ь,  в  чем  дело.  Им
отвечали так же тихо, прикрываясь ладонью.
     - Сейчас я кончаю, - сказал К. и, так как звонка на  столе  не  было,
стукнул по столу кулаком; следователь и его советчик в испуге  отшатнулись
друг от друга. - Меня все это дело не  касается,  поэтому  я  сужу  о  нем
спокойно, а вам всем будет весьма полезно меня выслушать  -  конечно,  при
условии, что вы как-то заинтересованы в этом предполагаемом судебном деле.
Причем обсуждение того, что я вам излагаю, прошу отложить, так как времени
у меня нет, и я скоро уйду.
     Тотчас наступила тишина, настолько К. сумел овладеть аудиторией.  Уже
никто не перекрикивал других, как вначале, никто одобрительно  не  хлопал.
Казалось, все уже в чем-то убедились или готовы убедиться.
     - Нет сомнения, - очень тихо заговорил К., его  радовало  напряженное
внимание всей аудитории, и в тишине рождался гул, который его  подбадривал
больше самых восторженных аплодисментов,  -  нет  сомнения,  что  за  всем
судопроизводством, то есть в моем случае за этим арестом и за  сегодняшним
разбирательством, стоит огромная  организация.  Организация  эта  имеет  в
своем распоряжении не только продажных стражей, бестолковых инспекторов  и
следователей, проявляющих в лучшем случае похвальную скромность, но в  нее
входят  также  и  судьи  высокого  и  наивысшего  ранга  с   бесчисленным,
неизбежным в таких случаях штатом служителей, писцов, жандармов  и  других
помощников, а может быть, даже и палачей - я этого слова не боюсь. А в чем
смысл этой  огромной  организации,  господа?  В  том,  чтобы  арестовывать
невинных людей и затевать против них бессмысленный и по  большей  части  -
как, например, в моем случае - безрезультатный процесс. Как  же  тут,  при
абсолютной бессмысленности всей системы в целом, избежать  самой  страшной
коррупции чиновников? Это недостижимо, тут даже  самый  высокий  судья  не
останется честным. Потому и стража пытается  красть  одежду  арестованных,
потому их инспектора и врываются в чужие  квартиры,  потому  и  невиновные
вместо  допроса  должны   позориться   перед   целым   собранием.   Стража
рассказывала мне о складах, где хранятся вещи  арестованных;  хотелось  бы
мне взглянуть  на  эти  склады,  где  гниет  заработанное  честным  трудом
имущество арестованных, если только его не расхищают воры-служители.
     Но тут речь К. была прервана воплями из  дальнего  угла.  Он  затенил
глаза рукой, чтобы лучше видеть, - от мутного света чад в комнате  казался
белесым и слепил глаза. Виной была прачка; уже при ее появлении К.  понял,
что она непременно помешает. Но виновата она сейчас или нет, сказать  было
трудно. К. видел только, что какой-то мужчина увлек ее в угол у  дверей  и
там крепко прижал к себе. Однако вопила не она, а этот мужчина, он  широко
разинул рот и уставился в потолок. Вокруг  них  столпились  те  посетители
галереи, что стояли поближе; они, как видно, пришли в восторг оттого,  что
это происшествие нарушило серьезность, которую К.  внес  в  собрание.  Под
первым впечатлением он чуть не бросился туда, решив, что и  все  остальные
захотят сразу навести порядок и хотя бы выставить эту  пару  из  зала,  но
первые ряды перед ним плотно сомкнулись, никто не тронулся с места,  никто
не пропускал К. Напротив, ему помешали: старики выставили руки  вперед,  и
чья-то рука -  обернуться  ему  было  некогда  -  вцепилась  сзади  в  его
воротник. К. уже не думал  об  этой  паре;  ему  показалось,  что  у  него
отнимают свободу, что его и в самом деле  арестовали,  и  он,  вырвавшись,
соскочил с подмостков. Теперь он очутился лицом к лицу с  толпой.  Неужели
он неправильно  оценил  этих  людей?  Неужели  он  слишком  понадеялся  на
воздействие своей речи? Неужто  все  они  притворялись,  а  теперь,  когда
близилась развязка, им притворяться надоело? И какие  лица  окружали  его!
