яться. Я хочу закричать в панике,  но не могу.
И тут внезапно: "Ты в порядке, сынок?" Паника проходит и надо мной доброе  и
заботливое лицо - лицо старика.
 - Я в порядке.  -  говорю я, и пытаюсь подняться. Я не могу валяться на
этом боку, я привык спать лежа на желудке, и  не хочу быть ограниченным  или
обездвиженным. Инстинкт заставляет меня встать на  ноги,  взмахнуть руками и
что-нибудь попробовать схватить, но что-то ограничивает меня.
 -  Теперь  легче, сынок.  - говорит  человек,  оставаясь  деликатным  и
спокойным.
 Я  киваю  головой  и все медлю,  пытаясь  утвердиться в  мире,  куда  я
возвращаюсь. Мои руки болят, а  во  рту вкус  металла или земли  с кислотой,
смешаных вместе.
 - Ты, должно быть, упал. - говорит человек.
 Я стою  прямо, мир вращается  вокруг меня, и вспоминаю, что же со  мной
случилось - хулиганы, их машина и падение в канаву.
 - Байк в порядке? - спрашиваю я.
 - На глаз - О'Кей. - отвечает человек.
 Мы стоим на краю дороги. Недалеко в сторонке  запаркована его  машина -
большой панелированный  стейшен-вагон. Седая  женщина сидит в машине,  у нее
живое и взволнованное лицо.
 - Он в порядке, Арнольд? - спрашивает она.
 - Да, Эдна. - отвечает он, а потом поворачивается ко мне:
 - Точно,  ты в  порядке? Парень, я еду медленно, жена не любит  быструю
езду  с тех пор, как ее хватил паралич, и вижу - одно из  колес твоего байка
торчит из канавы. Мы остановились, и я вышел посмотреть, хотя жена говорила,
что  кто-нибудь  занят  своими  делами. Смотрю,  ты  лежишь в канаве, словно
уснул. Я оттолкнул байк в сторону, и твои глаза заморгали - ты проснулся.
 Я киваю, думая о  тех хулиганах. Оглядываюсь вокруг, было бы интересно,
если б они вернулись. Интересуюсь, сколько же времени я пролежал в канаве:
 - Который час? - спрашиваю я. Голова болит.
 - Скоро четыре. - отвечает мне человек голосом  Гнусавого Янки, похожим
на расстроенную скрипку.
 -  Спасибо, что  остановились, -  говорю я. - Я опрокинулся  -  видимо,
потерял равновесие и упал в канаву.
 - Костей не наломал? - спрашивает он.
 Я шевелю руками и хлопаю себя по груди и бедрам.
 - Нет, кости целы.
 - От куда ты?
 - Мы поздно приедем, Арнольд. - кричит его жена из машины.
 - Минуту, дорогая, - говорит он повысив голос. И поворачивается ко мне.
- Можем ли мы трогаться, сынок? Мы едем в Хоуксет. Ты выглядишь усталым.
 - Хоуксет - это прямо перед Белтон-Фолсом?
 - Только миля или две.
 Я  знаю, что могу  проехать все это  расстояние  на байке, но уже почти
четыре часа, и я никогда не доберусь  до Белтон-Фолса до наступления темноты
свом ходом.
 -  Слушай,  мы можем привязать твой  байк  сбоку. И  не волнуйся о моей
леди. Она не может шевелиться - у нее паралич. Это неважно, пустая мысль. Но
она хорошая женщина.
 Я понимаю, что  нужно добраться до Ротербурга, как можно быстрее,  и не
важно на чем.
 - Хорошо, если вы не беспокоитесь за вашу жену... - говорю я.
 - Ты едешь с нами. Как далеко?
 - Мне нужно в Ротербург-Вермонт, но я буду рад оказаться в Белтон-Фолсе
этим  вечером. Там есть мотель, где я  смогу остановиться  на ночь и прибыть
свежим в Ротербург-Вермонт завтра утром.
 -  Хорошо,  ты едешь  сам,  - говорит  он.  - Мы  можем взять  тебя  до
Хоуксета, а Белтон-Фолс - это дальше. Я мог бы тебя отвезти и дальше, но моя
жена имеет направление к врачу.
 Я толкаю байк  к машине. Мои ноги не хотят  двигаться. В них отзывается
боль, руки дрожат, кровь пульсирует в венах. Я - мешок с дерьмом и болью, но
машина ждет, и я могу отдохнуть и немного восстановиться по дороге.
 - Не волнуйся о моей жене. - говорит он - Она сегодня не в себе.
 Мы привязываем байк с боку стейшен-вагона, и я влезаю в машину. Женщина
быстро  мечет  свой взгляд на  меня и на  свои повязки.  У нее  рябое лицо и
сморщенный  нос. Запах  мази  висит  в воздухе,  примерно  такие же запахи в
больничной палате.
 - Посторонним не очень комфортно в моей машине, Арнольд, - говорит она.
Человек качает головой и ворчит:
 -  Теперь, Эдна,  бедный мальчик упал, но ему нужно ехать. И  это все.-
Машина трогается и медленно едет. Около двенадцати миль в час на спидометре.
Скорость постепенно увеличивается,  когда  мы  переваливаем  через  холм,  и
женщина говорит: "Не так быстро, Арнольд, не так быстро."
 Не проходит и минуты, как я закрываю глаза. Надо плыть, надо дать  телу
расслабиться.  Я начинаю чувствовать тошноту. Еще ни  разу в жизни  меня  не
укачивало. Но теперь мой желудок дергается и подпрыгивает на каждой кочке, и
мне  не  хочется  рыгать  прямо  в  машине. Я смотрю  в  окно  на  постоянно
меняющиеся сцены.  Мы въезжаем в город  -  Флеминг, наверное. Моя  следующая
остановка, и я думаю, что, наверное, стоит выйти во Флеминге  и ехать дальше
на велосипеде до Хоуксета, но я говорю себе: "Держись, держись."
 Я начинаю петь про себя, тихо, чтобы этот пожилой человек и его жена не
слышали меня:

