- спросил он как можно более миролюбиво - с
психами, ведомо дело, лучше по-аккуратному.
   - Мы пришли с миром! - выкрикнул из толпы Карим.
   - Зюбер хочет кушать!
   - Тихо!  -  поднял  руку Автандил и,  слегка поклонившись капитану,
продолжил:  н Честный человек, посмотри на этих несчастных больных, им
негде жить, никто их не накормит, не обогреет. Наш дом сгорел в пламе-
ни, у нас нет крыши над головой, у нас нет надежды, мы умираем...
   - А почему именно сюда?  Здесь воинская часть.  Козлову была непри-
вычна логика умалишенных.
   - Правильно! Вы армия, вы будете нас защищать! - обрадовался Автан-
дил.
   - Защищать, защищать! - заголосили больные.
   Козлов пошел докладывать командиру. Тихие больные тут же опустились
на  корточки  и оцепенели,  как майские жуки в заморозки,  неспокойные
топтались на месте или же возбужденно ходили взад-вперед, натыкаясь на
сидящих; а кто-то уже направился обследовать территорию.
   Лаврентьев вышел на крыльцо, обвел взглядом толпу. Скопище убогих и
сирых шевелилось, теплилось, взирая на него десятками глаз. Он покачал
головой.  По  сравнению с этими несчастными беженцы выглядели жизнера-
достно и благополучно.
   - Здравствуйте, товарищи выздоравливающие! - радостным голосом про-
изнес он, дабы сразу вселить оптимизм в больные души.
   Ответили нестройно,  но  многие  сразу  догадались,  что перед ними
большой начальник.
   - Ну,  что приуныли? Бросили вас, а вы и раскисли... Самоуправление
ввести надо. Кто у вас старший?
   - Я! - гордо ответил Автандил.
   - Ты  кто,  врач?  - Командир с сомнением оглядел больничную одежду
Цуладзе.
   - Нет, я больной.
   - Молодец!  Надо брать инициативу в свои руки.  Что я могу  предло-
жить?..  В казармах выделим места для самых тяжелых. Там еще несколько
семей беженцев живут. Потеснятся. А остальных могу расселить только по
палаткам.  Насчет питания сложнее.  Но с голоду умереть не дадим...  А
вот и наш врач идет. Синицын, принимай пополнение!
   Костя прослышал,  что полк наводнен умалишенными, и поспешил, зная,
что чаша сия не минет его.
   Командир распорядился:
   - Кормить  продуктами из складов "нз",  с комдивом этот вопрос буду
утрясать.  А потом пусть городские власти разбираются  сами:  привыкли
выезжать на военных.  Только и занимаются тем,  что делят должности, а
городскими делами заниматься некому!
   л9.75Вечером Хамро покормил всех  кашей  с  тушенкой  "нз",  отчего
больные сразу полюбили его, почувствов в нем родственную душу. Просле-
див за трапезой,  Костя ушел к себе грустить и страдать.  Он дал  себе
слово даже
   не подходить  к  Ольге,  но уже через пятнадцать минут ему страстно
захотелось, чтобы она вновь позвонила, ну, как вчера...
   После ужина, когда в окнах штаба зажглись желтые огни и отблески их
серебристо  замерцали  на листве тополей,  Автандил решил собрать всех
здравомыслящих.  Он объявил,  что пора ввести самоуправление. Но боль-
шинству  это  ничего  не говорило,  и Цуладзе пояснил:  будем выбирать
старшего, которого все должны слушаться.
   - Кто же он? - спросил поэт Сыромяткин.
   - Конечно, я! Разве ты сомневался, глупый стихоплет?
   - Но позвольте, а как же демократия! - Сыромяткин вскочил, замер по
стойке "смирно", будто заслышал государственный гимн.
   - Демократия  - это необходимость меньшинства для воли большинства.
Вот сейчас ты увидишь, что за меня все проголосуют. Почему? Потому что
у меня есть организаторские способности,  потому что именно я вас сюда
привел, вы все сожрали ужин и даже не сказали мне "спасибо"...
   - Спасибо,  спасибо, Автандил! - закричали наиболее ослабленные ду-
шой.
   - Вот видите...  Широким жестом он обвел массы. Впрочем, сидело пе-
ред ним не более сорока человек из трех сотен больных.  А кроме  того,
у меня есть американские доллары,  на которые я могу купить всем новые
халаты. Вот они, видите? - Цуладзе достал пачку банкнот и потряс ими в
воздухе,  как  колоколом.  И шелест купюр прозвучал не менее волнующе,
чем призывный набат.  Итак, кто из присутствующих против меня?.. Прек-
расно,  значит,  ни одного. Значит, я директор! Спасибо за доверие! На
этом позвольте закрыть...
