а, было приковано к темному жилету и
темной часовой цепочке господина Поллундера. С улиц, где публика из огромной
и нескрываемой боязни опоздать в театры доводила скорость торопливых шагов и
экипажей до пределов возможного, они  мало-помалу  выехали в предместья, где
конные полицейские снова и снова направляли их автомобиль  в боковые  улицы,
так    как    улицы   покрупнее    были   заняты   демонстрацией   бастующих
рабочих-металлистов  и движение экипажей допускалось  в  самых  ограниченных
пределах   только  на  перекрестках.  Когда  автомобиль  из  темных,  гулких
переулков выбрался на одну из таких просторных больших улиц, оказалось, что,
насколько  хватал глаз, тротуары  переполняла медленно движущаяся толпа, чье
пение  было  слаженным  и  единодушным.  На  свободной  мостовой тут  и  там
виднелись замершие  на лошадях полицейские, знаменосцы, поднятые над  улицей
лозунги,  вожак рабочих  в окружении  помощников, вагон трамвая, который  не
успел вовремя  уехать  и  стоял  теперь пустой  и  неосвещенный,  тогда  как
водитель  и  кондуктор отсиживались  на  площадке.  Группки  любопытствующих
теснились  поодаль  от  демонстрантов  и  не уходили,  хотя  подлинный смысл
событий  оставался  для  них неясен.  Карл  же беспечно  откинулся  на  руку
полуобнявшего его  Поллундера;  уверенность,  что скоро  он  станет желанным
гостем  в  освещенном,  окруженном стенами  и охраняемом собаками загородном
доме, доставляла  ему  неизъяснимое удовольствие, и хотя из-за  подступавшей
сонливости  он  понимал господина Поллундера  не без ошибок  и  вообще через
пятое на десятое,  но  время  от времени  он собирался с силами  и  протирал
глаза,  чтобы  выяснить,  заметил  ли  рассказчик  его  состояние,  так  как
стремился избежать этого любой ценой.

Глава третья. ЗАГОРОДНЫЙ ДОМ ПОД НЬЮ-ЙОРКОМ

     - Ну вот  мы и приехали, - сказал господин Поллундер как раз в тот миг,
когда Карл опять задремал. Автомобиль стоял перед загородным домом, который,
как  принято  у  нью-йоркских  финансовых воротил, был  больше  и выше,  чем
необходимо одной-единственной семье. Освещена была только нижняя часть дома,
поэтому высоту его нельзя было установить. На переднем плане шумели каштаны,
между ними - решетка ворот была открыта -  коротенькая дорожка вела к  дому.
Выходя из автомобиля, порядочно уставший Карл  мысленно отметил, что поездка
продолжалась  довольно  долго. В  тени  каштановой аллеи  он  услышал  рядом
девичий голос:
     - Наконец-то господин Якоб приехал.
     - Меня  зовут Россман, - откликнулся  Карл  и пожал протянутую ему руку
девушки, силуэт которой он теперь различал.
     - Он племянник Якоба, - пояснил господин Поллундер, - Карл Россман.
     -  От этого  мы ничуть  не  меньше рады видеть  вас  здесь,  -  сказала
девушка, которой было неважно, как его зовут.
     Несмотря на это, Карл  все-таки спросил, пока шел к дому между девушкой
и Поллундером:
     - Вы фройляйн Клара?
     - Да,  -  сказала  она,  и  на  ее  лицо, повернувшееся  к  нему,  упал
рассеянный свет из окон дома. - Просто я  не хотела представляться здесь, во
мраке.
     "Так почему же она ждала нас у  ворот?" -  подумал Карл, с каждым шагом
мало-помалу просыпаясь.
     - Кстати, сегодня вечером у нас еще один гость, - сказала Клара.
     - Не может быть! - с досадой воскликнул Поллундер.
     - Господин Грин, - добавила Клара.
     -   Когда  он   приехал?  -   спросил   Карл,   охваченный   непонятным
предчувствием.
     - Сию минуту. Разве вы не слышали впереди его автомобиль?
     Карл   взглянул  на   Поллундера,   чтобы   узнать   его   отношение  к
происходящему, но тот, сунув руки в карманы брюк, лишь немного сильнее топал
на ходу.
     -  Ничего  хорошего  - жить так близко  от  Нью-Йорка, беспокойства  не
оберешься.  Нам нужно  обязательно уехать подальше,  даже если мне  придется
полночи добираться до дому.
     Они остановились у лестницы.
