зано  про  то,  что  на
судей можно влиять. Но я по опыту знаю, что все делается наоборот.  Ни  об
одном полном оправдании я еще не слыхал, однако много раз слышал о влиянии
на судей. Возможно, разумеется, что во всех известных  мне  случаях  ни  о
какой невиновности не могло быть  и  речи.  Но  разве  это  правдоподобно?
Сколько случаев - и ни одного невиновного? Уже ребенком я прислушивался  к
рассказам отца, когда он дома говорил о процессах, да и судьи, бывавшие  у
него в ателье, рассказывали о суде; в нашем кругу вообще ни о  чем  другом
не говорят. А как только мне представилась  возможность  посещать  суд,  я
всегда пользовался ею, слушал бесчисленные процессы на самых важных этапах
и следил за ними, поскольку это было возможно; и должен сказать вам  прямо
- ни одного полного оправдания я ни разу не слышал.
     - Значит, ни одного оправдания, - повторил  К.,  словно  обращаясь  к
себе и к своим надеждам. - Но это только подтверждает  мнение,  которое  я
составил себе об этом суде. Значит, и с этой стороны суд бесполезен.  Один
палач вполне мог бы его заменить.
     - Нельзя же так обобщать, - недовольным голосом  сказал  художник.  -
Ведь я говорил только о своем личном опыте.
     - Этого достаточно, - сказал К. - Разве вы  слыхали,  что  в  прежнее
время кого-то оправдывали?
     - Говорят, что такие случаи оправдания бывали. - сказал  художник.  -
Но установить это сейчас очень трудно. Ведь окончательные решения суда  не
публикуются, даже судьям доступ к ним закрыт, поэтому  о  старых  судебных
процессах  сохранились  только  легенды.  Правда,  в  большинстве  из  них
говорится о полных оправданиях, в них можно  верить,  но  доказать  ничего
нельзя. Однако и пренебрегать ими не следует, какая-то  крупица  истины  в
них, безусловно,  есть,  и,  потом,  они  так  прекрасны!  Я  сам  написал
несколько картин на основании этих легенд.
     - Легендами мое мнение не изменишь, - сказал К., - да и  перед  судом
ни на какие легенды, вероятно, сослаться нельзя.
     Художник рассмеялся.
     - Ну конечно, нельзя, - сказал он.
     - Значит, и говорить об этом бесполезно, сказал  К.,  решив  покамест
выслушать   все   соображения   художника,   хотя   они    казались    ему
малоубедительными и противоречили другим сведениям. Да ему было и  некогда
проверять правдивость всех рассказов художника и тем более возражать  ему;
будет уже величайшим достижением, если он заставит  художника  помочь  ему
хоть в чем-то, пусть и не в самом важном.  Поэтому  он  только  сказал:  -
Давайте оставим разговор о полном оправдании. Вы как будто упомянули еще о
двух других возможностях.
     - Да, о мнимом оправдании и о волоките. Только о  них  и  может  идти
речь, - сказал художник. - Но прежде чем об этом говорить, вы, может быть,
снимете пиджак? Вам, наверно, жарко?
     - Да, - сказал К. -  До  этой  минуты  он  ни  о  чем  другом,  кроме
объяснений художника, не думал, но при одном упоминании о жаре у  него  на
лбу выступили крупные капли пота. - Жара тут невыносимая.
     Художник кивнул, словно сочувствуя неприятным ощущениям К.
     - Нельзя ли открыть окно? - спросил К.
     - Нельзя, - сказал художник, -  стекло  вставлено  намертво,  оно  не
открывается.
     Только тут К. понял, как он все время надеялся, что  один  из  них  -
художник или он сам - вдруг подойдет к окну и распахнет  его  настежь.  Он
был даже готов вдыхать туман всей  грудью.  У  него  кружилась  голова  от
ощущения полного отсутствия воздуха. Он шлепнул рукой по перине,  лежавшей
рядом, и слабым голосом сказал:
     - Но ведь это неудобно и вредно.
     - О нет! - сказал художник, словно защищая такое устройство  окна.  -
Благодаря тому, что оно не открывается, это простое  стекло  лучше  держит
тепло, чем двойные рамы. А если мне захочется проветрить - правда, это  не
очень нужно, тут через все щели идет воздух, - то можно открыть дверь  или
даже обе двери.
     Это объяснение немного успокоило  К.,  и  он  оглянулся,  ища  вторую
дверь.