   - А главного врача забыли? - выкрикнул Сыромяткин.
   - Давай главного врача! - раздались крики.  Только хорошего надо! И
чтоб нас не лечил!
   - И не очкарика!
   - Все очкарики - преступники.  И их надо расстрелять! - подвел итог
спора Автандил.
   - Давайте выберем Карима,- предложил Сыромяткин.   Только  если  он
честно признается, что никогда не носил очки.
   Карим встал, поклонился и, положив руку на сердце, произнес:
   - Клянусь, что никогда в жизни не носил очков.
   Карима выбрали единогласно.  В своей короткой речи он пообещал, что
никого не будет лечить,  потому что душу нельзя  насиловать,  ибо  это
есть великий грех.
   - А кто будет санитаром? - вдруг раздался женский голос.
   Это была  Анна,  единственная  женщина на собрании.  Она куталась в
темное одеяло,  из-под которого виднелись только ее голова и блестящие
глаза.
   - Санитарами  будем  по  очереди,-  ответил "главный врач".  Хочешь
быть санитаркой?
   - Хочу,- тихо призналась Анна.
   - Ну и будь,- великодушно позволил Карим. Сейчас он чувствовал осо-
бо приподнятое настроение:  он, безвестный психически больной человек,
стал главным врачом!
   Разошлись с шумом и гамом. Спать никому не хотелось, да и негде бы-
ло. Лежачих втиснули в переполненные казармы, вызвав поток проклятий и
ругани со стороны прижившихся здесь беженцев,  хотя они и сами были на
птичьих правах. Впрочем, если взять орла и сравнить его с какой другой
пичугой, то у первого птичьих прав гораздо больше...
   Глубокой ночью Юрка-сирота вернулся к пепелищу.  Целый день он  как
неприкаянный  ходил по городу,  надеясь увидеть Машу.  Первым делом он
проник в полк, бродил среди палаток беженцев, громко звал ее по имени.
Но  никто  не видел худенькой девушки в мини-юбке.  Потом Юра пошел по
центральной улице,  вышел к штабу Национального фронта, спросил о Маше
у разбитных парней с автоматами,  которые стояли у входа.  "Не видели,
брат",- ответили ему.
   В лечебнице,  освещая путь спичками, он пробрался в палату, где ле-
жало  скрюченное тело.  Когда он осветил страшный угол,  то с ужасом и
изумлением обнаружил,  что труп исчез. Юрка пробежал по палате, загля-
дывая под все койки,- черного тела не было.  "Но ведь я своими глазами
видел!  Ведь не померещилось же мне..." Юрка вбежал в соседнюю палату,
обыскал и там все углы,  но тщетно.  Он сел на железную раму кровати и
тихо расплакался.  "Значит,  уже похоронили..." Теперь он  понял,  что
жизнь его закончилась.
   С этими горькими раздумьями Юрка спустился вниз,  уже не вздрагивая
от скрежета стекол под ногами:  все было безразлично.  Он не стал  ло-
житься в каморке, открыл подсобку (ключи носил с собой), чиркнул спич-
кой о коробок и увидел то, что и хотел увидеть: семь новеньких полиро-
ванных  гробов с завитушками,  рюшечками и прочими "примочками".  Он с
трудом стащил верхний гроб - не лезть же под потолок!  - снял крышку с
крестом,  положил в сторону.  Внутри было что-то вроде перинки. "Мягко
будет",- грустно подумал Юрка,  поколебавшись,  снял кроссовки,  потом
носки,  сразу ощутив влекущую прохладу земли.  Он ступил в уготованную
деревянную нишу,  мрачно усмехнулся, представив себя со стороны, опус-
тился на колени,  потом осторожно вытянулся,  сразу почувствовав жест-
кость деревянных боков. И тут же стал подпирать, давить в бок нож, ко-
торый он носил в последнее время. Юрка вытащил его из-под себя - почти
живое существо,  даже в чехле осязаемо ощущалось отточенное  лезвие...
"Хуже  некуда",- подумал он,  сжимая нож и сожалея лишь о том,  что не
сгорел вместе с Машей...
                                      * * *
   В своих шестьдесят лет Кара-Огай чувствовал себя как никогда  силь-
ным и уверенным.  А к нытью русской любовницы относился примерно как к
назойливому писку комара. Его возраст имел прекрасные преимущества: он
знал,  как обращаться со слабым полом.  Люське этого не понять. Ей хо-
чется разъезжать по городу в белой красавице машине.  Чего ездить, ку-
да?  На посмешище всему народу:  вон, скажут, любовница старого дурака
Огая покатила... В столице ей делать нечего. Подруг пусть сюда пригла-
шает.  Пусти ее в Россию к маме,  дочку хочет увидеть. Уедет, а там...
