и   встретились,  где   договорились.  После  каждого   "Номера"  они
встречались  на  Беккерс-Дрегстор,  на  одном и  том  же  месте. Эмми  долго
смеялась над всей неудачной стратегией прошедшего "Номера".
 -  Извини, Асс. -  сказала  она.  Она  пришла раньше его  и  уже  почти
давилась мороженым -  "Шоколад с  ванилью", как всегда. - Как много машин, в
которых  ты успел побывать? -  спросила она. -  Я только в  пяти, прежде чем
этот парень заметил меня.  Он закричал:  "Держите их!" - просто как  в кино.
Все-таки было забавно...
 И тогда безо  всякой причины они стали  хохотать  с  трудом держась  за
животы, разозлив  Хенри Саннета - продовца, ему было около шестидесяти, вряд
ли кто-либо младше сорока стал бы торговать  мороженым. Адам взял у него два
ванильных молочных коктейля, и они с Эмми  долго говорили о других "Номерах"
в  "A", и было приятно находиться  в этом  магазинчике,  в солнечный день.
Эмми сидела напротив него в маленькой кабинке, краснея  и  любя.  В его душе
играло: "Она моя, разве нет? Моя!"
 Затем они расстались, Адам ушел домой пообедать, хотя в его желудке все
еще плескался молочный  коктейль,  а Эмми  пошла  навестить отца в редакцию.
"Позвони." - крикнула она через плечо, когда уходила.
 Адам шел домой  пиная по  сторонам всякий мусор. Он думал  об  Эмми, об
автомобильных приемниках и о  стеклоочистителях.  И все это ради того, чтобы
успеть к кашмару, который начался, пока его не было.
 Он вошел. Мать оказалась у двери. Ее  лицо  было  белее тумана, а глаза
потрясали мраморной окраской.
 - Что случилось? - спросил он.
 - Грей звонил, - сказала мать. - Тревога.

 Т: О, ты видишь - ты нуждаешься во мне? Беседовать так важно.
 А: Почему?
 Т: Открытия, даже когда  не ищешь. Ты пришел сюда ночью, не находя себе
места, никому не веря,  и вдруг  ты начал говорить  свободно - об Эмми,  и в
процессе мы очень многое открываем - тревога...
 (пауза 5 секунд)
 А: Возможно, я не хотел бы это открывать. Меня тошнит. Я устал.
 Т: Я не думаю, что у тебя есть другой выбор в главном.
 А: О чем вы?
 Т:  Я  думаю, что ты прибыл в  ту точку,  на которой ты  уже не  можешь
задушить воспоминания, и  ты  даже  хочешь вызвать  их, ты желаешь их больше
чего-либо. Факт, что имено это привело тебя сюда  в эту комноту, ночью.  Это
значит, что  нужно вспоминать. Воспоминания -  они должны  выйти наружу, они
сами проявляются. Они больше не могут гноиться в подсознании.
 (пауза 8 секунд)
 Т:  И  нет  смысла в  доверии чему-либо  еще,  важна сама неизбежность.
Познания должны выйти, ты не можешь их больше держать в заперти.
 А: Знаю, знаю.

 И он знал. Он знал, что познания ждали своего выхода. Они сидели внутри
и ждали, когда он выразит их, выразит их словами, и это уже было реально. Но
в то же время, он колебался. Какая-то часть его все еще сопротивлялась.

 Т: Что произошло?
 А: Мне надо выждать момент.
 Т: Время ожидания проходит.

 Он знал  это, но  он  также знал,  что Брайнт, или кто  еще он там был,
сидел  напротив него, выжидая, как предатель, как  враг - а он  теперь  им и
был. Адам также знал, что Брайнт мог проявить в нем  то, что ему самому было
недоступно.
 Все, чем  он мог  помочь, это тем,  что он  мог найти знания о нем  без
искажений - без искажений чего?

 Т: Расскажи мне - расскажи мне о той тревоге, что принес вам Грей.
 А: Да, я расскажу...