     -  Но  господин  Грин  так  давно  не  бывал  у  нас, -  сказала Клара,
по-видимому вполне согласная с отцом, но Пытавшаяся успокоить его.
     -  Зачем же он  явился именно  сегодня вечером?  - спросил Поллундер, и
ярость уже закипела на его толстой нижней губе, которая, как слабая мясистая
плоть, возбуждалась весьма легко.
     - Действительно! - воскликнула Клара.
     - Может быть, он скоро  уедет обратно,  - заметил Карл и сам поразился,
как легко нашел общий язык с этими еще вчера совершенно незнакомыми людьми.
     -  О нет, - сказала Клара,  -  у него  какое-то важное дело к  папе,  и
обсуждение, наверное, продлится долго, так как он мне уже в шутку пригрозил,
что если я собираюсь стать настоящей хозяйкой дома, то придется мне сидеть с
ними до самого утра.
     -  Еще  и  это.  В  таком  случае  он  останется на ночь! -  воскликнул
Поллундер, будто  хуже  этого ничего  и быть  не могло. -  Честное слово,  -
продолжил он, и  новая  мысль  заставила его  помягчеть,  -  честное  слово,
господин  Россман, впору  опять сесть в автомобиль и  отвезти  вас к  вашему
дяде. Сегодняшний вечер испорчен с самого начала, а кто знает, когда еще ваш
дядюшка  снова доверит  вас нам. Если  же сегодня  я отвезу  вас обратно,  в
ближайшем будущем он не сможет отказать нам в вашем визите.
     И  он уже  взял Карла под руку, чтобы привести свой план  в исполнение.
Карл, однако, не пошевелился, а Клара попросила оставить его  здесь, ведь уж
ей-то  и Карлу  господин Грин нисколько не может помешать, и  в конце концов
Поллундер и сам признал, что его предложение не слишком удачно. Кроме того -
и, возможно, что имело  решающее значение, - господин Грин внезапно окликнул
с самого верха лестницы:
     - Где это вы запропали?
     - Пойдемте, - сказал  Поллундер и свернул к лестнице. За ним шли Карл и
Клара, теперь на свету изучавшие друг друга.
     "Какие  у нее алые  губы", -  отметил про  себя  Карл и подумал о губах
господина Поллундера, которые так прелестно преобразились в его дочери.
     - После ужина, - так сказала она, - если вы не возражаете, сразу пойдем
в мои комнаты, по крайней мере  избавимся от этого господина Грина, если  уж
папа  вынужден им  заниматься. И  тогда,  очень вас  прошу,  не  откажите  в
любезности  поиграть мне  на  фортепьяно, потому что папа уже рассказал мне,
как хорошо вы это умеете; я-то, к сожалению, совершенно не способна к музыке
и не прикасаюсь к инструменту, несмотря на то что очень люблю музыку.
     Карл полностью согласился с предложением  Клары, хотя охотно включил бы
в их  общество  и Поллундера. Однако при  виде громадной  фигуры  Грина  - к
размерам Поллундера Карл уже привык, - которая  постепенно, по мере того как
они поднимались по ступенькам, вырастала перед ними, надежды  Карла каким-то
образом отобрать нынче вечером  господина Поллундера у этого человека вконец
улетучились.
     Господин Грин встретил  их  явно нетерпеливо, словно и  без  того  было
упущено много времени, взял мистера Поллундера под руку и подтолкнул Карла и
Клару  впереди   себя  в  столовую,   выглядевшую  весьма  торжественно,   в
особенности  из-за цветов, возвышавшихся  на столе среди  свежей листвы, что
заставило  вдвойне  сожалеть о назойливом присутствии мистера  Грина. Только
Карл порадовался, ожидая  у  стола,  пока другие  усаживались,  что  большая
стеклянная дверь в сад останется открытой - сильный аромат зелени так и веял
по комнате,  словно в беседке, - как подоспевший господин Грин, громко сопя,
закрыл эту  дверь,  наклонившись  до  самой  низкой защелки и вытянувшись до
верхней, и все  это так  по-юношески  быстро,  что подбежавшему слуге делать
было  совершенно нечего.  За  столом  господин  Грин  первым  долгом выразил
удивление, что Карл получил у дяди разрешение на этот визит. Он раз за разом
подносил ко  рту  полную  ложку супа и  объяснял  (направо - Кларе, налево -
господину Поллундеру),  отчего  он  так  удивляется и как  дядя заботится  о
Карле, и что любовь дяди Карлу  слишком велика, чтобы можно было ее  назвать
любовью дядюшки.