 Отец в долине,
 Отец в долине,
 Хей-хо, зе мери-о,
 Отец в долине...

 Я пою и думаю о мотеле, ждущем меня в Белтон-Фолсе, и о том, как добрый
ночной сон охватит  мое  тело и восстановит все мои силы, и еще  о  том, как
завтра я увижу отца в Ротербурге.

 Жена берет ребенка,
 Жена берет ребенка,
 Хей-хо зе мери-о,
 Жена берет ребенка...

 Теперь хорошо, я еду и пою.  Желудок  не  прыгает больше  внутри  меня.
Машина урчит, и я слышу голос этого человека: "Все, мы уже здесь, сынок..."
 Я должен  отойти ото сна. Мы на  занятой улице. Очень плотное движение.
Неоновое освещение пульсирует в стае летящих уток.
 - Это Хоуксет? - спрашиваю я, удивляясь быстро пролетевшему времени.
 - Ты думаешь, мы обманываем тебя? Спрашивает женщина, снова разглядывая
свои повязки.
 - Сейчас, Эдна. - говорит ей человек.
 Он остонавливает машину, и я готов сойти. Я беру портфель и карту. Меня
снова тошнит, и я знаю, что зайду  в первую же аптеку, что мне попадется,  и
закажу "Алка-Селцер". Я открываю дверь, и рокот городского шума возростает в
моих ушах, словно кто-то повернул регулятор громкости.
 Человек выходит из машины, чтобы помочь мне отвязать байк, и говорит:
 -  Я надеюсь, ты пришел в себя, мальчик.  Ты слишком бледен. Хорошенько
отдохни, прежде чем двигаться дальше.
 - Спасибо, - говорю я. - Я вам очень благодарен.
 Он обнимает меня за  плечи и садится в машину. Я  ищу ближайшую аптеку.
Несмотря  на проблемы с желудком, я рад тому, что  я уже в Хоуксете,  и  мне
рукой подать до Ротербурга.