     Заметив это, художник сказал:
     - Она за вами, пришлось ее заставить кроватью.
     Только тут К. увидел в стене за кроватью маленькую дверцу.
     - Да, помещение для  ателье  маловато,  -  заметил  художник,  словно
опережая упрек К. - Пришлось как-то устраиваться. Конечно,  кровать  стоит
очень неудобно, у самой двери. Вот, например, тот судья, которого я сейчас
пишу, всегда приходит через эту дверь у кровати,  я  ему  и  ключ  от  нее
выдал, чтобы в мое отсутствие он мог подождать  меня  тут,  в  ателье.  Но
обычно он является ранним утром, когда я еще сплю. Ну и, конечно,  как  бы
крепко я ни спал, он меня будит, открывая дверь около самой кровати. У вас
пропало  бы  всякое  уважение  к  судьям,  если  бы  вы  слышали,   какими
ругательствами я его осыпаю, когда он  рано  утром  перелезает  через  мою
кровать. Конечно, я мог бы отнять у него ключ, но тогда  будет  еще  хуже.
Тут любую дверь можно сорвать с петель без малейшего усилия.
     Пока он это говорил, К. обдумывал, не снять ли ему и вправду  пиджак,
и в конце концов решил, что, если он этого не сделает, он никак не  сможет
высидеть тут ни минутой дольше. Поэтому он снял пиджак  и  положил  его  к
себе на колени, чтобы сразу его надеть, как только кончатся переговоры. Но
не успел он снять пиджак, как одна из девочек закричала:
     - Он уже пиджак снял!
     Слышно было,  как  они,  толкаясь,  приникли  ко  всем  щелям,  чтобы
поглазеть на это зрелище.
     - Девочки решили, что я вас сейчас буду писать, - сказал художник,  -
для того вы и раздеваетесь.
     - Вот как, - сказал К. Его это ничуть не  забавляло,  потому  что  он
чувствовал себя ничуть не  лучше,  хоть  уже  и  сидел  в  одной  рубашке.
Довольно ворчливо он спросил: - Кажется, вы говорили,  что  есть  еще  две
возможности? - Он опять забыл, как они называются.
     - Мнимое оправдание и волокита, - сказал художник.  От  вас  зависит,
что выбрать. И того и другого можно добиться с моей помощью, хотя и не без
усилий, разница только в том, что мнимое оправдание  требует  кратких,  но
очень напряженных усилий, а волокита -  гораздо  менее  напряженных,  зато
длительных. Сначала поговорим о  мнимом  оправдании.  Если  пожелаете  его
добиться, я напишу на листе бумаги поручительство  в  вашей  невиновности.
Текст такого поручительства передал мне мой отец, и ничего в нем менять не
полагается. С этим документом я обойду всех  знакомых  мне  судей.  Начну,
скажем, с того, что подам бумагу судье, которого я  сейчас  пишу:  сегодня
вечером он придет мне позировать. Я положу перед  ним  документ,  объясню,
что вы невиновны, и поручусь за вас. И  это  не  какое-нибудь  пустяковое,
формальное поручительство, нет, это  поручительство  настоящее,  ко  всему
обязывающее. - Художник взглянул на К., словно  упрекая  его  за  то,  что
приходится брать на себя такую ответственность.
     - Это было бы очень любезно с  вашей  стороны,  -  сказал  К.  -  Но,
несмотря на то что  судья  вам  поверит,  он  все  же  не  оправдает  меня
полностью?
     - Да, как я вам уже говорил, - ответил художник. - А  кроме  того,  я
вовсе  не  уверен,  что  мне  поверят  все  судьи;  некоторые,   например,
потребуют, чтобы я вас привел к ним лично. Что ж, тогда  вам  придется  со
мной пойти. Разумеется, в таком  случае  можно  считать,  что  дело  почти
наполовину выиграно,  тем  более  что  я,  конечно,  подробнейшим  образом
проинструктирую вас, как себя вести с данным судьей.  Хуже  будет  с  теми
судьями, которые -  так  тоже  случается  -  откажут  мне  заранее.  Тогда
придется - но, разумеется, лишь  после  того,  как  я  испробую  всяческие
подходы, - от них отказаться, но мы можем пойти на это, потому что  каждый
судья в отдельности ничего не решает. А когда наконец я соберу  под  вашим
документом достаточное количество подписей от судей,  я  отнесу  его  тому
судье, который ведет ваш процесс. Возможно, что среди подписей будет и его
подпись, тогда события развернутся еще быстрее, чем обычно.  По  существу,
вообще никаких препятствий больше не будет, и в  такой  момент  обвиняемый
может чувствовать себя вполне уверенно.  Удивительно,  но  факт:  в  такой
момент люди бывают увереннее, чем после оправдательного приговора. Тут уже
особенно стараться не приходится. У  судьи  есть  поручительство  в  вашей
невиновности за подписями множества судей, и он может без всяких колебаний
оправдать вас,  что  он,  после  некоторых  формальностей,  несомненно,  и
сделает в виде одолжения и мне, и другим своим знакомым. А вы покинете суд
и будете свободны.
