не желая говорить что-либо неверное.
 Он  прекращает  мыть  стекло и глядит  на  меня.  Мне не  нравится этот
взгляд.  В нем что-то непонятное, словно я инопланетянин, пришелец  с другой
планеты, галактики. Женщина тычется  лицом в стекло. У нее коричневые волосы
и глаза Сиротки Энни, широкие и без ресниц. Она смотрит, словно она  в жизни
не видела ничего подобного.
 -  Ты  в  порядке?  - спрашивает  работник,  его  глаза  также  заметно
увеличиваются.  Его  слова  не  синхронизируются  с  движением  губ,  словно
звуковое сопровождение задержано.
 Почему я не взял пилюли этим утром?
 Сжимая  ручку портфеля  одной рукой  и  толкая  байк  другой, я начинаю
пересекать улицу.  Спиной ощущаю взгляды работника станции техобслуживания и
женщины. Их взгляды впиваются мне в затылок, но я  не  оборачиваюсь. Ужасный
звук наполняет мои уши - похоже на крик смерти.  Мои зубы  внезапно начинают
стучать друг  о друга, рот  открыт и холодный воздух  сушит зубы.  Я пытаюсь
закрыть рот, но  не могу.  Челюсти словно застопорены на  замок и никогда не
закрывались раньше. И  тогда  я начинаю понимать,  что  этот звук я слышу  в
себе. Я воплю  и не  могу  остановиться. Жудкий  звук. Машина резко тормозит
где-то позади меня, вспышка света и сигнал клаксона.
 "Эй, смотри куда идешь." - кричит чей-то голос.
 Наконец байк, портфель и  я на другом конце улицы. Стекло мягко хрустит
внизу под ногой, и, кажется, я уже перестал вопить, потому что стало тихо. Я
проверяю рот - он остается открытым,  но я уже не воплю. Я подхожу к кабинке
- к той, в которой мы с родителями останавливались, все вместе, той приятной
ночью - втроем. Аккуратно ставлю байк  напротив двери. Я смотрю  через улицу
на  заправочную станцию.  Ее работник  продолжает наблюдать за мной. Сиротка
Энни  стоит около своей машины и  тоже смотрит. Мой  рот остается  открытым.
Наверное, я все еще кричу.
 Поворачиваюсь. Удар двери кабинки спрашивает  их  разрешения пройти мне
внутрь, приглашает войти...
 Пустота со всех сторон окутывает меня.

 ----------------------------------------------

 ТAE CHAGE:

 TART:
 TAE OZK015 2218 date deleted T-A

 А:  Сначала  все  было  похоже  на приключение.  Мы  втроем  выходим  к
машине...

 Несмотря  на то,  что  тот день был хмурый  и облачный  -  один  из тех
безмолвных  октябрьских  дней,  когда  бриллианты  пестрых  красок  внезапно
замирали,  Адама наполняло приятное  возбуждение, когда отец  вел машину  на
север, от Монумента через Файрфелд, Нью-Хемпшир до Карвера.
 Они все сидели на переднем седеньи, тесно прижавшись друг к другу, мать
была  по середке  между Адамом  и  его  отцом. Было  неудобно. "Думаю, будет
лучше, если мы сядем  вместе."  - сказал отец, когда они садились в  машину.
Адама  на мнгновенье пробрала  легкая дрожь.  В чем была опасность для того,
кто сядет отдельно сзади?
 В какой-то момент начался дождь, но это не повлияло на их дух. Дворники
закачались за стеклом,  словно  маятники метрономов, и Адам сказал: "Помните
ту нашу песню: "Отец в долине." Па, когда я был совсем маленьким?"
 И отец  начал  петь своим старческим хриплым голосом, Адам поддержал, а
затем  и мать.  Она  трясла  головой, заставляя вибрировать  протяжные ноты.
"Никто в этой машине не поет в тональности." - сказала она, перед словами:

 Отец в долине,
 Отец в долине...

