекущей его к себе. Это
было для него так очевидно,  что он не удержался и сказал  ей дрогнувшим  от
волнения голосом:
     -- Хотите вы этого или не хотите, но я теперь ваш.
     Юля молчала.
     -- И только ваш, -- повторил он.
     -- Никакой собственности, --  предупредила вдруг она и попросила:  -- И
пожалуйста, не надо ни о чем говорить.
     Кольцову показалось: она шутит, хотя голос ее звучал довольно твердо. И
он продолжал:
     -- Но это так...
     Тогда она просто закрыла  ему ладонью рот и повернулась  к нему  лицом.
Теперь он уже не видел его выражения,  не видел, улыбается она или серьезна.
Однако решительность ее  жеста напугала его. Ему стало страшно от мысли, что
скоро начнет  светать.  Им придется расстаться. Днем она может уехать. А  он
так и не скажет ей  ничего и, главное, ни слова не услышит от нее. А  как же
дальше? Как надо и как сможет он жить дальше?
     Мысль эта  так взволновала его, что он, несколько раз  горячо поцеловав
ее  руку, заговорил снова,  быстро,  словно  боясь,  что  она  не  даст  ему
договорить:
     -- Не уезжайте так скоро.
     -- Что же мне тут делать? -- ответила Юля.
     -- Не знаю, -- признался Кольцов и  поправился: -- Пока не  знаю. Потом
придумаем. Давайте хотя бы повторим все испытания.
     Юля добродушно засмеялась:
     -- Теперь уже вроде испытывать нечего.
     --  Почему? -- не понял он  ее шутки. -- Придумаем что-нибудь... -- Юля
молчала. Но ему хотелось слышать ее голос. И он продолжал: -- Без вас я тоже
работал...  И  кажется, мне удалось кое-что  подметить  интересное.  Помните
длинные темные полосы на экране?
     --Помню. Я знаю, что это такое.
     -- А не заметили, что они появляются только в определенные моменты?
     -- В определенные?
     -- Именно.
     -- В какие же? -- даже заинтересовалась Юля.
     --  Я  расскажу.  Но  не  сейчас  же,  Юлия  Александровна!  --   боясь
переборщить и все испортить, взмолился Кольцов.
     -- Хорошо, -- ответила она после некоторой паузы.
     Кольцов встал.
     -- Я пойду, -- сказал он и стал целовать ее лицо, глаза, волосы.
     Она не отталкивала его, только сказала:
     -- Мы расстаемся всего на несколько часов.
     -- Да, -- сказал он и, быстро собравшись, вышел в сад.
     В десять  часов утра  его  разбудил Шульгин. Он сильно постучал в дверь
квартиры капитана и на вопрос "Кто там?" громко доложил:
     -- Вас, товарищ капитан, командир полка срочно вызывает.
     Дремоту,  еще  смежавшую  веки  капитана,  как  ветром  сдуло.  Кольцов
проворно сел на тахте, заменявшей ему  в его холостяцкой квартире кровать, и
сбросил с себя простыню, но  с тахты не слез. Он  подумал  не о  Фомине, а о
Юле.  И снова, как наяву, совершенно  отчетливо  увидел  ее  перед собой, ее
стройные, крепкие  ноги,  тяжелый  жгут волос,  легкие, проворные и в то  же
время  несуетливые руки. "Я, кажется, сойду с  ума",  -- подумал он и  снова
зажмурил глаза.  Но  Юля от этого не исчезла, а,  наоборот,  стала видна еще
четче. Он  услышал  ее  голос: "Мы  расстаемся всего на несколько  часов..."
"Надо, непременно надо задержать  ее здесь... -- подумал он  и только теперь
вспомнил о Фомине: -- И зачем я ему понадобился так рано?"
     Он  встал,  открыл  дверь,  впустил  Шульгина.  Поздоровался  за  руку,
спросил:
     -- Как вчера добрались?
     -- Полный порядок, товарищ капитан, -- доложил Шульгин. -- Танк вымыли.
Загнали в бокс.
     -- Когда же успели? -- удивился Кольцов.
     -- Сразу после подъема. Старшина разрешил, вместо зарядки.
     -- Молодцы! А тебя кто послал?
     -- Лейтенант Аверочкин.
     -- Передай,  пусть доложит: сейчас  буду, -- сказал  Кольцов  и взял со
стула бриджи. Собрался он быстро. На ходу заглянул в холодильник. Выпил пару
сырых яиц, заел круто посоленным куском хлеба и направился в штаб. По дороге
представил,  как  встретит его  сейчас  Фомин. Большой фантазии для этого не
требовалось. О случившемся на стрельбище наверняка знал уже весь полк. И как
ни оправдывайся и что ни доказывай, а виноват во всем этом, конечно, был он,
Кольцов. Исходя из этого, как говорится, по заслугам полагалась и честь...
