ывали в Гент, я наскоро
уложил  вещи,  и  мы отправились по каналу. Стоял туман. Мимо нас проплывали
плоские  равнины;  казалось,  мы  балансируем  на  неподвижной  границе,  за
которой  простирается  неоткрытое  царство. Когда мы прибыли, первым делом я
достал  свою холщовую сумку. Она обмякла у меня в руках. Картины де Эйка там
не было.
     Я  почувствовал,  что  сама душа покинула меня. Но что мне было делать?
Вернуться  я  не  мог:  я был солдат, а слухи о приближении Наполеона ходили
всё  упорней.  На  следующий день мы получили приказ выдвигаться к Брюсселю;
там  я  (вернее,  тень  меня прежнего) остался на несколько недель, выполняя
каждодневные  обязанности,  как  сомнамбула.  Затем,  18  июня,  в  праздник
мучеников-близнецов  Марка  и Марцеллиана, пришел приказ встретить Наполеона
у    деревни  Ватерлоо.  Страха  я  не  чувствовал,  ибо  тело  мое  мне  не
принадлежало.
     О'Флаэрти,  сражавшемуся бок о бок со мной, снесло голову картечью. Мне
самому  пушечное ядро оторвало правую ногу. Как я потом узнал, рана была так
плоха,  что  меня  целых  восемь  дней нельзя было трогать. То, что я выжил,
говорили,  - чистое чудо. Может, и так, ведь, пока я лежал, мне явилась дама
с  картины  и перевязала культю своим льняным покрывалом. Прибыв на поправку
в  Брюссель,  я был помещен в комнату, где висела картина: мужчина и женщина
стоят, соединив руки. Де Эйк вернулся ко мне - или это я был возвращен ему.
      Что  касается  остального,  я  буду  краток.  Теперь  пара  с  картины
преследовала  меня настойчивей прежнего, ведь я был обязан им жизнью. Взамен
они  требовали  разыскать  своих  близнецов,  находившихся,  по их словам, в
Ирландии.  Любопытно:  хоть  я и знал, что говорят они на французском или на
фламандском  - языках, мне по большей части не понятных, - внутренним слухом
я  слышал  их речь как английскую. Я выехал в Ирландию 20 августа 1815 года,
в день памяти Бернара Клервоского, святого-покровителя пчел.
         Несколько  месяцев  я  скитался  по  стране,  пока  не  оказался  в
окрестностях  Каслморна.  Пара  стала  проявлять  чрезвычайное волнение, и я
понял,  что близок к цели. Я представился леди Морн; мое общество не было ей
неприятно,  и  7  декабря,  в праздник св. Амвросия, покровителя пчеловодов,
меня провели в эту прихожую, где я и встретил картину-близнеца.

98
                                   СМИРНА

 Но  картина  всё  не  отпускала  меня, продолжал полковник Хей. Пара теперь
выдвинула другое условие, которое я услышал в виде стихов, вот они:

     Не изменить судьбы твоей,
     Пока не встретишь трех детей:
     Те в красном, эта в голубом -
     Сейчас, и Прежде, и Потом[70].

     Вот моя история, подытожил полковник Хей. Как с ней связаны вы?

