авай.
     - Давай.
     - Без брехни.
     - Без брехни.
     - И чтоб больше ни с кем.
     - Хорошо.
     - Поклянись...
     - Клянусь.
     - Поцелуй меня.
     Я неловко чмокнул ее в лоб. Она поморщилась.
     - Так только покойников... А еще говоришь - двенадцать было.
     Она  встала,  отряхнулась от  песка  и  ушла к  визжавшим по  соседству
девчонкам. А я поплелся к "кодле".
     - Порядок? - спросил Шептун. Он все видел.


        "Вторая любовь (продолжение)"

      Судя по ручке ковша Большой Медведицы, было уже очень поздно, а мы все
никак  не  могли выяснить отношения.  Я уже, наверно, раз  десять вставал со
скамейки и начинал прощаться, потому что предстоял длинный путь и неподалеку
в кустах мерз голодный, сонный Вад, но она удерживала меня.
     - Еще нет двенадцати... Моя сестра всегда в час приходит...
     - Но что делать так поздно?
     - Поцелуй меня еще раз...
     - Пожалуйста.
     - Расскажи, за что ты меня любишь.
     - Я тебя люблю за то, что ты красивая.
     - А что у меня красивое?
     - Ну5 волосы, например...
     - А еще?
     - Глаза.
     - А еще?
     - Ну не знаю... я особенно не разглядывал.
     - Значит, лицо у меня некрасивое?
     - Нет, почему же... Есть что-то.
     -  Ах, только "что-то"! Ты даже не "разглядывал" меня, а говоришь,  что
любишь! Ты  даже  ни  одного нежного слова  не  сказал. Вон сестру ее  жених
каждый вечер называет "милой", "дорогой".
     Она  замолчала, опустив голову с длинными  волосами. В лунном свете она
была похожа на русалку.
     Я погладил ее по волосам.
     - Милая, дорогая...
     Она покачала головой.
     - Нет, ты  меня не любишь. Когда любят,  бывает все не так. Я читала, и
сестра рассказывала....
     Мне  было  очень жаль ее,  но  что я мог  поделать:  меня  ждал сонный,
голодный, продрогший Вад, а нам еще предстояло идти и идти...
     - До свиданья, - сказал я. - Увидимся завтра на речке...
     Я чувствовал - задержись я еще секунду, и она расплачется.
     Она догнала меня у самой калитки, какая-то взбудораженная.
     - Подожди... Я хотела сказать тебе. Я знаю, зачем ты захотел дружить со
мной. Я знаю...
     - Ну зачем?
     Она вдруг ударила меня в шею.  Наверно, она подражала  какой-то героине
кино и хотела ударить по щеке, но промахнулась.
     - До свиданья, - сказал я.
     Я отошел немного и оглянулся. Она стояла неподвижно,  свесив руки вдоль
тела, и о чем-то думала.
     - До свиданья, - повторил я.
     - До свиданья, - ответила Лора  ровным голосом, не глядя на меня.- Если
хочешь, приходи завтра  в двенадцать  ночи в лесок... в балке...  Знаешь, по
дороге к вам... Придешь?
     - Да.
     - Если ты не  придешь,  - сказала она тем же ровным  голосом,  - я буду
презирать тебя, как никогда никого в жизни не презирала.
     - Я приду.
     - А  если придешь, то я могу тебя ранить или убить. Я приду с кинжалом.
У  нас есть маленький кинжал... очень острый. Потому что я  тебя ненавижу. И
потому что таких, как ты, надо уничтожать. Придешь?
     - Приду.
     Она повернулась и ушла. Из кустов вылез дрожащий, окоченевший Вад.
     - И  охота тебе  с  ними  связываться,  -  сказал он.  -  Как наплетут,
наплетут, уши вянут.


        "Вторая любовь (продолжение)"

      Рекс недоверчиво посмотрел на меня, когда я его отвязывал.
