оухание    окружающих    нас  цветов.  Из  всех  чувств  обоняние  самое
нематериальное,  и  все  же  самое  укорененное, быстрее других пробуждающее
давно  дремавшие воспоминания. Стоит мне почувствовать запах торфяного дыма,
как  я  тут  же переношусь обратно в детство, в Донегал. Я снова слышу дикий
рев  Атлантики,  снова  вижу  ослепительно  выбеленные дома и вымытое дождем
синее  небо,  ощущаю соленый вкус на губах. Аромат способен вызвать видения.
Поэт  Камоэнс,  воспевая  славу  Васко  да  Гама,  воскрешает его странствия
посредством  запахов: вот Сокотра, знаменитая своими горькими алоэ; Суматра,
родина  странного  дерева, плачущего бензоином, более пахучим, чем вся мирра
Аравии;  острова  моря  Банда,  разукрашенные  пестрыми  цветками мускатного
ореха;  Тернате,  напоённый  пикантной  одурью гвоздики; Тимор, где добывают
благовонную сандаловую древесину.
     И  по пятам этих первопроходцев, влекомых возможностью до отказа набить
трюмы  пряностями,  навстречу неизведанному устремились наши братья-иезуиты.
Мы находимся, дорогие ребята, в микрокосме того некогда дивного нового мира.
В  этом  зимнем  саду  воспроизведены  цветы  и  плоды,  урожаи  которых они
снимали  -  вкупе с бесчисленными душами обращенных. Вдохните эту атмосферу,
и  вы вдохнете историю Церкви, которая беспрерывно возрождается, как сказано
в  книге  Бытия:  "И  сказал  Бог:  вот, Я дал вам всякую траву сеющую семя,
какая  есть на всей земле, и всякое древо, у которого плод древесный, сеющий
семя:  вам сие будет в пищу". То есть не только на поддержание плоти, но и в
пищу  для  размышлений,  и для души. Таково семя веры, что посажено в каждом
из  вас.  "Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и
посеял  на  поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет,
бывает  больше  всех  злаков  и  становится деревом, так что прилетают птицы
небесные и укрываются в ветвях его..."
     Завороженный  словами  отца  Брауна,  я  поймал  себя на том, что снова
взираю  на могучие ветви пальмы. Сжег за стеклянной крышей прекратился; небо
было  лазурно-голубым,  и  можно  было подумать, что сейчас разгар лета. Мне
представилось, что я летаю, свободный, как птица.
     Двое  в  конце  колонны,  произнес отец Браун, меня не слушают. По всей
видимости, их мысли - о более высоких материях.
     Я  обернулся;  ректор указывал на нас с Метерлинком. Я начал возражать,
что, напротив, весь поглощен его речью.
     Хватит!  оборвал  отец  Браун.  Жду  вас в моем кабинете после вечерней
молитвы. Засим занятие окончено.

