аже  у  военных  он не встретил  ободряющих
взглядов. Даже  Юля, как показалось, смотрела на него как  на пустое  место.
Даже Ачкасов был хмур и глядел куда-то в угол. "Переругались, наверно, все",
-- решил Кольцов и неожиданно вспомнил  Ирину. Она единственная  сегодня при
встрече  с  ним  улыбнулась  ему  своей беззаботной  и  лучезарной  улыбкой.
Вспомнил и подумал: "Вот у кого золотой характер!"
     -- Товарищ генерал не совсем точно  определил мое отношение к испытанию
данного  прибора ночного  видения,  -- начал  Кольцов,  глядя  на лысоватого
подполковника, сидевшего рядом с Юлей. Он почему-то не сомневался в том, что
это  был Руденко,  и  решил  в разговоре  ориентироваться  на  него  как  на
руководителя работ.  -- Я не просто  участвовал в  испытаниях. Я  командовал
танковой ротой, которой  было поручено провести  полевые  испытания  "Совы".
Причем  не  только  в   этом  году,   когда  на  танки  был  установлен  уже
модернизированный вариант  "Совы", но и в прошлом  году  -- при испытании ее
первого образца. Так  что при характеристике прибора я буду  основываться на
данных суммарного порядка.
     Мы испытывали  десять  приборов  одновременно в течение тридцати  ночей
конца августа -- начала  сентября  при  реальных условиях погоды. Результаты
испытаний заносились  в  отчетные карточки непосредственно во время заездов.
"Сова"  применялась, согласно  инструкции,  и как прибор  наблюдения, и  как
прибор управления огнем. Субъективные оценки данных, полученных в результате
наблюдений  с  помощью  "Совы"  на  командирской  машине,   контролировались
специальным измерителем.
     -- Который, кстати  сказать, в самый ответственный момент испытаний был
начисто выведен из строя, -- громко заметил полноватый подполковник.
     В   комнате  послышалось  веселое   оживление.  Но  Кулешову   это   не
понравилось.
     -- Игорь Николаевич, потрудитесь терпеливо  слушать, -- нахмурив брови,
сделал он замечание подполковнику.
     "Игорь Николаевич? Так вот кто Руденко! Вот  чью фамилию  носит Юля! --
подумал Кольцов. -- Ну что ж, в таком случае перенесем огонь на тебя!"
     -- Командование части проводило по этому поводу специальное дознание, в
ходе которого было  установлено, что прибор разбит в  результате  совершенно
непредвиденного стечения обстоятельств. И  экипаж машины никакого  наказания
за это  не понес, --  спокойно ответил Кольцов подполковнику. -- Таковы были
условия,  в  которых  испытывалась "Сова", а  точнее, ее усовершенствованный
вариант.  Но  прежде чем говорить о конкретных  результатах испытаний  этого
варианта, позвольте мне напомнить вам о том заключении, которое мы сделали в
прошлом  году.  Вот  оно. Я  коротко, самую  суть.  "Первое: обзор отличный.
Намного увеличен угол зрения. Второе: при ясной лунной погоде,  а также  при
сильном освещении местности "Сова" практически слепнет. Третье: при действии
в тумане, в дыму видимость также равняется почти нулю. Четвертое: у  прибора
отсутствует шкала дальномера, что  затрудняет ведение  прицельной стрельбы".
Все.   Когда  все  данные   были  собраны,  --  продолжал  Кольцов,  --   их
систематизировали. И уже  на основании неоднократно проверенных фактов  были
сделаны выводы.
     -- А  кто, простите, конкретно занимался этой  работой?  -- снова задал
вопрос, но на этот раз уже более деликатно, Руденко.
     -- В ней участвовали все офицеры роты, -- ответил Кольцов.
     -- То есть вы и ваши командиры взводов? -- поднялся Руденко.
     -- Именно так, -- понимая, куда гнет подполковник, подтвердил Кольцов.
     -- Великолепно! -- не сдержал сарказма Руденко и сел на свое место.
     --  Чем богаты, тем и рады, -- в  тон ему  ответил  Кольцов.  -- Однако
сделаны эти замечания не ради критиканства. Мы смотрели  и смотрим на "Сову"
как люди, которым  непосредственно  придется с ней  работать,  решать  с  ее
помощью  боевые   задачи.   С   этой  меркой  мы  подходили  к  испытанию  и
модернизированного образца.  И вот результаты  этих  испытаний. О них  лучше
всего  скажут отчетные карточки, которые  мы  заполняли  непосредственно  на
танкодроме. Я познакомлю вас с ними.