 Позже,  когда  дождь  прекратился, они  проезжали через  Флеминг,  Адам
сказал: "Думаю,  что мр.Грей прав  -  нас обнаружили. Неизвестно, кто они на
самом деле. Па, как ты  думаешь, мы вернемся в Монумент?" Он подумал об Эмми
Херц, и о звонке ей перед отъездом. Возможно он долго ее не увидит.
 - Это ложная тревога, Адам. - сказал отец. - Также один из шансов. Грей
всегда ко всему  подходит  с  худшей стороны. И это делает ему  честь в  его
работе, я так думаю.
 -  Посмотрим,  - сказала мать. - Не  надо об этом. Надо полагать, у нас
прекрасное путешествие.  На выходные, подальше  от  Монумента,  и  не  стоит
говорить о чем-то мрачном...
 Они  продолжали ехать. Отец  читал фрагменты из повестей Томаса Вольфа,
про  октябрь, про листья,  опускающиеся  с укутанных  красной  горечью  крон
деревьев, или про желтую листву, словно про  свет жизни. Адам снова окунулся
в печаль. Он думал об отце, как о писателе, и  о переменах  в  его  жизни, о
том, как  было тошно ему бросать все и  становиться  совершенно другим, и  о
том, как каждый из них стал  совсем другим человеком - его отец,  его мать и
он сам. Пол Делмонт, бедный потерянный Пол Делмонт.
 Они остановились перекусить у "Макдонольдса", потому что Адам испытывал
большую  слабость к гамбургерам. Затем они продолжили путешествие. Выглянуло
солнце.  Отец решил, что до наступления полной темноты стоит найти мотель, а
затем  поесть  в хорошем ресторане. Отец не переваривал  "Макдонольдс" и был
равнодушен к рыбным филе.
 - Найдем. - сказала мать.
 И  нашли.  То  не  был  настоящий мотель,  а всего лишь  ряды  кабинок,
выстроенных в стороне. Вывеска около шоссе гласила: "Ret-A-While Motel".
 -  Почему  бы  не  остановиться  здесь?  -  спросила  мать.  -  Это еще
романтичней, чем в отстроенных зданиях.
 - Правильно.  -  сказал  отец, съезжая  с  дороги.  Отец вышел оформить
места, а Адам с матерью остались  в машине. Когда отец вернулся, он  сказал:
"Есть одна кабинка, вмещающая троих - дают на ночь. Так что спим вместе."
 Снова легкая дрожь пробрала Адама.
 Но это  был их лучший вечер. Они  нашли ресторан под названием "Красная
Мельница" - около быстрого ручья, крутившего старое водяное колесо. И отец с
матерью были  в  хорошем настроении.  Мать ни  о чем  не печалилась.  Улыбка
переодически растягивала уголки ее губ. "Вино,  налитое в бокал, сделало  ее
улыбку большой." - сказал отец, умиляясь. Адам ощутил себя их частью. Он был
рад  тому,  что  узнал  от  отца  все  его  секреты.  А  в  один  момент,  в
доказательство  своих  чувств  к  матери он взял  ее  руки  и сжал  их между
ладонями. Она улыбнулась, и это была та ее давняя  улыбка, полная нежности и
любви. Он вглянул на отца, но не решился сделать тоже самое, тот выглядел на
много старше матери. Но он заметил, как отец с уважением ответил взглядом.
 Позже они обследовали кабинку, оформили мебель, которая была необходима
той ночью. Это напомнило  Адаму  старый фильм, который  он как-то  видел  по
телевизору:  "Это  случилось  однажды ночью" -  с  Кларком  Гейбелом  и  еще
какими-то актерами. И отец  и  мать  также  вспомнили  этот  фильм, они шутя
обсуждали веселые  сцены  из него устраиваясь перед сном. Адам уснул намного
позже них.  Он еще  долго вслушивался  во  всякие ночные  шумы,  в ритмичный
отцовский храп и в вибрирующее дыхание матери.
 Следующим  утром  они   планировали   отъехать  подальше  на  север,  к