     Вад  стоял  тут  же  и  следил  за  моими  действиями  -  не  то  чтобы
презрительно, но без должного уважения.
     - Запирайся получше и ложись  спать, я приду  не скоро. Постучу тогда в
окно.
     - Ладно, - буркнул Вад.
     Улица, как  всегда,  была  пустынной.  Деревня спала,  даже у  Витальки
Ерманского не было света. Мы  с Рексом зашагали по дороге. Рекс  держал себя
очень важно. Он не носился, как  все собаки, взад-вперед,  не нюхал столбы и
всякую дрянь на дороге  и, разумеется, не лаял на непонятные  предметы. Рекс
шагал  рядом, изредка поглядывая на  меня. Ему, видно, очень хотелось знать,
куда мы  идем. Он даже был немного  возбужден.  Может быть, он думал, что мы
идем за языком или что-нибудь в этом роде.
     Над  степью  вставала луна. Она  была  настолько похожа на  раскаленную
сковородку, что так  и  хотелось  плюнуть  на нее. Рекс тоже  посматривал на
луну. Разведчикам луна -  помеха. Мне было немного стыдно перед Рексом. Знал
бы он, что взят лишь для того, чтобы поразить воображение девчонки!
     В кармане у меня, как второе сердце, стучал немецкий будильник, который
я нашел в окопе и  который уже долго  служил нам. Время от времени я вынимал
его и смотрел на светящиеся зеленым светом стрелки.
     Мы пришли немного  раньше. Было полчаса  двенадцатого.  Луна давно  уже
остыла и весело сияла  высоко в  небе,  словно  осыпая все  вокруг хрустящей
фольгой от трофейных конденсаторов.
     Глубокая  степная балка, воя заросшая лесом, начиналась прямо от дороги
и уходила в светлую лунную мглу насколько  хватало глаз.  Виталька Ерманский
говорил, что это самый большой лес в районе и что в дождливый год  там  даже
водятся грибы.  Чуть  в  стороне мерцали огни райцентра. Оттуда  должна была
прийти эта ненормальная.
     Я  присел на  бугорок.  Ждать надо  было  здесь, так как лес  начинался
именно в этом месте, дальше дорога делала резкий  поворот  и уходила в поля.
Рекс лег рядом, положил морду на лапы и закрыл глаза.
     Так прошло, наверно, минут сорок, но дорога по-прежнему была пустынной.
Иногда  Рекс  вздрагивал  во  сне,  просыпался  и смотрел на меня: скоро  ли
начнется операция, ради которой мы забрались так далеко от дому.
     Она  не могла  не  прийти. Она обязательно  должна  прийти. И  вдруг  я
вспомнил, что  чуть дальше от дороги  шла  к  лесу тропинка, которая намного
сокращала  путь.  Там  лежал большой черный валун.  Она могла ждать  там.  Я
вспомнил теперь, она говорила, что сестра встречается со своим женихом возле
этого валуна. Ах, какой я дурак!
     Я вскочил. Рекс тоже вскочил и уставился на меня, ожидая команды.
     - Сиди здесь,  - приказал я. - Если появится человек,  дашь мне  знать.
Понял?
     Я побежал напрямик через кусты  к  валуну.  Было очень тихо, и мои шали
раздавались,  наверно, на  весь  лес. Шуршала уже начавшая  опадать  с  осин
мелкая листва, похожая на медные монеты. На полянах лежали лунные пятна. Они
шевелились и убегали в кусты, как живые, когда я задевал ветви деревьев.
     Ночью  весь  лес  совсем  не  такой,  как  днем. Днем  он  приветливый,
радостный. А  ночью какой-то  непонятный, особенно в лунную ночь Стоит вроде
бы тихий, но зорко следит за тобой исподлобья и думает о чем-то не  особенно
хорошем. Он  может так  простоять всю ночь, а может  и отмочить какую-нибудь
шуточку. Например, закричать нечеловеческим голосом, или схватить тебя сзади
за шиворот, или вытворить чертовщину: не поймешь, не то дерево, не то старик
держит под мышкой свою голову с седой бородой, а то еще что-нибудь и похуже.
