он думал, подтверждалось, и  дальше  вникать  у  него
охоты не было, его и так удручало все, что он увидел, сейчас он был просто
не в состоянии встретиться с каким-нибудь, важным чиновником, который  мог
вынырнуть из-за любой двери; нет, он хотел  уйти  со  служителем,  а  если
придется, то и один.
     Но его молчаливое упорство, очевидно, бросалось в глаза, потому что и
девушка, и служитель так на него смотрели, будто в  ближайший  миг  с  ним
произойдет какое-нибудь превращение, и они  боятся  это  пропустить.  А  в
дверях уже стоял человек, которого  К.  заметил  еще  раньше,  издали;  он
держался рукой за низкую притолоку и слегка раскачивался  на  носках,  как
нетерпеливый зритель. Девушка первая поняла,  что  странное  поведение  К.
объясняется легким недомоганием, она тут же принесла кресло и спросила:
     - Может быть, вы присядете?
     К. сразу сел и тяжело облокотился на ручки кресла, словно ища опоры.
     - Немного закружилась голова, правда? -  спросила  девушка.  Ее  лицо
склонилось  к  нему  совсем  близко  с  тем  строгим   выражением,   какое
свойственно многим женщинам именно в расцвете молодости.
     - Не волнуйтесь, - сказала она, -  тут  это  дело  обычное;  почти  с
каждым, кто приходит сюда впервые, бывает такой припадок. Вы ведь здесь  в
первый раз? Да, тогда это вполне  естественно.  Солнце  страшно  нагревает
стропила крыши, а от перегретого дерева воздух становится тяжелым, душным.
Вот почему, несмотря на все преимущества, это помещение не очень  подходит
для канцелярии. А что касается воздуха, то при большом скоплении  клиентов
- а это бывает почти каждый день -  тут  просто  дышать  нечем.  Если  еще
вспомнить, что тут часто вешают сушить белье - нельзя же запретить жильцам
пользоваться чердаком, - то вы и сами поймете,  почему  вам  стало  не  по
себе. Но в конце концов и к такому воздуху привыкаешь.  Вот  придете  сюда
еще раза два-три и даже не почувствуете духоты. Вам уже немного лучше?
     К. ничего  не  ответил  -  слишком  неприятно  было  из-за  внезапной
слабости ощущать свою зависимость от этих людей, а кроме  того,  когда  он
узнал, почему ему стало дурно, он почувствовал себя не только не лучше, а,
пожалуй, еще хуже. Девушка сразу это заметила,  взяла  багор,  стоявший  у
стены, и открыла небольшой люк над головой у К., чтобы дать доступ свежему
воздуху. Но посыпалось столько сажи, что девушке пришлось тут  же  закрыть
люк и смахнуть сажу с рук К. своим носовым  платком,  потому  что  сам  он
слишком ослабел. Он охотно посидел бы тут,  чтобы  собраться  с  силами  и
уйти, и чем меньше на него обращали бы внимания, тем скорее он пришел бы в
себя: но тут девушка сказала:
     - Здесь сидеть нельзя, мы мешаем движению.
     К. вопросительно взглянул на нее, не понимая, о каком  движении  идет
речь.
     - Если хотите, я проведу вас в  медицинскую  комнату.  Помогите  мне,
пожалуйста! - обратилась она к мужчине, стоявшему в  дверях,  и  он  сразу
подошел ближе.
     Но К. вовсе не хотел идти в  медицинскую  комнату,  он  больше  всего
боялся, что его уведут: наверно, там чем дальше, тем хуже.
     - Я уже могу идти, - сказал он, и, как ни удобно ему  было  сидеть  в
кресле, он, весь дрожа, встал на ноги. Но удержаться на ногах он был не  в
силах.
     - Не могу, -  сказал  он,  покачивая  головой,  и  со  вздохом  снова
опустился в кресло. Он вспомнил служителя суда, который,  несмотря  ни  на
что, мог бы помочь ему выйти отсюда, но тот, как  видно,  давно  ушел.  Он
заглянул в просвет между мужчиной и девушкой, но служителя не увидел.
     - Я считаю, - сказал мужчина,  одетый  весьма  элегантно  -  особенно
бросалась в глаза серая жилетка, заканчивавшаяся двумя острыми уголками, -
я считаю, что  нездоровье  этого  господина  вызвано  здешней  атмосферой,
поэтому будет разумнее всего,  да  и  ему  приятнее,  если  мы  не  станем
отводить его в медицинскую комнату, а просто выведем из канцелярии.