     Кольцов  говорил  свободно,  не  спешил,  превратив отчет,  по сути,  в
убедительный  рассказ. Все детали заездов он помнил хорошо. Людей своих знал
еще лучше. И теперь, анализируя ход испытаний, он  даже рассказал о том, как
свалился с колейного  моста танк из  взвода Борисова. Как отчаянно мазал при
стрельбе   во   время   дождя  Аверочкин.  Как  сам  он   спорил   со  своим
механиком-водителем по поводу ориентировки во время тумана.
     Поначалу,  Кольцов  заметил  это,  его  слушали без  особого  внимания.
Некоторые даже вполголоса переговаривались между собой. Но по мере того  как
он приводил все новые и новые  факты, сосредоточенность маленькой  аудитории
начала возрастать.  Кое-кто взялся в  конце концов за ручку.  Потом Кольцова
несколько раз даже попросили кое-что повторить.
     "Вот так-то лучше", -- подумал Кольцов.
     -- Ну, а какие выводы вы сделали на этот раз? -- спросил вдруг Ачкасов.
     Шепот и шум в комнате стихли. Кольцов почувствовал устремленные на него
любопытные  взгляды.  Не  нетерпение,  не  надежда,  не  тревога,  а  именно
любопытство отражалось в них. Он почувствовал, что самолюбие его ущемлено. И
впервые обрадовался тому, что  Ачкасов не принял тогда его  предложения и не
поручил этот доклад  кому-нибудь другому. Кольцов не подал виду, что реакция
присутствующих  задела его  за живое,  и продолжал чуть  громче:  --  Начну,
пожалуй,  с  главного:  сделанные   вами  усовершенствования  показали,  что
конструкторское бюро пошло по неправильному пути.
     В комнате стало так тихо, что показалось,  будто умолкли  даже большие,
стоявшие в углу часы. Но уже в следующий момент над столом раздалось  что-то
вроде вздоха облегчения и даже послышались оживленные возгласы:
     -- Вот это да!
     -- Силен капитан!
     -- А мы-то головы ломали!..
     Кольцов понял, что его заявление просто не приняли всерьез. Но повторил
еще тверже:
     -- И тем не менее это так.
     -- Да кто вам это сказал? -- снова поднялся со своего места Руденко. --
И о каком пути вы вообще ведете речь?
     -- Объясню, -- ответил Кольцов. -- Я не зря напомнил о заключении наших
прошлогодних испытаний. Есть с чем сравнивать. И если первый вариант прибора
принять  за исходную точку, или точку  "А", а усовершенствованный образец за
точку  "Б"  и  соединить  их прямой,  то  и  слепому  станет ясно,  в  каком
направлении вы вели работу, по какому пути шел ваш поиск.
     --  Ну, если вопрос  рассматривать только так,  то,  на  мой взгляд,  и
соединять  ничего не надо.  А надо  просто  посмотреть на  панель управления
прибора,  и действительно всякому станет  ясно, что на ней появилось нового,
--  запальчиво проговорил Руденко. -- Ручка настройки резкости -- раз. Ручка
контрастности  -- два.  Значит, вы утверждаете,  что введенные  нами системы
регулировки не нужны?
     -- Думаю, что так, ибо они не дали ожидаемых результатов. И не дадут!
     --  А об этом говорить еще рано. Да и вряд ли вообще есть основания, --
вмешался неожиданно в разговор Кулешов. -- Некоторую недоработку этих систем
мы  уже  устранили.   Сейчас  они  стали  намного  надежней.  И  еще   будут
доделываться. Так что принять это ваше замечание мы просто не можем.
     -- А как раз о нем я и хочу говорить, -- упрямо возразил Кольцов.
     --  Но  на  что  вы  будете  ссылаться? Вы  даже  не  видели  сделанных
усовершенствований! Вы же о них ничего не знаете!
     --  Знаю. Меня познакомили  с технической  документацией. Мне  известна
проделанная вами работа.  И именно  на основании ее  я утверждаю, что  путь,
избранный  КБ  для устранения  недостатков прибора,  является  ошибочным.  И
берусь это доказать.
     --  Ну,  если  так...  --не  зная, чему  больше  удивляться  --  то  ли
осведомленности, то ли такой настырности капитана,  -- развел руками Кулешов
и, нахмурившись, опустил взгляд. -- Доказывайте.