Мало ли что может случиться! Скажет ей старая дура: сиди, не езжай ни-
куда,  мы тебе тут мужика найдем, зачем тебе азиат? Ведь так и скажет,
старуха чертова... Надо денег ей переслать, пусть лопнет от радости!..
Эти женщины,  как куры:  один глаз в одну сторону смотрит,  второй - в
другую, а общую картину ни черта перед собой не видят...
   Кара-Огай ехал не просто на встречу, а на праздник, который он при-
казал устроить по поводу полного освобождения города от фундаменталис-
тов.  Сегодня вечером в пригородном колхозе,  которому  уже  присвоили
его,  Кара-Огая,  имя, соберутся все командиры и самые лучшие боевики.
Дома он оставил младшего брата Казика, хотя тот очень просил взять его
с  собой.  "Пусть присматривает за цветочком.  Еще надо заслужить свое
место среди героев".
   А перед воротами поставил зека Сирегу.  Надежный парень,  свой, уже
успел  отличиться.  Ему  и трофей в награду распределили - почти новые
"Жигули",  шестерку.  Лидер решил приблизить его. К людям, имевшим тю-
ремное прошлое, у него было неровное отношение.
   Они проехали к зданию клуба, на котором еще сохранились коммунисти-
ческие лозунги,  объехали памятник Ленину, остановились у входа. Чело-
век десять вышли встречать его.
   Потом все было именно так, как и представлял себе Лидер: долгие ре-
чи, аплодисменты, тосты, восславления его, Кара-Огая, полководческого,
политического таланта,  щедрого сердца, открытой души, зоркого глаза и
твердой руки.
   Вдруг у него защемило сердце,  он вышел на улицу. Со стороны города
донесся едва различимый отзвук взрыва, будто дальняя гроза за горизон-
том.  Но никакой грозы, конечно, быть не могло. "Пацаны, что ли, хули-
ганят  с гранатами?  - подумал Кара-Огай.  Слишком много оружия бродит
по рукам. Раздать легко, отобрать трудно..."
   "Поеду домой",- неожиданно решил Кара-Огай.
   При подъезде к городу он увидел зарево, отблески которого окрашива-
ли редкие тучки на небе.  Кара-Огая поразила эта картина,  хотя в пос-
леднее время немало повидал страшных пожарищ.  "Беда",- понял он, бук-
вально нутром ощутив холодный ужас.
   - Гони!  - крикнул он водителю,  и тот молча,  ничего не спрашивая,
выжал педаль до отказа.
   В той стороне был его дом.
   Не дожидаясь,  пока машина остановится,  он  выскочил,  безотчетным
движением вытащил из кобуры пистолет. Ворота были распахнуты, в ярчай-
шем свете огня метались человеческие тени...  Не помня себя, Кара-Огай
бросился к дому н огненному монстру,  в который превратилось его жили-
ще.  Он не ощутил жара,  почувствовал, как затрещали волосы на бороде.
Кто-то оттащил его.
   - Где Люся? Люся! Где она, кто знает, скажите!
   Он хватал за грудки людей, которые суетились с ведрами. Но никто не
отвечал.  Кара-Огай тряс пистолетом,  ходил вокруг дома и кричал, сто-
нал, как умирающий, никому не нужный вожак стаи...
   - Где пожарные машины?  - кричал он осевшим,  чужим голосом, забыв,
что их давно сожгли на городской демонстрации,  когда на  колонну  его
сторонников пустили мощные струи из водометов.
   Сколько они  тушили  - никто уже не скажет.  Время останавливается,
когда начинают ход стрелки человеческого горя. Дымный воздух стал рас-
сеиваться вместе с забрезжившим рассветом. На том месте, где у них бы-
ла зимняя кухня, почерневший Огай и нашел свою страшную находку. Обуг-
ленное  тельце,  на остатках пальцев едва различимы три кольца с тремя
разными камнями н алмазом, изумрудом и рубином, которые он подарил Лю-
се.
   - Уходите,  уходите все,- не поворачиваясь,  глухо сказал он людям,
стоявшим за его спиной.
   Они безмолвно подчинились. И тут он некстати подумал, что если б не
выехал  на "мерседесе" - и он бы сгорел.  Кара-Огай еще раз пристально
посмотрел на то,  что осталось от Люси,  вздохнул, обошел вокруг дома.
