ил ее в армии.
 Потом в ее руках оказался мягкий и легкий зеленый шарф, из невесомого и
прозрачного материала, напоминающего туман.
 - Твой отец подарил мне  его на День Святого Валентина  - он всегда был
очень сентиментальным.  - она держала шарф около щеки  закрыв глаза. - У нас
была удивительная жизнь, Адам, и когда ты появился на свет, то это выглядело
чудом,  божьим даром. В  то время мы имели слишком много, и заплатили за это
сполна.
 Мать  незаметно  вздрогнула от  подвальной сырости.  Она вернула в ящик
зеленый  шарф  и сложила  поверх  все  одеяла.  "Я,  наверное,  давно  могла
выбросить все  эти вещи.  Они - отмерший  реликт той другой жизни. Твой отец
говорил, что  ради безопасности  мы должны были забыть о ней. И он,  конечно
же, был прав. Но я его обманула что-то ухватив  с собой в  ту ночь, когда мы
спешно  покидали  ту жизнь.  Ничтожно мало  вещей -  какая-то  твоя  детская
одежда, старая заношенная шляпа отца..."
 - Ты все также сентиментальна, Мем. -  сказал Адам, заглядывая в  ящик,
догадываясь о тех его детских вещах. Главное, не его - Пола Делмонта.
 Наверху  позвонили   в  дверь.   Мать  вздрогнула.  Адам  тоже.  Звонок
повторился.
 -  Вот, что  я ненавижу, - прошептала мать, укладывая одеяла и закрывая
крышку. - Никогда не знаешь. Дверной звонок - как будильник.
 - Я поднимусь и посмотрю, кто там. - засуетился Адам - А в это время ты
завяжи ящик.
 И сперва, Адам ощутил то же, что и его мать: беспокойство, которое было
неизменной составляющей ее жизни, и ожидание постоянной угрозы  и опасности.
Даже если в этот раз опасность миновала,  то в следующий раз может произойти
все, что угодно. Адам поднял заслонку глазка. За дверью стояла Эмми.
 -  Это  всего лишь  Эмми. - крикнул Адам матери, стараясь успокоить ее,
что было правильно.
 - Что это значит - всего лишь Эмми? - возмутилась Эмми, когда он открыл
дверь. - Что это за приветствие?
 В  последнее  время Эмми  находила его странным.  Он  встречал ее после
школы  и  шел домой  вместе  с  ней, но потом извинялся  за  то, что не  мог
оставаться  с ней.  И  его не беспокоил  очередной  "Номер".  Она  удивленно
смотрела  на него, но ничего не говорила. Он извинялся  за  то, что не был с
ней  в предыдущем "Номере"  на  стоянке  возле  церкви. Главное,  он находил
причину не быть с ней.
 - Ладно,  - сказала она. - Я даю тебе отсрочку  - мы можем отложить это
до следующей свадьбы.
 Однажды он  оставил ее на  углу возле  дома, а она ему  крикнула: "Ты в
себе, Адам? На тебе нет лица. Тебя что-то беспокоит?"
 "Беспокоит." - подумал он о панелированной комноте внизу. "Нет, Эмми. -
сказал он. - Это  моя мать. Она не  в  себе, и я пытаюсь проводить с ней как
можно больше времени дома."
 Главное, его терзали мучения,  и он отчаяно хотел разделить  их с Эмми,
как и всю  свою жизнь -  но отец по секрету  сказал ему: "Жизнь  или смерть,
Адам."
 Жизнь или смерть...

 Т: В твоих глазах снова паника. Эти слова - жизнь или смерть - тревожат
тебя?
 А: Я не знаю. Все  время одна и та же темная туча или что-то похожее на
нее, накрывает меня.
 Т: Какое-то слово или какая-то мысль пригоняет эту тучу?
 А:  Иногда... Пустота -  причина этой тучи. Не всегда,  конечно. Я могу
терпеть пустоту какое-то время. Но иногда, этот ужас в пустоте.
 Т: На короткий момент, на мнгновенье?