 Он мог рассказать о  том,  что мать была расстроена. Ее руки  незаметно
дрожжали, когда она вела его в гостиную. И еще его поразило спокойствие в ее
голосе, свежесть ее слов. Все правильно - она  была расстроена, но она могла
все вокруг держать под контролем.
 -  Все будет хорошо. - сказала  она,  ее  голос  был тверд, словно  она
командовала  ему быть  твердым. Адам  подумал,  что во все времена  родители
убеждают своих детей в том, что все  замечательно, когда оно, в общем-то, не
так. Но ради детей они готовы и на ложь.
 - Где отец? - спросил Адам.
 -  У  себя в  офисе,  заботится о  мелких  деталях. В  ближайшие дни мы
уезжаем, Адам.
 -  Куда  мы  уезжаем?  Почему? Что все это? - спрашивал он повышая тон,
желая разобраться во всем, что происходит с его матерью.
 Она взяла его за руку и повела в гостиную.
 - Однажды, когда-то это уже случилось, Адам. Это было похоже на пожар в
школе или на муляж бомбы. В любом случае, Грей звонил около часа тому назад.
О думает,  что,  возможно,  наши  данные  обнаружены.  Он  не уверен и может
ошибаться, но он требует от нас бдительности.
 - И что он знает?
 Она раздраженно, через рот выпустила воздух.
 -  И это самое смешное, Адам. Вспомни, я говорила тебе, что  никогда не
знаешь, где  твоя игра переходит опасный предел. Конечно, Грей тоже этого не
знает.  Он сказал, что один  из его людей  подслушал  телефонный разговор, в
котором упоминался Монумент...
 -  Подслушивание. - "Это обсурд, - подумал  Адам.  -  что им делать  со
мной, с Эмми Херц, с "Номером" и школой, а также с моими родителями."
 - Да.  Управление  держит  под контролем определенных людей. И Монумент
был  указан  в  разговоре. Дата была  также указана - завтра. Может быть это
ничего и не значит. Возможно, Монумент, упомянутый в подслушанном разговоре,
не обязательно наш город и в нашем штате, но прозвучал именно Монумент. Грей
думает,  что  нет  шансов  быть  обнаруженными.  Но  он  считает, что  мы на
несколько дней должны уехать - прогуляться, попутешествовать. Между тем, его
человек   будет   в   городе,   наблюдать   за   домом,  проверяя  некоторые
подозрительные конверты.
 - Ты говорила, что нечто подобное случалось и раньше?
 - Да. Дважды. Первый раз было одно из случайных совпадений.
 Несколько  лет тому назад наш город встречал двухсотлетие - он одним из
первых  был заселен  на  этой  территории. Был  празднечный  парад,  большое
количество участников. Ото всюду прибыли телевизионные группы - из  Бостона,
из  Уорчестера, и даже из Нью-Йорка  - для съемки всего этого события.  Одна
телевизионная сеть планировала  специальную программу о том,  как  маленький
городок празднует свое  двухсотлетие.  Сюда на  неделю  или  на две  прибыли
репортеры, операторы и  постановщики. Грей думал,  что  нам было бы  логично
уехать отсюда  на две  недели  - государство  оплачивает наше  пребывание  в
Майне.  Две недели  на берегу моря, на  пляже. Но кое-что делало  этот отдых
нелегким - осознание причины нашего отъезда.
 - Кажется, я помню этот марш. - сказал Адам. - Я помню, что меня что-то
