чери сами, по своей воле, сели перекраивать шлейфы  в  воскресные  жилетки
для наших малышей - Дика и Билла. Замечательнее же всего то, что без шлейфов
платья обеих девиц только выиграли!

ГЛАВА V
        Новое и блистательное знакомство. То, на что мы более всего уповаем,
        обычно и губит нас

     Неподалеку от дома, в тени боярышника и жимолости,  мой  предшественник
поставил скамью. Сюда-то в хорошую погоду, когда работа  спорилась,  мы  все
собирались отдохнуть от дневных трудов и в вечерней тиши любоваться обширной
панорамой, открывающейся взору. Здесь же иной раз пили мы чай;  трапеза  эта
ныне казалась нам настоящим пиршеством; мы справляли ее не  каждый  день,  и
всякий раз испытывали неизведанное доселе удовольствие, облекая все хлопоты,
связанные с ее приготовлением, чрезвычайной торжественностью. Покуда мы пили
чай, оба наших малыша поочередно читали вслух и свою порцию  получали  после
взрослых. Иногда же, разнообразия ради, дочки  пели,  аккомпанируя  себе  на
гитаре; мы с женой во время такого концерта обычно прохаживались по зеленому
склону, украшенному колокольчиками и васильками, с упоением беседуя о  наших
детях и наслаждаясь ветерком, который, казалось, нес нам здоровье и душевный
покой.
     Постепенно мы пришли к убеждению, что  всякое  состояние  таит  в  себе
какие-нибудь, ему одному свойственные  радости.  Каждое  утро  мы  вставали,
чтобы  вновь  приняться  за  труды;  зато  вечером  мы   могли   предаваться
безмятежному веселью.
     Однажды в начале осени, в праздник, - а праздники я соблюдал, ибо  надо
же было когда-нибудь и отдыхать, - мы собрались в привычном месте,  и  дочки
по обыкновению своему затеяли концерт. Вдруг шагах в двадцати от нас  быстро
пронесся олень, и по его частому дыханию мы заключили, что  за  ним  гонятся
охотники. Не успели  мы  как  следует  погоревать  о  бедняге,  как  увидали
мчавшихся за оленем по той же тропе  собак  и  всадников.  Я  хотел  тут  же
вернуться в дом со всем своим семейством, но любопытство ли было виною,  или
внезапность, или еще какая, более затаенная причина, а  только  жена  моя  с
дочками не двинулись с места. Охотник, ехавший впереди всех,  пролетел  мимо
нас, за  ним  столь  же  стремительно  проскакало  еще  четверо  или  пятеро
всадников.
     Наконец  появился  какой-то  молодой  человек,  по   наружности   более
благородного происхождения, чем остальные; он круто осадил  коня,  некоторое
время разглядывал нас и, вместо того чтобы следовать за охотниками, соскочил
наземь, бросил поводья слуге, который сопровождал его, и  легкой,  небрежной
походкой направился к нам. Не взяв на себя труда представиться, он подошел к
моим дочкам и, - очевидно, не сомневаясь в ласковом  приеме,  -  намеревался
приветствовать их поцелуем; но они уже с малых лет постигли искусство единым
взглядом пресекать дерзость в самом ее зародыше.  Тогда,  сообщив,  что  его
фамилия Торнхилл,  а  также  что  обширные  угодья,  расстилавшиеся  вокруг,
принадлежат ему, он снова приблизился, чтобы поцеловать мою жену и  дочерей,
и - таково обаяние богатства и красивого наряда! - на этот раз ему отказа не
было. Непринужденность его манер, -  не  лишенных,  правда,  некоторой  доли
самонадеянности, - вскоре передалась и нам; заметив музыкальные инструменты,
лежавшие подле нас, он стал  уговаривать  моих  дочерей  спеть.  Не  в  моих
правилах поощрять дружбу с неровней, поэтому я мигнул девочкам, чтобы они не
соглашались; однако намек  мой  остался  втуне,  ибо,  увидев,  что  матушка
одобрительно им кивает, они, не задумываясь, спели модную песенку Драйдена.