 А: Да.  Я  догадываюсь, что еще может случиться. Или,  вернее случилось
кроме всего. И  я не знаю... Не знаю... В этом весь ужас. Да... и этот  ужас
возращается.
 (пауза 10 секунд)
 Т: Ты должен расслабиться. Волноваться не нужно. Пожалуй  стоит принять
пилюли. Успокоиться. Это просто  тревожная атака.  Учащенное  дыхание  - это
всего лишь волнение. Попытайся расслабиться.
 (пауза 5 секунд)
 А: Что случилось еще? Что случилось?
 (пауза 10 секунд)
 А: Где мой отец? Где мать?
 Т: Ты должен успокоиться.
 А: Что с ними? Где они?
 Т: Пожалуйста, контролируй себя.
 А: Что случилось? Что со мной теперь? Что будет? Я чувствую...
 Т:  Я  думаю,  что  необходимо  медикаментозное  вмешательство.  Я  дам
команду, и они придут. Лекарства успокоят тебя. Прогони ужас.
 А: Что произошло? Что случилось?
 Т: Нам надо остановиться, это лучшее.
 Он идут...
 А: Пожалуйста...
 Т: Хватит.

 ED TAE OZK013

 ----------------------------------------------


 Я  наблюдаю. От  дома Варней  меня отделяет Аупер Майн Стрит. Стемнело.
Холодает.  Шапка  натянута  на  уши.  Руки  окаченели.  Я  сжимаю  отцовский
портфель.  На меня снова  давит каменная стена,  что  отделяет  здание Армии
Спасения от брошенного  супермаркета.  Аупер Майн Стрит немноголюдна даже  в
час  пик. Время от  времени, по тротуару кто-нибудь  проходит, и я даже могу
коснуться его локтя - меня трудно заметить. Я смотрю через улицу и вижу свой
байк. Или, точнее, рукоятки его руля. Они торчат из-за перил веранды фасада.
Он так  близко  и, вместе с тем,  так далеко. Наверное  нетрудно забежать по
ступенькам  веранды, схватить байк  и затем  умчаться  прочь.  Но  постоянно
кто-нибудь  появляется перед этим домом. У Варней, наверное, большая  семья.
Люди разного возроста  все время  входят  и  выходят,  словно это не дом,  а
какой-нибудь пансион. Я не могу дождаться, когда эти хождения прекратятся.
 В  конце концов головная боль возвращается.  Я купил в aптеке небольшую
упаковку  аспирина и попросил  у  aптекаря  стакан  содовой, чтобы успокоить
желудок. Я проглотил три таблетки, а остальные выкинул в мусорный контейнер.
Я  не хотел  иметь  при себе  таблетки  аспирина, чтобы не  перепутать их  c
какими-нибудь другими. Я снова вспоминаю о капсулах. И теперь  я рад, что не
взял их утром.  Многое пришлось пережить без  них. Но  голова чиста, чувства
меня не подводят, и все, в чем я так остро нуждаюсь - это собраться с силами
и вернуть себе байк. Пора действовать, но без лишних движений, без запинок и
колебаний.
 Можно было бы обратиться в полицию. Но это неоправданый риск. Я уже так
близко подобрался к  Ротербургу.  Белтон-Фолс и мотель только  в миле или  в
двух отсюда.  Я  легко доберусь  до Ротербурга утром, и мне не нужны  лишние
вопросы в  полиции. Они будут разбираться, что в столь  поздний час делает в
Вермонте этот ненормальный  - из Массачутеса.  Все, что я хочу - это вернуть
себе байк, найти мотель  и выспаться, дать отдохнуть своим потертым ногам  и
ноющим  костям,   и   только   завтра  утром   в  сиянии  солнца  прибыть  в
Ротербург-Вермонт.