разочаровало. Я маршировал в большой колоне Бой-Скаутов, и вдруг мы свернули
на Майн Стрит, а потом вы с Па говорили, что в лучшие времена  ходили чеканя
шаг, и это звучало, словно хлопки в ладоши.
 Мать добавила:
 - Все  вина твоего отца, и я таила это,  Адам. - в словах  матери снова
слышалась печаль.
 - Что было в другой раз?
 - Такой  же переполох. Свидетель перед Комитетом Конгресса в Вашингтоне
сказал, что  он  имел секретные материалы, составленные журналистом, который
давал первые  показания. Он  сказал, что этот журналист исчез при загадочных
обстоятельствах,  и  при этом на  севере появился какой-то  новый  страховой
агент. Все  это было очень неопределенно,  конечно же, но Грей почувствовал,
что  у нас может и не быть  другого шанса. И  снова,  мы  поехали в какое-то
путешествие. На этот раз в Калифорнию, в  Сан-Франциско. На неделю. И каждый
день там были дождь, жара и холод. Тебе  было  только семь.  Так получилось,
что те показания ничего не  изменили в жизни  твоего отца, но для  некоторых
журналистов такая  ситуация обернулась  тем, что им  пришлось превратиться в
агентов ЦРУ.
 В дверь  позвонили. Напряженная  пауза его мать  внезапно  вздрогнула,
словно оживший труп в фильме ужасов. Ключ повернулся в двери, и отец вошел в
прихожую.
 - Хорошо,  Адам. - сказал он. -  Ты дома. - он посмотрел на  мать. - Ты
сказала ему?
 В первый же момент, Адама начало  тошнить от морщин на отцовском лице -
маленькие бездны, углубляющиеся в кожу.
 Отец быстро прошел в гостиную.
 - Смотри,  - сказал он. - Мне кажется, мы можем на выходные куда-нибудь
смотаться, например, на север - сейчас  самое подходящее время года побывать
там. Мы остановимся в чудесном мотеле, и может быть Старый  Инн  посетит нас
во время традиционного Ново-Английского обеда. - он хлопнул в  ладоши сцепив
их, словно  в ожидании  дальнего путешествия,  которое будет приятным.  -  Я
думаю,  что можно.  И, Адам, в понедельник,  где-нибудь по  дороге  мы можем
позвонить  в  школу и  договориться о твоем отсутствии в тот день.  И у  нас
будет возможность отдохнуть сегодня,  в воскресенье и  в понедельник. И, кто
знает, может мы задержимся и на вторник.
 Отцовский  голос был жизнерадостным и  жаждущим. И почувствовав холодок
Адам внезапно осознал, что это  правда: отец играл в игру, не  веря  стенам,
действуя, словно  не было того телефонного звонка, принятого от мр.Грея. Его
лицо  стало изможденным, а  глаза  осторожными  и  подозрительными,  и блеск
энтузиазма в голосе остро контрастировал с тем, как он реально выглядел.
 - Ладно, надо укладываться. - сказал он, повернувшись к матери.
 Она улыбнулась, угасая.
 - Я готова. Мой чемодан всегда уложен.
 Отец кружился около Адама, водя руками над его плечами.
 - Все будет хорошо, Адам. - шептал он. Шептал членораздельно - здесь, в
гостиной. "Что значит их разворот друг к другу?"  - подумал Адам. - "Что  за
шанс  дает нам  мр.Грей?" В первый  же момент,  ужас ситуации родителей стал
реальным и для него.
 - Надо идти, - сказал отец. Его руки теребили плечи Адама. Пучина тоски
кипела в его глазах.
 - О-Кей, Па.
 Мать уже спускалась в подвал за чемоданами.