Берлингтону и Св.Албансу,  или еще дальше -  к Канадской границе. Хотя, отец
сказал, что им,  конечно же, нельзя ее  пересекать. Еще он  сказал,  что  на
северной дороге  будет Берр - деревня  камнетесов, где когда-то обосновались
итальянцы. Они  работали  в  карьерах, в  таких  же,  как и  в  Блаунте,  и,
наверное,  было  бы неплохо там побывать. Они  были по  дороге в Берр, в  то
бриллиантовое октябрьское утро,  в листьях безумного цвета.  Под  ними  было
шоссе, пересекающее  штат,  но  оно  не  проходило  через  другие штаты.  Их
приветствовали крутые подъемы,  спуски и  наклонные повороты. Величественные
пейзажи сгущались, они были усыпаны в дали фермами и амбарами.
 - Так давно мы не были вместе. - сказала мать.
 - Мне кажется, та машина преследует нас. - сказал отец.
 Он говорил как-то очень спокойно и обосновано, словно коментируя погоду
или что-то еще, подразумевавшееся  в его словах, как совсем не относящееся к
Адаму.
 -  Я  видел  их  этим утром,  через дорогу  от  кабинки  на заправочной
станции. - отец говорил тая холод и спокойствие.  -  Без паники. Я  не спеша
съеду на обочину, и будем медленно ехать, словно хотим полюбоваться пейзажем
- увидим, что произойдет.
 Адам почувствовал, как мать оцепенела.
 - Кто это, как ты думаешь, Па?
 - Наверное, кто-нибудь такой же, как и мы, любуется лондшафтами, или же
человек Грея. Он желает быть в роли сторожевой собаки. Для нас, говорит  он,
это хорошо.
 - Будь осторожен, Дейв.- сказала мать.
 Отец притормозил у обочины, на маленьком закутке, не совсем  подходящем
для парковки, но достаточно удаленном от дороги и подходящим для того, чтобы
рассмотреть  со  стороны  поселок  и  земли  фермеров  с  домиками, издалека
выглядевшими маленькими игрушками.
 Машина, о которой  говорил отец,  приближалась к ним.  Это  был  "Додж"
бронзовой окраски и  неопределенной модели. Он двигался неспеша и неуверенно
- не  быстро и не медлено. Двое сидели спереди. Они смотрели вперед  по ходу
машины.
 Отец мотнул головой.
 - Люди Грея. - сказал отец, сморщив лицо. - Я их вообще-то не знаю,  от
меня они скрыты.
 - Будем рады им. - сказала мать.
 Они  тронулись.  Бронзовый  "Додж"  исчез  их  из поля  зрения.  Пейзаж
предстал в  более драматичных  красках, когда  дорога  пошла  под  уклон.  В
далекой перспективе  горы острыми верхушками впивались в небо, а высокий пик
переливался в солнечных лучах.
 - Ой, Девид! - воскликнула мать.
 Отец выворачивал  баранку  руля  на горном  повороте,  и  переполненная
воздухом перспектива  встречала  их  своей бездной. Кромка шоссе  напоминала
высокий балкон, с которого сельская  местность просматривалась на много миль
вперед. А внизу по пестрой земле тонкой черной змейкой извивалась река.
 Отец прижал машину к обочине дороги.
 - Надо упереться ногами. - сказал он.
 - Мне кажется, мы  уже видим Канаду. - воскликнула мать, вскинув голову
в направлении простерающейся перед ними панорамы.
 В этот момент послышался шум мотора, приближающийся быстро, наростающий
и  воющий.  Звук извергаемый из ниоткуда.  Адам  огляделся вокруг. Никого  и
ничего,  но  со  стороны  ближайшего  поворота  на  них  летела машина. Удар
последовал спереди. Металл сверкал на солнце.
 Эта машина с противным скрежетом врезалась в них.
 Адам вскрикнул, а  может  это  вскрикнула его мать.  Он словно собрался
бежать,  но  он не  шевельнулся.  Он  слышал  чей-то крик  -  отрезанный  на
полдыхании. Он видел...