     Метерлинк поднял руку.
     Одно  очевидно,  сэр,  сказал  он. Все мы вовлечены в историю с Чаем из
трилистника  и  "Двойным  портретом",  который  можно описать как устройство
трансляции.  Слово  "трансляция" я употребляю в соответствии с его латинской
этимологией,  а  именно  "перемещение  или  переведение  из одного места или
состояния  в  другое".  Отсюда перенесение святых мощей с места упокоения на
посвященный  им алтарь или даже кража их из одной церкви священниками другой
тоже  называется  "трансляцией".  Но  прежде чем мы будем развивать эту тему
далее - где ван Эйк, добытый вами у Витории, а где второй?
     Полковник Хей взглянул на картины.
     Боже милостивый! вскричал он. Я не могу их различить!
     Он вытащил карманное зеркальце и посмотрелся в него.
     Я снова стал собой! воскликнул Хей.
     Всё  это  замечательно,  сухо  сказал  Метерлинк.  Тем  не  менее такое
положение  дел ставит перед нами определенную проблему, поскольку мы прибыли
в  эту  комнату  посредством  одного устройства, теперь же у нас их два. Как
человек  военный,  вы  должны с пониманием отнестись к тому, что мы не можем
сообщить  вам  подробностей нашей миссии, так как она носит сугубо секретный
характер.  Можем лишь сказать, что нам полагалось быть в Брюгге в 1434 году,
а не в графстве Даун в 1817-м.
     Похоже,  вы затерялись при "трансляции", пробормотал полковник Хей. Но,
если  говорить  серьезно, вы забываете одну вещь. После того, как я завладел
картиной  и  моя  связь  с  ней  начала  углубляться, я чем далее, тем более
учился  полагаться на календарь святых, как указывал мне бедняга О'Флаэрти -
упокой  Господи его душу! - ибо это своего рода универсальная шкала времени,
на  которой будущее всегда обозначено прошлым. Недаром исповедник леди Морн,
преподобный  Игнатий Дойл из Общества Иисуса, ввел меня в тонкости философии
Бл.  Августина и намекнул, что вскоре я буду готов к принятию в лоно Единой,
Святой,  Вселенской  и  Апостольской  Римской  Церкви. Как вы помните, я уже
говорил,    что    сегодня    праздник   Богоявления,  иными  словами,  трех
странствующих   волхвов:  Каспара,  Бальтазара  и  Мельхиора.  Это  воистину
памятный  день.  Позвольте  напомнить  вам  вторую  главу из Матфея, где они
приносят  Младенцу-Иисусу  дары: золото, ладан и смирну. А затем, "получивши
во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою".
     Следовательно,  для  вас  всегда  найдется путь, который приведет вас в
искомую  страну.  "В  доме Отца Моего обителей много"[71], говорит Господь.
Учитывая  бесконечное  множество  миров, вам не стоит утруждать себя выбором
комнат. Лишь приложите веру, и окажетесь там, где должны были оказаться.
     Ваша  логика,  сказал  Метерлинк, в высшей степени убедительна. И кроме
того, что нам терять?
     Он посмотрел на нас с Береникой.
     Мы  молча  кивнули.  Приняв  Чай из трилистника, мы повернулись лицом к
двум "Двойным портретам".
     Через  некоторое  время  я  почувствовал,  как  мое  тело  замерцало  и
растворилось.  В  какую из картин я вошел, сказать не могу. Больше я никогда
не видел ни Беренику, ни Метерлинка.

99
                                  ХАМЕЛЕОН

 Согласно  серии  репортажей  в  "Газэттэ  ван  Гент"  за  ноябрь 1952 года,
ризничий  собора  Св.  Бавона,  обходя церковь по завершении Дня поминовения
усопших,  обнаружил  мальчика лет тринадцати, лежавшего без чувств прямо под
алтарем,  известным как "Поклонение Агнцу", который лишь незадолго до этого,
после    реставрации,   обрел  былое  великолепие.  "Газэттэ"  не  преминула
напомнить    читателям    о    многочисленных  злоключениях  этого  наиболее
внушительного  произведения  ранней  фламандской школы, пережитых им за свою
историю:  изгнание  иконоборцами-протестантами  в  шестнадцатом  веке, кража
французскими  революционерами  на  исходе восемнадцатого, возвращение в Гент
после  битвы при Ватерлоо, вскоре после этого - продажа королю Пруссии одним
из  генеральных  викариев[72]  диоцеза  боковых  створок,  которые, однако,
воссоединились  с центральными панелями по Версальскому договору, после чего
шедевр  пребывал  в  относительном покое, пока его снова не конфисковали при
гитлеровском  режиме  и  не  упрятали  в  соляной шахте Альтауссе в Австрии,
откуда его вызволили американские войска.
     Когда  подросток  наконец  пришел  в себя, он был, казалось, лишен дара
речи.  Его  забавное средневековое облачение наводило на мысль, что он может
быть  артистом  бродячего цирка, однако розыски в этом направлении ничего не
дали.  Затем стали проводить параллели с загадочным случаем Каспара Хаузера,
которого  обнаружили  у  Галлерских  ворот города Нюрнберга в Духов день, 26
мая  1828  года,  и  речь  которого  состояла  из  нечленораздельных  звуков
вперемежку  со  слезами  и стонами, так что обычные в таких случаях вопросы,
как-то:   "Как  вас  зовут?",  "Откуда  вы?",  "Покажите  свой  паспорт!"  -
задавались  молодому человеку впустую. Обыск его одеяния лишь сгустил завесу
тайны,  поскольку оно состояло из крестьянской куртки поверх грубой сорочки,
конюших  рейтузов  и  белого носового платка с монограммой "К.Х.". Но больше
всего  поразило  содержимое  карманов. Там были разноцветные лоскутки, ключ,
крученый  бумажный  кулечек  с  золотым  песком,  небольшие  роговые четки и
несколько  образков  святых.  Здесь  аналогия  с отроком, найденным в Генте,
кончается,  так  как  на  его  одежде  карманов  не  было.  Однако в кожаном
кошельке,  привязанном  к  поясу,  обнаружилось  тридцать  серебряных монет,
оказавшихся   точными  копиями  официальной  валюты,  утвержденной  Филиппом
Добрым в 1434 году.
     Позднее,  26 апреля 1953 года, "Газэттэ" сообщала, что мальчик, подобно
Каспару    Хаузеру,    почти    полностью  восстановил  свои  способности  и
разговаривает  теперь  бегло  и  разборчиво, хотя воспоминания о собственном
происхождении,  как  и  у  Хаузера,  по-прежнему  покрыты  мраком. "Газэттэ"
обещала  и  в  дальнейшем  информировать  читателей  о  судьбе юноши, однако
материалов на сей счет больше не появлялось.