     - Значит, я буду свободен? - сказал К. с некоторым недоверием.
     - Да, - сказал художник, - но, конечно, это  только  мнимая  свобода,
точнее говоря, свобода временная. Дело в том, что низшие судьи, к  которым
и принадлежат  мои  знакомые,  не  имеют  права  окончательно  оправдывать
человека, это право имеет только верховный суд, ни для вас, ни для меня  и
вообще ни для кого из нас совершенно недоступный. Как этот суд выглядит  -
мы не знаем, да, кстати сказать, и не хотим знать. Так что  великое  право
окончательно освободить от обвинения нашим судьям не дано, однако им  дано
право отвода  обвинения.  Это  значит,  что  если  вас  оправдали  в  этой
инстанции, то на данный момент обвинение от вас  отвели,  но  оно  все  же
висит над вами, и, если только придет приказ, оно сразу опять будет пущено
в ход. Так как я очень тесно связан с судом, то могу  вам  сказать,  каким
образом чисто внешне проявляется  разница  между  истинным  оправданием  и
мнимом.  При  истинном  оправдании  вся  документация  процесса  полностью
исчезает.  Она  совершенно  изымается  из  дела,  уничтожается  не  только
обвинение, но и все протоколы процесса, даже  оправдательный  приговор,  -
все уничтожается. Другое дело при мнимом оправдании. Документация сама  по
себе не изменилась, она лишь обогатилась  свидетельством  о  невиновности,
временным оправданием и обоснованием этого оправдательного приговора. Но в
общем процесс продолжается, и документы,  как  этого  требует  непрерывная
канцелярская  деятельность,  пересылается  в   высшие   инстанции,   потом
возвращаются обратно в низшие и ходят  туда  и  обратно,  из  инстанции  в
инстанцию, как маятник,  то  с  большим,  то  с  меньшим  размахом,  то  с
большими, то с меньшими остановками. Эти  пути  неисповедимы.  Со  стороны
может показаться, что все давным-давно забыто, обвинительный акт утерян, и
оправдание было полным и  настоящим.  Но  ни  один  посвященный  этому  не
поверит. Ни один документ не может пропасть, суд ничего не забывает. И вот
однажды - когда никто этого не ждет - какой-нибудь судья внимательнее, чем
обычно, просмотрит все документы, увидит, что по этому делу еще существует
обвинение,  и  даст  распоряжение  о  немедленном  аресте.   Все   это   я
рассказываю, предполагая, что между мнимым  оправданием  и  новым  арестом
пройдет довольно много времени; это возможно, и  я  знаю  множество  таких
случаев, но вполне возможно, что  оправданный  вернется  из  суда  к  себе
домой, а там его уже ждет приказ об аресте. Тут уж свободной жизни конец.
     - И что же, процесс начинается снова? - спросил К. с недоверием.
     - А как же, - сказал художник. - Конечно, процесс  начинается  снова.
Но и тут имеется возможность, как и раньше, добиться  мнимого  оправдания.
Опять надо собрать все силы и ни в коем случае не сдаваться.  -  Последние
слова художник явно сказал потому, что у него создалось впечатление, будто
К. очень удручен этим разговором.
     - Но разве во второй раз, - сказал К., словно хотел предвосхитить все
разъяснения  художника,  -  разве  во  второй  раз  не  труднее   добиться
оправдания, чем в первый?