 (пауза 10 секунд)
 А: Ничего.
 Т: Ты что-то видел. Конечно же.
 А: Да.
 Т: Что ты видел?
 А: Машина, похожая на монстра... Машина...
 Т: Что еще?
 А: Ничего. Только машина.
 Т: И что эта машина делала?
 А: Удар мяча... Похоже на удар мяча... Удар в...
 Т: Во что? В кого?
 (пауза 10 секунд)
 Т: Ты должен говорить.
 (пауза 5 секунд)
 Т: Не останавливайся.
 (пауза 6 секунд)
 Т: Не останавливайся.

 В них. В отца, в мать, в  него. Машина  врезалась, изо всех сил.  Блеск
стали,  сияние   солнца.  Он  ощутил  себя  как-то  странно,  сумошедше.  Он
перемещался по воздуху, без  чувств,  без боли, без ощущения  полета,  но он
висел, он не летел - он медленно плыл. Все  замедлилось, он медленно падал и
переворачивался в  пространстве, и видел, как его мать умерла -  мнгновенно,
без каких-либо сомнений. Почти с любопытством он разглядывал ее окаменевшее,
лишенное чувств тело. В  какой-то момент,  она  стала крутиться также, как и
он. Это чем-то напоминало конец оторвавшейся струны - отлетающей моментально
и завивающейся  в пружину. Она  внезапно  оказалась на потолке  машины.  Она
скользила по лобовому стеклу  медленно и ужасно,  и также заскользила назад,
словно  кто-то  пустил  пленку  в поекторе в  обратную сторону. Она упала на
тротуар.  Это уже  не было похоже на скольжение, она просто упала, нырнула -
как-то неуклюже.  Ее голова заломалась почти под прямым углом к ее телу. Она
уставилась  на  него  своими   широко  раскрытыми  глазами.  И  это  не  был
пристальный взгляд. Адам  знал, что эти глаза  были  слепы,  они  смотрели в
пустоту.  Она была  мертва  - мертва  необратимо. Сомнений не  было никаких,
словно это он лежал на тротуаре в данный  момент.  Его  собственный странный
полет должен был закончиться, но он не знал как и когда. Он не знал, где  он
остановит движение в  воздухе, и  он продолжал пристально  смотреть  на нее,
лишенный  способности  двигаться  и  говорить.  Он  ощутил  себя  окруженным
сыростью и грязью, словно в болоте. Ему так показалось,  когда он смотрел на
мать, на ее  голову, отогнутую  под неправельным углом. Она была  похожа  на
тряпичную куклу, выброшенную прочь.
 Голос: "Он ушел - его здесь нет."
 Другой голос: "Я видел, он бежал. Он ранен."
 Еще один голос: "Они найдут его - своего не упустят."
 Отец. Они говорили об отце. Он ушел. Это крутилось в мыслях.
 Шаги.  Они  громко   эхом  повторялись  в  асвальте,  впитываясь  ухом,
расплющенным  под тяжестью головы Адама. Щека  отекла, она была ободрана. Он
лежал  лицом   к   матери.  Она  была  мертва.   Голова  была  заломана  под
неестественным  углом.  Он  не  хотел  больше  смотреть  на  нее.  Он  лежал
онемевший, в вакууме, исключающем  возможность прохождения звука и попадания
его в ухо.  Он пытался  оторвать голову  от тротуара, но  у  него  ничего не
получалось. Он хотел закрыть глаза, но они не  закрывались. Он больше не мог
ее видеть. Он. Не. Хотел. Смотреть. На. Мать. Она. Была. Мертва.
 Он ощутил необходимость  движения - встать, оторвать себя  от тротуара,
отвернуться.  Он собрал всю свою  волю, все свои силы. Асвальт  царапал  его
щеку  словно наждачная бумага, когда  он делал попытки пошевелиться. Наконец
ему удалось медлено повернуть голову и начать двигать глазами...

