ой волне. Всюду, куда  падал их  взор,
перед ними  расстилалась вода, нагая вода на постели из трав;  она раскинула
свое чистое тело, дремля  на солнечном припеке чутким сном полуразвернувшего
свои кольца синеватого ужа. Наконец, они добрались до небольшой кущи ив; два
деревца росли прямо из воды; третье -- несколько сзади; стволы деревьев были
разбиты  молнией и  от  возраста так и  крошились; светлые кроны венчали  их
верхушки. Тень была такая прозрачная, что своей тонкой сеткой  едва задевала
залитый солнцем берег. Тем  не менее,  вода, которая и выше и ниже этой купы
дерев  текла  однообразно-спокойно,  возле  них была подернута  рябью; по ее
прозрачной коже проходило волнение,  точно она удивлялась  тому, что по  ней
волочится кончик какого-то покрывала. Между

     ивами  луг полого  скатывался  к  воде, и маки росли  даже в расщелинах
старых  дуплистых стволов. Словно  зеленый шатер, разбитый  на трех столбах,
стоял тут, на этом уединенном зеленом косогоре.
     -- Это здесь! Здесь! -- закричала Альбина и проскользнула под ивы.
     Серж сел рядом  с  ней, почти касаясь ногами  воды.  Поглядел вокруг  и
пролепетал:
     -- Ты все знаешь, тебе известны  самые лучшие  места!.. Мы  будто бы на
острове, в каких-нибудь десять квадратных футов, посреди открытого моря.
     --  Да,  да, мы у  себя! -- вскричала  она и  так обрадовалась, что  от
радости ударяла  кулачком по траве.--Ведь это наш  дом!..  Теперь уж  мы все
приготовим!
     И потом, словно осененная  восхитительной мыслью, бросилась к нему и  в
порыве восторга закричала Сержу прямо в лицо:
     -- Хочешь быть моим мужем? А я буду твоей женой. Он пришел в восхищение
от ее выдумки.  Ответил,  что очень хочет  быть  ее  мужем, и  засмеялся еще
громче, чем  она. Альбина  же вдруг сделалась серьезной и напустила на  себя
вид озабоченной хозяйки.
     --  Знай,--сказала она,--здесь распоряжаюсь я... Мы позавтракаем, когда
ты накроешь на стол.
     И стала  отдавать ему приказания. Он должен был спрятать  все, что  она
вытащила  из карманов,  в дупло  одной из ив, которое  она назвала "шкафом".
Лоскутки  играли   роль   столового  белья.  Гребень  представлял  туалетные
принадлежности;
     иголки   и   бечевка   должны   были   служить   для   починки   платья
путешественников-исследователей. Что же касается  съестных  припасов, то они
заключались в маленькой бутылке вина и  нескольких  засохших корочках хлеба.
Правда, имелись  еще  и  спички, чтобы варить  рыбу, которую  им  предстояло
наловить.
     Накрыв  на  стол, иными  словами, поставив бутылку посредине и разложив
три  корочки вокруг,  Серж позволил  себе  заметить, что угощение получилось
довольно скудное. Но она  только пожала плечами, как женщина, которая знает,
что делает. Опустила ноги в воду и строго сказала:
     -- Я стану удить. А  ты будешь на меня смотреть. В продолжение получаса
она делала бесконечные усилия, чтобы наловить рыбок руками. Подобрала юбки и
подвязала их обрывком  бечевки.  Двигалась она весьма осторожно  и прилагала
величайшие старания, чтобы не замутить  воды. Только совсем уже подобравшись
к   какой-нибудь   маленькой  рыбке,  забившейся  между  камешками,  Альбина
протягивала голую руку и со страшным шумом шлепала по воде, однако вытаски

     вала только горсть  речного  песку. Серж покатывался  со смеху, она  же
разгневанно вскакивала и кричала ему, что он не имеет права смеяться.
     -- Но  на чем  ты  сваришь  свою рыбу? --  сказал  он в конце концов.--
Дров-то ведь нет.
     Это привело  ее в полное уныние. Да  и рыба здесь вообще не ахти какая!
Она вышла  из  воды  и, даже не подумав  надеть  чулки,  босиком побежала по
траве, чтобы обсохнуть. Тут к ней вернулось смешливое настроение, потому что
трава щекотала ей пятки.
     -- Ага, вот  и  бедренец!  --  вдруг  воскликнула она  и опустилась  на
колени.-- Вот это хорошо! Сейчас у нас пойдет пир горою!
