з них подошел к К. и снял с него пиджак, жилетку и, наконец,
рубаху. К. невольно вздрогнул от озноба, и господин ободряюще похлопал его
по  спине.  Потом  он  аккуратно  сложил  вещи,  как  будто  ими  придется
воспользоваться, - правда,  не  в  ближайшее  время.  Чтобы  К.  не  стоял
неподвижно в ощутимой ночной прохладе, он взял его под руку и стал  ходить
с ним взад и вперед, пока второй господин искал в  каменоломне  подходящее
место. Найдя его, тот помахал им рукой, и первый господин подвел К.  туда.
У самого шурфа лежал отколотый камень. Оба господина посадили К. на землю,
прислонили к стене и уложили головой на камень. Но,  несмотря  на  все  их
усилия, несмотря на то, что К. старался как-то им содействовать, его  поза
оставалась напряженной и неестественной. Поэтому первый господин  попросил
второго дать ему одному попробовать уложить К.  поудобнее,  но  и  это  не
помогло. В конце концов они оставили К. лежать, как он лег, хотя с первого
раза им удалось уложить его  лучше,  чем  теперь.  Потом  первый  господин
расстегнул сюртук и вынул из  ножен,  висевших  на  поясном  ремне  поверх
жилетки, длинный, тонкий, обоюдоострый нож мясника и, подняв его, проверил
на свету,  хорошо  ли  он  отточен.  Снова  начался  отвратительный  обмен
учтивостями: первый подал нож второму через голову К., второй  вернул  его
первому тоже через голову К. И  внезапно  К.  понял,  что  должен  был  бы
схватить нож, который передавали из рук в руки над его головой, и  вонзить
его в себя. Но он этого не сделал, только повернул еще не тронутую  шею  и
посмотрел вокруг. Он не смог выполнить  свой  долг  до  конца  и  снять  с
властей всю работу, но отвечает за эту последнюю ошибку тот,  кто  отказал
ему в последней капле нужной для этого силы. Взгляд его  упал  на  верхний
этаж дома, примыкавшего к каменоломне. И как вспыхивает  свет,  так  вдруг
распахнулось окно там, наверху, и человек, казавшийся  издали,  в  высоте,
слабым и тонким, порывисто наклонился далеко вперед и  протянул  руки  еще
дальше. Кто это был? Друг? Просто  добрый  человек?  Сочувствовал  ли  он?
Хотел ли он помочь? Был ли он одинок? Или за ним стояли все?  Может  быть,
все  хотели  помочь?  Может  быть,  забыты  еще  какие-нибудь   аргументы?
Несомненно, такие аргументы существовали, и хотя логика  непоколебима,  но
против человека, который хочет жить, и она устоять не  может.  Где  судья,
которого он ни разу не видел? Где высокий суд, куда он так и не попал?  К.
поднял руки и развел ладони.
     Но уже на его горло легли руки первого господина, а второй вонзил ему
нож глубоко в сердце и повернул его дважды. Потухшими  глазами  К.  видел,
как оба господина у самого его лица, прильнув щекой к щеке,  наблюдали  за
развязкой.
     - Как собака, - сказал он так, как будто этому  позору  суждено  было
пережить его.