 ---------------------------------------------------

 TAE OZK011 0915 date deleted T-A.

 А: Мои руки болят. Все тело изломано. Все мешает.
 Т:  Мне  жаль.  Я  попрошу  их  делать   уколы  в  другое  место.   Это
действительно  было  необходимо. Ты востановился  полностью.  Мы  ввели тебе
сильнодействующую дозу.
 А: Я знаю.
 Т: Ты понимаешь, почему?
 А: Я действительно ничего не понимаю. Почему я здесь? Как я сюда попал?
 Т: То,  что мы  пытаемся  изучить.  Все то, через что мы пытаемся здесь
пройти.
 (пауза 8 секунд)
 Т:   Возможно,   ты   начал   восстанавливаться.  Ты  был   закрыт  для
воспоминаний, и воспоминать  будет больно. Ты это понимаешь? Возможно, серый
человек  преподносит  тебе  ключ,  но  в последний  момент  ты отказываешься
воспользоваться им, боишься того, что может оказаться  по ту  сторону двери,
от которой этот ключ.
 (пауза 5 секунд)
 А: Я теперь знаю, кто серый человек. Мне кажется, я знаю все.
 Т: Все?
 А: Я так думаю.
 Т: Тогда  расскажи  мне.  Выведи.  Начни с  чего-нибудь,  но  расскажи,
открой. Кто серый человек?
 А: Он был и, вместе с тем, не  был частью нашей жизни. Он был всегда, и
я это  принимал  за должное.  Стоит  объяснить, почему: Отец рассказывал мне
одну  таинственную  историю,  что  произошла  очень давно.  Он  называл  его
"Человеком-невидимкой".  Не  потому,  что  его  не  было   видно,  когда  он
перемещался - было кое-что другое. История покушения на убийство, я полагаю.
Во всяком случае, полицейские видели  все, что происходило на  улице,  ждали
убийцу,  чтобы остановить его.  И он  прибыл, но никто его не  видел.  Позже
стало ясно, что убийцей  был почтальон, он как бы  был  частью декорации. Он
настолько спокойно прошел по улице, что  никто не обратил на  него  никакого
внимания. Таким образом серый человек вошел в нашу жизнь.
 Т: Как давно он вошел в вашу жизнь?
 А:  Он бывал у нас дома раз или  два  раза в  месяц.  Всегда. Обычно  в
выходные - в субботу. Он звонил в дверь, и  мать сразу уходила наверх в свою
комноту, а отец с серым человеком спускались в подвал.
 Т: В подвал?
 А: Я думаю, что говорю  вам - внизу  была комнота, которую отец отделал
панелями и обставил мягкой мебелью. Это была комнота отдыха и, вместе с тем,
офис. Он и серый человек пребывали там. Примерно час. Я никогда не спускался
к ним туда, когда он приходил.
 Т: И почему ты назывешь его серым человеком?
 А: Забавный вопрос -  его имя  было Грей.  И  отец звал его так.  Но он
также и выглядел для меня таким же серым.
 Т: Он что, был одет в серое?
 А: Не совсем. Но что-то  серое на нем было. Седые  волосы.  Но для меня
серое - это цвет ничего. Мр.Грей  выглядел безлико -  никак. Он не был похож
ни на что.
 Т: Так,  он приходил к вам домой всегда, и ты  никогда не интересовался
им и ничего не подозревал?
 А: О, в нем не было ничего подозрительного. Отец говорил, что мр.Грей -
руководитель  офиса в Новой  Англии, той страховой компании,  в  которой  он
состоял.  Он  рассказывал,  что  они  оформили секретный рапорт  или  что-то
подобное. И  я,  конечно  же,  принял  это  объяснение.  И оттуда у меня  не
возникало  никаких сомнений об  отце. Я помню, что мр.Грей  присутствовал  в
нашей  жизни,  как часть  декорации, как  часть дома -  как мебель.  Не было
никаких подозрений до того, как я стал подозревать абсолютно все.
 Т: И что тебя привело к этому?
 А:  После  того   телефонного   звонка,  когда  я   подслушивал   мать,
разговаривающую с женщиной - той, что была моей тетей. Тайной тетей. Я видел
те два  свидетельства о рождении. Там могла быть какая-нибудь ошибка.  Но не
эта женщина. Она реально существовала.
 Т: Почему ты не расспросил на прямую своих родителей об этой женщине?
 (пауза 6 секунд)
 А: Потому что я был в панике. Я старался делать вид, будто бы ничего не
произошло,  будто бы я не слышал тот телефонный разговор.  Я также знал, что
если я начну об этом расспрашивать,  то  раскроется мой шпионаж за матерью и
прослушивание  ее разговора по телефону.  Я держал  в  себе все то,  что мог
объяснить логически. Я знал, что они любят  меня, и ценил их любовь, доверял
им. Конечно же, я был в панике, чувствовал вину, и мне  было трудно смотреть
им в глаза. И тогда, в такую же субботу он пришел...
 Т: Расскажи...