     Вот  так  я  оказался в мире, где теперь обитаю. Лишь постепенно, после
нескольких  месяцев  вполне понятного замешательства, я наконец осознал, что
это  не тот мир, который я покинул, хотя он и совпадает с ним почти во всём.
В  небе  мерцали те же созвездия. Свет разлагался на тот же цветовой спектр.
На  картах  были изображены те же страны и континенты, и их история осталась
в  полной  неприкосновенности; отгремели те же самые войны. Папа Пий XII был
предстоятелем  Римско-католической церкви, которая придерживалась всё тех же
святцев,  хотя  соблюдались  они  не так ревностно, как в моем прежнем мире.
Произрастала  всё  та  же флора, водилась всё та же фауна, и свойства у трав
остались  прежние.  Стремясь  поскорее слиться со своим окружением, я выучил
фламандский    и    французский;  английский  остался  языком  моих  мыслей.
Сенсационная    природа    моего  появления  немедленно  привлекла  внимание
растроганной  публики,  и  меня  усыновил  богатый  торговец  произведениями
искусства  по имени Анри Метерлинк. Из уважения к нему и в честь моего друга
Метерлинка,  об  утрате  которого  я  до  сих  пор  скорблю, я взял себе эту
фамилию.  Я  был  направлен на учебу в коллеж св. Варвары в Генте и проводил
летние  каникулы в Оостаккере, где развлекался изучением пчел моего опекуна.
Я научился быть другим человеком.

100
                             БИБЛЕЙСКИЙ ЧЕРНЫЙ

 Я    начал    исследовать  свой  новый  мир.  Выяснилось,  что  известно  о
существовании  лишь  одного  "Двойного  портрета  Арнольфини",  в лондонской
Национальной  галерее, которая приобрела его у полковника Джеймса Хея в 1842
году.  Хей умер в 1854-м, в год, когда родились Оскар Уайлд и Эдвард Карсон.
Взглянуть  на  "Двойной  портрет"  я  приезжал дважды; каждый раз меня ждало
разочарование,  потому  что  он  был  закрыт стеклом, и мне всё время мешало
отражение  посетителей,  в  том  числе,  мое  собственное. Я купил несколько
репродукций;  цвета  на всех были переданы в корне неверно. В конце концов я
их сжег.
     В  Белфасте проживало несколько Карсонов, но ни Селестина, ни Береники,
ни  меня  среди них не числилось. Не было и "Дома Лойолы" - вернее, когда-то
существовало  его  некое  подобие. В "Путеводителе по графству Даун" Джорджа
Бассета 1886 года издания я наткнулся на следующий отрывок:

     "Томас  Перси,  автор  "Ключа  к  Новому Завету" и проч., был епископом
Дроморским  тридцать  лет,  начиная  с  1782  года.   "Дом Лойолы", что
поблизости  от города, многие годы служил резиденцией епископу Перси, о чьем
вкусе  к  землеустройству и по сей день можно судить по удивительной красоты
лесистым  холмам, образующим поместье площадью в 211 статутных акров. Здание
и  земельный  участок  были  выкуплены  у  Комиссии по церковным владениям и
доходам  господами  Эдвардом  и  Джеймсом Куинн, останки которых покоятся на
кафедральном    погосте.   В  1883  году  у  душеприказчиков  братьев  Куинн
недвижимость  приобрели  братья-иезуиты,  и в следующем году в бывшем дворце
открылось учебное заведение "Общества Иисуса" в Ирландии".