     - Вот именно! - воскликнул К. и от радости не дал тому договорить.  -
Конечно же, мне станет сразу лучше, да я и не настолько ослаб,  меня  надо
только немного поддержать под мышки, я вас никак  не  затрудню,  тут  ведь
близко, доведите меня до двери, я немножко посижу на ступеньках  и  совсем
отдохну, у меня таких припадков никогда  не  бывало,  удивляюсь,  как  это
вышло. Ведь я и сам служащий, привык к канцелярскому  воздуху,  но  здесь,
как вы изволили заметить, слишком уж душно. Будьте любезны, проводите меня
немного, у меня голова кружится, мне дурно, когда я стою без поддержки.  -
И он приподнял плечи, чтобы его могли подхватить под мышки.
     Но мужчина не внял его просьбе и, не вынимая рук из карманов,  громко
рассмеялся.
     - Вот видите, - сказал он девушке, - этому господину не вообще плохо,
а плохо только здесь!
     Девушка  тоже  улыбнулась,  но  слегка  похлопала  мужчину  по  плечу
кончиками пальцев, словно он позволил себе слишком явную насмешку над К.
     -  Да  что  вы,  -  сказал  тот,  не  переставая  смеяться,  -  я  же
действительно хочу помочь ему выйти.
     - Вот и прекрасно, - сказала девушка, кивнув хорошенькой головкой.  -
И пожалуйста,  не  придавайте  слишком  много  значения  нашему  смеху,  -
обратилась она к К., видя, что  тот  опять  помрачнел  и  уставился  перед
собой,  не  интересуясь  никакими  объяснениями.  -  Этот  господин  -  вы
разрешите вас  представить?  -  (тот  жестом  выразил  согласие),  -  этот
господин  заведует  справочным  бюро.  Он  дает  ожидающим  клиентам   все
необходимые справки, а так как народ не слишком знаком  с  нашей  судебной
процедурой, то справок требуется очень много. Он может ответить  на  любой
вопрос. Вы как-нибудь испытайте его, если угодно. Но это  не  единственное
его преимущество. Второе преимущество - его элегантный костюм. Мы, то есть
все служащие, как-то решили, что  заведующему  справками,  который  обычно
первым встречается с клиентами, необходимо  отлично  одеваться,  для  того
чтобы сразу произвести хорошее впечатление. Мы, остальные, как  вы  можете
судить по мне, к сожалению, одеты очень плохо и старомодно,  да  и  смысла
нет тратиться на одежду, ведь мы почти все время проводим в канцелярии, мы
даже ночуем тут. Но, как я уже  сказала,  мы  считаем  необходимым,  чтобы
заведующий  справочным  бюро  был  хорошо  одет.  И  так  как  от   нашего
начальства, настроенного в этом вопросе несколько странно, добиться ничего
нельзя, то мы провели сбор - в нем и клиенты участвовали - и купили ему не
только этот прекрасный костюм, но и несколько  других.  Казалось  бы,  все
сделано для того, чтобы он производил хорошее впечатление, но своим смехом
он все портит, отпугивает людей.
     - Верно, - сказал насмешливо господин из справочной. -  Я  только  не
понимаю, фройляйн, почему вы посвящаете этого господина в  наш  внутренний
распорядок, до которого ему дела нет. Разве вы не видите,  что  он  сейчас
целиком поглощен своими собственными делами?
     К. не испытывал никакого желания противоречить девушке,  намерения  у
нее были явно самые добрые, должно быть, ей хотелось отвлечь его или  дать
ему возможность собраться с силами, но ей это не удалось.
     - Надо же мне было объяснить ему  причину  вашего  смеха,  -  сказала
девушка. - Он мог обидеться.
     - Наверно, он и не такие обиды готов простить, лишь бы  я  вывел  его
отсюда.
     К. опять ничего не сказал, даже не поднял глаз; он не возражал, чтобы
эти двое говорили о нем как о неодушевленном предмете, ему это  было  даже
приятнее. Но вдруг рука заведующего бюро  легла  на  его  правую,  а  рука
девушки - на левую руку.
     - Ну, вставайте же, слабый вы человек, - сказал заведующий.
     - Я вам очень благодарен,  -  сказал  К.,  обрадовавшись  неожиданной
помощи, медленно поднялся и передвинул эти чужие руки так, чтобы  они  его
поддерживали как следует.