     И опять в  комнате стало тихо. Но теперь уже никто  не улыбался, а все,
наоборот, стали  серьезными  и  уже со вниманием смотрели на Кольцова. А он,
почувствовав, что снова завладел аудиторией,  решил, что пора пускать  в ход
главный козырь, переходить  к теории вопроса, и направился к доске. Но перед
этим  совсем  мельком  взглянул  на  Юлю.  Она, так же  как  все  остальные,
сосредоточенно смотрела на него. Но виделась  в ее взгляде и  чуть  заметная
тревога.  "Ничего, теперь уже не вышибут  из  седла,  теперь не  собьют", --
мысленно успокоил ее Кольцов и взял в руки мел.
     --  Для того,  чтобы  заставить "Сову"  видеть в тумане и  в  дыму, вам
потребовалось   увеличить  мощность   сигнала.   Вот  выбранный  вами   путь
усовершенствования. Направление работы, а не ручки на панели управления имел
я в виду. Если в первом образце мощность сигнала выражалась "ку" в квадрате,
-- записал  на  доске Кольцов, -- то при  последующих модернизациях она  уже
стала "ку" в квадрате плюс два, потом плюс четыре и, надо думать, будет плюс
шесть и плюс восемь! -- последовательно записал он.
     --  Не будет. Вы, простите, знакомы  с преобразователем 2Х-Щ? --  снова
перебил Кольцова Руденко, подошел к другой доске и тоже взял мел.
     -- Да, -- коротко ответил Кольцов.
     --  Вы  знаете,  что он  может повысить  мощность сразу в три  и даже в
четыре раза? И тогда формула будет  выглядеть вот так, -- сделал свою запись
Руденко.
     -- Знаю, -- взглянув на доску, коротко ответил Кольцов.
     -- Тогда в чем же дело?
     -- А в том, что если вы получите искомое "ку" даже в шестой степени, --
то не выйдете из тупика, в который заходите все глубже и глубже.
     --  Мы  намерены также  ввести усилитель и  в цепь преобразователя,  --
добавил к выходной формуле несколько цифр Руденко.
     --  Все  равно  простое механическое наращивание мощности  не  позволит
решить  проблему в целом, -- возразил Кольцов, -- Вы пробьете туман. Но  при
этом вы обречете прибор на действие лишь в идеальных условиях темноты.
     -- А это откуда вам известно?
     -- Я  утверждаю  это как физик.  При этом я  основываюсь  не  только  а
собственном  понимании  данной   проблемы,  но  и   на  очень  обстоятельной
консультации академика Верховского, -- четко проговорил Кольцов.
     В споре  наступила  пауза. Ссылка на  академика  была  для  всех полной
неожиданностью и заставила присутствующих задуматься.  Кольцов почувствовал,
что инициатива  теперь  уже надежно перешла к нему в руки, и, боясь упустить
ее, заговорил еще энергичней.
     -- Я утверждаю, что  при  такой  мощном  выходом  сигнале "Сова" сможет
эффективно  работать только в абсолютной темноте, --  повторил Кольцов  свой
главный вывод. -- А на какую темноту  можно рассчитывать  в современном бою,
когда противник применяет и  напалм, и  осветительные ракеты, и трассирующие
снаряды, и пули, когда даже на такой сравнительно небольшой площади,  какую,
к  примеру, занимает  ротный  опорный  пункт, всегда или почти всегда  будет
два-три очага пожара? Я знакомил вас с записями отчетных карточек. Вы должны
были  обратить внимание  на то,  что уже первый модернизированный образец  с
усиленным сигналом  даже при слабом  лунном освещении  резко  снижал  эффект
видимости. А когда мой танк двинулся на горящую цистерну, чтобы сбросить  ее
с  полотна  и освободить путь,  "Сова"  ослепла совершенно.  И мне  пришлось
таранить  пылающую   цистерну  с  открытым  люком,  ибо  только  так  мог  я
ориентироваться на местности и управлять машиной. Тогда-то,  кстати сказать,
и был поврежден контрольный измеритель...  Но это все слова. И вы  вольны им
верить или  не верить.  А вот что  показывают цифры... --  И  Кольцов быстро
покрыл доску формулами. По ходу записи он что-то подчеркивал, что-то обводил
кружками. В конце концов  вывел итоговый  результат,  дважды  подчеркнул его
жирной чертой и положил мел. -- Вот к  чему неизменно  вы придете, наращивая
мощность сигнала, -- безапелляционно заявил он. -- А вот на что рекомендовал
обратить  внимание  академик  Верховский. В развитии "дельты",  и  не иначе,
увидел он перспективу. Он вообще  отверг вариант с усилителем  2Х-Щ. Одобрил
усилители,  уже задействованные в схеме. Но при этом рекомендовал установить
их параллельно.  И тогда, если даже учитывать фактор среды, то есть  и свет,
излучаемый  ночью  небесными  телами,  и  искусственное освещение местности,
итоговый результат не выйдет за пределы, допустимые нормой.