 (пауза 20 секунд)
 Т: Тебе нужно немного передохнуть?
 А: Нет. Я хочу  дойти до полного конца. Моя голова трещит, но я не хочу
пилюли. Я хочу закончить, поставить точку...
 Т: Нам надо продолжить...

 TAE CHAGE:
 ED OZK014

 ------------------------------------

 Мотель находится на окраине Белтон-Фолса,  и я жму к этому  месту.  Уже
темно,  и  я  знаю,   как   опасно  находиться  на   дороге  без   фонаря  и
световозвращателей.  К тому же, я в  комуфляжной куртке. Все это делает меня
невидимым. Но я весь в побоях и не хочу идти пешком. Кости бурлят от боли, я
утомлен,  легкие  горят, руки и ноги зябнут, но  я продолжаю крутить педали.
Машины пролетают мимо, ослепляя меня, и одна сигналит  - звук клаксона вопит
во  мраке,  но  я  еду.  Я   всего  лишь  в  полумиле  или  чуть  дальше  от
бензозаправки,  чтобы свернуть в  этот мотель. И уже вспоминаю его название:
"Ret A-While Motel", и  это небольшая площадь  с отдельными кабинками. Мать
говорила: "Разве это не романтика?". И мы останавливались здесь. Большенство
кабинок были  двухместными,  но их можно было  сдвинуть в домик,  так что мы
могли быть вместе  всю ночь. Я ложился в таком сдвинутом домике и чувствовал
себя в комфорте  и  безопасности, слушая отцовский храп  и дыхание  матери -
ритмичное, вибрирующее и напоминающее танец бабочки на ее губах.
 Я вспоминаю и  еду. Позади  магазины и дома, и длинный  торговый склад,
что проплыл мимо, словно огромный бесшумный корабль. У меня за  спиной ревет
мотоцикл, проносится мимо и почти сносит меня  с дороги. И,  наконец, я вижу
огни заправочной станции  напротив  мотеля. Мои  засохшие губы  и я  кричим:
"Ура!".  Мотель близко. Я  ехал так  далеко, ничего  не остановило  меня,  и
теперь уже ничего  не остановит. Ночью я буду  спать в кабинке, в  которой я
останавливался  в последний  год с матерью и отцом,  и  снова буду в тепле и
безопасности, думая о них.  А завтра я встану, и приеду в Ротербург-Вермонт.
Он через реку отсюда.
 Мотель не освещен.  Вывеска не  горит.  Она  качается на ветру. Кабинки
имеют запущенный вид. Мотель закрыт  на зиму, словно мороженое в морозильной
камере. Я осматриваю кабинку,  отведенную под офис  - она также заброшена. Я
оставляю байк и захожу в нее. Дверь легко поддается. Она не закрыта на ключ.
Я толкаю  ее, открываю и  запах спертого пространства  бьет  в  ноздри, вонь
какого-то старья  висит в воздухе. Свет  уличных фонарей проецируется окнами
на  стены  и на пол. Два кресла -  одно на другом в  неприличной позе.  Стол
завален  бумагами,  книгами  и всяким хламом, словно кто-то злобно расшвырял
все. Меня интересует, который  час, и где еще я смогу остановиться  на ночь.
Голова пульсирует, и тело жаждет отдыха. Не помешали  бы  и лекарства, чтобы
побыстрее уснуть.
 Я ставлю  оба кресла на пол, сажусь  в  одно из них, а на другое  кладу
ноги  и  какое-то  время отдыхаю - прямо  в одежде. Поразительно,  как много
здесь изменилось за один лишь  год -  кабина  выглядит  или  скорее  кажется
заброшенной уже  много  лет.  Я  думаю  о том, как быстро  проходит  процесс
разложения, и  содрогаюсь. Вспоминаю о пилюлях и тысячу раз жалею о том, что
не  взял   их  с  собой.  В  голову   приходят  истории   про  токсикоманов,
пристрастившихся к  лекарствам. Они крушат витрины  магазинов и  кого-нибудь
убивают не справляясь со своими внутренними проблемами. И я начинаю понимать
их. Именно в  эту  минуту я многое  могу отдать за то, чтобы лечь в постель.