     - Вам могло показаться, - зашептала девушка  на  ухо  К.,  когда  они
подходили  к  коридору,  -  будто  я  стараюсь   представить   заведующего
справочным бюро в чересчур выгодном  свете,  но  поверьте,  что  я  говорю
правду. У него  не  злое  сердце.  Ведь  он  не  обязан  выводить  больных
клиентов, однако сами видите, как он помогает. Может быть, все мы  тут  не
такие уж злые, может, мы охотно помогли бы каждому, но ведь, мы в суде,  и
нас легко принять за злых людей, которые никому не желают помогать.  Я  от
этого просто страдаю.
     - Не хотите ли тут присесть? - спросил заведующий справочным бюро.
     Они  уже  вышли  в  коридор  и  очутились  как  раз   напротив   того
обвиняемого, с которым К. разговаривал  раньше.  Теперь  К.  было  немного
стыдно; раньше он стоял перед этим человеком так уверенно, а  теперь  двое
должны были  его  поддерживать,  заведующий  вертел  в  руках  его  шляпу,
прическа у него растрепалась, волосы свисали на потный лоб. Но  обвиняемый
как будто ничего не заметил, смиренно  стоя  перед  заведующим  справочным
бюро; тот не обращал внимания на его попытки объяснить свое присутствие.
     - Знаю, - говорил обвиняемый, - сегодня еще не может быть решения  по
моему заявлению. И все же я пришел.  Дай,  думаю,  подожду,  ведь  сегодня
воскресенье, время у меня есть, а тут я никому не мешаю.
     - Да вы не извиняйтесь, - сказал  заведующий.  -  Ваша  щепетильность
весьма похвальна. Правда, вы зря занимаете место, но, пока вы  не  мешаете
мне, я не стану возражать, можете самолично следить за ходом своего  дела.
Когда насмотришься на людей, бесстыдно пренебрегающих своим долгом,  то  к
таким, как вы, начинаешь относиться терпимее. Садитесь!
     - Как он умеет разговаривать с клиентами! - шепнула девушка.
     К.  только  кивнул  головой  и  сразу  вздрогнул,  когда   заведующий
справочной снова спросил его:
     - Не хотите ли посидеть?
     - Нет, - сказал К., - в отдыхе я не нуждаюсь.
     Он постарался сказать это как можно решительнее, но на самом деле ему
очень полезно было бы присесть. Он ощущал что-то  вроде  морской  болезни.
Ему казалось, что он на корабле в сильнейшую качку. Казалось, волны бьют о
деревянную обшивку, откуда-то из глубины коридора подымается  рев  кипящих
валов, пол в коридоре качается поперек, от стенки к стенке, и посетители с
обеих сторон то подымаются, то опускаются. Тем непонятнее было спокойствие
девушки и мужчины, которые его  вели.  Он  был  всецело  предоставлен  им:
выпусти они его, и он тут же  упадет,  как  полено.  Прищурив  глаза,  они
обменивались быстрыми взглядами. К. чувствовал размеренность их шагов,  он
не попадал в такт, потому что они почти что несли его. Наконец он услышал,
как они обращаются к нему, но  ничего  не  понял.  Он  воспринимал  только
сплошной шум, наполнявший все вокруг, а сквозь него, казалось,  пробивался
однотонный высокий звук, похожий на звук сирены.
     - Громче,  -  прошептал  он,  опустив  голову,  ему  было  стыдно  от
сознания, что они говорят достаточно громко, а он их не  понимает.  И  тут
наконец перед ним внезапно расступилась стена, навстречу повеяло воздухом,
и он услышал, как рядом сказали:
     - То он хочет уйти, а то ему сто раз повторяешь, что тут выход, а  он
с места не двигается.
     К. увидел, что он стоит  перед  дверью,  которую  девушка  распахнула
настежь. Он почувствовал, что силы внезапно вернулись  к  нему,  и,  чтобы
полностью предвкусить ощущение свободы, он сразу вышел на лестницу  и  уже
оттуда стал прощаться со своими провожатыми, которые наклонились к нему.
     - Большое спасибо, - повторял он, без конца пожимая протянутые  руки,
и выпустил их, только заметив, что  они  оба,  привыкшие  к  канцелярскому
воздуху, плохо переносили сравнительно свежий воздух лестничного  пролета.