     Серж положил на стол большой пучок бедренца.  Они принялись есть его  с
хлебом.  Альбина утверждала, что это вкуснее орехов. В качестве хозяйки дома
она резала и  передавала Сержу  хлеб; свой нож доверить ему она ни за что не
хотела.
     -- Я --  жена,--  отвечала она с серьезным  видом  на все  его  попытки
возмутиться.
     Потом  она заставила  его  поставить  в "шкаф"  бутылку  с  несколькими
каплями вина на донышке. Ему пришлось также "подмести"  лужайку,  потому что
надо было перейти из столовой в спальню. Альбина легла первая и, вытянувшись
на траве во весь рост, сказала:
     --  Теперь, понимаешь,  мы будем спать... Ты должен лечь рядом со мной,
совсем рядом.
     Он поступил,  как она  ему велела. Оба лежали  в напряженных  позах; их
плечи соприкасались, ноги -- также;  руки были закинуты  назад, под  голову.
Особенно мешали им руки. Они хранили важную торжественность, смотрели широко
раскрытыми глазами в небо и твердили, что спят и что им хорошо.
     --  Видишь   ли,--  прошептала  Альбина,--   женатым  бывает   тепло...
Чувствуешь, какая я горячая?
     --  Да, ты как  пуховая  перина... Но не надо  говорить, мы ведь  спим.
Лучше будем молчать.
     И они  долго хранили преважное молчание. Вертели головой,  отодвигались
чуть-чуть друг от друга, как  будто каждому  мешало теплое дыхание  другого.
Потом, посреди глубокого молчания, Серж внезапно произнес:
     -- Я тебя очень люблю.
     Это была любовь еще  до пробуждения пола;  инстинкт любви, что  толкает
мальчуганов лет десяти к тому месту, где проходят девочки в белых платьицах.
Раскинувшиеся вокруг просторы лугов умеряли  в них легкий страх, который они
испытывали  Друг  перед  другом. Они знали, что их видят все травы,  видит и
небо, лазурь которого глядела на них сквозь сетку хрупкой

     листвы. И это нисколько их не смущало. Ивовый шатер над их головами был
просто куском прозрачной ткани,  точно Альбина развесила там  свое платье. И
тень неизменно была такой  светлой, что не .навевала ни истомы глубоких чаш,
ни тревоги  затерянных  уголков, этих  зеленых альковов.  Казалось, с самого
горизонта  струился вольный воздух, благодатный ветерок, приносивший с собою
всю свежесть  этого  моря зелени,  но которому вздымались волны  цветов. А в
протекавшей у их ног реке было что-то необыкновенно детское, и целомудренный
ее рокот  напоминал далекий  голос и  смех какого-нибудь  товарища.  Словом,
нагота этой безмятежной  пустыни, исполненной ясного  света,  представала их
взорам  в  своем  восхитительном бесстыдстве неведения! Беспредельное  поле,
посреди  которого  полоса дерна,  служившая  им  первым  общим  ложем,  была
невинна, как колыбель...
     -- Вот и кончено,-- сказала Альбина и поднялась,-- мы уже выспались.
     Он немного удивился, что так скоро. Протянул руку и потащил ее за юбку,
будто желая удержать ее. Она упала на колени и со смехом дважды повторила:
     -- В чем дело? В чем дело?
     Он не знал. Глядел на нее, взял ее за локти.  Потом схватил  за волосы,
отчего она закричала.  Наконец, когда она  снова  встала, окунул свое лицо в
траву, которая еще хранила теплоту ее тела.
     -- Ну, вот, теперь кончено,-- сказал он и, в свою очередь, поднялся.
     До самого  вечера  они  бегали по. лугам. Они  шли, куда  глаза глядят,
осматривая  свой  сад.  Альбина  шла впереди, принюхиваясь,  точно щенок, ни
слова не говоря, но все разыскивая счастливую лужайку, хотя поблизости  и не
было  больших  деревьев, о которых она  грезила.  Серж  неловко  оказывал ей
всевозможные знаки внимания: то  с такой быстротой устремлялся вперед, чтобы
устранить  с  пути слишком  высокие  травы,  что чуть было не сбивал  с  ног
Альбину; то  с  такой  силой подхватывал ее под руку,  помогая  перепрыгнуть
через ручей, что делал  ей больно. Они очень обрадовались, когда им попались
три остальные речки.  Первая  из них бежала  по  каменистому руслу меж  двух
сплошных рядов ивняка; тут им пришлось на цыпочках пробираться среди ветвей,
рискуя  свалиться в какую-нибудь яму в  реке. Серж прыгнул в воду  первым, и
она оказалась ему по  колено; затем он взял Альбину на  руки я перенес ее на
противоположный берег, так что она даже  не замочила ног. Вторая  речка, вся
черная  от тени,  текла будто по аллее,  меж двух рядов  густой  листвы; она
медленно струилась с легким шелестом, напоминавшим  шелест атласного платья,
шлейф которого ка

     кая-то  мечтательная  дама влачит  за собой по  лесу. Глубокую, ледяную
волнующуюся  ленту воды  они  перешли по естественному мосту  --  древесному
стволу, перекинутому с одного  берега на  другой.  Они продвигались по нему,
сидя  верхом, и забавлялись тем, что, опуская  ноги, подымали рябь на темном
зеркале  стальной  водной  поверхности, и  потом  поспешно  отдергивали  их.