Пилюли действуют магически и успокаивают.
 Шорох  ломает  тишину.  Кто-то снаружи,  около байка. Я спускаю ноги  и
выхожу наружу, ноги не слушаются - они затекли.
 Маленькая собачка - коккер-спаниэль, резвая и подвижная. Она обнюхивает
переднее  колесо байка. Я  не боюсь  кокер-спаниэлей и  выхожу наружу.  "Ну,
давай,  вали отсюда." -  говорю я.  Собака какое-то  время обнюхивает меня и
уходит прочь, виляя обрубком хвоста.
 Через дорогу  от меня работник заправки - подросток с длинными  черными
волосами,  лежащими на плечах. Он заправляет машину. Я  хочу быть похожим на
него:  иметь такую же работу, хорошо  выполнять  ее,  копить  деньги к концу
недели и ухаживать за девочкой, похожей на Эмми. Я завидую ему, хотя с ним и
не знаком.  Представляю  себе его друзей, семью, и меня снова мучает чувство
одиночества. "О-Кей," - говорю я себе, - "Рваное дерьмо жалости не подлежит.
Да будет тебе."
 Поднимается ветер,  и  я  снова  мерзну.  Отворачивась  от  заправочной
станции, что через улицу. Ветер метет дорожку к офису,  и  я знаю,  что  мне
нужно: немного перекусить, вернуться и  спать.  Я могу  улечься в  комноте и
подпереть  креслом дверную ручку,  чтобы никто не вошел, и спать всю ночь. И
тогда  завтра я,  свежий и отдохнувший, проделаю последние несколько миль до
Ротербурга  и приеду с победой, в быстром полете верхом на байке. А теперь я
что-нибудь  поем, позвоню Эмми Херц  и расскажу ей о своем уже завершившемся
путешествии,  и тогда  вернувшись  буду  крепко  и сладко спать.  И  ко  мне
приходит хорошая  идея: почему обязательно  надо  спать  в офисной  кабинке?
Почему бы  не обследовать  другую? Может быть там остались забытые  кровать,
матрац и белье. Я качу байк к ближайшей кабинке и заглядываю  в окно. Стекло
грязное и запятнанное, в налипших и засохших насекомых. Я заглядываю и  вижу
кровать, матрацы - голые  и  кривые. "Что за  ад?" -  могла бы сказать Эмми,
матрацы лучше, чем кресла в офисе.
 Перехожу  через  улицу. Работник  проверяет  масло  в моторе, вытягивая
длинный щуп.
 - У вас тут есть телефон? - спрашиваю я.
 Его  длинные волосы  взвиваются, когда он поднимает голову и смотрит на
меня.
 - Будки у нас нет. - говорит он. - Только на стене.
 Он  не проявляет  какого-либо  интереса  ко  мне  или  к  байку.  Я  не
представляю для него ничего особенного.
 Прохожу через смазочную площадку и вхожу в офис. Масляная  взвесь висит
в воздухе. На полу старые покрышки. У стены  автомат с печеньем и булочками.
Его содержимое подходит,  чтобы  подкрепиться.  Что-либо  шоколадное  быстро
восстановит мои силы.
 Телефон  висит на  стене  рядом  с  дверью,  ведущей  внутрь гаража.  Я
выгребаю мелочь - несколько монет, одну из них вставляю  в монетоприемник  и
жду голоса оператора. Мужской голос отвечает: "Оператор..."
 Я старательно произношу номер, растягивая его, почти породируя. Мне  не
нужно ошибочное попадание куда-нибудь не туда.  Огни пролетающей мимо машины
ослепляют помещение, и мне ясно, что среди ночи на байке я далеко не уеду.
 Я теряю счет гудкам в трубке.
 И  вдруг: "Алло, алло..." - тот же грубый и безразличный голос, это  не
отец Эмми и не кто-либо еще - я знаю.
 - Алло, - говорю я. - Мне  нужна Эмми. -  смех  начинает брать  меня за
горло, потому что я знаю, что все напрасно.
 Пауза, а затем все тот же голос заявляет важным тоном:
 - Здесь нет того, кого бы звали Эмми. Ты звонил раньше?  Я сказал тебе,