     Подбегая к тому  месту, где  лежал валун,  я услышал треск  сучка,  как
будто кто-то  переступил с ноги  на  ногу.  Неужели  все-таки  пришла?  Она,
конечно,  слышала, как я  бежал. Слышала и прячется. Ну так и есть, в кустах
мелькнул огонек фонарика.
     - Лора! - крикнул л.
     - ... а, - ответил лес.
     Кто-то опять там переступил с ноги на ногу. Мне послышался даже смех.
     - Эй! Хватит валять дурака! Уже поздно!
     - о-о-о... - подхватил лес.
     Я  сделал шаг. Она  тоже сделала шаг.  Я сделал  вид,  что  бегу к  тем
кустам, она сделала вид, что убегает
     - Ну, держись! - крикнул я и кинулся напрямик через заросли.
     Там  мелькнула тень,  послышалось  шуршание листвы. Меня взяла  злость.
Стоило отмахать столько километров, чтобы гоняться за ней тут по лесу.
     - Догоню - уши оторву!
     Вот не  думал,  что  она  такая верткая, скользит,  как призрак,  между
деревьями.
     Наконец  я  запыхался  и остановился  на  залитой  луной  лужайке.  Она
остановилась тоже.  Я слышал ее дыхание и видел  смутно платье. Края лужайки
были  обгрызаны  черными  тенями,  как у льдины,  что плывет лунной  ночью в
черной воде.
     Я достал будильник. Зеленые стрелки показывали четверть второго.
     - Ну и дура ты! Скоро уже рассветать будет. Как хочешь, я пошел!
     Я повернулся назад и увидел  в кустах свет фонарика Это было странно. Я
глянул туда, где стояла она, там  тоже зажегся фонарик. И сбоку... И вдруг я
понял: я гнался за волком. И вокруг - волки.
     Мои руки машинально сжали будильник - единственное оружие.
     - Рекс! - Крикнул я хрипло - Рекс...
     Вдруг что-то метнулось у меня из-за спины. Послышалось рычание и хруст.
Это было последнее, что я услышал. Ноги со страшной скоростью уже несли меня
через кусты.


     Конец  ночи я  провел на каком-то сеновале. Я не мог заснуть,  мне  все
время  казалось,  что  рядом  кто-то  ходит,   осторожно  хрустя  ветками  и
посвечивая зеленым фонариком.
     Едва встало солнце,  я пошел  на речку.  Не  успела высохнуть  на траве
роса, как стала собираться  "кодла".  Первым  пришел Комендант. Он отстегнул
протез, швырнул его вместе с палкой на землю, разделся, небрежно кивнул  мне
и занял  свое обычное место  на охапке сена. Он ни о чем не спросил меня. Он
просто лежал с  закрытыми  глазами,  словно здесь  никого не было. Сено было
мокрым, но тело Коменданта даже не покрылось мурашками.
     Затем примчался Шептун. Этот,  наоборот, заахал, увидев меня  так рано.
Он с ходу начал гадать: не  выгнали ли меня из дому, не провел ли я всю ночь
с  Лоркой Лебедевой. Затем  он  вывалил  мне  кучу  всяких новостей  и  стал
разводить костер - печь картошку.
     Я подошел к Коменданту.
     - Комендант,  - сказал я. - Ночью у меня  была  встреча с волками...  В
лесу... Я схожу с ребятами, похороню овчарку.
     Я думал, что  он вскочит, начнет задавать вопросы. Но Комендант  только
открыл глаза.
     - Ладно...
     - Ты знаешь, если бы не она...
     - Хорошая собака лучше иного человека.
     Я подумал, нет ли здесь чего обидного, но вроде бы ничего не было.