Они еле отвечали, и девушка, наверно, упала бы, если бы К.  с  невероятной
поспешностью не захлопнул  дверь.  К.  постоял  минуту,  потом  с  помощью
карманного зеркальца привел в порядок волосы, поднял  шляпу,  лежавшую  на
следующей ступеньке, - как видно, ее туда бросил заведующий, - и сбежал по
лестнице так бодро, такими большими прыжками, что ему  даже  стало  не  по
себе от столь быстрой перемены. Никогда его крепкий  и  в  общем  здоровый
организм  не  преподносил   ему   таких   сюрпризов.   Неужто   его   тело
взбунтовалось, и в нем происходит иной жизненный процесс, не тот, прежний,
который протекал с такой легкостью? Не  отказываясь  от  мысли  обратиться
как-нибудь к врачу, он одно решил твердо - и в этом  вопросе  он  в  чужих
советах не нуждался - постараться в будущем использовать  воскресные  утра
лучше, чем сегодня.



                        4. ПОДРУГА ФРОЙЛЯЙН БЮРСТНЕР

     В течение ближайших дней К. никак не мог  сказать  фройляйн  Бюрстнер
хотя бы два-три слова. Он всячески пытался подойти к ней,  но  она  всегда
ухитрялась избегать его. После службы он сразу  шел  домой,  усаживался  в
своей комнате на кушетку, не зажигая света, ничем другим  не  занимался  -
только следил, не появится ли кто-нибудь  в  прихожей.  А  если  проходила
горничная и притворяла дверь его, как  ей  казалось,  пустой  комнаты,  он
через некоторое  время  вставал  и  снова  открывал  дверь.  По  утрам  он
подымался на час раньше обычного, чтобы встретить фройляйн Бюрстнер,  пока
она не ушла в контору. Но все его попытки срывались. Тогда он  написал  ей
письма и на адрес конторы, и на домашний  адрес,  пытаясь  оправдать  свое
поведение, предлагал как угодно загладить свой промах, обещал  никогда  не
преступать границ, которые она ему поставит,  и  только  просил  дать  ему
возможность  поговорить  с  ней,  тем  более  что  он  не  мог  ни  о  чем
договориться с фрау Грубах, не посоветовавшись предварительно  с  фройляйн
Бюрстнер. А в конце письма сообщал, что в следующее воскресенье  он  будет
весь день дожидаться в своей комнате - пусть даст хоть какой-то знак,  что
согласна исполнить его просьбу о свидании или по  крайней  мере  объяснить
ему, почему эта просьба невыполнима, причем он обещает всецело подчиниться
ее требованиям. Письма не вернулись, но и ответа не последовало. Однако  в
следующее воскресенье ему был подан знак, не допускавший никаких сомнений.
С самого  утра  К.  увидел  через  замочную  скважину  необычную  суету  в
прихожей, причина которой скоро выяснилась. Учительница французского языка
- впрочем, она была немка по фамилии Монтаг, - чахлая, бледная, хроменькая
девушка, занимавшая до сих пор отдельную комнату, перебиралась в комнату к
фройляйн Бюрстнер. Уже несколько часов шмыгала она  взад  и  вперед  через
прихожую. То она забыла взять что-то из белья, то коврик, то книжку, и  за
всем по отдельности ей приходилось бегать, все переносить в новое жилье.
     Когда фрау Грубах принесла К. его завтрак - с тех пор как он  так  на
нее  разгневался,  она  даже  мелочей  не  поручала  прислуге,  -  К.,  не
удержавшись, заговорил с ней в первый раз после пятидневного молчания.
     - Почему сегодня такой шум в передней? -  спросил  он,  наливая  себе
кофе. - Нельзя ли это прекратить? Неужто именно в воскресенье надо  делать
уборку?
     И хотя К. не смотрел на фрау Грубах, он заметил,  что  она  вздохнула
словно  с  облегчением.  Даже  этот  суровый  вопрос  она  восприняла  как
примирение или хотя бы как шаг к примирению.
     - Никакой уборки нет, господин К., -  сказала  она,  -  это  фройляйн
Монтаг перебирается к фройляйн Бюрстнер, переносит свои вещи.
     Больше она ничего не сказала, выжидая, как примет К. ее слова и будет
ли ей разрешено говорить дальше. Но К.  решил  ее  испытать  и,  задумчиво
помешивая ложечкой свой кофе, промолчал. Потом поднял глаза и спросил:
     - А вы  уже  отказались  от  своих  прежних  подозрений  относительно
фройляйн Бюрстнер?
     - Ах, господин К.! - воскликнула  фрау  Грубах,  явно  ждавшая  этого
вопроса, и умоляюще сложила руки перед К. - Вы слишком  близко  приняли  к
сердцу совершенно случайное замечание. У меня и в мыслях не  было  обидеть
вас или еще кого-нибудь. Ведь вы меня так давно знаете,  господин  К.,  вы
мне должны поверить. Вы не можете себе представить, как я страдала все эти
дни! Неужели я способна оговорить своих квартирантов: И вы,  вы,  господин
К., могли этому поверить! Да еще  предлагали,  чтобы  я  отказала  вам  от
квартиры! Вам - и отказала!  Слезы  уже  заглушили  последние  слова,  она
закрыла лицо передником и громко зарыдала.