 Входная  дверь дома  Варней хлопает,  и  я снова  на  чеку,  задерживаю
дыхание, подтягиваю  тело. Парень примерно моего возроста выходит  из дома и
на  мнгновение остонавливается, смотрит вокруг  - сперва в один,  а  затем в
другой  конец  улицы. Он  словно чувствует,  что за  ним  наблюдают. Я снова
вжимаюсь в  каменную  стену.  Он  идет к  байку и пробегает  руками по рулю,
словно  ласкает его,  затем  осматривает  его  со  стороны. Из  дома выходит
женщина  и касается  его рукой. Они  о чем-то говорят. Я не могу услышать, о
чем. Женщина кладет свои руки ему плечи, а он одергивается.
 Внезапно, вспоминаю свою  мать. Мне хочется  кричать. Мне нужно ощутить
ее руки на  своих плечах. Я вижу, как  близко эта женщина  стоит к нему. Она
начинает говорить,  а  он не смотрит на  нее, поворачивается к  ней боком. Я
ненавижу его  - не столько за  кражу  байка, сколько за то,  что у него есть
мать, а он стоит к ней боком! Меня наполняет агрессия, я готов перейти через
улицу и избить его. Но я  стою здесь, тяжело дышу и жду подходящий момент. Я
не хочу думать о матери и мучиться в одиночестве. Женщина  заходит в  дом, а
парень  несколько секунд  стоит неподвижно, затем берет  байк и  катит его к
ступенькам, спускается по  ним и катит  байк через газон. Он огибает угол  и
направляется куда-то за дом.
 Пора действовать. Я  не могу потерять его из виду и дать  ему исчезнуть
за домом. Мне не известны размеры и  планировка двора. Я кричу: "Эй, Джуниор
Варней!" - собрав всю силу  в голосе, и тем временем перебегаю через  улицу.
Проходящая машина легко задевает меня. Я падаю на шоссе и встаю.
 Джуниор  Варней останавливается и ошарашенно оглядывается. Он закрывает
собой байк словно щитом. Я приближаюсь к  нему, и сердце молотит в груди.  В
смятении вижу, что  он выше и  массивней меня.  Я огорченно вздыхаю. Мне  не
везет - никогда.
 - Это мой байк. - говорю я.
 -  О  чем ты? - спрашивает  он, со  злобой. Он собирается драться, и  я
чувствую, что снова кричу:
 - Этот байк. Он мой. Ты утащил его на Майн Стрит.
 - Ты  сумошедший. - говорит он. -  Я купил  его сегодня  у  подсана.  Я
заплатил за него пятнадцать баксов.
 - Врешь.
 - Это ты врешь. Ты нагло врешь. Вали-ка лучше отсюда или получишь.
 Я в ужасе, но хватаюсь за  руль, отбрасываю портфель и дергаю байк. Это
мой байк, и я  приеду на нем  в Ротербург-Вермонт завтра утром, и  ничего не
сможет остановить меня. Ничего. Я отталкиваю  его вместе с байком, мы падаем
и нелепо возимся на земле, затем  поднимаемся и продолжаем. И только слышно,
как  мы сопим и хватаем воздух - поочереди.  В этот момент на планете только
мы вдвоем. И теперь он толкает меня, я  теряю равновесие и падаю. Ударяюсь о
землю и  качусь. Он пытается бежать, держась  за руль. Я подставляю ногу. Он
спотыкается  и падает  на  бетонный  поребрик.  Слышен  хруст  костей.  Надо
уходить, пока он не встал. Он шевелится и медленно  встает. Я забираю байк -
он мой. Оглядываюсь  вокруг, наклоняюсь и  поднимаю  портфель.  Ему  удается
достать нож, но  я уже бегу с байком  в направлении улицы.  Оборачиваюсь, он
стоит шатаясь на  ногах  и держится  за  челюсть. Но  я уже верхом на байке,
лечу. Лечу вниз по улице,  не  в ту  сторону, куда мне нужно, без фонаря, во
мраке. Но я еду. Подо мной снова  мой байк. Педали крутятся легко, и я снова
на пути в Ротербург.

 ------------------------------------

 TAE OZK014 2155 date deleted T-A

 Т: Ты звал меня. Желаешь говорить?