Маленькие черные глазки шныряли по сторонам, щеки свисали мешками,  как  у
пьяниц, жидкие бороды жестко топорщились; казалось, запустишь в них руку -
и покажется, будто только скрючиваешь пальцы впустую, под ними - ничего. А
из-под бород - и для К. это было настоящим  открытием  -  просвечивали  на
воротниках знаки различия разной величины и цвета. И куда ни кинь глазом -
у всех были эти знаки. Значит, все эти люди  были  заодно,  разделение  на
правых и левых было только кажущимся, а когда К.  внезапно  обернулся,  он
увидел те же знаки различия на воротнике следователя - тот, сложив руки на
коленях, спокойно смотрел вниз.
     - Вот оно что! - крикнул  К.  и  взметнул  руки  кверху  -  внезапное
прозрение требовало широкого жеста. - Значит, все вы чиновники!  Теперь  я
вижу, все вы - та самая продажная свора, против  которой  я  выступал,  вы
пробрались сюда разнюхивать, подслушивать, разделились  для  видимости  на
группы, аплодировали мне, чтобы меня испытать,  хотели  узнать,  можно  ли
сбить с толку невинного человека! Что ж, надеюсь, вы тут  пробыли  не  без
пользы для себя: либо вы посмеялись над тем, что от таких, как  вы,  ждали
защиты невиновного,  либо...  Пусти  меня,  не  то  ударю!  -  крикнул  К.
какому-то  дрожащему  старикашке,  который  придвинулся  к  нему  особенно
близко, - ...либо вы все-таки чему-то научились. А засим пожелаю вам удачи
на вашем служебном поприще.
     Он схватил свою шляпу, лежащую на краю стола, и прошел к  выходу  при
полном и недоуменном молчании присутствующих.  Но,  очевидно,  следователь
опередил К., он уже ждал его у дверей.
     - Одну минуту! - сказал он. К. остановился и, уже взявшись за  ручку,
вперил глаза не в следователя, а в дверь. - Я только хотел  обратить  ваше
внимание, - сказал следователь, - что сегодня вы, вероятно  сами  того  не
сознавая,  лишили  себя  преимущества,  которое  в   любом   случае   дает
арестованному допрос.
     К. расхохотался, все еще глядя на дверь.
     - Вот мразь! - крикнул он. - Ну и сидите с  вашими  допросами!  -  И,
открыв дверь, он побежал вниз по лестнице.
     За ним послышался шум - видимо, собрание опять  оживилось  и  затеяло
что-то вроде ученой дискуссии, обсуждая все, что произошло.



              3. В ПУСТОМ ЗАЛЕ ЗАСЕДАНИЙ. СТУДЕНТ. КАНЦЕЛЯРИИ

     Всю следующую неделю К. изо дня в день ожидал нового  вызова,  он  не
мог поверить, что его отказ от допроса будет  принят  буквально,  а  когда
ожидаемый вызов до субботы так и не пришел, К. усмотрел  в  этом  молчании
приглашение в тот же дом на тот же час. Поэтому  в  воскресенье  он  снова
отправился туда и прямо прошел по этажам  и  коридорам  наверх;  некоторые
жильцы, запомнившие его, здоровались с ним у дверей, но  ему  не  пришлось
никого спрашивать, и он сам подошел к нужной двери. На стук открыли сразу,
и, не оглядываясь на уже знакомую женщину,  остановившуюся  у  дверей,  он
хотел пройти в следующую комнату.
     - Сегодня заседания нет, - сказала женщина.
     - Как это - нет заседания? - спросил он, не поверив.
     Чтобы убедить его, женщина отворила дверь в соседнее помещение. Там н
вправду было пусто, и от этой пустоты комната казалась еще  более  жалкой,
чем в прошлое воскресенье. На столе, так и стоявшем на подмостках,  лежало
несколько книг.
     - Можно  взглянуть  на  эти  книжки?  -  спросил  К.  не  столько  из
любопытства,  сколько  для  того,  чтобы  его  приход  не  был  совершенно
бесполезным.
     - Нет, - сказала женщина и снова заперла дверь, - это не разрешается.
Книги принадлежат следователю.
     - Ах вот оно что, - сказал К. и кивнул головой. -  Должно  быть,  это
свод законов, а теперешнее правосудие,  очевидно,  состоит  в  том,  чтобы
осудить человека не только невинного, но и неосведомленного.
     - Должно быть, так оно и есть,  -  сказала  женщина,  как  видно,  не
совсем понимая его.
     - Что ж, тогда я уйду, - сказал К.
     - Передать от вас что-нибудь следователю? - спросила женщина.
     - А разве вы его знаете? - спросил К.
     - Конечно, - сказала женщина, - ведь мой муж - служитель в суде.