     Мистер Торнхилл пришел в восторг и от исполнения и от выбора  и,  когда
они кончили, сам схватил гитару. Играл он весьма посредственно: тем не менее
старшая моя дочь отплатила ему за его  похвалы  с  лихвой,  уверяя,  что  он
играет еще громче, чем ее учитель музыки.  На  этот  комплимент  он  отвечал
поклоном, она же, в свою очередь, сделала ему реверанс. Он стал расхваливать
ее вкус, она - изумляться тонкости его суждения; можно  было  подумать,  что
они уже век знакомы; а любящая мать, разделяя  их  восторг,  стала  усиленно
приглашать молодого помещика в дом  -  отведать  крыжовенной  настойки.  Вся
семья, казалось, только и думала, как ему  угодить;  девицы  мои  стремились
развлекать его разговором на самые, по их мнению, злободневные  темы,  в  то
время как Мозес, напротив, задал ему несколько вопросов, касающихся  древних
писателей, за что и был награжден смехом; малыши тоже так и льнули к  новому
знакомцу. С трудом удерживал  я  их  от  того,  чтобы  они  своими  грязными
пальчиками не пачкали кружева его костюма и не  задирали  клапаны  карманов,
желая ознакомиться с их содержимым. С наступлением вечера он стал прощаться,
но прежде попросил разрешения  повторить  свой  визит,  и  мы  с  величайшей
готовностью позволение свое дали - как-никак мы жили в его владениях!
     Не успел он уйти, как жена открыла военный  совет,  посвященный  исходу
сражения. Она была довольна: и не такое сбывалось! Настанет  день,  говорила
она, когда мы снова поднимем голову и будем не хуже всяких иных  прочих,  и,
наконец, с какой это стати  морщинистые  мисс  Ринкльс  обе  нашли  себе  по
богатому жениху, а ее собственные дети ни одного? Так  как  последний  довод
адресовался прямо ко мне, я отвечал, что  и  сам  не  вижу  никаких  к  тому
причин, так же как не вижу,  почему  мистер  Симкинс  выиграл  десять  тысяч
фунтов в лотерее, а мы ничего.
     - Право, Чарльз! - воскликнула жена. - Вечно ты так, чуть только  мы  с
девочками воспрянем духом, ты непременно должен  испортить  нам  настроение.
Софья, дружок, как тебе показался гость? Не правда ли, мил?
     - Очень даже, матушка, - отвечала та, - обо всем-то он может  говорить,
никогда-то не растеряется; и чем ничтожней  предмет  разговора,  тем  больше
мыслей высказывает он о нем.
     - Ну да, - возразила Оливия, - он человек, может, и неплохой,  но  мне,
признаться, совсем не по душе; он так развязен и дерзок и на  гитаре  играет
из рук вон плохо.
     Оба  эти  высказывания  я  истолковал  в  обратном  смысле.  Надо  было
понимать, что Софья столь же в душе  презирает  его,  сколь  восхищается  им
втайне Оливия.
     - Что бы вы о нем ни думали, дети  мои,  -  сказал  я,  -  мне,  говоря
откровенно, он не  очень-то  пришелся  по  сердцу.  Неравная  дружба  всегда
кончается разочарованием; и  мне  показалось,  что,  несмотря  на  всю  свою
непринужденность, он не забывал ни на минуту о расстоянии, разделяющем  нас.
Будем лучше держаться людей нашего круга!  Все  мы  презираем  охотников  за
приданым, но ведь девушка, если она охотится за богатым женихом,  ничуть  не
лучше! Итак, даже если бы его намерения и оказались честными, мы  все  равно
были бы достойны презрения; а если нет... Я содрогаюсь  при  одной  мысли  о
том! Конечно, поведение моих дочек не внушает мне ни  малейшей  тревоги,  но
его репутация заставляет меня насторожиться.
     Я хотел было высказать еще несколько соображений по  этому  поводу,  но
тут вошел слуга помещика; он  принес  нам  олений  бок  и  сказал,  что  его
господин велел кланяться и что он намерен отобедать у нас  на  этой  педеле.
Подарок был так кстати и так красноречиво свидетельствовал в  пользу  нашего
нового знакомца, что все мои дальнейшие речи все  равно  были  бы  бессильны
стереть это выгодное впечатление. Я молчал, довольствуясь тем, что указал на
опасность,  избежать  которую  теперь  зависело  от  них   самих.   Ибо   та
добродетель, что нуждается в постоянном стороже, едва ли стоит того, чтоб ее
сторожили.

ГЛАВА VI
        Радости сельской жизни

     Так как спорили мы до появления оленьего бока довольно горячо, то  ради
наискорейшего восстановления семейного мира все единодушно сошлись  на  том,
чтобы часть оленины зажарить к ужину. Дочки живо принялись за дело.