     Похоронить овчарку вызвались Шептун и еще несколько пацанов.
     Шептун без конца сыпал вопросами. Особенно его волновал вопрос, зачем я
ночью забрался в лес.
     - Неужели с Лоркой?- крутил он своей рыжей тыквой. -  А? Она же трусиха
страшная! Я однажды червяка ей  за шиворот бросил - визжала на всю школу. Ну
скажи, с Лоркой? Значит, ты ей здорово понравился. Как ты считаешь? Ну и что
вы делали?
     - С волками дрались.
     - Ага! Вот ты и попался. Значит, она была?
     - А тебе какое дело?
     -- Да так просто. Интересно. Корчит из себя недотрогу, а  сама по лесам
шатается с первым встречным.
     - А ну-ка повтори!
     Шептун спохватился:
     - Я хотел сказать, что вы еще мало знакомы. Но ты сразу умеешь втере...
произвести впечатление. Тебя даже  Комендант  сразу в "кодлу" принял. Другие
знаешь  сколько ходят, ходят, просят, просят. Я сам... Комендант строгий, но
справедливый. Зазря не обидит.  Сильней его нет в поселке. А знаешь, какая у
него воля? Он ногу себе нарочно отрубил!
     Я так и остолбенел.
     -  А ты не знаешь? - обрадовался Шептун. -  Это давно было. У него отца
на войне убили, а мать замуж  собралась  выходить. А он  сказал:  надо ждать
отца, может, еще объявится. Мать - ни в какую.  Тогда он говорит: выйдешь  -
отрублю  себе  пальцы  на  ноге.  Ну и  отрубил... Пока нашли  его в сарае -
заражение  началось. Так  ногу и отхватили. Он  дома почти не живет.  Целыми
днями  на речке,  потому  и Комендантом его прозвали. Он  и зимой  загорает.
Выберет место против солнца, разденется и  лежит. Одна старушка  с хворостом
наткнулась- чуть концы не отдала.
     Лес  весело шумел  под  ветром  и  солнцем.  Все  кругом  было  светло,
празднично, и я даже  намека не находил на ночные ужасы. Мы долго плутали по
тропинкам и  полянам. В конце  концов даже я начал сомневаться, было ли  все
это. Пацаны принялись подсмеиваться, как  вдруг мы наткнулись на волка.  Над
ним уже вились  зеленые  мухи. Зрелище  было настолько страшным,  что мы  не
решились приблизиться, а  смотрели издали.  Рекса нигде  не  было.  Мы очень
долго искали его, но так и не нашли.
     Я увидел  его сам,  когда шел домой. Рекс  полз по дороге,  оставляя за
собой в пыли кровавый след. Он полз очень медленно.  Отдохнет, а потом опять
ползет.
     Я снял брюки и устроил на них носилки. Я положил на них Рекса и потащил
его по пыли, как по глубокому снегу. Так тащил я  его очень долго, до самого
обеда, и когда уже показалась деревня, я увидел Вада.
     - Что случилось? - бросился он ко мне.
     Мы сели на  пыльную  траву, и  я рассказал ему  о событиях этой ночи. В
рассказе они выглядели  еще  более  страшно. И  только здесь я по-настоящему
испугался. Брат покачал  головой. Это  было  явное неодобрение. Еще  ни разу
брат не сомневался во мне.


        "Презрение"

      Я  очень боялся, что посмотреть  на  нас сбегутся люди, но улица  была
пуста: все работали в поле. Только возле одного из домов стоял очень толстый
человек и смотрел на нас из-под руки.
     - Он туберкулезный и ест собак, - сказал Вад.
     Видно,  в мое отсутствие браг не терял времени даром. Толстяк  вышел на
дорогу.
     - Подожди, ребята, - сказал он. - Это чья собака?
     - Наша, - ответил Вад довольно грубо.
     - Что с ней?
     - Ничего.