     И  опять наступила  пауза.  Руденко  вернулся  на свое место за столом.
Сотрудники КБ, казалось, обдумывали формулы Кольцова. Многие переписывали их
в свои тетради. Кольцов тоже молчал. Он сказал все, что намеревался сказать,
написал  все,  что считал нужным. Теперь, по всем правилам, у присутствующих
должны были возникнуть вопросы. Но  они не возникли. Во всяком случае, их не
задавали.  И вообще было непонятно: согласились ли с  его мнением сотрудники
КБ или остались при своем? Не ясно было и то,  доволен его разбором Ачкасов,
или он  ожидал  от  Кольцова чего-то  другого? Он тоже молчал, лишь время от
времени поглядывая на сидящих за столом.
     "А стоять тут у доски, однако, глупо", -- подумал Кольцов и вернулся на
свое  место.  И  как только он сел,  комната  наполнилась шумом. Собравшиеся
заговорили все сразу. Но то, что услышал Кольцов, немало его удивило.
     -- Интересно получается, весьма, -- громче всех прозвучал голос Зарубы,
-- от нас до Верховского полчаса езды, и мы не удосужились у  него побывать.
А капитан приехал за тысячу километров и быстрее нас обернулся.
     --  А кому это было надо, чтобы мы  к  нему ездили?  -- встал со своего
места майор-инженер с двумя  ромбиками на кителе. -- У нас вопрос  с  самого
начала был  решен просто:  делать так! И не иначе! А почему  именно "так"? В
угоду чьему авторитету? Я  писал в докладных записках: то, что мы делаем, --
это  всего   лишь  сегодняшний   день.  А  надо  думать   о   завтрашнем   и
послезавтрашнем! Так что мне на это  ответили? Занимайся своим делом. Ну вот
и дозанимались!
     -- А кому вы писали? -- спросил Ачкасов.
     --  Руководителю  работ   подполковнику-инженеру   Руденко.   Писал   и
начальнику лаборатории, -- ответил майор0инженер.
     -- Когда писали?
     -- На последней стадии разработки проекта.
     -- Научно-технический совет разбирал ваши докладные?
     -- Нет.
     -- Почему?
     Из-за стола в который уже раз поднялся Руденко.
     -- Разрешите,  товарищ  генерал? --  обратился он к  Ачкасову. -- Я  не
видел необходимости передавать записки майора-инженера Окунева НТС...
     --  Садитесь, Игорь Николаевич, -- прервал его вдруг Кулешов.  -- Я сам
объясню Владимиру Георгиевичу суть дела.  -- Да,  были такие докладные.  Я о
них  знал. Кстати, их было  не две, а больше,  и писал  не только Окунев. Но
дело  в  том,  что  поступать  они  начали тогда,  когда аванпроект был  уже
одобрен,  и с вашего ведома, -- поклонился в сторону Ачкасова  Кулешов. -- К
тому же нас поджимали сроки, установленные министерством.
     -- И тем не менее, уважаемый Александр Петрович, наиболее перспективные
из них надо было рассмотреть. Я со своей стороны неоднократно  напоминал вам
об этом, -- с места бросил реплику Бочкарев.
     -- А я их рассматривал, уважаемый Юрий Михайлович,  -- обернулся теперь
уже в сторону  Бочкарева Кулешов.  -- Рассматривал и отклонял. И  утверждаю,
что ни одного до конца обоснованного предложения в докладных не было.
     Кольцов,  поначалу несколько ошарашенный этой так  неожиданно возникшей
перепалкой,  теперь уже с интересом слушал то, о чем говорили сотрудники КБ.