 А: Да... Я не  знаю. Я понимаю, что  уже поздно, но я не могу спать.  Я
спал раньше. Мне сделали укол. Но я встал. Я не могу больше спать, и  больше
не хочу уколов.
 Т: Мне нравится, что ты хочешь говорить со мной.
 А: Я не знаю, хочу или нет.
 Т: Снова вопрос доверия?
 А: Да... кажется, да.
 Т: В чем причина недоверия с твоей стороны?
 А: В том, что я не знаю ничего о вас. Вы говорите, что ваше имя Брайнт,
но это все, что я про вас знаю.  Мне неизвестно, доктор вы или нет. Доктор -
тот, кто делает мне уколы, дает пилюли - что-то вроде того.
 Т: И что же  объясняет тебе то, что он доктор, а  я нет? Просто, потому
что  он  одет  в  белое,  а  я предпочитаю  деловой  костюм?  Потому  что он
распоряжается лекарствами, а я нет?  Потому что он делает тебе уколы,  а  я,
очевидно, бездельничаю?
 А: Более чем...
 Т: Чем что?
 А:  Я думал, что в первую очередь вы психиатор, ведущий меня в прошлое,
чтобы найти и узнать обо мне все.
 Т: Разве не так?
 (пауза 10 секунд)
 А: Да.
 Т: Так в чем же сомнения, к чему это бесконечное недоверие?
 А: Потому что вы всегда толкаете меня туда, где уже все известно.
 Т: Не одна ли это из моих функций? Сколько раз я должен  повторять, что
я всего лишь твой гид в этой части.  Я не направляю тебя. Факт, что я  часто
следую туда, куда ты ведешь.
 А:  Вы словно ищите  достоверную  информацию. Настораживает то, что  вы
говорите о ней всегда, и она выглядит для вас важнее чего-либо еще, что есть
во мне.
 Т: Бедный  мальчик.  Посмотри,  как далеко  мы  зашли. От того  первого
маленького  ключика,  коим  был  автобус,  затем  собака, к  тому  огромному
количеству познаний, что мы раскрыли в тебе.
 А: Я знаю. И я благодарен вам за то, что я так раскрылся, но...
 Т: Но что?
 А: Все это не до конца. Пустоты остались. Факт, что иногда я в пустоте.
Иногда я говорю  с вами,  и  не  помню  откуда  я,  где моя комнота  в  этом
помещении,  или  же  где  мы вообще.  И  иногда мне это кажется странным,  я
отвечаю на вопросы, на которые уже много раз отвечал.
 Т: Нам необходимо много  раз возвращаться к  одним и тем  же  вопросам.
Иногда ты можешь на них ответить, а иногда - нет.
 (пауза 15 секунд)
 А: Я устал. Мой разум устал.
 Т: Ты хочешь вернуться в комноту?
 А:  Нет.  Это  странная  мысль.  Как  минимум  здесь,  я  понимаю,  что
существую.
 Т: Нам стоит поговорить немного - о том,  что не расстраивает  тебя.  О
чем-нибудь приятном.
 А: Без поиска информации?
 Т: Без поиска информации.
 А: Эмми. Я много думаю о ней.
 Т: Мысли об Эмми - счастливые мысли?
 А: По  большей  части.  Все  эти  "Номера"  с  ней...  иногда  они  так
просветляли меня, и она дарила мне свет. Когда эти мысли были потеряны...
 Т:  Твои  мысли  должны  течь  к Эмми.  Те "Номера".  Хорошие  времена.
Говоришь, что любишь  ее. И ты не хочешь  вернуть хотя бы часть того, что ты
знал о вашей с ней жизни?
 А: Нет, но...

 Но он хотел. Еше в тот вихрь дней, когда он  открывал для себя  прошлое
своих родителей  и их реальную ситуацию, он понял, в глубине души  обвиняя и
себя  тоже,  что  ход  событий затягивает  в свой  водоворот и его жизнь. Он
ощущал дистанцию от других детей в школе, которая  не была тем изолированным
отшельничеством, как-то беспокоившим  его  -  скорее  одиночеством,  которое
можно было объяснить поразному, как что-то исключительное - даже сладостное.