     "Мало того, что он бесцеремонно вторгся сюда, он к тому  же вмешивается
в  наши с  дядюшкой  отношения", - подумал  Карл,  не  в силах проглотить ни
глотка чудесного золотистого  супа.  Но,  с  другой  стороны,  он  не  хотел
выказывать, как скованно  себя  чувствует,  и начал безмолвно поглощать суп.
Ужин  тянулся медленно,  как пытка. Только  господин Грин да  разве что  еще
Клара были оживлены и порой находили  повод  для короткого смешка.  Господин
Поллундер вступал в  беседу  лишь несколько раз, когда господин Грин заводил
речь о делах. Однако он  быстро устранялся и от этих разговоров, и господину
Грину  приходилось  через  некоторое  время вновь  захватывать его врасплох.
Кстати, господин Грин  то и дело  подчеркивал -  тут  прислушивающийся  Карл
испуганно настораживался, и Клара напоминала ему, что перед ним жаркое и что
он на ужине,  -  подчеркивал, что  вначале  не имел намерения  наносить этот
неожиданный  визит. Ведь  хотя  дело,  о  котором  еще  пойдет  речь, весьма
спешное,  важнейшие его аспекты можно  было  бы обсудить сегодня в городе, а
второстепенные  -  завтра или  еще  попозже. Поэтому  задолго  до  окончания
рабочего дня он  побывал у господина Поллундера, но, не застав его, вынужден
был сообщить по телефону домой, что не приедет ночевать, и отправился сюда.
     -  В  таком  случае я  должен просить извинения, - громко сказал  Карл,
прежде  чем  кто-либо успел ответить,  - ведь это  я виноват,  что  господин
Поллундер сегодня рано оставил свои дела; мне очень жаль, что так вышло.
     Господин Поллундер прикрыл большую часть лица салфеткой, в то время как
Клара  улыбнулась Карлу,  однако  улыбка была  не сочувствующая, она  словно
предупреждала его о чем-то.
     -  В  таких  случаях  не  извиняются,  -  сказал  господин Грин,  ловко
разделывая  голубя, -  совсем напротив,  я даже рад провести вечер  в  столь
приятной  компании,  вместо  того чтобы в одиночестве  ужинать дома, где мне
прислуживает старенькая экономка, до того дряхлая,  что пройти  от  двери до
моего стола для нее  уже большой Труд, и я  могу подолгу сидеть, откинувшись
на спинку кресла и дожидаясь, пока она одолеет этот  путь.  Только недавно я
настоял,  чтобы слуга приносил  блюда к двери столовой, но  путь от двери до
моего стола - ее привилегия, насколько я ее понимаю.
     - Бог мой! - воскликнула Клара. - Вот это преданность!
     - Да, есть еще  на  свете преданность,  - подтвердил  господин  Грин  и
отправил  в  рот  кусок голубя,  язык  его, как случайно заметил Карл, жадно
устремился навстречу пище. Карлу чуть не сделалось дурно, и  он встал. Почти
одновременно господин Поллундер и Клара схватили его за руки.
     - Вы должны посидеть еще, - сказала Клара. А когда он снова уселся, она
шепнула: - Скоро мы вместе исчезнем. Потерпите.
     Между  тем господин  Грин  хладнокровно  занимался своим  ужином, будто
господину Поллундеру  и Кларе  сам  Бог велел успокаивать  Карла, когда того
тошнит.
     Трапеза  весьма затянулась из-за  тщательности, с которой господин Грин
подходил к каждому блюду; хотя он  неизменно, без признаков усталости, готов
был приняться за всякое новое блюдо, впечатление и впрямь было такое, словно
он  собрался  основательно отдохнуть от своей старушки  экономки.  Время  от
времени он  хвалил фройляйн Клару за умение вести домашнее хозяйство, что ей
явно льстило, а вот Карла так и подмывало  дать ему  отпор, как обидчику. Но
господин  Грин  этим  не  ограничился,  он, не  поднимая  глаз  от  тарелки,
несколько раз посетовал на  бросающееся в глаза отсутствие аппетита у Карла.
Господин  Поллундер взял  аппетит Карла под защиту, хотя,  как хозяину дома,
ему бы следовало тоже потчевать Карла. И в самом деле, чувствуя принуждение,
Карл страдал в  продолжение всего  ужина  так  ощутимо, что  вопреки  лучшим
побуждениям истолковал высказывание мистера Поллундера как  недружелюбное. И
по причине этого своего  состояния он то неприлично быстро поглощал огромные
куски,  то, утомленный, снова опускал вилку и нож  и замирал точно  истукан,
так  что  слуга,  подававший  на  стол,  частенько  не  знал,  как   к  нему
подступиться.