44
                              УЛЬТРАФИОЛЕТОВЫЙ

 После  ужина  мы с Метерлинком обменялись впечатлениями. На мой вопрос, что
было  у  него  на  уме,  когда  нас одернул ректор, он ответил, что мысленно
перенесся  в  летний  дом своего дяди Мориса в Оостаккере. За окном спальни,
где  он  лежал,  слышалось  жужжание  пчел,  занятых  своей  работой,  и  он
представил себе стеклянный улей в кабинете дяди.
     Копошение  сотов из черно-янтарных тел казалось бесцельным, но он знал,
что  это  далеко не так: танцем, касанием, запахом, дрожанием крылышек пчелы
составляли  коллективную  карту ближайшей нектароносной местности. Метерлинк
вообразил,  что  видит  мир  ячеистыми  глазами  пчелы  - зернистый мир, где
красный    неразличим,  но  всюду  разлит  ультрафиолетовый,  вне  диапазона
человеческого  зрения. Более того, зрительная система пчелы функционирует на
высокой  частоте слияния мельканий, поэтому, если бы пчеле пришлось смотреть
кинофильм,  она бы видела разрозненные кадры, соединенные моментами темноты,
и не поддалась бы иллюзии движения картинки.
     Разумеется,  продолжал Метерлинк, о том, что именно воспринимает пчела,
мы  не  имеем ни малейшего понятия; однако можем ли мы знать хоть что-нибудь
о  внутренних  переживаниях  наших собственных собратьев, когда они называют
цвета  теми  же  именами,  что  и мы сами? Еще ни одному человеку не удалось
заглянуть в помыслы другого.
     В  окно  вплывал  аромат  цветущей  сливы,  а  со стороны тернёзенского
канала  донесся  вой  туманного  горна,  перекрыв на мгновение гудение пчел.
Метерлинк  выглянул  наружу:  за  дальним  краем  цветника  скользил паровой
пакетбот  с облепленным пассажирами фальшбортом и чайками по кильватеру. Ему
захотелось  обрести крылья, чтобы улететь в необъятный мир, и тут его вернул
к действительности голос отца Брауна.
     Греза  Метерлинка  воодушевила  меня. Мне пришло тогда в голову, что он
может  стать  мне  братом, которого у меня никогда не было. Я рассказал ему,
как,  разглядывая  стеклянную  крышу оранжереи, заметил, до чего ее чугунный
каркас  напоминает  трущиеся  о нее пальмовые ветви с листьями, и представил
его  устройством  живого  организма,  в который некий бог вдохнул жизнь, по-
прежнему  трепещущую под зимним солнцем. Душа моя взорвала стеклянный пузырь
и  выпорхнула  наружу.  Воздух  был  остр,  как бритва. Я чуял запах снега и
клубков    торфяного  дыма,  поднимавшегося  из  беленых  фермерских  домов,
разбросанных  по  округе. Оттуда, с высоты птичьего полета, мне открылся вид
всего  "Дома  Лойолы",  и  я понял, что протяженность его даже больше, чем я
подозревал: громадная масса замка со множеством разрозненных лоскутков крыш,
мансардных   окон,  выходящих  во  дворики,  на  конюшни,  амбары,  теплицы,
застрявшие    в    столь    же  запутанном  лабиринте  огороженных  садов  и
соединительных улочек. Дальше, по прибрежному шоссе, тащился черный "моррис-
оксфорд",  попыхивая  через выхлопную трубу белыми облачками, словно точками
и  тире,  и  на мгновение я подумал, что, может быть, это дядя Селестин едет
меня  проведать;  но машина свернула на проселочную дорогу и исчезла. Однако
я  утешался письмом от моей двоюродной сестры Береники, которое получил в то
утро.  Я  как  раз  собирался  мысленно  его перечесть, когда раздался голос
ректора и призвал меня обратно в срединный мир.
     Хочешь  прочесть  это  письмо? спросил я. Метерлинк ответил, что был бы
весьма польщен.

45
                                  ВОСКОВОЙ
     "Здравствуй, братишка!
     Надеюсь,  мое  письмо  застанет  тебя в добром здравии. Прости, что так
долго  не  отвечала,  но  загружают  нас  в  "Св.  Димпне"  прилично:  мать-
настоятельница  говорит, мол, хочет, чтобы ее девочки трудились, как пчелки,
и,  дескать,  у нас нормальный рабочий улей. Как ты увидишь из этого письма,
нас  учат  разбивать  текст на абзацы. В учебнике говорится, что абзац - это
четко  выделенная  единица  рукописного  или  печатного  материала,  которая
начинается  с  новой,  обычно  красной,  строки,  состоит  из одного и более
предложений  и,  как  правило,  выражает  единичную  мысль либо тему, или же
цитирует  непрерывную речь одного из говорящих. Так что, говорим мы абзацами
или нет - это кому как покажется.
     Или  еще  -  нас учат, что хороший стиль не допускает повторения одного
слова  на  отдельно  взятой странице, но это, конечно же, ерунда, ведь тогда
будет  практически  невозможно  написать  "что", "на" или "и". Смотрю, я уже
дважды  использовала  слово "письмо" в одном абзаце, так что, всё, приехали.
И слово "абзац" вдобавок.
     Ну,  да ладно. Ты ведь помнишь, я писала, что у матери-настоятельницы в
кабинете  висит  копия  Картины.  В  общем, стоим мы как-то раз в очереди за
причастием,  а  там,  знаешь,  по  пути  ряды свечей у образа Мадонны, ну, я
отковырнула  кусочек  натека,  потому  что  люблю  мять и катать мягкий воск
между  пальцами, а мать-настоятельница меня застукала, и пришлось потом идти
к ней в кабинет.
     И  вот,  начинает  она мне рассказывать, что, мол, в отличие от церквей
при  обычных  школах,  в "Св. Димпне" свечи делаются из настоящего пчелиного
воска,  и  если бы я только знала, каких трудов стоит пчеле произвести одну-
единственную  крошку  воска, то не обращалась бы с ним столь небрежно. Затем
переходит  к  девственности  пчел,  и  что воск, мол, символ Пресвятой Девы,
фитиль  -  это  душа Христова, а пламя - Дух Святой, и указывает на Картину.
Ты  ведь  помнишь  свечу на Картине - и знаешь, клянусь, мне показалось, что
она  и впрямь горит. С минуту я думала, что упаду в обморок, но взяла себя в
руки.
     Вообще-то, обморок в "Св. Димпне" - вещь популярная, что неудивительно,
если  вспомнить  овсянку с комками и пирог с бараниной, а некоторые девчонки
всё  время падают, чтобы выйти из класса. Но, одну как-то нашли без сознания
ночью  в  коридоре, и все теперь говорят, что она, наверное, увидела призрак
монашки,  который там обитает, - я тебе про него рассказывала, - а некоторые
клянутся, что слышали звон ее цепей. Лично я ничего не слыхала, но девчонку,
у  которой  был обморок, собрали и отправили в Бельгию, потому что, когда ее
наконец  привели  в  чувство,  она неделю лежала парализованная, а в Бельгии
есть специальные доктора, которые лечат подобные вещи.
     Мать-настоятельница  назначила  мне  дополнительное задание - надо было
переписать вот это стихотворение десять раз самым красивым почерком:

     Трудолюбивая пчела
     Проводит с пользой день,
     И взятку с каждого цветка
     Ей собирать не лень.


     О, сколь старательно она
     Из воска строит сот,
     В котором сохранить должна
     Душистый сладкий мед!

     Пускай вот так, среди забот,
     Тенет моя весна,
     Не то занятие найдет
     Ленивцу Сатана.

     Пускай в учебе и в трудах
     Проходят день за днем,
     Чтоб о растраченных годах
     Мне не жалеть потом.

     Как  видишь,  у  старушки в голове пчелы завелись. Могу только сказать,
что место это всё страньше и страньше. А у тебя как?
     С нежнейшим приветом,
                                                                  Береника".

46
                                 ВЕРБЛЮЖИЙ

 Все  это  чрезвычайно  интересно, сказал Метерлинк. Как раз в том, что твоя
кузина  столкнулась  с  метафорой пчелы за день или два до того, как сходные
мысли  посетили меня, ничего необычного нет; но, учитывая особую роль в этом
картины  ван  Эйка,  творчество которого, похоже, повлияло и на мою жизнь, и
на  твою,  и  на  ее,  создается  впечатление,  что  нам троим суждено стать
участниками каких-то событий, смысл которых пока непостижим.
     В  связи  с  этим  мне вспоминается история, которую рассказал мне дядя
Морис.   Она  касается  происхождения  английского  слова  "serendipity"  ("
прозорливость").  Как-то раз дядя послал меня купить скипидара, для чего дал
мне  монету  в  один  франк.  Увы!  Когда  я  дошел  до лавки художественных
принадлежностей  и  сунул  руку в карман, денег там не было. Но, возвращаясь
той  же дорогой и внимательно осматривая в поисках монетки тротуар и сточные
канавы,  я  нашел  вместо нее пятифранковую банкноту, застрявшую меж прутьев
водосточной  решетки. Когда я рассказал об этом дяде, он заявил, что это был
пример  "serendipity",  интуитивной  прозорливости  -  это  английское слово
долго интриговало его.
     Предприняв  некоторые  изыскания, дядя выяснил, что слово изобрел Хорас
Уолпол,  автор  готического  романа  "Замок Отранто". В его употреблении оно
означало  счастливую  или любопытную последовательность событий, от названия
сказки    "Три  принца  Серендиппских",  где  упомянутые  принцы  по  дороге
постоянно благодаря случаю или прозорливому уму находили то, чего не искали:
например,  один  из  них  подметил,  что  незадолго до него по дороге прошел
верблюд,  кривой  на правый глаз, потому что лишь слева от дороги трава была
объедена.
        Когда  дядя  попытался  разыскать  "Принцев"  в  Гентской  публичной
библиотеке,  ему  сказали,  что  такой книги не существует; после дальнейших
расспросов  он  выяснил,  что Уолпол, вероятно, читал сказку под названием "
Voyage  des  trois  princes  de Serendip" - французский перевод итальянского
перевода,  выполненного  неким армянином якобы с персидского оригинала. Увы!
Когда  дядя  попросил разрешения взглянуть на этот том, библиотекарь сказал,
что  он  исчез  с  полки,  причем  наверняка довольно давно, так как его уже
несколько  лет  безуспешно  спрашивают.  Один  из  самых любопытных запросов
поступил  от  нейрохирурга,  который  позвонил  в библиотеку посреди сложной
операции в надежде, что книга подскажет ему дальнейшие действия.
     Но  как  бы  там  ни  было,  существует  еще  одна  версия "Путешествия
принцев",  поскольку тот же сюжет взял Вольтер для своей повести "Задиг, или
Судьба".  Библиотекарь был счастлив предложить дяде эту книгу. Дядя выскочил
из  библиотеки с желанной добычей под мышкой. В восторге от того, что найден
хотя  бы  один  из  источников  происхождения  загадочного  слова,  он решил
отметить  событие,  завернув  в ближайшую пивную, где заказал большую порцию
горячего  джина.  Выпив  джин,  он  пошел  домой  и раскрыл книгу в приятном
предвкушении.  Увы! В руках у него был не "Задиг", а совсем другая книга "Le
crayon bleu"[29], автора, имя которого ему абсолютно ни о чем не говорило.
     Тогда  дядя  вспомнил,  что  рядом  с  ним  в пивной сидел ученого вида
мужчина.  На  столе  лежал синий томик. "Задиг" был синего цвета. Он взял не
ту  книгу.  К  счастью,  когда он спешно вернулся на место действия, мужчина
сидел, углубившись в драгоценного библиотечного "Задига".
     Присаживайтесь,  сказал  ученый  муж.  Я  читаю  чрезвычайно интересную
историю. Если желаете, я перескажу вам содержание.