Его мучило то, что он  должен был  скрывать  от Эмми  и от  других все,  что
обрушилось на него в те дни. Он не  смел  поделиться с нею ничем. Она ничего
не должна была знать, а ему хотелось сказать ей однажды: "Наша жизнь - моя и
моих родителей,  это бесконечный "Номер"  - для всех  нас." Он  был вынужден
избегать   ее,   и   это   угнетало   его.  Он  боялся  своей  неспособности
сопротивляться  той  драме,  что  розыгрывалась  в нем  в  отношении к  ней:
"Смотри,  Эмми, я не просто стеснительный и неуклюжий Адам Фермер. Я беглец,
гонимый жизненными сомнениями. Я - Пол Делмонт."
 И он избегал ее,  не звонил, ссылаясь на то, что он занят,  или на  то,
что мать больна. Вместе с тем его все глубже поглощала  пучина тоски, потому
что он не мог дать всему этому выйти на поверхность.
 "Я сожалею обо всем." - сказал однажды отец, очевидно, скрывая тоску. И
Адам не говорил с ним  об Эмми, о  его  желании быть с ней всегда, о  боязни
того, что не  удержавшись он выложит ей все, что он узнал в последнее время.
Он  не рассказывал  отцу  о  своем залихватском  поведении  при  ней,  чтобы
выглядеть в ее глазах еще привлекательней.

 Т: И ты ничего не говорил Эмми Херц?
 А: Ничего. Никогда. До того дня...
 Т: И что это за день?

 В тот день зазвонил телефон, и мать сказала, что произошло то, чего она
так боялась - звонок, что  снова  должен был перевернуть  всю их жизнь. Адам
узнал  о  нем, когда  пришел домой  поздним субботним  утром после "Номера",
который  они  с Эмми наконец  выкинули на  стоянке около церкви.  Но из того
"Номера" вышел пшик.
 "Извини, Асс," - сказала Эмми. - "Это не лучший момент в моей жизни."
 Идея была  хороша,  но исполнение дало осечку. Что-то было за пределами
ее контроля. Они долго не  могли начать. В  течении  получаса перед  началом
ритуала  венчания  машины непрерывно заполняли стоянку на  огромной  площади
перед церковью. Венчание начиналось  в десять утра.  Адам наблюдал за  всеми
входящими внутрь. Каждый был  подобающе одет. Целые семьи: держась за руки -
отцы,  матери  и  маленькие  дети  проходили  мимо  Адама,  пробуждая в  нем
сентиментальные чувства.
 Словно читая его душу, Эмми сказала: "Не  уже ли  это неприятно,  Адам?
Ведь  это так здорово однажды пожениться и иметь детей,  бегающих  по  всему
дому." Она называла его по имени, только в самые трепетные моменты.
 Он  нежно  коснулся ее руки, вместе с тем пытаясь глубоко скрыть порывы
своей души. Она улыбнулась ему. Ему хотелось сказать:  "Я люблю тебя, Эмми."
Но  он  промолчал, а она,  наверное,  смеялась над ним  в  душе,  острила  и
называла его "Ассом".  Он внезапно  погрузился  в депрессию. Сколько еще ему
придется  держать в заперти  все свои секреты  от Эмми и от всех,  отделяясь
бездной молчания от всего мира? И сможет  ли  он быть с кем-либо  еще так же
близок, как и с ней?
 -  Так  в  чем же "Номер", Эмми? - спросил  он,  слова вышли  словно из
тумана смущения и тоски.
 - О-Кей.  -  сказала  она неохотно. Она  всегда удерживала идею каждого
предстоящего  "Номера" до последнего момента, нагнетая  драму. - Я обсасываю
предстоящее действо. - снова сказала она.
 - Смотри, Асс, в нашем распоряжении около сотни машин на  этой площади,
с того момента, как в  церкви начнется венчание.  И ты  убедишься в том, что
многие  из них  не  просматриваются. Я не  знаю,  сколько  из  них не  будут
закрыты.