 Он ждал телефонный звонок  от Эмми Херц. Предыдущим вечером она сказала
ему, что она  запланировала "Номер" около церкви Святого  Иуды  на следующий
день. Надо было что-то вытворить на свадьбе.
 Адам  ужаснулся этой  перспективе,  потеряв  хладнокровие он  попытался
поставить Эмми на место.
 -  Слушай,  Эмми,  ты ведь не  идешь осквернять церковь, не так ли? Или
вторгаться в чью-нибудь свадьбу? - спросил он.
 -  Конечно же  нет, дорогой Асс.  Это  только  маленькая диверсия. И не
волнуйся.  Церковь не впутается.  Большая автостоянка -  это  площадь  наших
действий. - она отказалась объяснять дальше. - Я позвоню тебе утром. Свадьба
не раньше двух по полудню.
 Тогда он  был дома. Он не находил себе  места, ожидая в ужасе звонка от
Эмми  и  последствий  того, что  могло  бы  произойти  в ту  предстоящую  их
авантюру,  когда мр.Грей  позвонил в  дверь.  Адам открыл,  мр.Грей выглядел
сурово и мрачно  - серо, как  обычно.  Он редко тратил время на  любезности,
приветствия.  Он никогда не  говорил  Адаму "Мой  мальчик"  и  входил  в дом
быстро, словно  его  приносило ветром. Адам  слышал, как  закрылась дверь  в
спальню матери, у нее наверху.  Отец вошел  в дом с улицы. Все годы  до того
мр.Грей приносил Адаму всякие случайные подарки - игрушечные кораблики, биты
для бейсбола, мячи. Сейчас же он просто погладил его по лицу.
 Адам  ушел прочь. Мр.Грей с  отцом, как  обычно, отправились в  подвал.
Адам  наблюдал за ними, в первый момент любопытствуя  к мр.Грею. Если у него
была тетя, которую от него зачем-то прятали, то мр.Грей мог оказаться дядей?
Он допустил, что эта мысль, конечно же, была абсурдной.
 Не находя себе места,  он прошнырнул в  комноту, ожидая звонок от Эмми.
Он  понимал, что он все больше  и  больше  зависел от нее. Он  считал часы в
ожиданиях  встреч  и  ощущал любовь.  Его застенчивость все время мешала ему
заводить друзей. Он  был  не  способен с кем-либо близко сойтись - он никому
никогда не рассказывал о том, что хочет стать известным писателем. Он ожидал
насмешек и  издевательств со стороны. Но  было  достаточно странно, что Эмми
Херц,  чья  цель жизни  была только лишь  смеяться  или причинять какой-либо
вред,  воспринимала   все  это,  как  должное,  не  причиняя  ему   никакого
дискомфорта, когда он рассказывал о своих намерениях и мечтах. Он мог от нее
почти  ничего не  скрывать  и даже  решился  рассказать  ей обо  всех  своих
сомнениях  -  о свидетельствах  о  рождении,  о  тайной  тете.  Он опасался,
конечно,  что  она ему скажет:  "Поздравляю  тебя,  дорогой Асс,  твоя крыша
окончательно съехала."
 Он подумал о мр.Грее, что находился внизу вместе с его отцом  в комноте
отдыха, а также о клеточках материала его рубашки. Он также решил, что целью
одного из  следующих  их с Эмми "Номеров" станет мр.Грей.  Несколько  недель
тому  назад Эмми сумела вывести из себя мр.Крандейла - ненавистного учителя,
посылая  ему анонимные любовные письма, страстного  содержания - будто бы от
ученика. Эмми  придавала текстам писем  мужской тон, да  так, что несчастный
мр.Крандейл понял,  что этот ученик нуждается в его гомосексуальном влечении
к подросткам.
 "Я также  способен на вред." - подумал  Адам. И  он  пошел к подвальной
двери.  Он вслушался. Ничего. Он  открыл  дверь и спустился в подвал.  Дверь
комноты  отдыха была  закрыта.  Адам подошел украдкой прямо к  двери,  почти
вплотную.  Он приложил  к  ней ухо, внимательно вслушиваясь. Ничего. "В этом
месте звук  не проникает." - подумал  он. Эта комнота чем-то  напоминала ему
погреб,  и он  всегда  в ней ощущал  некоторую  клаустрофобию.  Отец заложил
кирпичем в ней все окна, когда покрывал панелями стены и  потолок.  "Когда я
хочу уединиться, я уединяюсь," - шутил он. Но действительно ли он шутил?
 Прижатое к деревянной  двери ухо Адама разогрелось.  Вдруг, он услышал,
как засов  по ту сторну двери  повернулся. Он  отскочил  от двери забежал за
угол..
 Дверь  открылась, и  появился  силуэт отца. Адам вжался в стену. В  тот
момент  он думал лишь о том, что отец мог его видеть  или слышать его  из-за
двери.
 Отец остановился и что-то сказал мр.Грею, но Адам не слышал его. Он был
так всбудоражен,  что не был способен  что-либо  воспринять - сердце бешенно
колотилось в его теле. Отец пересек подвал и поднялся наверх.
 Адам  слышал,  как он  прошел  через комноты  наверху,  его  шаги  эхом
отдавались  в  подвале. Но  не было никаких  звуков  от  мр.Грея  из комноты
отдыха.  Адам  подумал, что в звуках  его шагов есть нечто жудкое из историй
Этгара По. Отец вернулся в подвал. Его вид не  совпал с опасениями Адама. Он
не  выглядел  расстроенным или  встревоженным. За  ним открылась и закрылась
дверь. Ослепляющие лучи света на  мнгновенье  прошили  подвальный мрак. Адам
расслабился и съехал  спиною  по стене  на  пол.  Он  взмок от пота. Немного
собравшись он встал и пошел медленно, хватаясь за стены.