     Из  современных источников можно привести следующий фрагмент "Обозрения
городов и селений Среднего Дауна" авторитетного Чарлза Бретта:

     "Когда  в  1842  году епархии Дромора, Дауна и Коннора были объединены,
дворец    продали.  В  1883  году  была  предпринята  попытка  учредить  там
иезуитскую  школу  под  названием  "Дом Лойолы", но потерпела неудачу. С тех
пор  здание  пребывает  в  "заброшенности  и  запустении".  После  войны все
деревья  вырубили,  и некогда приветливое квадратное строение в георгианском
стиле, один из центров литературного и художественного просвещения Ирландии,
сейчас находится на последней и печальнейшей стадии упадка и разрушения".


     Съездить  в  Ирландию  я  даже не пытался. Вместо этого я употребил все
силы  на  то,  чтобы  стать  образцовым  гражданином  своей  новой нации. По
окончании  коллежа св. Варвары я поступил в Лёвенский университет, в котором
(выпустившись    с   дипломом  с  отличием  по  специальности  "Англоязычная
литература")  получил  степень  магистра  по  библиотечному  делу после чего
прошел  практику в Гентской публичной библиотеке. С удовлетворением я узнал,
что  в ее собрании находится первое издание вольтеровского "Задига"; и снова
меня  поразило,  до  чего  тесно  прилегают  друг  к другу тот мир и этот, с
эфемерным  зазором, подобно двум соседним страницам Библии, которые, однако,
намертво склеились - так, что уже никогда не раскрыть.
     Я  вспоминал слова полковника Хея: "В доме Отца Моего обителей много" -
и  в  снах  своих  снова бродил по переходам "Дома Лойолы". Я поворачивал за
угол  и  там,  в  конце  коридора,  видел Беренику. Я бежал к ней, распахнув
объятия;  но  прежде  чем  успевал приблизиться, она превращалась в старуху-
монахиню,  и  я  просыпался  -  ничего  не  видя  от  слез - на другом конце
вселенной.
     Моей  радости  не  было  предела,  когда  в  день поминовения Екатерины
Александрийской  1963  года  я  узнал,  что  моё  прошение  о  назначении на
должность директора библиотеки при Гельской лечебнице удовлетворено.

101
                                 БЕСЦВЕТНЫЙ

 Я    достиг    некоего  внутреннего  равновесия.  Да,  мир  этот  далек  от
совершенства  -  как  и тот, из которого я теперь изгнан. Мое положение дает
мне  возможность  основательно  исследовать  загадку  человеческой личности,
ведь  в  Геле  трудно  сказать,  кто  ненормальный,  а  кто в своем уме. Мои
близкие  друзья  зовутся  именами,  взятыми  из  книг,  и такому сведущему в
литературе    человеку,    как   я,  нетрудно  довести  их  автопортреты  до
совершенства.  Вчера  мы  с  Шерлоком Холмсом опять обсуждали хитросплетения
дела  о  "Шести  Наполеонах",  и я предложил самому Наполеону альтернативный
результат  сражения  при  Катр-Бра  16  июня  1815 года, который существенно
изменил  бы  исход  битвы  при  Ватерлоо  два дня спустя. Диоскорид оказался
бесценным  помощником  в  моих  исследованиях касательно Чая из трилистника;
его  открытие,  что  лапчатка  в  сочетании  с аконитом воздействует на наше
личное  восприятие времени, стала огромным шагом вперед. Некоторый интерес к
этим  находкам  проявил  и  Бл.  Августин,  поскольку  они  в известной мере
обосновывали его постулат о том, что время есть память.
     Витгенштейн  навещает  меня  ежедневно.  Порой он несколько часов сидит
без  единого  звука,  а затем молвит гномическое высказывание, над значением
которого  я  бьюсь  несколько  дней. Но стоит мне сформулировать его заново,
как  Витгенштейн  нетерпеливо  отбрасывает собственный тезис, заявляя, что с
его  стороны  было  глупостью  даже  подумать об этом. В другой раз он может
возбужденно  развивать  долгую  и дотошную философскую парадигму. К примеру,
сегодня он выдвинул следующее.
     Представьте  себе  некий  городок, в котором от полицейских потребовали
собрать  информацию о каждом из жителей - его имя, возраст, откуда он родом,
его  профессия, досуг, его товарищи и тому подобное. Эти данные фиксируются,
сохраняются    и    некоторым    образом  используются,  поскольку  в  нашем
воображаемом  городе  важно  знать,  что  его  обитатели могут совершить или
вознамериться    совершить  при  любых  заданных  обстоятельствах.  Однажды,
опрашивая  очередного  горожанина,  полицейский  обнаруживает,  что  тот  не
выполняет  никакой  работы,  что  у  него  нет  никаких увлечений, что он не
поддерживает  ни  с  кем  знакомства - в общем, давайте представим себе, что
этот  горожанин  не  знает  даже  (либо  отказывается разглашать) свое имя и
возраст.  Полицейский  все  эти  факты записывает, так как они тоже являются
полезными  данными  об  этом  человеке!  Что  вы  на  это  скажете,  дорогой
Метерлинк? спросил Витгенштейн.
     Возможно,  отвечал  я, будь полицейский достаточно наблюдателен, он мог
бы  добавить  несколько  дедуктивных  выводов,  которые сделал бы, исходя из
внешности  горожанина.  Благодаря  Холмсу  я знаю, что, скажем, по запонкам,
состоянию  брюк на коленях и обуви можно судить о роде занятий человека - по
крайней  мере, в последнее время; что рукава и ногти больших пальцев - самые
красноречивые  свидетели;  и  что  нигде индивидуальность не оставляет столь
глубокого  отпечатка,  как  на  трубках, за исключением, быть может, часов и
шнурков.
     Витгенштейн посмотрел на меня с раздражением.
     Механика!  воскликнул  он.  Сплошная бездушная механика! И с ее помощью
вы  рассчитываете проникнуть в тайну бытия? Знаете, Метерлинк, возможно, вам
стоит  написать  книгу.  Костюмированную  драму,  в которой действующие лица
описаны  исключительно  в  понятиях  внешности и ничего внутреннего, никаких
мыслей им не дозволяется.
     Кстати,  сказал  я, как раз сегодня я начал одно повествование. Вчера в