"За что такие испытания?" - горько подумал он,  в одночасье вспомнив и
голодное детство,  и лагеря,  и жестокие драки, и тупую, бессмысленную
работу в чайхане... Он вышел на улицу и увидел двоих.
   - Брат, прости, я не виноват!
   Кара-Огай потемнел лицом.
   - Пошел прочь,  негодяй!  Ты мне не брат!  Как ты допустил, что эти
скоты подложили в мой дом бомбу? Почему ты не умер?
   - Я уходил...  Казик опустил голову.  Но не надолго!  Вот он  оста-
вался. Ты у него спроси!
   Сирега бухнулся в ноги Кара-Огаю.
   - Не виноват я,  Кара-Огай!  Клянусь матерью!  Здесь стоял! А потом
как рванет!  Я ворота открыл,  а там что-то страшное!  Не подойти... Я
кричать стал,  людей звать, боевики из штаба приехали, тушить стали...
А потом вы приехали...
   - Ты врешь,  шакал! - Кара-Огай с силой пнул Сирегу ногой, тот упал
в грязь.  Ты бросил ее! Ты сам взорвал дом вместе с фундаменталами.
   - Я клянусь! - Сирега вскочил.
   - На том свете поклянешься.  Кара-Огай вытащил пистолет,  взвел ку-
рок,  но в последнее мгновение одумался:  "Ведь скажут,  за  любовницу
убил".  Потом с тобой разберемся. Судить будем.  Он повернулся к Кази-
ку: - Отведи его в штаб. Пусть закроют в подвале.
   Казик охотно подчинился, подобрал автомат Сиреги, бодро рявкнул:
   - Давай, пошел!
                                      * * *
   А в это время Люська, живее всех живых, валялась на диване у лучшей
своей подруги Зойки и слушала радиоприемник. Телевизор у хозяйки давно
сломался,  чинить было негде,  но для воскресшей мадам Шрамм  дежурные
мелодии эфира звучали лучшим гимном свободы, торжества и восторга. Она
упивалась сладким чувством победы над мужчинами - ее утомителями и по-
работителями.  О,  жалкий  Иосиф со своей теорией извечной сексуальной
неудовлетворенности масс, несчастный "копошилка", ни на что не способ-
ный.  Липкий пачкун!  Она расхохоталась,  вспомнив, как застала своего
супруга с так называемой любовницей!  Боже, как он перепугался! А ведь
на что-то еще надеялся! Люся вскочила, стала ходить по комнате. На ней
осталось то же платье,  в котором она выбежала из дома. "Наверное, де-
душка  переживает,-  подумала она.  Старикашка,  который возомнил себя
Зевсом... А я, хитрая Даная, сбежала..."
   Вернулась Зойка,  принесла пакет с фруктами,  купленными на базаре,
шампанского не достала,  вино кончилось,  осталась одна водка.  Она не
поскупилась,  взяла сразу три бутылки. Люся скривилась, но делать было
нечего: не посылать же ее снова и Бог знает куда.
   - Ну,  рассказывай! - нетерпеливо произнесла хозяйка. Глазки ее го-
рели от нетерпения.  Весь город о тебе говорит...
   - Без тебя знаю!  - хвастливо бросила Люся, хотя почувствовала, как
начали дрожать поджилки.  Давай мы с тобой,  подружечка, сначала выпь-
ем!  Ты лучшая подруга - все без утайки скажу... Жизнь - сказка! Почти
каждый день золото,  кулончики приносит, чулочки, парфюмерию французс-
кую - я в жизни такую не видела...  Но - сиди во  дворе.  И  ни  шагу.
Иоська  ангелом показался после этого сатрапа.  Однако не возвращаться
же...  Решила я сбежать от такой веселой жизни. Но как? Этот баран Ка-
зик целый день меня пасет, как овцу блудную. Один раз за ворота выско-
чила - дальше угла не дошла...  И тут вот случилось - праздник у  них.
Чего-то освободили,  кого-то победили... Собирается он, целует на про-
щание, осторожней да осмотрительней будь, говорит, а то пожары в горо-
де,  в больнице психической много народу сгорело...  В общем,  оставил
мне в охрану того же Казика гадкого и еще одного парня - он за ворота-
ми стоял, тоже охранял. Только Огай уехал, приходит этот тип. "Слушай,
сестра,  я чуть-чуть уеду, ладно? А ты одна посиди!" Братик нашелся...