 Т: Что ты видел?

 Его. Его - идущего к нему, к  матери. Он был во весь рост. Адам смотрел
на него снизу, с тротуара. Его рот  двигался, когда он приближался.  Он  все
шел и шел...

 Т: Говори, это важно.

 Он  приблизился  вплотную, нависая,  заслоняя свет.  Около головы Адама
стояли ноги  гиганта или  даже поднятые на ходули.  До  ушей  Адама доходили
слова, исходящие из его  рта: "Он никуда не денется." Но его отец ушел. Ноги
сделали пару  шагов и  остановились  около  матери,  и  рот  произнес:  "Она
ликвидирована."  Слушая эти слова и не желая их слышать он  видел того,  кто
стоял около матери. Ноги подошли к нему снова и переступили через него.

 Т: Кого ты видел?

 Грея. Его голос рявкнул: "Быстро двигайтесь. Мальчик  - проверьте  его.
Его еще можно использовать. Быстро..."
 Руки ощупывали его тело, но это не вызывало боли. И внезапно сладостная
и приятная истома начала засасывать  и обволакивать все его тело, унося  его
куда-то вдаль. И он поддался  ей. Лицо налилось  тяжестью, горячий  компресс
лег на  глаза.  Они  вибрировали, словно выдох его  матери прошлой  ночью  в
мотеле. Он проваливался в бездну мягко, легко и нежно...

 Т: Кто? Кто?
 (пауза 5 секунд)
 Т: Не исчезать.
 (пауза 5 секунд)
 Т: Не замыкаться.
 (пауза 5 секунд)
 Т: Ты очнулся? Очнись!
 (пауза 5 секунд)
 Т: Подними руку, если ты очнулся.
 (пауза 30 секунд)
 Т: Пора остановить запись: он в себя не приходит.