пугаясь тех  странных глаз, которые раскрывались в каждой капле воды,  точно
спящий  поток внезапно просыпался. Дольше всего они задержались на последней
реке. Это была речка-шалунья, такая же, как они  сами. Она то замедляла свой
бег на изгибах, то стремительно катилась вниз, с жемчужным смехом ударяясь о
большие  камни,  то,  словно  задыхаясь и  дрожа,  искала убежища под  кущей
кустарника.  У этой речки были самые  неожиданные  настроения и капризы.  Ее
руслом служили то  мелкий песок,  то скалистые пласты, то крупный гравий, то
жирная  глина, которую  лягушки,  прыгая,  месили, подымая со  дна  какой-то
желтый дымок. Альбина и Серж в восторге шлепали  пятками по воде. Разувшись,
они пошли к дому прямо по  дну реки, предпочитая  водную  дорогу луговой,  и
останавливались  возле  каждого  островка,  загораживавшего  им   путь.  Они
высаживались  на  островах,  исследовали эти дикие места,  отдыхали  посреди
частых высоких стволов тростника, который словно нарочно выстроил хижины для
них  --  потерпевших  кораблекрушение   путешественников.  Возвращение  было
прелестное; вид  берегов,  оживлявшихся веселой  игрою волн, был чрезвычайно
живописен.
     Когда они  вышли  из воды,  Серж понял, что Альбина по-прежнему чего-то
ищет  вдоль  берегов,  на  островках  и  даже среди  спящих водорослей.  Ему
пришлось вытаскивать  ее из зарослей  водяных  лилий, широкие листья которых
обвивались  вокруг  ее  ног,  точно  драгоценные  браслеты. Он  ничего ей не
сказал,  а  только  погрозил  пальцем.  И, наконец, они  вернулись  домой  в
отличном  настроении после всех  удовольствий этого дня, под руку, как  юные
супруги,  возвращающиеся  с веселой прогулки.  Они глядели друг на друга,  и
каждый  из них  находил  своего  спутника  более красивым и сильным,  нежели
прежде. И смеялись они сейчас совсем уже по-другому, чем утром!
        "XI"
     --  Мы, значит, не пойдем больше на прогулку? -- спросил Серж несколько
дней спустя.
     И, видя, что Альбина с усталым видом пожимает плечами, прибавил, как бы
посмеиваясь над ней:
     . -- Выходит, ты отказалась от поисков своего дерева?

     Оба  обратили это в  шутку. Целый  день они  смеялись  сами  над собой.
Никакого дерева  вовсе  не  существует.  Это  сказка,  бабушкина  сказка.  И
все-таки они говорили об этом с легкой дрожью. А на следующий день порешили,
что пойдут гулять в самую глубь парка, в рощу высоких деревьев, которых Серж
еще не видал. В то утро Альбина  ничего не захотела брать с  собою. Она была
задумчива,   даже   немного  грустна  и   улыбалась  особенно   кротко.  Они
позавтракали и в парк  спустились поздно.  Солнце уже поднялось  высоко, оно
нагоняло истому, так что оба медленно шли друг возле друга, ища тени. Они не
задержались ни  в цветнике,  ни во  фруктовом саду, через  которые лежал  их
путь. Войдя в прохладную и густую тень, они пошли еще медленнее и, не говоря
ни слова, а лишь глубоко вздыхая, погрузились в благоговейное молчание леса.
Уже  одно то,  что они  укрылись  от  солнечных  лучей, видимо,  принесло им
большое облегчение.  Потом,  когда  вокруг  них  остались  только листья  да
листья, не оставлявшие никакого просвета в залитые солнцем  отдаленные части
парка,  они, улыбаясь, но в  какой-то  смутной тревоге,  взглянули  друг  на
друга.