что Эмми здесь не живет.
 В офисе внезапно похолодало.
 -   Смотрите,   мистер,  Здесь  не  может  быть  никакой   ошибки.  Это
Монумент-Массачутес, 537-3331.
 И я снова старательно произношу номер, со сценическим выражением.
 -  Да.  Монумент-Массачутес,  537-3331.  -   он  говорит  с  сарказмом,
породируя мой голос.
 Трубка дрожит в руке. В  офисе  холодно, словно кто-то попросту раскрыл
дверь и впустил холодный воздух в помещение.
 -  Значит  какая-то  ошибка. - говорю  я. - Возможно  разгельдяйство со
стороны  телефонной  компании. Они могли  выдать  один и тот же  номер  двум
разным абонентам.
 - Эх. Догадываюсь. - говорит человек.  - Смотри, парень,  я поднялся из
постели с гриппом, и для меня  не слишком полезны такие длинные разговоры по
телефону...
 - Мистер,  я извиняюсь за  беспокойство. Но 537-3331 это верный  номер.
Номер семьи Херц. И пол года назад я звонил по этому номеру. И  еще я звонил
вчера и не дозвонился.
 Холод  пронизывает  все тело, проникая до костей.  Я  чувствую, как оно
буквально оледеневает. Стихия безжалостна.
 -  Смотри,  парень,  телефонные компании  не  делают  таких ошибок. Это
Монумент-Массачутес, и это номер 537-3331 - я получил  его три года назад, и
я не знаю никакую семью Херц.
 Я дрожу еще сильнее. Утром нужно было взять лекарства, а я их выкинул.
 Мне удается сказать: "Спасибо."
 Прежде  чем положить  трубку  он  говорит:  "Попробуй через  Управление
связи, и не звони больше по этому номеру."
 Я вижу телефонную книгу, болтающуюся на цепи. Открываю ее. Нахожу номер
Управления  Связи. Руки  трясутся, но  я  вкладываю другую  монету и набираю
номер.
 В жизни мне еще не было так  холодно. Набираю номер: первый и  это код
города - 617 и после паузы - 555-1212.
 "Управление Связи - какой город?"- похоже на голос машины.
 "Монумент." - говорю  я. Я произношу фамилию - Херц -  и  адрес, жду  и
полагаю, что руки так прочно держат трубку, что дрожь тела не мешает.
 "Херц," -  говорит женский голос. -  "Контора по прокату автомобилей на
Майн Стрит  12 -  другого абонента  с таким именем или  фамилией в Монументе
нет. По буквам: Х-е-р-ц."
 "Спасибо." - говорю я, и руки опускаются.
 И я вижу, как мои руки кладут тубку на аппарат,  и все  это происходит,
словно в замедленном кино. Тот человек сказал, что номер 537-3331 он получил
три года назад. Три года! Я отворачиваюсь от телефона и начинаю  двигаться и
нахожу, что ноги переставляются с большим трудом.

 Работник поворачивает голову, когда  я  выхожу наружу.  Он моет лобовое
стекло. В машине женщина. Его лицо кривится, когда он спрыскивает пену.
 - Эй? - спрашивает  служащий, но без интереса. Он  жует  резинку, и его
челюсть шевелится вяло.  Кто-то замедлил  все.  Весь  этот мир в замедленном
движении.
 - Как  давно закрыт  мотель, что через  дорогу  отсюда?  - спрашиваю я,
пытаясь  быстрее  выговаривать  слова,  но  тяжело  говорить  в  замедленном
движении.
 Он смотрит на меня умиляясь - странным образом. Лицо женщины за лобовым
стеклом тоже искривляется, когда она поворачивает голову ко мне.
 Я  смотрю через улицу  на кабинки,  и  служащий  также  направляет туда
взгляд.
 - О, черт, два или три года, наверное. Не меньше.
 Он продолжает скрести по стеклу.
 Силюсь попасть рукой в его плечо,  но я  делаю это, как-то,  медлено  и
аккуратно.
 -  Разве последним  летом кабинки  не  были  открыты?  -  спрашиваю  я,
проговаривая слова старательно,