     -  Я завтра же  расскажу  господину сенатору,  как вы  обидели фройляйн
Клару, не прикасаясь к ужину, - сказал господин Грин и подчеркнул шутливость
своих слов, взмахнув столовым прибором. - Вы только  взгляните,  как девочка
огорчилась, - добавил он и ухватил Клару за подбородок.
     Она не возмутилась, только закрыла глаза.
     - Ах ты малышка! - воскликнул господин Грин, откинулся  на спинку стула
и  сыто  засмеялся;  лицо у него побагровело.  Тщетно Карл пытался объяснить
себе поведение господина Поллундера. Тот сидел, глядя в свою тарелку, словно
самое важное происходит именно там. Он придвинул  стул Карла ближе к себе и,
когда говорил, обращался ко  всем, а Карлу  ничего  особенного  не  сообщал.
Напротив,  он допускал, чтобы  Грин,  этот  старый  прожженный  нью-йоркский
холостяк, недвусмысленно  прикасался к  Кларе, чтобы он обижал Карла,  гостя
Поллундера, или по  меньшей мере  обращался с  ним  как с ребенком и  вообще
позволял себе невесть что.
     После ужина -  когда господин  Грин заметил общее настроение, он первым
поднялся из-за стола и до некоторой степени поднял всех - Карл в одиночестве
отошел к большому, разделенному тонким белым переплетом окну, обращенному на
террасу,  а на самом деле - как  он  заметил,  подойдя  ближе, - являющемуся
дверью.  Куда девалась  антипатия,  которую  господин  Поллундер и его  дочь
вначале питали к Грину и которая тогда казалась  Карлу необъяснимой?  Теперь
они стояли рядом с Грином и поддакивали ему.
     Поллундер  угостил Грина сигарой из  тех, о  толщине которых  дома отец
иногда рассказывал как  о факте,  какового,  по  всей  вероятности,  никогда
собственными  глазами  не  видел;  дым  от  нее  расплылся  по залу,  донося
авторитет Грина даже в уголки и ниши, куда он лично никогда бы не втиснулся.
И хотя Карл стоял поодаль,  в  носу  у  него свербило  от  дыма, и поведение
господина Грина, на которого он со своего места  резко оглянулся, показалось
ему  гнусным. Теперь он уже не исключал, что дядя  так долго отказывал ему в
разрешении на  этот визит именно по той причине, что знал слабохарактерность
господина  Поллундера  и оттого,  если и  не  предвидел  точно, но  все-таки
предусматривал возможность, что Карла  чем-то оскорбят.  И эта  американская
девушка ему не понравилась, хотя в воображении она вовсе и не представлялась
ему этакой раскрасавицей. С тех пор как ею занялся  господин Грин, Карл даже
поразился, какой красивой она умела быть, и в особенности тому, как сияли ее
непомерно  кокетливые глаза. Он никогда еще  не видел юбки,  которая бы  так
плотно, как у нее, обтягивала тело;  маленькие складки на светлой,  тонкой и
прочной ткани подчеркивали, до  чего туго она натянута. И все же Карла к ней
ни капли не тянуло,  и он  предпочел бы  не ходить в ее  комнаты, а  открыть
вместо этого  дверь  террасы, на  ручку которой он предусмотрительно положил
ладонь, сесть в автомобиль или, если шофер  уже спит, в одиночку прогуляться
до Нью-Йорка. Ясная  ночь с благосклонной полной луною была открыта каждому,
а праздновать под  чистым небом  труса казалось Карлу нелепым. Он представил
себе - и впервые ему стало уютно в этом зале, - как утром (раньше он едва ли
доберется до дому) удивит  дядю. Карл, правда,  никогда еще не  бывал  в его
спальне и даже  не знал, где она расположена,  но  об этом можно и спросить.