     - Какая жалость, - воскликнул я, - что ни сосед, ни путник не  заглянет
к нам сегодня и не разделит с нами нашу роскошную трапезу, ибо всякое  блюдо
становится вкуснее, когда приправой ему служит гостеприимство!
     - Смотрите-ка, кто идет! - вскричала тут  жена.  -  Наш  добрый  мистер
Берчелл, - тот самый, что спас Софью и переспорил вас.
     - Переспорил меня?! - возразил я. - Душа моя, вы ошибаетесь.  Человека,
который способен меня переспорить, не так  то  легко  найти.  Я  никогда  не
высказывал сомнений  в  вашей  способности  приготовить  паштет  из  гусиной
печенки, там, где дело идет о споре,  предоставьте,  мой  друг,  мне  самому
судить.
     Едва успел я произнести эти слова, как вошел бедный мистер Берчелл; вся
семья радушно приветствовала его, все с чувством жали ему  руку,  а  малютка
Дик услужливо пододвинул ему стул.
     Я был рад дружить с беднягой по двум причинам: во-первых, он искал моей
дружбы, а во-вторых, всячески пытался выказать мне свою. Говорили, будто  он
был происхождения благородного, хоть и беден, и  что  молодость  его  прошла
как-то безалаберно, - впрочем, ему и сейчас еще не было тридцати.  Иной  раз
от него можно было услышать  весьма  дельное  слово;  однако  большую  часть
времени он проводил с детьми,  с  этим  "незлобивым  народцем",  как  он  их
называл. Он был мастер петь баллады и рассказывать сказки, и невозможно было
представить себе, чтобы он вышел из дому с пустыми карманами,  -  непременно
припасет  для  детишек  либо  пряник,  либо  грошовую  свистульку.  Он  имел
обыкновение раз в год на несколько  дней  забредать  в  наши  края  и  тогда
пользовался гостеприимством кого-нибудь из поселян.
     Мы  усадили  его  ужинать  с  нами,  и  жена  щедрой  рукой   разливала
крыжовенную настойку.  Пошли  рассказы;  он  спел  нам  несколько  старинных
песенок, а детям поведал историю Беверлендскэго Оленя, повесть о  терпеливой
Гризельде, приключения Кота Мурлыки и, наконец, рассказал о замке прекрасной
Розамонды. Между  тем  петух  наш,  который  всегда  кричал  в  одиннадцать,
возвестил, что пора  отправляться  на  покой;  тут  возникло  непредвиденное
затруднение с  устройством  нашего  гостя  на  ночь;  в  доме  не  оказалось
свободной постели, стучаться же на постоялый двор было поздно.  Выход  нашел
малютка Дик, сказав, что уступит гостю свою часть постели,  а  сам  ляжет  с
братцем Мозесом, если тот не будет возражать.
     - А я, - подхватил Билл, - уступлю мистеру Берчеллу свою половину, если
меня приютят сестрички!
     - Браво, детки! - вскричал я. - Молодцы! Гостеприимство есть  первейший
долг христианина. Зверь лесной идет в свое логово, птица  небесная  летит  в
гнездышко, а  беспомощный  человек  находит  пристанище  только  среди  себе
подобных.
     Величайшим скитальцем в этом мире был тот, кто пришел спасти его: он не
имел своего  дома,  словно  нарочно,  чтобы  испытать  наше  гостеприимство.
Дебора, душа моя, - обратился я к жене, - дай мальчикам по  кусочку  сахара,
да смотри, чтобы Дику достался кусок побольше, - ведь главный  затейщик  тут
он!
     Рано поутру я позвал всю семью ворошить сено от  второго  укоса;  гость
вызвался помогать, и мы охотно приняли его в компанию; работа спорилась;  мы
переворачивали ряд за рядом; я шел впереди, остальные - на  мной  следом.  И
все же от меня не ускользнуло рвение, с каким мистер Берчелл  помогал  Софье
справляться с ее уроком. Закончив свою работу, он всякий раз  принимался  за
ее участок, и между ними завязывалась  оживленная  беседа;  впрочем,  я  был
самого высокого мнения о Софьином благоразумии, знал, что честолюбие  ей  не
чуждо, и  мне  даже  в  голову  не  приходило,  чтобы  нищий  неудачник  мог
представлять для нее  какую-либо  опасность.  Вечером  мы  снова  пригласили
мистера Берчелла ночевать у нас; на этот раз он,  однако,  отказался  -  его
ждали у соседа, он даже запасся свистулькой для его сынишки.
     За ужином,  когда  мы  остались  одни,  разговор  коснулся  только  что
покинувшего нас злополучного молодого человека.