     - Не плачьте, фрау Грубах, - сказал К., глядя в окно. Он думал только
о фройляйн Бюрстнер и о том, что она взяла к себе  в  комнату  постороннюю
девушку. - Да не плачьте же! - повторил он, обернувшись и увидев, что фрау
Грубах все еще плачет. - Я в тот раз не хотел сказать ничего  дурного.  Мы
просто друг друга не поняли. Это случается и со старыми друзьями.
     Фрау Грубах выглянула из-за передника, чтобы убедиться, действительно
ли К. на нее не сердится.
     - Да, да, это правда, - сказал К. По всему поведению фрау  Грубах  он
понял, что ее племянник,  капитан,  ничего  не  выдал,  и  потому  решился
добавить: - Неужели вы и вправду поверили, что из-за какой-то малознакомой
барышни я с вами поссорюсь?
     - То-то и оно, господин К., - сказала фрау Грубах. Но,  к  несчастью,
как  только  она  чувствовала  себя  хоть  немного  увереннее,  она  сразу
становилась бестактной. - Я и то себя спрашивала, с чего бы  это  господин
К. так заступался за фройляйн Бюрстнер? Почему он ссорился со  мной  из-за
нее? Ведь он знает, что я ночами не сплю, когда он на меня сердится. А про
барышню я только то и говорила, что видела своими глазами!
     К. ничего ей не возразил, иначе ему пришлось бы тотчас  выставить  ее
из комнаты, а этого он  не  хотел.  Он  только  молча  пил  кофе,  как  бы
подчеркивая, что  фрау  Грубах  тут  уже  лишняя.  За  дверью  послышалось
шарканье: фройляйн Монтаг опять проходила через переднюю.
     - Вы слышите? - спросил К. и повел рукой к двери.
     - Да, - сказала со вздохом фрау Грубах, - я и сама хотела ей  помочь,
и горничную посылала на помощь, да  она  такая  упрямая,  все  хочет  сама
перенести. Удивляюсь я на фройляйн Бюрстнер. Мне и то неприятно,  что  эта
Монтаг у меня живет, а фройляйн Бюрстнер вдруг берет ее к себе в комнату.
     - Вас это не должно касаться, - сказал К. и раздавил ложечкой остатки
сахара в чашке. - Разве вам от этого убыток?
     - Нет, - сказала фрау Грубах, - в сущности, мне это даже на  руку,  у
меня комната освободится, можно будет  туда  поместить  моего  племянника,
капитана. Мне давно уже боязно, что он вам мешает, оттого что пришлось  на
эти несколько дней поселить его в гостиной. Он не очень-то церемонится.
     - Что за выдумки! - сказал К. и встал со стула. - Об этом и речи нет.
Должно быть, вы считаете меня таким капризным, оттого что меня  раздражает
шмыганье этой Монтаг. Слышите, опять она идет.
     Фрау Грубах беспомощно смотрела на К.
     - Может быть, господин К., сказать ей, чтобы она отложила  переноску?
Если вам угодно, я скажу сейчас же!
     - Но ведь она должна перебраться к фройляйн Бюрстнер! - сказал К.
     - Да, - подтвердила фрау Грубах, не совсем понимая, к чему он клонит.
     - Ну вот, - сказал К., - значит, ей необходимо перенести вещи.
     Фрау Грубах только кивнула.  Эта  немая  беспомощность,  которая  так
походила на упрямство, еще больше раздражала К.  Он  стал  расхаживать  по
комнате от окна до двери, из-за чего фрау Грубах  никак  не  могла  выйти,
хотя ей только этого и хотелось.
     К. подошел к двери как раз в ту минуту, когда к нему постучали. Вошла
горничная и доложила, что фройляйн Монтаг хотела бы сказать  господину  К.
несколько слов и просит его пройти в столовую, где она ждет. К.  задумчиво
выслушал горничную, потом почти что с  насмешкой  взглянул  на  испуганную
фрау Грубах. Этот взгляд, казалось, говорил, что он, К.,  давно  предвидел
приглашение фройляйн Монтаг, что и это тоже одно из тех мучений, какие ему
приходится терпеть от жильцов фрау Грубах в воскресное утро.  Он  попро