     -- О,  как  здесь хорошо!  -- прошептал Серж. Альбина кивнула головой и
ничего не ответила. У нее словно сдавило горло. Теперь Серж не держал ее  за
талию, как обычно; они шагали, склонив головы, и даже не касались друг друга
раскачивающимися опущенными руками.
     Вдруг  Серж остановился. Он заметил, что  со щек Альбины капают  слезы,
словно вплетаясь в ее улыбку.
     -- Что с тобой? -- воскликнул он.-- Тебе больно? Ты ушиблась?
     -- Нет,  нет, уверяю тебя... Я смеюсь,-- отозвалась она.-- Сама не знаю
почему, но запах этих деревьев вызывает у меня слезы.
     И, посмотрев на него, добавила:
     -- А ты ведь тоже плачешь! Видишь, как здесь хорошо!
     --  Да,-- прошептал он,-- эта тень точно  обволакивает тебя! Войдешь  в
нее, и так сладко  становится, прямо до боли. Не  правда ли?.. Но скажи мне,
нет ли у  тебя какого-либо  повода  для грусти?  Не  перечил  ли  я  тебе  в
чем-нибудь? Не сердишься ли ты на меня?
     Альбина поклялась, что нет. Она очень счастлива.
     ---  Если так,  то почему  ты не хочешь повеселиться?.. Давай поиграем,
побегаем!
     -- О  нет,  только  не  бегать!  --  отвечала  она,  и лицо ее  приняло
выражение взрослой девицы.
     Тогда  Серж  заговорил  о других  играх:  можно,  например,  влезать на
деревья и разыскивать гнезда, собирать землянику,

     рвать фиалки. Но Альбина с некоторым нетерпением возразила:
     -- Мы слишком взрослые для этого.  Глупо вечно играть да играть.  Разве
тебе не приятнее попросту идти рядом с мной, спокойно-спокойно?
     В  самом  деле,  она  двигалась  с  такой  грацией,  что  Сержу  сейчас
показалось самым  большим удовольствием на  свете прислушиваться к  стуку ее
каблучков  по жесткой  земле аллеи. До тех  пор  он еще  ни разу не  обращал
внимания  на  изящное покачивание  ее  стана, на  то, каким  змеиным извивом
волочилась за  ней по земле  юбка. Для него  стало  неисчерпаемым источником
радости  смотреть,  как  она  степенным  шагом  идет  рядом  с  ним. Столько
неведомых прелестей открывалось ему в малейшем изгибе ее стройного тела!
     -- А ведь ты права! --  воскликнул  он.-- Лучше всего идти именно  так.
Если ты захочешь, я пойду с тобою на край света.
     Однако через несколько шагов он спросил,  не устала ли она. А потом дал
понять, что он и сам не прочь отдохнуть.
     -- Мы могли бы посидеть,-- прошептал он.
     -- Нет,-- отвечала она,-- мне не хочется!
     -- Знаешь, давай полежим, как тогда на лугу. Нам будет тепло и уютно.
     -- Не хочу! Не хочу!
     И, испуганно отскочив, она ускользнула от протянутых к ней мужских рук.
Тогда Серж назвал Альбину  глупенькой и вновь  попытался поймать ее. Но едва
он дотронулся до девушки кончиками пальцев, она так отчаянно вскрикнула, что
он остановился и сам задрожал.
     -- Я сделал тебе больно?
     Альбина ответила  не сразу; она сама удивилась, что закричала, и сейчас
уже смеялась над своим страхом.
     -- Нет, оставь меня, не мучь... Что бы мы стали делать сидя? Мне больше
нравится ходить-
     И с важным видом, будто в шутку, прибавила:
     -- Ты сам знаешь, я ищу свое дерево.
     Тогда он принялся смеяться и предложил поискать вместе. Теперь Серж вел
себя кротко и нежно, чтобы как-нибудь снова  не  напугать ее. Он  видел, что
она вся дрожит, хотя и идет рядом с ним прежней медленной поступью. Ведь то,
чего  они  хотят,  запрещено  и  счастья им не  даст!  Он  сам,  как  и она,
почувствовал  себя  во  власти  какого-то  сладостного  страха.  При  каждом
отдаленном  вздохе леса  он вздрагивал.  Запах  деревьев, зеленоватый  свет,
струившийся  с высоких ветвей, едва слышный  шепот  кустарников  -- все  это
наполняло обоих радостной  тревогой, как будто, свернув  с первой тропы, они
могли выйти прямо Навстречу какому-то грозному счастью.