архиве  нашей  библиотеки  я  обнаружил детские письма от своего двоюродного
брата,  которые  считал  навсегда  утерянными.  Ума не приложу, как они туда
попали,  но это напомнило мне, что пред лицом Бога ничто не утрачено навеки,
поскольку  всё,  что  когда-то  было,  для Него пребудет всегда. Возвращение
этих  писем  глубоко  меня  взволновало,  и на мгновение я увидел в них тот,
утраченный мир моего детства.
     Меня  вдруг  осенило,  что  с  помощью  ресурсов  моей библиотеки можно
создать    правдоподобную   историческую  реальность  -  мир,  который  лишь
незначительно  отличался  бы  от  нашего, - используя подробности того рода,
что  вы  только  что  упомянули.  Хотите,  я  прочитаю  вам несколько первых
предложений?
     Витгенштейн философски пожал плечами, и я начал:
     "Возможно,  когда-нибудь  я вернусь в мир, в который пришел изначально.
А  сейчас  я хочу записать хоть что-то, пока совсем не забыл, кто я на самом
деле.
     Первое,  что  вспоминается, это цвета обоев в моей спальне и их меловой
вкус под ногтями..."

ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

Моими важнейшими источниками по житиям святых были:
David Farmer, The Oxford Dictionary of Saints, O.U.P., 1997
Sean Kelly & Rosemary Rogers, Saints Preserv Us!, Robson Books, 1995
The  Rev.  Bernard  Kelly  ed.,  Butler's Lives of the fathers, Martyrs, and
other Principal Saints, Virtue and Company, 1961
Michael Walsh ed., Butler's Lives of Patron Saints, Burns and Oates, 1987
Donald Attwater, The Penguin Dictionary of Saints, Penguin Books, 1965
Rev. S. Baring-Gould, The Lives of the Saints, John Grant, 1914
Jacobus de Voragine, The Golden Legend, Princeton University Press, 1993

По св. Димпне и городу Гел:
John  Webster,  "Notes  on  Belgian  Lunatic  Asylums,  including the insane
Colony  of  Gheel"  в  The  Journal  of  Psychological  Medicine  and Mental
Pathology, янв. 1857
Статья  о  св.  Димпне  в справочнике: John O'Hanlon, The Lives of the Irish
Saints, James Duffy & Sons, Dublin, 1875
Baedeker's Belgium and Holland

По ван Эйку:
Linda  Seidel,  Jan  van  Eyck's  Arnolfini  Portrait:  Stories  of an Icon,
University of Chicago Press, 1993
Otto  Pacht,  Van