     - В этом отношении, - сказал художник, - ничего определенного сказать
нельзя. Вероятно, вам кажется, что  второй  арест  настроит  судей  против
обвиняемого? Но это не так. Ведь  судьи  уже  предвидели  этот  арест  при
вынесении мнимого оправдательного приговора. Так  что  это  обстоятельство
вряд ли может на них повлиять. Но, конечно, есть  бесчисленное  количество
других причин, которые могут изменить и настроение  судей,  и  юридическую
точку  зрения  на  данное  дело,  поэтому  второго  оправдания  приходится
добиваться с учетом всех изменений, так что и тут надо приложить не меньше
усилий, чем в первый раз.
     - Но ведь и это  оправдание  не  окончательное?  -  спросил  К.  и  с
сомнением покачал головой.
     - Ну, конечно, - сказал художник, -  за  вторым  оправданием  следует
второй арест, за третьим оправданием -  третий  арест  и  так  далее.  Это
включается в самое понятие мнимого оправдания. - К.  промолчал.  -  Видно,
мнимое оправдание вам не кажется особо  выгодным,  -  сказал  художник.  -
Может быть, волокита вам больше подойдет? Объяснить вам сущность волокиты?
     К. только  кивнул  головой.  Художник  развалился  на  стуле,  рубаха
распахнулась у него на груди, он сунул руку  в  прореху  и  стал  медленно
поглаживать грудь и бока.
     - Волокита, - сказал художник и  на  минуту  уставился  перед  собой,
словно ища наиболее точного определения, - волокита  состоит  в  том,  что
процесс надолго задерживается в самой начальной его стадии. Чтобы добиться
этого, обвиняемый  и  его  помощник  -  особенно  его  помощник  -  должны
поддерживать непрерывную личную связь с  судом.  Повторяю,  для  этого  не
нужны такие усилия, как для того, чтобы добиться  мнимого  оправдания,  но
зато тут необходима  особая  сосредоточенность.  Нужно  ни  на  минуту  не
упускать процесс из виду, надо не только регулярно, в  определенное  время
ходить к соответствующему судье, но и  навещать  его  при  каждом  удобном
случае и стараться установить с ним самые добрые  отношения.  Если  же  вы
лично не знаете судью, надо влиять на него через знакомых  судей,  но  при
этом ни в коем случае не оставлять попыток вступить в  личные  переговоры.
Если тут ничего не упустить, то можно с  известной  уверенностью  сказать,
что дальше своей первичной стадии процесс не пойдет. Правда, он  не  будет
прекращен, но обвиняемый так же защищен от приговора, как если бы  он  был
свободным человеком. По сравнению с мнимым оправданием волокита имеет  еще
то преимущество, что впереди у обвиняемого все более  определенно,  он  не
ждет в постоянном страхе ареста и ему не нужно бояться, что именно  в  тот
момент, когда обстоятельства никак этому не  благоприятствуют,  ему  вдруг
придется снова пережить все  заботы  и  треволнения,  связанные  с  мнимым
оправданием. Правда, и  волокита  несет  обвиняемому  некоторые  невыгоды,
которые нельзя недооценивать. Я не о том говорю, что обвиняемый  при  этом
не свободен, ведь и при мнимом оправдании он тоже не  может  считать  себя
свободным в полном смысле этого слова. Тут  невыгода  другая.  Процесс  не
может стоять на месте или, на худой конец, мнимых причин.  Поэтому  нужно,
чтобы процесс все время в  чем-то  внешне  проявлялся.  Значит,  время  от
времени надо давать какие-то распоряжения, обвиняемого надо  хоть  изредка
допрашивать, следствие должно продолжаться и так далее. Ведь  процесс  все
время должен кружиться по тому тесному  кругу,  которым  его  искусственно
ограничили. Разумеется, это приносит обвиняемому  некоторые  неприятности,
хотя вы  никак  не  должны  их  преувеличивать.  Все  это  чисто  внешнее;
например, допросы совсем  коротенькие,  а  если  идти  на  допрос  нет  ни
времени, ни  охоты,  можно  отпроситься,  а  с  некоторыми  судьями  можно
совместно составить расписание заранее, на много дней вперед, - словом, по
существу речь идет только о том, что, будучи  обвиняемым,  надо  время  от
времени являться к своему судье.
     Художник еще договаривал последнюю фразу, а К. уже  встал,  перекинув
пиджак через руку.
     - Встает! - закричал за дверью.
     - Вы уже хотите уйти? - спросил художник. -  По-видимому,  вас  гонит
здешний воздух. Мне это очень неприятно. Нужно  было  бы  еще  многое  вам
сказать. Пришлось изложить только вкратце.  Но  я  надеюсь,  что  вы  меня
поняли.