     Целыми часами они бродили по лесу, но все еще точно прогуливались. Лишь
изредка перекидываясь несколькими словами, они ни на шаг не отходили друг от
друга, пробираясь сквозь недра самой глухой, самой  темной  и густой зелени.
Сначала  они  забрались  в заросли,  где  молодые стволы были не толще  руки
ребенка.  Им  приходилось раздвигать зелень,  прокладывая себе дорогу  среди
нежных  побегов  заползавшего  прямо  в глаза легкого кружева  листвы.  След
позади  них  сейчас же стирался, открывшаяся было трона  замыкалась. Серж  и
Альбина брели,  куда глаза глядят, кружась  и  теряясь  в  чаще,  и  только,
высокие  ветви отмечали  качанием пройденный ими путь. Альбину утомляло  то,
что она  ничего не  видит  в трех шагах  от  себя;  и она почувствовала себя
счастливой,  когда  им  удалось, после  долгих скитаний,  выбраться из этого
огромного кустарника,  которому, казалось, не будет конца. Они  очутились на
небольшой  прогалине, куда. отовсюду сбегались  тропинки.  Со. всех  сторон,
среди живых  изгородей,  тянулись  узкие аллеи, поворачиваясь,  пересекаясь,
изгибаясь,   расходясь   на  самый   прихотливый,   лад.   Серж  и   Альбина
приподнимались  на цыпочки, чтобы заглянуть за  живую изгородь, но никуда не
спешили.  Они  с радостью  и  дальше блуждали  бы.  среди  этого  лабиринта,
предаваясь  удовольствию  бесцельной и  бесконечной прогулки, если бы их  не
манила  к  себе горделивая  линия высоких  деревьев, раскинувшихся перед  их
глазами.  И они вступили, наконец, в эту  высокую рощу  с тем  благоговейным
трепетом., с каким вступают под церковные своды. Побелевшие от лишаев прямые
стволы свинцово-серого цвета, непомерно вытягивались ввысь и рядами каменных
колонн уходили  в  бесконечность. Там, вдалеке, как  бы  пересекались друг с
другом  нефы  и приделы  храма;  их  концы  суживались  теснились.  То  было
причудливое и смелое  здание;  его  поддерживали  тонкие,  точно  кружевные,
ажурные  колонны,  и   сквозь  них  отовсюду   проглядывало   синее'   небо.
Благоговейное  безмолвие струилось с гигантских  вытянутых стрельчатых арок;
обнаженная,  суровая земля  походила  на  твердые  каменные  плиты  пола; ни
травинки не видно было на ней, одна лишь ржавая пыль опавших листьев. Серж и
Альбина  прислушивались к стуку  своих  шагов и  сами  проникались величавым
уединением этого храма..
     Конечно, именно  здесь и должно было находиться заветное дерево-,  тень
которого   доставляет  полное  блаженство!   Оба  чувствовали  это  по  тому
очарованию, какое охватывало их в полусвете высоких сводов. Деревья казались
им   добрыми  существами,   исполненными   силы,   блаженного   молчания   и
неподвижности. Одно  за  другим  окидывали  они  взором все  деревья, и  все
деревья были  им  любы; от  их властного спокойствия Альбина  и  Серж  ждали
раскрытия тайны, обладание которой позволит им

     сравняться в росте  с исполинскими деревьями и возрадоваться могуществу
жизни  своей.  Клены, ясени,  буки, кизил  теснились точно  толпа  гигантов,
простодушных,  гордых и добрых  героев,  живших в мире, несмотря  на то, что
стоило любому  из них упасть,  и этого  было бы достаточно,  чтобы  поранить
•й  погубить  целый   угол  леса  У  вязов  были  огромные,   раздутые,
переполненные  растительным  соком тела  и  чуть  прикрытые легкими  пучками
крошечных листьев конечности. Девически-белые березы и ольхи выгибали тонкие
свои талии и распускали по ветру листву, походившую на волосы гордых богинь,
уже наполовину превращенных в деревья. Платаны вздымали вверх прямые  торсы,
с  гладкой   красноватой,  точно  из  кусков  мозаики,  корой.   Лиственницы
спускались по скату  словно толпа варваров, одетых в  зеленые полукафтанья и
благоухавших ароматом ладана и смолы. Но владыками леса были дубы, громадные
дубы,  прямоугольно возвышавшиеся с дуплами внизу стволов и раскинувшие свои
могучие  руки  так, что  места  под  солнцем  уже  не  оставалось.  То  были
деревья-титаны, пораженные  молниями, стоявшие в позах непобежденных бойцов;
их разрозненные конечности сами по себе составляли целый лес.