     - Бедняга! - воскликнул я. - На его примере можно видеть, сколь пагубно
предаваться легкомысленным проказам и расточительству в юные годы. Вот  ведь
-  и  умом  как  будто  не  обижен,  но  тем   непростительнее   былые   его
безрассудства! Несчастный горемыка! Где они все - льстецы и гуляки,  некогда
столь послушные его воле? Как знать, может быть, угождают своднику,  который
разбогател  благодаря  его  мотовству!  Те  же  самые  люди,  что   когда-то
превозносили своего покровителя до небес, поют теперь хвалу этому  своднику;
те, что прежде приходили в восторг от его остроумия, теперь глумятся над его
простотой. Он беден, и сам виноват в своей  бедности,  ибо  у  него  нет  ни
стремления стать независимым, ни навыка к какому-нибудь полезному ремеслу.
     Тайная  причина  побудила  меня  высказаться,  быть  может,  с  большей
суровостью, чем следовало, и Софья тотчас мягко меня упрекнула.
     - Как бы ни заблуждался он  прежде,  -  сказала  она,  -  нынешние  его
обстоятельства, мне кажется, должны были бы оградить его  от  нареканий.  За
былые свои безрассудства он и без того наказан тем, что так беден. И  не  вы
ли сами, батюшка, учили нас, что не следует лишний  раз  бичевать  того,  на
кого провидение и так обрушило карающую руку?
     - Твоя правда, Софья! - воскликнул мой сын  Мозес.  -  И  у  одного  из
древних писателей находим мы великолепный пример подобной жестокости в  лице
деревенского невежды, который пытается освежевать Марсия,  после  того  как,
согласно преданию, с него уже содрали кожу. К тому же я вовсе не уверен, что
нашему бедняку так уж худо, как вы,  батюшка,  думаете.  О  чувствах  других
людей не следует судить по себе. Каким  бы  мрачным  не  представлялось  нам
жилище крота, сам зверек, в нем обитающий, находит  свои  хоромы  достаточно
светлыми. И сказать по чести,  я  не  приметил,  чтобы  гость  наш  особенно
тяготился своим положением, - право же, Софья, всякий раз, как я  видел  его
беседующим с тобой, мне казалось, что я вижу самого счастливого человека  на
свете.
     Слова эти, произнесенные без какой-либо  задней  мысли,  тем  не  менее
вызвали на щеках Софьи румянец, и для того,  чтобы  скрыть  его,  она  стала
смеяться, уверяя брата, что даже не расслышала  толком,  о  чем  говорил  ей
гость, но что он, должно быть, и в самом деле некогда был блестящим  молодым
человеком. Горячность, с какой она оправдывалась,  и  самый  ее  румянец  не
совсем пришлись  мне  по  сердцу,  однако  я  решил  не  давать  воли  своей
мнительности.
     Так как помещик обещал  прийти  на  следующий  день,  жена  отправилась
готовить олений паштет; Мозес погрузился в книгу, а я  занялся  с  малышами;
дочери тоже не сидели сложа руки; я долго наблюдал,  как  они  что-то  такое
варят на огне. Я полагал, что они решили помочь своей  матушке.  Но  малютка
Дик шепотом сообщил мне, что они готовят туалетную воду. Питая предубеждение
против всех этих притираний и снадобий, ибо мне точно известно, что,  нимало
не улучшая цвет лица, они,  напротив,  для  него  губительны,  я  неприметно
пододвинул свое кресло к камину, схватил кочергу и начал ворошить  ею  дрова
якобы для того, чтобы поправить огонь, и вдруг, как бы невзначай, перевернул
весь состав - приготовить его заново они бы уже не успели.

ГЛАВА VII
        Столичный остряк. Самый последний тупица может показаться
        занимательным в течение одного-двух вечеров

     На другой день мы ждали к себе мистера Торнхилла, и  можно  вообразить,
какие были произведены опустошения в кладовой: не хотелось ударить  в  грязь
лицом! Жена и дочки, разумеется, пожелали предстать  перед  гостем  в  самом
радужном  своем  оперении.  Мистер  Торнхилл  прибыл  в  сопровождении  двух
приятелей, псаря и  собственного  капеллана.  Своим  многочисленным  слугам,
чтобы не обременять нас, он приказал отправиться  в  ближайший  трактир.  Но
жена, обуреваемая  гордыней,  пожелала  распространить  свое  гостеприимство
также и на слуг - вследствие чего, замечу кстати, в течение последующих трех
недель стол наш был  весьма  и  весьма  скромен.  Правда,  намек,  брошенный
накануне мистером Берчеллом, будто  бы  мистер  Торнхилл  сватается  к  мисс
Уилмот, бывшей невесте сына моего, Джорджа, несколько умерил  наше  радушие;
впрочем, случай помог ослабить натянутость, которую все невольно испытывали:
ибо, когда, не помню кто, невзначай упомянул ее имя, мистер Торнхилл  тотчас
воскликнул,  что  просто  понять  не  может,  как  такую  дурнушку  называют
красавицей, - и даже при этом побожился.