     Но толстяк не обиделся.
     - Крепко ее отделали. Сдохнет.
     Мы не ответили и налегли на ремень.
     Толстяк пошел следом.
     - А  здоровая, - бубнил он сзади.  - Что  твой  телок.  Кило  на  сорок
потянет. И жиру до хрена.
     Возле нашей калитки он сказал напрямую:
     -  Слышь, братва, отдайте ее  мне, все равно  сдохнет. Яму копать надо,
возня. Я три сотни заплачу.
     - Не продается, - сказал я. - Поищите в другом месте.
     - Я уже их всех в  поселке съел.  Больной я,  ребята,  мне  собачий жир
нужен... Неужели вам жалко дохлятины?
     - Жалко!- сказал Вад, и мы ушли в дом.
     Из  окна мы  видели, как толстяк  постоял еще  немного, глядя на Рекса,
потом взял палку и ткнул овчарку в  бок. Рекс  оскалил  зубы. Толстяк бросил
палку и ушел.
     - Вари кулеш с салом, я пойду Рекса напою.
     Я  налил в миску воды и  вышел  во двор. Рекс лежал  на животе, положив
морду на лапу, и тяжело дышал. С его языка капала пена.
     - Пей, - оказал я.
     Рекс открыл глаза, посмотрел на меня и отвернулся
     - Пей, пей, - удивился я.
     Но овчарка продолжала смотреть в сторону. Вышел Вад с чугуном.
     - День не пил и не хочет
     -  Ну-ка!  Дай! -  Брат взял  у меня миску  и  протянул ее Рексу.  Рекс
набросился на воду. Вад принес еще. Рекс выпил и ее.
     Тут у меня появилась одна мысль.
     - Принеси хлеба, - попросил я.
     Вад  принес. Я протянул овчарке кусок.  Она отвернулась. Тогда дал хлеб
Вад. Рекс жадно съел. Вад уставился на меня.
     - Понимаешь, -  невесело рассмеялся я, -  этот чудак воображает, что мы
ходили на какое-то боевое задание, Ну  и  что я... вроде струсил...  оставил
одного  с  волками. .  Он привык там, у партизан, что они всегда подоспевали
ему на помощь. Но у них были ножи или автоматы, а у меня один будильник.
     - Ясное дело, - сказал Вад.
     - Посмотрел бы я, кто бы бросился на волков с голыми руками.
     - Конечно, - сказал Вад.
     - Но разве собаке объяснишь?
     - Собака есть собака, - сказал Вад.
     Но все-таки было  неприятно  проходить через двор и видеть устремленные
на тебя презирающие  глаза. Пусть  даже  собачьи. Меня еще никогда  никто не
презирал.



     "Сладкое бремя славы"
      Утром  мы не пошли  в райцентр, так как надо было ухаживать за Рексом.
Мы промыли его раны, залили йодом и забинтовали. Рекс чувствовал себя лучше,
аппетит у него был неплохой, и он свободно управился  с кулешом,  который мы
ему  сварили.  Но  ел  он  по-прежнему лишь из рук Вада.  Я думал,  что  его
презрение за ночь пройдет, и был удивлен  таким злопамятством.  Я даже пошел
на  не очень  хороший прием. Я  поджарил кусок  сала и  сунул  его  под  нос
овчарке. Рекс корчился и глотал слюни, глядя на сало, но так и не съел, пока
я стоял рядом. Стоило мне отвернуться - сало исчезло.
     Мы с Вадом  хорошо  позавтракали и отправились на пруд. Там по-прежнему
торчал лишь один Иван. Он ловил рубашкой селявок.
     - Привет! - крикнул Вад.
     Иван выронил рубашку.
     - А... это вы...
     - Ты чего ж это не заходишь? Чугун я за тебя мыть, что ли, буду?
     - Та ж вы сами голодные.
     - Чудак! Мы сало с кашей каждый день давим. Понял? А обмывки выливаем!