 Т: И это все?
 А: Нет.
 Т: Используй свое время. Я вижу, ты вспотел. Это Клинекс. Возьми себя в
руки.
 А: Спасибо.
 (пауза 10 секунд)
 Т: И отец видел тебя у двери в подвале?
 А: Да. Но я не мог в этом убедиться. Мне кажется, что видел. Когда он и
мр.Грей, в  конце  концов,  вышли из подвала, отец подошел  ко  мне странным
образом,  что-то подозревая,  но  ничего  не сказал. Я тогда находил, что не
хочу разговаривать с ним прямо.  Я  сказал ему, что иду к Эмми Херц. Но я не
ушел. Я зашел в гараж и сел на верстак. Я был в панике. В панике потому, что
не  мог  выстроить цепочку уловок  и обманов. Я сидел ощущая ужас и  стыд за
свой шпионаж  за родителями. Я знал,  что  они любили  меня, и не мог ничего
объяснить  себе  логически.  Так  я  вернулся  домой,  чтобы  найти  отца  и
извиниться. Но его нигде не было. Я посмотрел в нижних комнотах и в подвале.
Его не было. Я поднялся наверх. Дверь в их спальню была закрыта. Я подошел к
двери, собираясь постучаться  и чистосердечно раскаяться. Но тогда я услышал
их голоса. И это поменяло все. Обратно.
 (пауза 10 секунд)
 Т: И что ты слышал?
 А:  Нечто забавное. Это было похоже на тот безумный шепот  тех  далеких
ночей.  Я слышал голос отца.  Он сказал: "Он снова  что-то подозревает  - он
подслушивал в  подвале у двери, пытался услышать, о чем мы  разговаривали  с
Томпсоном.".  Минуту,  я  думал,  что  он говорит о ком-то еще  или вообще о
другой ситуации, и мне  стало легче. Я не знал другого Томпсона. Но потом, я
слышал,  мать  сказала:  "Он  может  больше  не  ходить  сюда.  И  он  может
пользоваться своим изначально собственным именем. Грей, Томпсон  -  все  эти
годы мы звали  его Греем, а теперь он кто-то еще. Странные и  смешные игры у
него..." В голосе матери был гнев  -  то, чего я раньше  никогда не  слышал.
Отец  сказал:  "У него, вероятно,  тысяча имен -  он  так  выживает." И мать
сказала, переводя злость  в  ее же застарелую печаль: "Вот, что  только мы и
делаем - выживаем, мы не живем."
 (пауза 7 секунд)
 Т: Двигайся вперед. Снова используй Клинекс.
 (пауза 12 секунд)
 А:  Тогда  отец сказал:  "Мы  что-то натворили,  Луиза.  Он  больше  не
ребенок. И не надо  думать,  что он в  какой-нибудь вечер не  слышал  твоего
очередного  разговора  с Мартой по телефону.". Я не слышал ответа. И когда я
услышал, как  отец  сказал: "Не важно, что Грей  - Томпсон говорит  -  время
что-то делать с Адамом.". И я тут же поспешил в гостинную...
 (пауза 8 секунд)
 Т: Все теперь ясно?
 А: Да.
 Т: Ты хочешь немного отдохнуть или желаешь продолжить об этом дальше?
 А: Надо продолжить.