 ED TAE OZK015

 ---------------------------------

 Я огибаю поворот, и передо мной расстилается Ротербург.
 Я, отдохнувший и на легке, кручу педали этим прохладным утром.
 Ротербург заброшен и пуст, вокруг ни души, словно  его  однажды вымели,
если это можно так себе представить.
 Гоню без остоновки.  Руки и  ноги работают прекрасно,  слаженно, и  мне
начинает  казаться,  что   человек  просто  создан  природой  для  езды   на
велосипеде. Велосипед - это мое второе я. Я для него был рожден.
 На моем пути стоит телефонная будка, но  я даже не смотрю  на нее  и не
могу  себе  объяснить,  почему  ее  наличие   так  мне  неприятно  и  портит
настроение. Но  оно уже  испорчено. Телефон напоминает  мне об  одиночестве,
зияющем как пропасть, как пучина,  как  черная дыра. Мрак этой дыры тревожит
меня. Он готов поглотить меня всего целиком, и я стараюсь об этом не думать.
Лекарства всегда помогают уйти от такого рода мыслей как можно дальше.
 За следующим поворотом я уже вижу госпиталь. Железные  ворота  сверкают
на солнце. Они недавно выкрашены в безобразный оранжевый цвет, но др.Дьюпонт
говорит, что это только грунтовка, на которую вскоре ляжет черная  краска. Я
направляюсь к ним, и я рад своему возвращению. Ноги немеют, а пальцы зябнут.
Я въезжаю в ворота,  и меня  ожидает др.Дьюпонт.  Он всегда ожидает меня. Он
рослый и седоволосый человек, у него строгие черные усы и еще у  него мягкий
и вежливый голос.
 - Хорошо,  ты  здесь. -  говорит  он, и он  рад меня видеть. Я слезаю с
байка, расправляюсь, чтобы показать себя во всей своей красе.
 Я  оборачиваюсь и  смотрю через  ворота. Как-нибудь  я укачу отсюда  на
своем байке.
 - Я не  принял лекарств, доктор. -  говорю я ему.  Холодно, и  мое тело
начинает пробирать дрожь. Он кладет мне на плечи свои руки.
 - Все хорошо. - шепчет он.
 Я качу байк по узкой дорожке,  что ведет  в госпиталь.  Др.Дьюпонт идет
рядом. Здание госпиталя  возвышается  на  небольшом холме,  что перед нами -
белое здание  с  черными ставнями на окнах и  с колонами  на  фасаде.  Такие
особняки обычно встречаются на юге.
 - Добро пожаловать, всадник.  - зовет  меня кто-то. Оборачиваюсь и вижу
мр.Харвестера,  пожилого  человека.  У  него  низкий  и  хриплый  голос.  Он
улыбается мне, и  я  ему  в  ответ. Он косит газоны  и  делает  еще какую-то
работу, и всегда  хочет  с кем-нибудь куда-нибудь  съездить -  читает книги,
разглядывает карты и листает туристические журналы.  Но он никогда, никуда и
ни с кем не ездит.  Красные вены на его лице напоминают карту,  что обычно у
него в руках.
 Мы с доктором проходим мимо, и я внезапно устаю. Всего уже через верх.
 - Эй, ну  что узнал - спина путешественника? - говорит пастух. Он сидит
на веранде со своими дружками - Дабби и Левисом. Они хитрые и верткие парни.
Я отворачиваюсь  от  них.  Они всегда придумывают  какие-нибудь  пакости.  Я
как-то ехал на  байке мимо  грядок - др.Дьюпонт  разрешает мне  это,  если я
катаюсь  не  покидая  территории  госпиталя  - Пастух  и  двое  его  дружков
погнались за мной и столкнули меня  с тропинки, и я полетел в канаву. Пастух
таращится  на меня своими маленькими глазками, когда я прохожу мимо.  На его
лице самодовольная  улыбка.  Я  не  смотрю  на  него. Эта  улыбка мне хорошо
знакома. Он постоянно пытается забрать у меня мой портфель. Мы проходим мимо
него, и я крепко сжимаю его ручку.
 Просторный холл как всегда наполнен запахом  сирени. Др.Дьюпонт  делает
все, чтобы  все здесь  напоминало дом. "Это не институт  - это дом,  который
принадлежит больным." - говорит он.
 Мы входим в холл, и я слышу рычание. Я устал, словно я давно не спал, а
когда я слышу рычание собаки, то на  меня начинает давить еще и усталость от
страха.
 "Сейчас, сейчас." - говорит др.Дьюпонт. - "все правильно." - кричит  он
кому-то в другую комноту: "Сильвер, уйди отсюда - говорю я тебе, убери его с
дороги."
 Сильвер  -  это  злая  и  свирепая немецкая  овчарка.  Он с  садистским
удовольствием подбегает  к  людям и сбивает их с ног. Он  гоняется за  мной,
когда я проезжаю мимо на велосипеде.
 Мы  проходим мимо офиса  в  конце холла,  где  сидит  Лук. Он  работает
диспетчером, но иногда Лук помогает в столовой на раздаче еды. Он часто дает
мне добавку, что  поднимает мне  настроение. Я киваю ему, когда мы  проходим
мимо, и он тоже кивает мне. Его рот всегда занят зубочистками.
 Мы с др.Дьюпонтом поднимаемся  по  ступенькам, и Артур Хайнз свесившись
через перила наблюдает за нашим подъемом по винтовой лестнице. Артур Хайнз -
большой и жирный, и он всегда потеет. Он ничего  не  говорит,  а всего  лишь
наблюдает за нами и выглядит тоскливо. Он всегда чешется. Артур Хайнз всегда
стоит на  втором  этаже, за решеткой, и его глаза всегда за всеми следят.  Я
стараюсь не встречаться с ним взглядом.
 Мы уже наверху и движемся в направлении моей  комноты. Хоть мне здесь и
не нравится, я все  равно ощущаю себя частью всего, что меня здесь окружает.
Я  знаю,  что Джуниор Варней что-нибудь  крадет  и, конечно  же,  все  время
пыт