47
                                  ЗОЛОТОЙ

 Во  времена  царя  Моабдара  жил в Вавилоне молодой человек по имени Задиг.
Женившись,  он  убедился,  что,  как  сказано  в  книге  Зенд,  первый месяц
супружества  -  медовый,  а  второй  -  полынный.  Через  некоторое время он
развелся  с  женой  и удалился в загородный дом на берегу Евфрата, где начал
искать  счастья  в изучении природы. Вскоре он стал столь сведущ в свойствах
животных  и  растений,  что приобрел навык находить тысячу различий там, где
другие видят лишь единообразие.
     Однажды,  когда он прогуливался, к нему подбежал евнух царицы, которого
сопровождали  еще  несколько дворцовых служителей, озиравшихся по сторонам в
сильной тревоге.
     Молодой  человек,  воскликнул  главный  евнух,  не  видели ли вы кобеля
царицы?
     Не кобеля, отвечал Задиг, а суку.
     Вы правы, подтвердил главный евнух.
     Это  маленький спаниель, прибавил Задиг, она недавно ощенилась, хромает
на левую переднюю лапу и у нее очень длинные уши.
     Значит, вы видели ее? спросил главный евнух.
     Ничего  подобного,  отвечал  Задиг,  я  даже не знал, что у царицы есть
собака.
     Как  раз в это время, по обычному капризу судьбы, лучшая царская лошадь
вырвалась  из  конюшни  и  ускакала  на  луга  Вавилона.  Гнавшиеся  за  ней
егермейстер и придворные столкнулись с Задигом.
     Не видели ли вы царского коня? спросил его егермейстер.
     У  коня,  которого  вы  ищете, отвечал Задиг, превосходнейший галоп. Он
пяти  футов  ростом,  копыта  у него маленькие, хвост трех с половиной футов
длины,  бляхи  на  его  удилах  из  золота в двадцать три карата, подковы из
серебра в одиннадцать денье.
     По какой дороге он поскакал? воскликнул егермейстер.
     Понятия не имею, отвечал Задиг, и даже никогда не слыхал о нем.
     Егермейстер  и  главный  евнух,  убежденные, что Задиг украл и лошадь и
собаку,  притащили  его  в  верховный  суд,  и  тот присудил его к наказанию
кнутом  и  пожизненной  ссылке  в  Сибирь  на  соляные  рудники. И вот, едва

приговор  был  вынесен,  как  нашлись и собака и лошадь. Скрепя сердце судьи
пересмотрели  приговор, но присудили Задига к уплате четырехсот унций золота
за  то,  что  он  сказал, будто не видел того, что на самом деле видел. Лишь
после  уплаты  штрафа  ему  позволили оправдаться, что он и сделал следующим
образом:
     Звезды  правосудия,  сказал  он,  бездны  познания, зерцала истины, вы,
имеющие  тяжесть свинца, твердость железа, блеск алмаза и большое сходство с
золотом!  Так  как мне дозволено говорить перед этим высочайшим собранием, я
клянусь  вам  всеми богами, что никогда не видел ни почтенной собаки царицы,
ни священного коня царя царей. Позвольте мне объяснить.