     Только сейчас К. заметил, что  комната,  где  в  прошлый  раз  стояло
только корыто, теперь была убрана, как настоящая  жилая  комната.  Женщина
заметила его удивление и сказала:
     - Да, нам предоставлена бесплатная квартира, но в  дни  заседаний  мы
должны освобождать эту комнату. На службе мужа много неудобств.
     - Меня удивляет  вовсе  не  ваша  комната,  -  сказал  К.  и  сердито
посмотрел на женщину. - Гораздо больше я удивлен, что вы замужем.
     - Вы, должно  быть  намекаете  на  тот  случай  во  время  последнего
заседания, когда я помешала вашей речи? - спросила женщина.
     - Конечно, - сказал К.  -  Правда,  дело  прошлое,  я  бы  о  нем  не
вспомнил, но тогда я просто взбесился. А теперь вы сами говорите,  что  вы
замужем.
     - Вам только пошло на пользу, что вашу речь  прервали.  О  вас  потом
говорили очень недоброжелательно.
     - Возможно, - уклончиво сказал К., - но для вас это не оправдание.
     - А вот все мои знакомые меня оправдывают, - сказала женщина. -  Тот,
что меня обнимал, уже давно за мной  бегает.  Может  быть,  для  других  я
ничуть не привлекательна, а для него - очень.  Тут  ничего  не  поделаешь,
даже моему мужу пришлось примириться; если хочет  сохранить  место,  пусть
терпит, ведь тот человек - студент и,  наверно,  добьется  больших  чинов.
Вечно он за мной бегает. Он только что ушел перед вашим приходом.
     - Одно к одному, - сказал К., - меня это ничуть не удивляет.
     - Видно,  собираетесь  навести  здесь  порядок?  -  спросила  женщина
медленно и осторожно, словно сказала что-то опасное и для нее, и для К.  -
Я так и догадалась по вашей речи. Мне лично она очень понравилась. Правда,
я не все слышала - начало пропустила, а под конец лежала со  студентом  на
полу. Ах, здесь так гадко! - помолчав, воскликнула она и  схватила  К.  за
руку. - А вы верите, что вам удастся завести новые порядки?
     К. рассмеялся и слегка потянул свою руку из ее мягких пальцев.
     - В сущности, - сказал он,  -  меня  никто  не  уполномочил  заводить
здесь, как вы выражаетесь, новые порядки, и если вы, к примеру, скажете об
этом следователю, то вас осмеют, а может быть, и накажут. Более  того,  по
доброй воле я ни за какие блага не стал  бы  вмешиваться  в  эти  дела;  и
терять сон, придумывая какие-то улучшения судебной процедуры,  я  тоже  не
намерен. Но обстоятельства, вызвавшие мой арест,  -  дело  в  том,  что  я
арестован, - побудили меня вмешаться ради собственных  интересов.  Однако,
если я могу и вам быть чем-нибудь полезен,  я  охотно  помогу  вам.  И  не
только из человеколюбия, но и потому, что и вы можете мне помочь.
     - Чем же? - спросила женщина.
     - Например, тем, что покажете мне вон те книги.
     - Ну конечно же! - воскликнула она и торопливо потянула его к  столу.
Книги были старые, потрепанные, на одной переплет  был  переломлен  и  обе
половинки держались на ниточке.
     - Какая тут везде грязь, - сказал  К.,  покачав  головой,  и  женщине
пришлось смахнуть пыль фартуком хотя бы сверху, прежде чем К. мог  взяться
за книгу.
     Он открыл ту, что  лежала  сверху,  и  увидел  неприличную  картинку.
Мужчина и женщина сидели в чем мать родила на диване, и хотя  непристойный
замысел художника легко угадывался, его  неумение  было  настолько  явным,
что, собственно говоря, ничего, кроме фигур мужчины и  женщины,  видно  не
было. Они  грубо  мозолили  глаза,  сидели  неестественно  прямо  и  из-за
неправильной перспективы даже не могли бы повернуться друг к другу. К.  не
стал перелистывать эту книгу и открыл титульный лист  второй  книжки;  это
был роман под заглавием  "Какие  мучения  терпела  Грета  от  своего  мужа
Ганса".
     - Так вот какие юридические книги тут изучают! - сказал К.  -  И  эти
люди собираются меня судить!
     - Я вам помогу! - сказала женщина. - Согласны?
     - Но разве  вы  и  вправду  можете  мне  помочь,  не  подвергая  себя
опасности? Ведь вы сами сказали, что ваш муж  целиком  зависит  от  своего
начальства.