 TAE CHAGE:
 ED OZK011

 TART:
 TAE OZK012 1019 date deleted T-A

 А: Что следовало  дальше? Я был  внизу в комноте отдыха, сидел, оставил
дверь  открытой.  Я  знал,  что  отец  рано или  поздно будет меня искать. Я
слышал, как  звонил телефон, но не спешил поднимать трубку, хотя  он  звонил
именно в  этой  комноте.  Я сидел, словно в трансе. Я знал, что это  звонила
Эмми.  Но для меня  в  тот  момент это было неважно. Я ждал  отца,  когда он
спустится вниз, и не знал, когда это произойдет...

 Он не  спешил  включать свет. Ведь слабое  проникание света  из подвала
должно  было  спровоцировать  игру  в  пинг-понг. Шарик напоминал в  темноте
миниатюрную  луну. Адам не знал, как долго он просидел  там, пока не услышал
голос отца.
 - Адам?
 Отец звал его с верхнего этажа.
 - Адам, ты внизу?
 Адам не отвечал. Отец, должно быть, чувствовал его присутствие, однако,
потому что он  начал спускаться по ступенькам, перекрывая собой часть света,
поступающего  сверху  и  не давая шансов  удрать ему прочь  из подвала. Отец
приближался к двери панелированной комноты и смотрел на него:
 - Что ты делаешь здесь внизу? -  спросил  он. - Эмми звонила тебе, и  я
сказал, что ты вышел и по дороге к ней.
 Он поднял взгляд  на  отца.  У  него  замечательный  отец, с  волнующим
открытым взглядом  на лице. Если что-либо происходило, он отвечал ему честно
и сполна.  Но  Адам молчал.  Он не решался говорить,  боясь слов,  что могли
вылезть из него. Он  не хотел задавать тот вопрос и не хотел слышать на него
ответ. Но в то же время он хотел знать все. Он устал от претензий на то, что
ничего  не происходило, от того,  что второе свидетельство о рождении словно
не  существовало, и  от того, что  он как  бы и не слышал  тог