     "В мастерскую так в мастерскую",  -- уже почти смирился он, и перед его
глазами  опять встал Фомин, сердитый,  почему-то всклокоченный, хотя в жизни
подполковник всегда был причесан самым аккуратным образом.
     Кольцов решительно открыл дверь кабинета командира  полка и, переступив
порог,  остановился.  В  кресле возле маленького  столика, за  которым Фомин
обычно принимал своих заместителей, сидела Юля, а  рядом с ней стоял Фомин и
очень  старательно  наливал  в  ее  чашку  из  фарфорового  кофейника  кофе.
Чего-чего,  но увидеть  это Кольцов  не предполагал  даже  во сне. Почему-то
никак  не укладывалось в  голове, что  Юля очутилась  здесь раньше его. Ведь
ее-то никак не могли вызвать. Значит, пришла сама... И  откуда этот кофейник
с  выгнутым  носиком, с синим рисунком на  бледно-синему, может  быть,  даже
майсеновскому фарфору?
     Кольцов доложил о прибытии. А Фомин как ни в чем не бывало гостеприимно
предложил:
     -- С нами чашечку кофе. Наверное, ведь не завтракали?
     -- Благодарю! -- Кольцов, повесив фуражку на вешалку, подсел за столик.
     Юля приветливо улыбнулась, молча кивнула головой. Кольцов тоже кивнул.
     --  Клади  сахар,  --  предложил Фомин.  И, посмотрев  за окно,  сказал
гостье: -- Дождь будет. Не к дороге...
     -- Ничего.  Поеду.  Все  ясно, --  сказала  Юля. -- Дома  дел  тоже  не
перечтешь.
     -- Ну а за эту  историю, я думаю, вы нас простите,  --  мягко улыбнулся
Фомин.
     -- Я  как  на  фронте  побыла,  -- засмеялась Юля.  -- И не испугалась.
Правда? -- взглянула она на Кольцова?
     -- Правда, -- глухо ответил Кольцов.
     -- Но вы знаете, -- снова перевела взгляд на Фомина Юля, -- очень может
быть,  что  через  неделю  я  опять  к  вам  нагряну.  Так  что  приборы  не
демонтируйте.
     -- Милости просим, -- расплылся в  улыбке Фомин.  -- Все  сохраним  как
есть.
     -- И наверняка не одна, -- добавила Юля.
     -- Тем более будем рады! Места всем хватит. Разместим.
     -- Вы уезжаете? -- не выдержал Кольцов.
     -- Да, поговорила сегодня с Москвой и решила: надо ехать.
     -- Но мы же хотели провести еще ряд экспериментов!
     --  Не стоит, Сергей Дмитриевич, мне картина ясна, --  просто  ответила
Юля.
     -- Напрасно,  -- с сожалением проговорил Кольцов. --  Мне казалось, что
дополнительные данные не помешали бы вам для доклада.
     -- Не помешали  бы,  --  согласилась  Юля. -- Но я  подумала и пришла к
выводу:  надо  еще  кому-то из наших специалистов  "Сову" показать  в  деле.
Одного моего мнения, при любых данных, сейчас уже недостаточно. Надо сделать
так,  как я только что  сказала  Виктору Степановичу:  сюда должны  приехать
два-три наших инженера. Вы меня поняли?
     -- Я давно вас понял, -- буркнул Кольцов.
     -- Я тоже  думаю, что Юлии Александровне виднее, как следует поступать,
-- заметил Фомин.
     Юля допила кофе, поставила чашку на стол, встала. Сказала,  обращаясь к
Кольцову:
     -- А если вы меня проводите, буду очень рада.
     -- Конечно!  Обязательно проводит!  Какой  может  быть разговор?!  -- с
готовностью ответил  за Кольцова  Фомин.  --  Давай-ка,  Сергей  Дмитриевич!
Берите  мою  машину.  А я сейчас дам  команду, чтобы обеспечили билет.  Вам,
очевидно, в мягком?
     -- Если удастся.
     Юля  попрощалась  с  Фоминым, поблагодарила его  за заботу  и  вышла из
кабинета.
     На какое-то время Кольцов остался наедине с Фоминым. Но и этого времени
вполне хватило, чтобы Фомин снова стал таким, каким Кольцов знал и видел его
всегда. Взгляд командира полка, как и прежде, стал строгим, проницательным.
     -- Если и  на этом, финальном, отрезке вашего совместного пути случится
хоть что-нибудь,  я вас не  в  ремонтную мастерскую,  а в хозвзвод отправлю.
Понятно? -- чеканя слова, предупредил он.
     --  Так точно, товарищ  подполковник, --  вздохнул  Кольцов  и вышел из
кабинета.
     Когда  Кольцов спустился с крыльца, Юля  уже стояла возле командирского
газика.  Она  села  в  кабину,  подождала,  когда Кольцов  усядется рядом, и
сказала:
     -- Поедемте в парк. Надо снять ленту с измерителя.
     -- Поедемте.