     - И все же я вам помогу, - сказала женщина.  Подите  сюда,  надо  все
обсудить. А о том. что мне грозит опасность, говорить не стоит.  Я  только
тогда пугаюсь опасности, когда считаю нужным. Идите сюда. -  Она  показала
на подмостки и попросила его сесть рядом с  ней  на  ступеньки.  -  У  вас
чудесные темные глаза, - сказала она, когда они сели,  и  заглянула  К.  в
лицо. - Говорят, у меня тоже глаза красивые, но ваши куда красивее. Ведь я
вас сразу приметила, еще в первый раз, как только вы сюда зашли. Из-за вас
я и пробралась потом в зал заседаний. Обычно я никогда этого не делаю, мне
даже, собственно говоря, запрещено ходить сюда.
     Вот к чему все свелось! - подумал К. Она просто мне себя  предлагает,
испорчена до мозга костей, как и все тут; ей надоели  судебные  чиновники,
что вполне понятно, вот она и встречает  любого  посетителя  комплиментами
насчет его глаз. И К. молча встал, будто уже высказал эти мысли  вслух,  и
объяснил женщине свое поведение.
     - Не думаю, чтобы вы могли мне помочь, сказал  он.  -  Для  настоящей
помощи надо иметь связи с высшими чинами. А вы, наверно, знакомы с  мелкой
сошкой, их тут много ходит. Их-то вы  наверняка  хорошо  знаете  и  можете
многого у них добиться, в этом я не  сомневаюсь,  но,  даже  если  бы  они
сделали все, что в их силах, никакого влияния на исход моего процесса  это
иметь не может. А от вас к тому же  могут  отступиться  некоторые  друзья.
Этого я не хочу. Так что вам не стоит портить отношения  с  этими  людьми;
мне кажется, они вам еще понадобятся. Говорю не без сожаления, так  как  в
ответ на ваши комплименты могу сказать, что и вы мне  нравитесь,  особенно
сейчас, когда смотрите на меня  такими  грустными  глазами,  хотя  никаких
оснований для грусти у вас нет. Вы вращаетесь среди людей,  с  которыми  я
должен бороться, и сними чувствуете  себя  отлично,  вы  даже  влюблены  в
студента, а если и нет, то, во всяком случае, предпочитаете его  мужу.  Из
ваших слов это ясно видно.
     - Нет! - крикнула она и, не вставая, схватила, схватила К.  за  руку,
которую он не успел отнять. - Вам уходить нельзя! Неужели вы можете  взять
и уйти? Неужели я так мало стою, что вы ради меня не можете остаться  хоть
ненадолго?
     -  Вы  меня  не  поняли,  -  сказал  К.  и  снова  сел.  -  Если  вам
действительно хочется, чтобы я остался, я, конечно,  останусь,  времени  у
меня много, ведь я пришел сюда, думая,  что  сегодня  тут  будет  судебное
заседание. Я только высказал просьбу: ничего не предпринимайте в отношении
моего  процесса.  И  вы  никак  не  должны  обижаться;  поймите,  что  мне
совершенно безразлично, чем окончится этот процесс, и над их приговором  я
буду только смеяться. Все это, конечно, лишь в том  случае,  если  процесс
вообще состоится, в чем я сильно сомневаюсь.  Скорее  можно  предположить,
что все судопроизводство по лени или по забывчивости, а может быть, просто
по трусости чиновников - уже прекращено или прекратится в самое  ближайшее
время. Разумеется, вполне возможно, что они будут продолжать этот  процесс
для видимости, в надежде на порядочную взятку, но, уверяю вас заранее, что
все их надежды напрасны - я никому  взяток  не  даю.  Вот  тут  вы  можете
сделать мне одолжение: сообщите следователю  или  кому-нибудь,  кто  любит
распространять всякие слухи, что никогда, никакими фокусами эти господа не
способны выманить у меня  взятку.  Ничего  у  них  не  выйдет,  так  им  и
передайте. Впрочем, может быть, они и сами это поняли,  а  может  быть,  и
нет. В общем, мне безразлично, узнают ли они об  этом  сейчас  или  потом.
Если им все будет известно заранее, мы только облегчим их работу.  Правда,
и мне было бы меньше неприятностей, но я готов на любые неприятности, лишь
бы ударить и по ним. А об этом я уж позабочусь. Кстати, знакомы ли  вы  со
следователем?