     - О, да! - сказал К., хотя от напряжения, с которым он заставлял себя
все выслушивать, у него болела голова.
     Несмотря на это утверждение, художник еще раз сказал, как бы  подводя
итог, в напутствие и в утешение К.
     - Оба метода  схожи  в  том,  что  препятствуют  вынесению  приговора
обвиняемому.
     - Но они препятствуют и  полному  освобождению,  -  тихо  сказал  К.,
словно стыдясь того, что он это понял.
     - Вы схватили самую суть дела, - быстро сказал художник.
     - К. взялся было за свое пальто, хотя еще и пиджак надеть не решался.
Охотнее всего он схватил бы все в охапку и выбежал на свежий воздух.  Даже
голоса девчонок не могли заставить его одеться, а они, не  разглядев,  уже
кричали:
     - Он одевается!
     Художнику, очевидно, хотелось как-то объяснить состояние К.,  поэтому
он сказал:
     - Очевидно, вы еще не решили,  какое  из  моих  предложений  принять.
Одобряю. Я бы даже не советовал вам сразу принимать  решение.  Надо  очень
тонко разобраться им в преимуществах, и  в  недостатках.  Надо  все  точно
взвесить. Но, разумеется, терять время тоже нельзя.
     - Я скоро вернусь, - сказал К. и  вдруг  решительно  натянул  пиджак,
перекинул пальто через руку и поспешил к двери,  за  которой  уже  подняли
крик девчонки. К. почудилось, что он видит их сквозь закрытую дверь.
     - Вы должны сдержать слово, - сказал художник, не делая  попытки  его
проводить, - не то я сам приду в банк справиться, что с вами.
     - Откройте же дверь! - сказал К. и рванул ручку - как видно,  девочки
крепко вцепились в нее снаружи,
     - Ведь они вас там изведут! - сказал художник. - Лучше воспользуйтесь
этим выходом, - и он показал на дверцу за кроватью. К. сразу согласился  и
бросился к кровати.
     Но, вместо того чтобы открыть эту дверь, художник полез под кровать и
оттуда спросил:
     - Погодите минутку, не взглянете ли вы на картину, которую я вам  мог
бы продать?
     К. не хотел быть невежливым: все-таки художник принял в нем  участие,
обещал и дальше помогать ему, а кроме того, К. по забывчивости еще  ничего
не говорил о вознаграждении за эту помощь,  поэтому  он  не  мог  отказать
художнику и  позволил  ему  достать  картину,  хотя  сам  весь  дрожал  от
нетерпения - до того ему хотелось уйти из ателье. Художник вытащил  из-под
кровати груду холстов без подрамников, настолько  запыленных,  что,  когда
художник попытался сдуть пыль с верхнего холста, она долго носилась,  и  у
К. помутилось в глазах и запершило в горле.
     - Степной пейзаж, - сказал художник и протянул К. холст. На нем  были
изображены два хилых деревца, стоящих  поодаль  друг  от  друга  в  темной
траве. В глубине сиял многоцветный закат.
     - Хорошо, - сказал К., - я ее покупаю. - К. нечаянно  высказался  так
кратко и поэтому обрадовался, когда художник, ничуть не обидевшись  поднял
с пола вторую картину.
     - А эта картина - полная противоположность той, - сказал художник.
     Может быть, он и хотел написать что-то другое, но ни малейшей разницы
между картинами не было заметно: те же деревья, та же трава, в  глубине  -
тот же закат. Но К. это было безразлично.
     - Прекрасные пейзажи, - сказал он. - Я покупаю оба и повешу их у себя
в кабинете.
     - Видно, вам нравится тема, - сказал художник, доставая третий холст.
- Как удачно, что у меня есть еще одна подобная картина.
     Но и это был не просто похожий, а совершенно  тот  же  самый  степной
пейзаж. Видно, художник ловко воспользовался  случаем,  чтобы  сбыть  свои
старые картины.
     - Я и эту возьму, - сказал К. - Сколько стоят все три картины?
     -  Договоримся  в  другой  раз,  -  сказал  художник.  -  Вы   сейчас
торопитесь, а связь мы с  вами  будем  поддерживать.  Знаете,  меня  очень
радует, что вам нравятся эти картины, я  вам  отдам  все  хо