 - И в чем же  наша задача? - спросил Адам. Было прекрасное  утро, ветер
ласково  шевелил  травинки,  солнце  плясало  на капотах  и  стеклах  машин,
выстроенных на площади.
 -  Просто.  Каждый  из  нас  берет  половину  машин,  что  на  площади,
подкрадывается  к  одной из них, открывает дверь и залезает внутрь. При этом
нужно  убедиться,  что тебя  не видят.  Каждый  прибывший находится внутри и
наблюдает за церемонией.  Мы сильно  не  рискуем. А затем необходимо сделать
две вещи. Первое, надо включить приемник и  вывернуть регулятор громкости до
отказа. Второе,  рычажок  дворников надо поставить на  позицию  "O".  Затем
нужно выйти из машины и приступить к следующей.
 - Не понимаю. - сказал Адам. - Моторы заглушены,  приемники и  дворники
работать не могут.
 -  Конечно же, верно. - сказала она важным голосом. - Ничего не  должно
работать  в  машине,  пока ее  владелец  не  сел  в нее и не  повернул  ключ
зажигания  - в каждой из ста. И тогда бешено начнут взрываться  приемники, а
дворники начнут  скрести  по  стеклам. Ты можешь  представить  себе  все  их
очумелые физиономии?
 -  Да, - сказал Адам. Он  смог себе это представить, но  кое-что мешало
его воображению. Во-первых, он не настолько сошел с ума, чтобы лезть в чужие
машины. Для него все это звучало как ножем по стеклу. Во вторых, он не знал,
сколько приемников и дворников могли быть оставлены включенными в машинах их
хозяевами.  Он  смотрел на Эмми,  на  огоньки  в  ее глазах, и не  хотел  ее
разочаровывать.  Но в  себе он  разочаровался окончательно. Он думал: "Может
отделаться  от этого  "Номера"?  Что  случится,  если  я  покину эту стоянку
где-нибудь сзади?"
 - Что случилось, Асс? - спросила Эмми встревожено.
 В  один отчаянный момент, он хотел слиться с ней воедино, но  знал, что
это невозможно.
 - Ничего. - сказал он.
 И Эмми, до  чего уж  привычная  к  смене  его настроений,  не  уточняла
деталей  его замешательства. Немного погодя она сказала: "Надо идти." И они,
украдкой  и не спеша, как в  фильме про индейцев, пробирались через площадь,
осматриваясь  и  залезая в  машины.  Адам, забравшись  в  старый  "Бьюик"  с
откидывающимся  верхом, рассеяно  искал рычажок дворников, когда вместо него
там была кнопка. Наверное, он выглядел нелепо, сидя внутри.
 Он  осмотрелся  и  увидел человека,  выбегающего  из церкви на стоянку,
одетого в старую вельветовую куртку - уж точно не участвовавшего в церимонии
венчания. Очевидно, церковный дворник.
 Адам оцепенел, подумав, что он не может рисковать, если его разоблачат.
Голос  Эмми застал его где-то  рядом:  "Беги, Асс, беги! Нас  видели!". Адам
держался  за дверную  ручку очередной машины и  уже поворачивал  ее. К  нему
приближался топот  бегущих  ног, и он  быстро ускользнул.  Человек  в куртке
заглядывал  в  машины  и  осматривал  их  снаружи. Он выглядел,  как  пьяный
баскетболист с мячем, и  еще призывал Эмми  остановиться и подойти к нему  в
сею же минуту...
 Эмми шустро,  смазанным  пятном  пронеслась  через  стоянку  к  посадке
деревьев. Никто не смог бы ее схватить. Человек в куртке не смотрел на Адама
вообще. Он прошел мимо него. Адам, как ни в чем не бывало, шел через стоянку
к улице.  Он уже спустился вниз по этой улице  и вспомнил реплику Эмми: "Act
ochalat, alway akt a thougt elog wherever yоu are."
 Он