Слушал и понимал: разговор  этот имеет  самое непосредственное отношение  не
только к сделанному им разбору, но и к проблеме Совы в целом. И было пока не
ясно лишь одно: воспользуется КБ  его конкретным предложением или нет?  Это,
по мнению Кольцова,  во  многом  должно было  зависеть  от  Ачкасова. А  он,
оставаясь  внешне  совершенно спокойным,  пока явно с  повышенным  вниманием
прислушивался  к каждой реплике,  к  каждому данному  на нее ответу.  И даже
сделал несколько пометок в своей записной книжке.
     Разговор между тем продолжался. Теперь уже встал Бочкарев. Он снял свои
большие очки, зажал  их в ладони  и,  подождав,  когда шум в комнате немного
умолк, заговорил:
     -- У нас, правда, сегодня не собрание. Но уж раз такой  разговор зашел,
хочу  сказать: я  тоже не согласен ни  с  выводом, о котором  нам только что
сообщил главный конструктор, ни  с  установившейся  практикой решать научные
вопросы административным путем.  Вы  знаете,  Александр Петрович, я всячески
поддерживал предложение Окунева об изменении  схемы "Совы".  И потому в свое
время  настаивал на их рассмотрении  советом, что  знал:  сами вы никогда не
отступите  от своего варианта  проекта. Сейчас, конечно,  можно ссылаться на
то, что на нас давили сроки. Но разве в конечном счете мы их  выиграли? Нет!
И тысячу раз нет!  Жизнь в  конце концов рассудила, кто был прав.  И я очень
благодарен капитану Кольцову за  его  принципиальное, глубокое, если хотите,
творческое  исследование  нашего  проекта.  Хоть  теперь,  на  этапе  второй
модернизации,  мы дадим себе отчет в  т  ом, что  творим.  Познакомившись  с
выводами   Верховского,   я   припоминаю,   что  предложение   Окунева  тоже
предусматривало параллельную  установку усилителей. А  разве не  к этому  же
варианту пришел  теперь  в  своих выводах Верховский? Я вас спрашиваю, Игорь
Николаевич?
     Руденко снова  быстро  поднялся со своего места,  будто  только того  и
ждал, что его сейчас позовут.
     -- А зачем гадать? Я тоже отлично помню, как выглядело предложение и на
схеме, и в расчетах. И пожалуйста, могу записать выкладки Окунева сейчас же,
-- глядя больше на Ачкасова, чем  на  Бочкарева, предложил он и направился к
доске. Но Бочкарев остановил его?
     -- Теперь это уже не имеет смысла.
     -- Почему?
     --  Потому что на данном этапе оно уже не имеет  практической ценности,
потому что внедрять его  во всех  случаях можно было только на первое стадии
разработки проекта. Потому, наконец, что наш разговор уже перешел из области
технической в область, если хотите, морально-этическую.
     Руденко  недоуменно  пожал  плечами,  но спорить  почему-то  не  стал и
вернулся   на  свое  место.  А  Бочкарев,  проткнув  воздух,   как  рапирой,
указательным пальцем, продолжал:
     --   Позвольте,  Игорь  Николаевич,  напомнить  вам:  время  гениальных
одиночек безвозвратно ушло.
     -- Что вы этим хотите сказать, Юрий Михайлович? -- спросил Руденко.
     --  То,  что  я  уже  сказал:  я  возражал   и  буду  возражать  против
установившейся в  бюро  практики решать  научные вопросы  кем бы то ни  было
единолично.
     --  Да,  но  с  меня как  с  руководителя  работ  никто еще  не  снимал
ответственности за ее успешное проведение! -- запальчиво возразил Руденко.
     -- И не только единолично, но и безапелляционно! -- не обращая внимания
на  реплику Руденко, продолжал Бочкарев. -- Я считаю совершенно недопустимым
рассматривать научный спор как критику действий руководства. С каких это пор
авторитет  ученого  стал  поддерживаться  в  первую очередь его  должностным
положением?  Почему  Бутлеров,  великий  Бутлеров,  мог, обращаясь  к  своим
коллегам, призывать: разрушайте меня,  опровергайте меня! Да потому, что  он
меньше всего беспокоился за свой личный авторитет и больше всего болел душой
за истину! Она, и только она,  должна быть ученому дороже всего. А мы забыли
это. И вместе с этим  забываем и  о своем гражданском  и партийном долге. Мы
разглагольствуем об  ответственности,  а  на  деле озабочены лишь тем, чтобы
оставить в науке, в технике, в жизни свой собственный след,  не  задумываясь
при  этом,  во  сколько  он  иногда  обходится  государству.  Лишние  опыты,
промеж