     - Выливаете?! - ужаснулся Иван. - Чи вы дурные? Так я буду...
     Иван  не  успел сказать, что  он  будет  всегда  мыть  чугун. С околицы
деревни  донесся  странный звук.  Мы все разом  посмотрели  туда. В  деревню
торжественно   входила  средневековая   процессия.  Четверо   негров   несли
украшенные зелеными  ветвями носилки, на которых  возлежал  не кто-нибудь, а
сам Комендант. Впереди него шел горнист  и изо всех  сил трубил в пионерский
горн. Сзади валила толпа. Наверно, Утиное не видело никогда такого. Из домов
повылезали старики  и старухи, высыпала мелюзга. Процессия направилась прямо
к нашему дому. Показывал дорогу "кодле" Виталька Ерманский.
     Мне стало немножко не по себе. Что это все значит?
     Носильщики опустили Коменданта  перед нашей калиткой. Он  взял  палку и
пошел к нам  во двор. Увидев  нас, горнист  схватился за горн, и дикие звуки
пронеслись  над деревней.  Потрясенный Рекс  хотел вскочить, но не  смог. Он
лишь пошевелился и оскалил зубы.
     Вперед  выступил Шептун.  Он вытащил из  кармана бумажку и  стал читать
торжественным голосом: 1
     -  За исключительное мужество,  выразивши... шееся в  борьбе  с волком,
оказать Виктору... гм ... не знаю, как фамилия... высшие почести.
     Комендант  сделал  знак,  двое кинулись на меня и уложили  на  носилки.
Горнист затрубил, мелюзга завизжала и меня потащили по улице. Сзади, держась
одной рукой за носилки, ковылял Комендант, за ним все остальные. Сделав круг
почета, мы вернулись к дому. Это означало "отдать высшие почести".
     - А теперь - пир! - распорядился Комендант.
     Вскоре  наш  двор превратился в цыганский  табор. Горел костер, пеклась
картошка, варилась каша. Заготовительная  группа ушла  в  глубокий  рейд  по
тылам Утиного  и  вернулась не с  пустыми руками. Шептун  хоть и ворчал, что
такой бедности  ему не приходилось видывать,  однако  вывалил из мешка дикие
яблоки и двух сусликов. Сусликами  занялся  сам Комендант. Он  приготовил из
них великолепные шашлыки.
     Во время  пира  я  вновь описывал встречу с волками, и  каждый раз  она
обрастала все новыми и новыми  подробностями, совершенно независимо от меня.
Я с ужасом видел, что от рассказа к рассказу я становлюсь все храбрее, волки
трусливее, а  роль  Рекса все  больше и  больше сводится  на нет.  Видел, но
ничего не мог  с этим поделать.  Когда же  я изобразил  в лицах,  как  душил
вожака, то понял, что надо остановиться во что бы то пи стало.
     Рассказ об удушении вожака произвел сильное впечатление. Часть  "кодлы"
стала кричать, что оказать высшие  почести  -  слишком мало. Надо  назначить
меня по крайней мере заместителем Коменданта. Это уж было, конечно, слишком.
Заместителем  Коменданта был  Шептун. Он  занимал  этот пост давно  и  много
сделал для процветания  "кодлы". Разгорелись жаркие споры.  Комендант  сидел
подле костра и жарил шашлыки, нахмурив лоб, видно что-то обдумывал.
     - Надо голосовать, - сказал он наконец.
     Те, кто был за меня, отошли в правую сторону, кто за Шептуна - в левую.
Возле костра остались лишь Комендант, я, Шептун и Вад.
     Борьба развернулась не на шутку.  Она  шла с  переменным  успехом около
часа и собрала возле нашего дома  большое количество любопытных. Привыкшие к
тишине утиновцы с изумлением смотрели на это светопреставление.
     Наконец   мои  сторонники   победили.   Группа   Шептун