     - Ну конечно! - воскликнула женщина. - Я  о  нем  и  подумала,  когда
предлагала вам  помощь.  Я  же  не  знала,  что  он  всего-навсего  низший
служащий, но, раз вы так говорите, значит, так оно и  есть.  И  все  же  я
думаю, что доклады, которые он посылает наверх имеют какое-то  влияние.  А
он их столько пишет! Вот вы сказали, что все чиновники - лентяи.  Нет,  не
все - особенно этот следователь, он все пишет и пишет. Например, в прошлое
воскресенье заседание затянулось до вечера. А когда все ушли,  следователь
остался, пришлось принести лампу; у меня была  только  маленькая  кухонная
лампочка, но он и ею был доволен, сразу сел и стал писать. А тут  вернулся
муж, у него в  то  воскресенье  был  свободный  день,  мы  внесли  мебель,
прибрали нашу комнату, потом пришли  соседи,  мы  посидели  при  свечке  -
словом, совсем забыли про  следователя  и  легли  спать.  И  вдруг  ночью,
наверно далеко за полночь, я просыпаюсь, а возле кровати стоит следователь
и затеняет лампу рукой, чтобы свет не падал на моего мужа, хотя это  ни  к
чему, муж  так  спит,  что  его  никакой  свет  не  разбудит.  Я  до  того
испугалась, что чуть не закричала, но  этот  следователь  такой  любезный,
попросил меня не шуметь и сказал, что  он  до  сих  пор  писал,  а  теперь
возвращает мне лампу и никогда в жизни не  забудет,  как  он  увидел  меня
сонную. Я вам только хочу  этим  сказать,  что  следователь  действительно
пишет доклады, и главным образом про вас. Видно, в  то  воскресенье  самым
основным вопросом на заседании было ваше дело.  А  такие  длинные  доклады
непременно должны иметь какое-то значение. Кроме  того,  по  этому  случаю
ясно, что следователю я нравлюсь и что именно сейчас, в первое время  -  а
он только недавно обратил на  меня  внимание,  -  я  могу  очень  на  него
повлиять. У меня есть и другие доказательства, что он  мной  интересуется.
Вчера через студента - он с ним работает и очень ему доверяет - он прислал
мне в подарок пару шелковых чулок, будто  бы  за  то,  что  я  убираю  зал
заседаний, но, конечно, это лишь предлог, работаю я по обязанности, и мужу
за это платят. А чулки прекрасные, вот взгляните... - она  вытянула  ноги,
подняв юбку выше колен, и сама посмотрела на чулки, - да, чулки  красивые,
но слишком уж тонкие, мне они не подходят.
     Вдруг она остановилась, положила руку на руку К., словно  хотела  его
успокоить, и шепнула:
     - Тише, Бертольд за нами следит.
     К. медленно поднял глаза.  В  дверях  зала  заседания  стоял  молодой
человек; он был невысок,  с  кривоватыми  ногами  и,  очевидно  для  пущей
важности,  отпустил  короткую  жиденькую   рыжую   бородку,   которую   он
непрестанно теребил пальцами. К. посмотрел на него с  любопытством  -  это
был первый студент неизвестных ему юридических наук, которого он встречал,
так сказать, в частной жизни и который, вероятно,  впоследствии  достигнет
высоких постов. Студент же, напротив, никакого внимания на К. не  обратил,
он только на минуту вытащил палец из бороды,  поманил  к  себе  женщину  и
отошел к окошку, а женщина наклонилась к К. и шепнула:
     - Не сердитесь на меня, умоляю, и не думайте обо мне плохо, но сейчас
я должна идти к нему, к этому отвратительному типу, вы только взгляните на
его кривые ноги. Я сейчас вернусь и уж тогда пойду с вами,  если  вы  меня
возьмете с собой, пойду куда хотите, делайте со мной что  хотите,  я  буду
счастлива - лишь бы уйти отсюда надолго, а еще лучше навсегда.
     Она погладила К. по руке, вскочила и побежала к окошку. К. машинально
хотел схватить ее за руку, но схватил пустоту. В  этой  женщине  для  него
было  что-то  по-настоящему  соблазнительное,  и  он  не  находил  никаких
оснований противиться этому соблазну. Мелькнула мысль, что  она  подослана
судом, чтобы подловить его, но он тут  же  отбросил  это  сомнение.  Каким
образом она могла его подловить? Ведь он пока что совсем свободен. Он  мог
изничтожить все их судопроизводство, по крайней мере в том,  что  касалось
его дела. Неужели он даже в такой малости не верит в  себя?  Но  ее  голос