Потом он постучит  в дверь и, услышав "Войдите!", вбежит в комнату, огорошив
милого дядю, которого до сих пор всегда  видел тщательно одетым, застегнутым
на все пуговицы, застав его в  кровати в ночной рубашке, - дядя с изумлением
уставится  на  дверь.  Вероятно,  само по себе  это  не представляет  ничего
особенного,  но  только  подумать, что  может  воспоследовать.  Наверное, он
впервые  позавтракает  вместе с  дядей: дядя - в  постели, он  - в кресле, а
завтрак  - на столике между  ними; наверное, этот совместный  завтрак отныне
войдет в привычку; наверное,  после такого вот завтрака они неизбежно станут
встречаться чаще, чем прежде (не  только  по разу  в день), и,  естественно,
смогут откровеннее  беседовать друг с другом. В  конце-то концов лишь  из-за
недостатка откровенности он был сегодня непослушен или, вернее, строптив.  И
если  даже  он сегодня  останется здесь на ночь - увы,  похоже, так и будет,
хотя его оставили  здесь, у окна, развлекаться на собственный манер, -  быть
может, этот злосчастный  визит ознаменует поворот к  лучшему в  отношениях с
дядей; быть может, и дядя думает о том же сегодня вечером в своей спальне.
     Несколько  успокоившись,  он   обернулся.  Клара  стояла  перед  ним  и
говорила:
     - Неужели вам  вовсе  у  нас  не  нравится?  Ну  же, будьте  как  дома!
Пойдемте, я попробую сделать последнюю попытку и приручить вас.
     Она  провела  его через  весь зал к  двери.  Сбоку  за  столиком сидели
старшие, перед  ними  пенились в высоких бокалах напитки, которые были Карлу
незнакомы, и он бы с удовольствием их отведал. Господин  Грин облокотился на
стол,  придвинув  лицо  как  можно ближе  к  господину Поллундеру;  не  зная
господина  Поллундера,  вполне  можно  было  бы  предположить,  будто  здесь
обсуждают не бизнес, а замышляют  преступление. Господин  Поллундер проводил
Карла  к  двери дружелюбным  взглядом,  тогда  как  Грин,  хотя обычно  люди
волей-неволей  повторяют взгляд собеседника,  -  Грин  даже  не взглянул  на
Карла,  который  усмотрел в этом  Гринову убежденность,  что каждый из них -
Карл  сам по себе,  Грин же - должен  полагаться только на свои способности,
соответствующие светские  отношения  между  ними  возникнут со  временем,  в
зависимости от  победы  или  поражения одного из противников. "Если  он  так
думает, - сказал себе  Карл, - то он просто дурак. Мне на самом деле от него
ничегошеньки не нужно, и пусть он оставит меня в покое".
     Едва  он вышел  в коридор,  ему подумалось,  что, вероятно, он вел себя
невежливо, так как не сводил глаз с Грина, и Клара буквально вытащила его из
комнаты.  Тем охотнее  он  сейчас шел рядом с  ней.  Шагая  по коридорам, он
сначала не поверил своим глазам, что через каждые двадцать шагов стоят лакеи
в  богатых  ливреях,  которые   обеими  руками   сжимают  толстую  подставку
канделябра.
     - Новое  электрическое  освещение провели  пока только  в  столовую,  -
объяснила  Клара. -  Мы купили  этот  дом  совсем  недавно и  полностью  его
перестроили,  насколько  вообще  возможна  перестройка старого  дома  с  его
своеобразной архитектурой.
     - Стало быть, здесь, в Америке, тоже есть старые дома, - заметил Карл.
     - Конечно,  - засмеялась Клара и повела его  дальше.  - У вас  странные
представления об Америке.
     - Вы  не  должны надо мной смеяться, - раздраженно сказал Карл. В конце
концов он знаком уже и с Европий, и с Америкой, а она - только с Америкой.
     На ходу Клара,  протянув  руку, толкнула одну из дверей и  сказала,  не
останавливаясь:
     - Здесь будете спать вы.
     Карл,  естественно, хотел незамедлительно посмотреть  комнату, но Клара
нетерпеливо и почти  резко сказала, что  это не к  спеху и сначала  ему надо
пойти с ней. Некоторое время они препирались в коридоре,  но в  конце концов
Карл подумал, что не обязан во всем повиноваться Кларе, оставил ее и вошел в
комнату.   Поразительная  темнота   за  окном  объяснялась  совершенно   его
заслонившей верхушкой дерева. Слышался щебет птиц. В самой комнате, куда еще
не добрался лунный свет, почти ничего  нельзя было различить.  Карл пожалел,
что не взял с собой электрический  карманный фонарик - подарок  дяди. В этом
доме карманный  фонарик был  просто необходим; при наличии  нескольких таких
фонариков  можно  было   бы  отправить  лакеев  спать.   Карл,  усевшись  на
подоконнике, смотрел в окно