48
                             КАРАНДАШНЫЙ СИНИЙ

 Я  прогуливался  по  опушке  той рощицы, где встретил потом достопочтенного
евнуха  и  прославленного егермейстера, говорил Задиг. Увидев на песке следы
животного,  я  легко  распознал,  что их оставила маленькая собачка. По едва
приметным  длинным бороздкам на песке между следами лап я определил, что это
сука,  у  которой  соски  свисают до земли, из чего следует, что она недавно
ощенилась.  Следы,  бороздившие  песок  по бокам от передних лап, говорили о
том,  что  у  нее  очень  длинные  уши. Отпечаток одной лапы везде был менее
глубок, чем следы остальных трех. Я сделал вывод, что собака хромает.
     Что  же  касается  царского  коня,  я  заметил  следы  лошадиных копыт,
которые  все  были на равном расстоянии друг от друга: у лошади превосходный
галоп.  Дорога  шириной  семь  футов, и с деревьев по обеим ее сторонам была
немного  сбита  пыль.  Лошадь  скакала  посреди дороги, сметая пыль хвостом:
значит,  он  трех  с половиною футов длиной. Я обратил внимание, что деревья
образуют  свод  высотой  в пять футов. Несколько листьев лошадь сбила, задев
головой,  следовательно,  она  пяти  футов  ростом.  Что же касается удил, я
определил,  что  они  из  золота  в двадцать три карата достоинством, увидев
след  этого  металла  на  камне,  которым,  как мне известно по опыту, можно
пользоваться  как  оселком.  Подковы?  Я  исследовал булыжники на дороге: на
некоторых    были    отметины,  которые  может  оставить  только  серебро  в
одиннадцать денье.
     Судьи  были  поражены  логикой  Задига.  Вскоре во всем дворце только и
говорили  что  о его дедукции, и хотя некоторые маги полагали, что он должен
быть  сожжен  как  колдун,  царь  приказал  возвратить ему штраф в четыреста
унций  золота.  Актуариус, экзекутор и прокуроры, все пришли к нему в полном
параде  и  вернули  деньги,  удержав  из  них только триста девяносто восемь
унций судебных издержек.
     Задиг  понял,  что  слишком  много  знать порой весьма опасно, и твердо
решил в будущем молчать, что бы он ни увидел.
     Такой  случай  скоро  представился.  Бежал государственный преступник и
промчался  как  раз под окнами дома Задига. На допросе тот ничего не сказал,
однако  его  уличили  в  том,  что  он  смотрел  в  ту минуту в окно. За это
преступление    он    был  присужден  к  уплате  пятисот  унций  золота.  По
вавилонскому обычаю, Задиг поблагодарил судей за снисходительность.
     О,  боги! подумал он, придя домой. Несчастен тот, кто гуляет в роще, по
которой  пробежали  собака царицы и лошадь царя! Как опасно подходить к окну
и как трудно дается в этой жизни счастье!
     В  благодарность  за  пересказ истории Задига, продолжал Метерлинк, мой
дядя купил ученому выпить, после чего они продолжили обсуждать удовольствие,
получаемое от книг.
     Но  о чем же, осведомился дядя, повествует "Le crayon bleu", который он
по ошибке унес домой?
     Это  роман  про убийство, отвечал ученый муж, где жертву, литературного
цензора,  находят  заколотым  его  собственным  синим  карандашом  -  орудие
вонзилось  в  левый  глаз  и  проникло  в мозг. Детектив приходит к разгадке
весьма остроумным путем. Если хотите, я перескажу вам сюжет.
     Возможно,  в  другой  раз, сказал Метерлинк, я расскажу тебе "Le crayon
bleu"  в  изложении  этого ученого мужа, однако сейчас, как мне кажется, нам
пора идти к отцу Брауну.

49
                               "JAFFA ORANGE"

 Метерлинк постучал в дверь кабинета отца Брауна. Голос пригласил нас войти.
Отец Браун сидел в кресле у печки, где весело потрескивал уголь.
     Садитесь  же  и  устраивайтесь  поудобнее, сказал он, угощайтесь чаем и
печеньем.    "Jaffa",   если  позволите,  превосходный  продукт,