     - Да я бы скорее остановил  свой  выбор  на  одном  из  страшилищ,  что
украшают церковь святого Дунстана, - прибавил он.  -  Разрази  меня  молния,
если это не так!
     Он рассмеялся, а вслед за ним засмеялись  и  мы:  шутки  богача  всегда
остроумны. Оливия же притом еще не удержалась и шепотом, достаточно, однако,
громким,  заметила,  что  мистер  Торнхилл  обладает  неиссякаемым   запасом
остроумия.
     После обеда я предложил  свой  обычный  тост  -  за  церковь.  Капеллан
поблагодарил  меня,  сказав,   что   церковь   является   его   единственной
возлюбленной.
     - А что, Франк, признайся, - начал помещик  со  своей  обычной  лукавой
усмешкой, - что, если бы церковь, твою возлюбленную, как  ты  ее  величаешь,
разодетую в батист, поставить по одну сторону, а  мисс  Софию,  без  всякого
батиста, по другую, - кого бы ты выбрал?
     - Обеих, конечно! - воскликнул капеллан.
     - Молодчина, Франк! - вскричал помещик. - И  пусть  я  захлебнусь  этим
вином, если хорошенькая девушка не стоит всех попов на свете! Ведь  все  эти
церковные десятины и прочее - дьявольский обман, и ничего больше!  Я  берусь
доказать, что это так.
     - Сделайте милость, докажите! - воскликнул сын мой Мозес.  -  Я  же  со
своей стороны постараюсь опровергнуть вас.
     - Отлично, сударь! - вскричал помещик, сразу смекнув, с кем имеет дело,
и подмигнул, как бы приглашая всех принять участие в предстоящей  забаве.  -
Если вы хотите начать диспут, я принимаю ваш  вызов.  Но  прежде  всего  нам
нужно  установить,  как  вы  намерены  вести   его   -   аналогическим   или
диалогическим методом?
     - Я желал бы вести его на разумных началах, - отвечал Мозес, в восторге
от того, что ему представилась возможность выступить в словесном поединке.
     - Вот и отлично! - воскликнул помещик. - Итак, я полагаю, вы не станете
отрицать, что все сущее существует? Если вы не примете этого постулата,  мне
придется уклониться от дальнейшего обсуждения.
     - Что ж, - ответствовал Мозес, - это я, пожалуй, могу  допустить.  Будь
по-вашему.
     - Я полагаю также, - продолжал его оппонент, -  что  вы  согласитесь  с
тем, что часть меньше целого?
     - Допускаю! - вскричал Мозес. - Ибо это не  только  справедливо,  но  и
разумно.
     - Полагаю, - воскликнул помещик, - что  вы  не  станете  отрицать,  что
сумма трех углов треугольника равна сумме двух прямых углов?
     - Это не подлежит никакому сомнению,  -  отвечал  тот  и  важным  своим
взором окинул всех нас.
     - Превосходно! - вскричал помещик и продолжал скороговоркой: - Итак, на
основании  обусловленных  мною  предпосылок,  позвольте  мне  заметить,  что
взаимосвязанность самостоятельных существовании, имеющая место при обратимом
двойном  взаимоотношении,  само   собой   разумеется,   вызывает   возможный
диалогизм, который в  известной  мере  доказывает,  что  сущность  духовного
субстрата следует отнести к категории вторичных предиктов.
     - Погодите, сударь! - вскричал тут Мозес. - Я  отрицаю  это  положение.
Или вы полагаете, что я так, без боя, приму столь еретическую доктрину?
     - Как? - воскликнул помещик в притворном  исступлении.  -  Не  примете?
Извольте же ответить мне на следующий вопрос: согласны ли вы с  Аристотелем,
когда он утверждает, что родственное родственно?
     - Безусловно, - отвечал Мозес.
     - В таком случае, - вскричал  помещик,