Как будто без него усохну...  Катись куда хочешь,  говорю. А он, скот,
ставит передо мной детский горшочек и говорит:  "Вот, возьми, если за-
хочешь а-а".  И, представляешь, закрывает дверь на ключ. А у меня свой
ключ был. О нем никто не знал... Уехал он, и тут я решилась: надо убе-
гать, сейчас или никогда. И красного петуха им пустить, чтоб в сумато-
хе про меня забыли. Выхожу как есть, парень этот меня заметил. Спраши-
вает:  "Далеко ли собрались?  Я за вас головой отвечаю..." Ну и всякое
такое.  А я ему, как последняя скромница, говорю: скучно мне, одиноко.
Приглашаю в дом чаю попить. Он ни в какую: нехорошо да неудобно. Потом
все же согласился: "Ладно, Казик через два часа обещал приехать, а хо-
зяин еще позже..." Беру его за руку,  как школьника,  он даже упрел от
неожиданности, и веду не в комнаты, а в маленький чуланчик, там старые
овчины хранились.  Толкаю вперед, закрываю дверь, он ни черта не пони-
мает.  А я - к нему на грудь. Ну, тут он сообразил, что к чему, стянул
с меня все,  что на мне было...  И сама понимаешь.  Ух,  и жеребец! Из
тюрьмы его освободили - голодный, можешь себе представить...
   - Ну ты даешь, Люська! - покачала головой Зоя.
   - А дальше я уже знала,  что делать. Сережка этот, дружок, так оша-
лел от меня,  ну,  думаю,  теперь крутить надо, пока горячий. Обнимаю,
целую его,  говорю:  ты единственный,  кто может меня из тюрьмы вызво-
лить.  Украли,  похитили меня и всякое такое, старик жестоко избивает,
слезу пустила...  Он перепугался: "Как я могу помочь?" А я уже поняла,
как черт надоумил...  Побежала в дом, схватила мешок и фонарь. Садись,
говорю,  в свою машину и езжай в психушку, там куча трупов обгоревших,
пожар был,  сам знаешь.  Найди какой, чтоб на меня похожий был,- и вот
мешок тебе.
   А он мне:  "Как,  на тебя похожий?!" Обалдел,  мозги в кювет съеха-
ли... Еле объяснила. Взял фонарь, мешок... "А если они вернутся?" Ска-
жу,  говорю ему,  что за шампанским послала - победу праздновать. Пое-
хал... Хожу по кругу, как тигрица. Уже все приготовила: спички, деньги
вытащила из тайника, доллары. Не заработала, что ли, за все время? На-
конец подъезжает.  "Привез?" н спрашиваю.  В багажнике,  говорит, твое
жаркое.  А самого чуть не выворачивает.  Бери,  говорю ему,  и неси за
мной.  В зимней кухоньке вытащил из мешка,  я свет включила, посмотре-
ла...  Уже не страшно было. Нормально, говорю. Дала ему кастрюлю, чтоб
бензин слил.  Побежал,  как заведенный. Если б кто тогда приехал, зна-
чит,  не судьба была мне... Вылила на пол бензин, сама подняла эту га-
дость и прислонила к стенке... Баллоны у него там стояли с газом. Один
полный был... Включила на полную мощность, бросила спичку на пол, бен-
зин вспыхнул,  дверь закрыла на ключ - и бежать.  Гори синим пламенем,
гнусная жизнь! Чмокнула Сережку в щеку, сказала, что скоро дам знать о
себе... Побежала, ноги как не свои, а впереди - фары. Еле успела в ка-
наву прыгнуть:  Казик возвращался.  А тут как рванет - и у меня внутри
как  будто что-то отрезало.  Не у меня,  а сама я как бы оторвалась от
прежней жизни. Все - и идти некуда.
   - А если узнают?
   - Не узнают! Я ведь и колечки успела одеть на ту несчастную...
   - Ух,  хитрая же ты! - Зойка качнулась, неверным движением схватила
бутылку, плеснула сначала себе, потом подруге.  А ты меня не убьешь?
   - Сдурела, что ли? - Люся дернула уголками рта.  С чего бы?
   - За квартиру. Или чтоб не разболтала...
   Вместо ответа Люся обняла захмелевшую подругу, поцеловала ее.
   - Давай еще,  Люська,  за свободу выпьем.  Или за поминки.  Чего-то
только я одна все пью и пью...
   "Пусть напьется и заснет",- подумала Люся и сделала вид,  что выпи-
ла.
   Когда подруга задремала,  она взяла оставшиеся две бутылки, отнесла
их на кухню, хотела вылить, но передумала и спрятала в шкафу за грудой
пустых стеклянных банок.  "Пригодится еще..." Потом проверила, надежно
ли закрыта входная дверь,  снова вернулась на кухню,  выбрала нож пок-
репче и, заметив под плитой топор, взяла и его...
   (Окончание следует.)